Бог на театре
Василий Розанов, последний золотой прииск русской прозы или даже еще проще и благороднее — новый Пушкин, растворивший поэзию в публицистике, — часто горько недоумевал, вглядываясь в девицедымного Христа на крупной православной иконе: «А вот может ли Он в театре посидеть? Комедию посмотреть?»
Почему ж не мочь?
Может.
Вон Москвин толкает локтем за кулисами Щепкина в толстый бок:
— Ты, того, ты сейчас сыграй во всю силу! Христа ведут.
И точно — в проходе показывается окровавленный...
Василий Розанов, последний золотой прииск русской прозы или даже еще проще и благороднее — новый Пушкин, растворивший поэзию в публицистике, — часто горько недоумевал, вглядываясь в девицедымного Христа на крупной православной иконе: «А вот может ли Он в театре посидеть? Комедию посмотреть?»
Почему ж не мочь?
Может.
Вон Москвин толкает локтем за кулисами Щепкина в толстый бок:
— Ты, того, ты сейчас сыграй во всю силу! Христа ведут.
И точно — в проходе показывается окровавленный...
