Костин Владимир

С огромным удовольствием, с юношеским волнением прочитал в шестом номере «Сибирских огней» интервью с Михаилом Тарковским («Мастеровое слово»). Как художник, как сознательный, одухотворенный русский человек он идет верной стезей, и я готов подписаться под каждым его словом.

Мир, в который он себя откомандировал и по законам которого судит, мне дорог и близок — я вырос на южном Енисее (слово эвенкийское), там, где великая река две тысячи лет называлась Хем (слово тюркское). Коренная...

Тогда родной город дяди Миши был маленьким, в тридцать с мелочью тысяч жителей. Зато и тогда уже он был старинным. У него имелась своя уездная история, и вокруг него располагалась сплошная история. Здесь народолюбивые ссыльные создали прославленный Музей, куда в пяти поколениях сносились и свозились различные незаурядные древности, и скифские, и гуннские, и тюркские. Здесь в Спасском храме иронически венчался чугунными кольцами вождь мирового пролетариата, отбывавший неподалеку свою бархатную ссылку. В связи с этим скромный, какой-то наивный храм стал воистину вдвойне Спасским, поскольку большевики, натолкнувшись на такое обстоятельство, не решились его закрывать, один из тысяч, а только разорили его лаконичную колокольню и поочередно гнобили и гробили его настоятелей.

Но, конечно, мемориально-охранной доске на его изначально лазоревых, а потом желтковых стенах места не нашлось, по ее очевидной соблазнительности.

Город присел за правым берегом Енисея. В самом центре несколько советских трех- и четырехэтажек, административных и жилых, для лучших людей; десятка три типичных двужильных купеческих особняков (низ — кирпичный, верх — деревянный), разделенных при новой власти на конторские, коммунальные и квартирные соты; отдельно и исключительно — торжественный краснокирпичный Музей, почему-то похожий на сельскую резиденцию сэра Вальтера Скотта, Абботсфорд.