Вы здесь

Дмитрий Воденников: «Компьютер не может ждать смерти!»

В начале июня известный поэт и эссеист в рамках проекта «Писатель online» провел творческую встречу с читателями, организованную Самарской областной универсальной научной библиотекой. Несколько вопросов Дмитрию Борисовичу прислал новосибирский поэт и журналист Юрий Татаренко.

— Вы как-то сказали, что женщины сейчас пишут лучше, чем мужчины, потому что ничего не боятся. Но все же мужчины в искусстве доминируют — в количественном отношении точно. А нынешнее поэтическое поколение — особенное? Уверены, что из него спустя десятилетия будут больше вспоминать женщин?

— Мой вышеупомянутый тезис был в полемике несколько заострен. Но мне кажется, что женщина в конце ХХ века и в последующее время действительно привнесла в поэзию другую оптику. Не принципиально иную — но обращают на себя внимание новые темы, их нюансировка. Женщины-поэты — Мария Степанова, Вера Павлова, Фаина Гринберг, Линор Горалик, Елена Шварц, Ольга Седакова — очень сильно обогатили современную русскую поэзию. Они заговорили совсем не о том, о чем говорила Ахматова. Они не «учили женщин говорить». А стали исследовать общечеловеческое. Кого больше будут вспоминать потомки? Не думаю, что тут будет деление поэтов по половому признаку. Запомнится тот, кто сказал самую большую правду про себя. Не про свое время, а именно про себя. Например, Кирилл Медведев. Федор Сваровский. Может быть, и ваш покорный слуга…

— Если ограничиться формулой «один век — один поэт», кого вы бы назвали лучшими поэтами двух последних веков и нашего времени?

— Для меня ХIХ век — это Тютчев. Далее — Мандельштам. И Заболоцкий. Совершенно несочетаемые поэты. Но мне они кажутся воплощающими какие-то важные вещи ХХ века. Поэты нашего века — вышеупомянутая Линор Горалик, Сергей Гандлевский и… Не знаю пока, кто еще. Это тот, кого я пока не знаю.

— Верите в появление в Москве станции метро «Аннинская» — в память о великолепном критике?

— Скажу странную вещь. Аннинский, конечно же, замечательный критик. Но я прочел сейчас вопрос и подумал о поэте Анненском — несомненно, более известном авторе. И если выбирать, я бы назвал новую станцию метро в честь поэта. Появись такая, по-моему, это было бы очень круто. И правильно.

— В книжном магазине лежат стихи Кружкова и сборник интервью Седаковой — по тысяче с лишним рублей каждый. Какую сумму и за какую книгу отдали бы без колебаний?

— Наверное, семьсот рублей — для меня приемлемая цена за книгу стихов, сборник интервью или эссе. Тысяча — это, по-моему, чересчур. Книги вообще стали стоить дорого. Другое дело, что они сейчас очень быстро появляются в Интернете. А электронная книга всегда стоит дешевле бумажной.

— В предисловии к книге 2018 года «Воденников в прозе» вы отмечаете, что больше всего вам нравится пустота. А сейчас? Не перебор ли вакуума на самоизоляции?

— Я писал, что мне нравится апрельская пустота. Мне нравится, когда еще не прорезались листья… Нравится ощущение бессмертия, которое есть во времени.

А вакуума в самоизоляции действительно очень много. Если говорить о физических контактах, то на самом деле никакого вакуума нет — мы постоянно разговариваем, я сейчас даю это интервью… Пожалуй, наоборот — не пустота и молчание, а слишком много работы. То же самое мне недавно написала Авдотья Смирнова, мы приятельствуем. Это какой-то парадокс: когда, казалось бы, работы должно стать меньше, мы ею совершенно завалены.

— Сейчас популярна серия «ЖЗЛ». Чья биография вам интересна для исследования?

— А вот не знаю! Может быть, мне было бы интересно прочитать сборную биографию подпольных советских поэтов — Холина, Некрасова, Ахметьева… Сапгира сюда же можно добавить.

— Еще одна ваша цитата: «Проблема любого поэта в том, что у него либо идут стихи, либо ушли». А что же делать, когда они ушли? И как вернуть их, как снова начать писать?

— И снова неточность. Я говорил, что поэт либо ждет стихи, либо пишет. И нельзя назвать ни то, ни другое проблемой. Приходящие стихи — испытание. Но не проблема… Это — «высокая болезнь».

Проблема — когда денег нет.

Что делать, когда стихи ушли? Ничего. Прощаться с ними. Как с любовью. Ушла она — и ты пьешь, плачешь в подушку, пишешь, напившись, эсэмэски, сообщения в соцсетях, о которых наутро жалеешь… Нужно научиться жить одному. Собрать свою постель. Комната сразу станет больше. А без стихов простой, обыкновенной жизни станет, конечно же, больше. Ты перестанешь есть самого себя, окружающих… Как вернуть стихи? Никак. Нужно просто ждать. «Полыхнуло во лбу моем что-то, / и прохожий мне вслед поглядел», — писала Ахмадулина — о другом, да. Видимо, о молодости, о любви. Но вот однажды полыхнет у тебя «алмазная мета» — и стихи вернутся. И непонятно, что они еще устроят в твоей жизни… Может быть — полное пепелище. И человек, который с тобой рядом, не сможет с тобой ужиться…

— Вы известны как поэт и эссеист. Как вам кажется, у поэзии и прозы одна муза? Что вам писать проще, а что — интереснее?

— Ну да, подозреваю, что за стихи и прозу отвечает один и тот же участок головного мозга. Не помню, у кого прочел, давно дело было: за письмо в человеке отвечает один орган. Что мне писать интереснее? Смешно будет, если что-то выделю. Вот приходит к тебе огромное облако, накрывающее с головой… С другой стороны, стихи писать, конечно же, легче. Потому что от тебя уже ничего не зависит: они сами приходят.

— Есть компьютерные программы, способные рифмовать со смыслом — то есть создавать что-то подобное стихам. Сможет ли когда-нибудь компьютер заменить поэта? А художника, музыканта? И что тогда делать творческим людям?

— Думаю, что писать лучше человека компьютер никогда не сможет. Техника — дело рук человеческих, и программы действуют по человеческому алгоритму. Но повторить наши сны ни один компьютер не в состоянии. Хотя что я, в конце концов, знаю о компьютерах? Они постоянно совершенствуются, и, вполне возможно, скоро нам ничего не останется в творческом плане… Нет, я знаю, что нам останется — плакать о смерти, бояться ее, ждать, может быть, даже хотеть смерти. Компьютер вряд ли сможет пережить это за нас.

— Осенью 2018 года вы были гостем Всероссийского литфестиваля имени Михаила Анищенко в Самаре. Чем запомнился фест?

— Мне было очень хорошо там — на берегу Волги, в каком-то медвежьем углу. И фестивальный народ ощущал себя как-то иначе. И над всем этим плыла природа, которая была интереснее нас, лучше нас… А еще я провел там поэтический семинар с молодежью, но не могу сказать, что это было чем-то захватывающим.

— Что бы вы пожелали читателям нашей библиотеки?

— Узнавать новое. Читать. Используйте любой носитель. Я, например, в последнее время очень много слушаю аудиокниг. К примеру, прослушал «Улисса» Джойса, первую часть «В поисках утраченного времени» Пруста. Перечитал очень страшную повестушку Лескова «Житие одной бабы».

— Журналисты часто спрашивают об одном и том же. А какой вопрос вы бы задали самому себе?

(После долгой паузы.) Я бы хотел знать, что нас ждет впереди. Как вы понимаете, на это я ничего не отвечу. Меня тревожит история всего мира, нашей страны. Какие-то перспективы развития общества меня пугают. А от чего-то, наоборот, захватывает дыхание. Да, мне бы хотелось предсказания. Но я не Ванга и не астролог. Очень хотелось бы понимать, будем ли мы счастливы в будущем, будем ли спокойны и радостны. Будет ли у нас открытый мир, сможем ли мы в нем жить, не забиваясь под плинтус…

Записал Юрий Татаренко

100-летие «Сибирских огней»