Вы здесь

«Доисторически безлюдно…»

* * *

Просто живу.

Под горой, у реки Чемал.

Нынче табун гнедых

рядом заночевал.

 

Просто живу,

живая среди живых

бабочек, ящериц, бурундуков,

этих коней.

Один с утра вышагивает ко мне,

любопытный, доверчивый.

Прямо с ладони схрупал

яблоко, припасенное к вечеру…

Ой, мягкая морда!

И ушел, покачивая лоснящимся крупом,

гордо.

 

А вода в Чемале

дразнит хариусом у каменистого дна.

Изумрудная в глубину, чистая,

пью, прямо возле коня.

Я здесь только дремучей тайге видна,

берегущей меня.

 

Неужели я вырвалась из сетей

суматохи, безумия, массового разлада?

Исчезла с радаров убийственных новостей?

Одиночеству — рада.

 

О, это не мало —

просто жить на берегу Чемала!

Чтобы в гору

тропка звала золотая.

Это духи Алтая

на краю мировой истерии

шалашик мне смастерили.

Май 2020, Алтай, река Чемал

 

Нарымский сквер

Скоро зима этот сквер забелит

до самых ранетных кистей.

Дети гурьбою бегут за белкой,

белка бежит от детей.

 

Подумаешь, выдался год тяжелый…

Сухая листва: хруп-хруп…

Белка хватает с ладони желудь,

белка сажает дуб.

 

* * *

Темень ли отсырела,

от сырости ли темно…

Осени рыхлое тело

бессовестно обнажено.

 

Старой бы деве рощице

в белом стоять пора.

Скромница доморощенная

допросится топора.

 

* * *

Ничего целый день не хочется,

лишь бы свет горел.

Разбираю письмо от жука-древоточца

на сосновой коре,

 

с той ее стороны, не шершавой,

шелковистой, другой,

что к стволу прижималась, как я к тебе — правой

горячей щекой.

 

Насекомая тайнопись… да, утешение жалкое.

Так и сходят с ума.

Я ответ сочиню, и за мной, торжествуя, пожалует

санитарка-зима.

 

* * *

О, если бы амброзия,

о, если бы нектар!

Глотаю на морозе я

слезу, как скипидар.

 

Казалось, зарубцована

в душе сквозная боль.

Защита образцовая,

искуснейший пароль.

 

Но взгляд один-единственный —

пробита! Сражена!

Гремит ключами истина:

любви хотела? На!

 

* * *

Бетонные косые блоки

торчат, как зубы динозавра,

у входа в парк сырой, глубокий,

сожравший листопад на завтрак.

 

Огни, огни кого-то ищут,

высматривают, у кого там

привязан камень к топорищу

и шкурой тощий торс обмотан.

 

Доисторически безлюдно!

Парк отдан мраку с потрохами.

И только бабочка… — откуда? —

Из мира Брэдбери порхает.

 

* * *

Не спешу торопиться,

в детство катятся дни.

Березняк — рукавица

на резинке лыжни.

 

Вдоволь неба и снега.

Жаль, темнеет уже…

Далеко до ночлега.

Город — желтым драже.

 

Расписанье маршруток —

не указка, отнюдь.

Синь замешена круто.

Доберусь как-нибудь.

 

Наконец-то морозно.

В небе тихая грусть.

Высоко. Високосно.

Как-нибудь доберусь.

 

* * *

Голые поля. Далекий лай,

хриплый от собачьего холода.

Не заботься обо мне, «Билайн»,

цвета нефти и золота.

 

Не хочу — на яркой стороне,

угловато-мятая, всякая.

И, «Тефаль», не думай обо мне,

сковородками брякая.

 

Нет долгов, и сразу — ни гроша.

Крутится веселая мельница.

А Россия — щедрая душа…

Разумеется.

100-летие «Сибирских огней»