Вы здесь

Двоюродная жена, или Восемь понедельников Виктора Верижникова

Мужская мелодрама. Киноповесть
Файл: Иконка пакета 01_kosarev_dgivpvv.zip (92.03 КБ)

Памяти В. Д.

Пролог

1.

Виктор Верижников сидит спиной к окну и смотрит в никуда. Слева от него видавший виды ноутбук крутит заставку.

Сумерки, но Виктор не зажигает света.

Из прихожей доносится звук открываемой двери. В комнате появляется Жанна, жена Верижникова.

Ты дома? — спрашивает она.

А где я еще могу быть? В пивной?

Прости. Сидишь без света, я и засомневалась.

Непродолжительное обоюдное молчание нарушает Жанна.

У дверей натоптано. Полуэктовна прямо со своих грядок, как всегда?

Как всегда, второго числа. Это называется пунктуальность.

Жанна явно хочет что-то спросить, но сдерживается.

Виктор продолжает:

В общем, как мы и думали, мое красноречие на нее не подействовало. Или платите — или съезжайте с квартиры.

Жанна уходит в другую комнату, возвращается в домашнем халате и то ли спрашивает, то ли утверждает:

Остается Чернаков?

Да ни фига не остается. Хрен Чернаков когда заплатит!

Но ты же работал!

Мы уже сто раз это перетирали. Я могу ему позвонить. Но только израсходую последние деньги с мобильника.

Но мы не можем снова просить Тимку!

Не можем. Но придется.

И опять в последний раз?

Странно усмехнувшись, Виктор говорит:

На этот раз в предпоследний. За этот месяц и следующий.

Ты что-то придумал!

Ты говоришь таким тоном, будто нашла у меня пистолет и план банковского хранилища. Придумал — громко сказано. Просто решил согласиться... На то, что, конечно, унизительно для меня... Но кому сегодня такой кадр сорока восьми лет нужен?

Так кому же? Как-то загадочно. Унизительно... Но через два месяца ты встанешь на крыло... Я же чувствую, тут что-то не так.

Да все просто. Прошлый год было сорокалетие факультета. Приглашали всех выпускников. Я, понятно, не поехал, ну, ты помнишь. А Пашка Сомов был. Трепло он, конечно. Что-то там наплел про мое бедственное положение. А Логунцова... она тоже там была... Сказала, что в любую минуту готова взять меня на работу.

Та-ак. А она — заочно — уверена, что ты до сих пор ценный сотрудник? А то с мужиками в сорок восемь разные неприятности случаются.

Перестань.

Нет, я чего-то недопонимаю. Из ваших, если уж на то пошло, много кто свой бизнес построил. Но ни один твой приятель тебя на работу не зовет. А эта вумен...

Торговать курями или выпекать торты я не гожусь. А она хозяйка крупного рекламного агентства. Значит, ей нужны идеи. А идей у меня полно.

А она как об этом догадалась?

Ну о чем ты?! Да я всегда был креативным! Это все признавали. Мы ж работали вместе.

Как вы работали, я помню!

Ну, перестань, пожалуйста. Я же говорю: ситуация дурацкая. В подчиненные к своей бывшей... подчиненной.

Говорят, старая любовь не ржавеет. А тут еще эта старая моложе меня на три года.

Бог мой, Жанна! Ну что такое три года — в нашем-то возрасте?!

В нашем возрасте это граница климакса!

Виктор вскакивает и уходит на кухню. Там открывает холодильник, достает бутылку минералки и пьет из горлышка. В дверях появляется Жанна, ее замечает Виктор. Он выливает остатки минералки в стакан и выпивает залпом.

Я ей уже написал.

Понедельник первый

2.

Виктор в поезде, сидит у окна. Он выглядит так, как и должен выглядеть человек, проведший ночь в дороге и приготовившийся выходить. Напротив него — попутчица, бабуля из числа любителей поговорить со всеми обо всем, завязывает нехитрый разговор:

В гости едешь или насовсем?

Насовсем.

К родным? Или знакомым каким? Кто у тебя здесь?

Двоюродная жена.

Прыткий, стало быть, — заключает бабуля с неожиданным озлоблением. — Мой вот тоже был из прытких.

Верижников невежливо отворачивается и смотрит в окно.

Пасмурно. Мелькание серых стен и заборов промышленно-складского пригорода. Длинную тираду собеседницы Виктор почти не слышит.

Шоферил, так у него в каждой деревне до райцентра где двоюродная, где троюродная. На том и погорел и здоровья лишился...

В ушах Виктора звучит вчерашний разговор с Жанной.

«— Ты не представляешь, во что хочешь ввязаться.

Дай мне два месяца! Все войдет в колею.

Но ведь это переезд. Снова деньги, поиски жилья...

У них там есть поселок, сорок минут на электричке. Поселок заводской, завод, естественно, умер. Люди оттуда разбегаются. Жилье можно снять за сущие копейки. Прокантуюсь пока. Мне Пашка Сомов один адресок дал...

Опять этот старый сводник! Ты же говорил: он в Канаде.

Канада в итоге оказалась Чехией. Но тоже неплохо. Сидит в Карловых Варах, пьет пиво и собирает плату с жильцов квартир, его сыну принадлежащих. А сын — тот, точно, в Канаде. От нечего делать Пашка скайпится со всеми подряд. Рассказал, что сам жил в этом поселке то ли Тимонино, то ли Тимохино, как от второй жены ушел.

А-а, это такой тематический поселок, да?

Жан, ну что ты опять?.. Когда уперся в тупик, надо лезть на стенку или землю рыть. Я не хочу сидеть до пенсии на Тимкиной шее. Да и не выйдет. Он вон жениться собрался.

Рано ему еще! Жил бы с нами, расходов меньше. А с этой своей... он еще натерпится.

Вот-вот, материнская ревность.

Не только!

Я тоже не в восторге от его... небесного создания. Но это мы не воспитали в нем прагматического отношения к жизни. Дескать, выбери дочь богатых родителей, чтоб с квартирой, с машиной.

Как ты со знанием дела рассуждаешь! У этой, к которой ты собрался, наверняка и квартира, и машина, да не по одной!

Бог мой, ну сколько можно!»

Его возвращает в сегодняшний день сигнал локомотива. За окном становится чуть светлее. Поезд катит уже по жилым кварталам.

3.

Виктор сидит в приемной. Хотя он взял с собой минимум багажа, все же излишне пузатый «старорежимный» портфель, как ему кажется, всем бросается в глаза.

Секретарь — во всем, кроме некоторой полноты, стандартная молодая блондинка — явно не в духе. Скорее всего, начальство перед тем, как отбыть, дало ей нагоняй. Щелкая мышкой, она говорит:

Нет, в расписании на сегодня встречи с вами нет. Александра Константиновна сама составляет шедьюл, я только вношу пометки для себя.

А когда предположительно она появится?

Неизвестно. Но если бы вы объяснили, по какому вопросу, я бы могла вас направить...

Я говорил: у нас была договоренность о встрече.

Тогда ждите. Хотя Александра Константиновна всегда придерживается расписания.

Мне вот что пришло в голову: если она сама его заполняла, то скорее всего я значусь там не как Виктор Верижников...

А как, например? «Юстас»?

Остроумно. Нет, как-то попроще. Кто там записан на 10:30 или около того?

Вы серьезно думаете, что я буду зачитывать вам пункты плана?

В двери появляется лохматый молодой человек в дорогом, слегка нелепом — модном, скорее всего, — костюме.

Марюта! А-Ка на Генке уехала?

Нет, на своей.

А Генка тогда где?

Откуда я знаю! Ой, слушай, она иногда его в свой «порше» за руль садит.

С перепою, что ли?

Нет, для представительности. Ну, чтоб не сама за рулем, а типа большой босс.

Значит, Генку я не дождусь.

Да он скоро!

Ты что — знаешь, куда она поехала?

Предполагаю. В цех.

В наш цех — и с такой помпой?

Я тебе говорю: Генка скоро будет.

Сделав неопределенный жест, лохматый уходит.

Некоторое время секретарша и Верижников молчат. Ей легче — перед ней компьютер. Помаявшись, Виктор достает из портфеля ноутбук.

Простите, я могу подключить?

Свободная розетка — на стене, в полуметре от него.

Надо спросить у сисадмина.

А?.. В общем, понятно.

Ноут Виктора, едва загрузив систему, издает три коротких требовательных писка и гаснет. Верижников засовывает его обратно в портфель, попутно стараясь «сдуть» последний до приемлемых размеров.

Справившись с задачей, он пытается пристроить свой саквояж понезаметней возле ножек стула. В это время через приемную быстро проходят Логунцова и две серые личности при галстуках. На пороге своего кабинета Александра Константиновна незаметно для других слегка подмигивает Виктору.

По его лицу против воли расползается улыбка. Он пытается с ней бороться; впрочем, секретарша не обращает на него ни малейшего внимания.

Маша! — раздается голос Логунцовой.

Секретарша вскакивает и, схватив давно приготовленные бумаги, заходит в кабинет шефа.

Оставшись один, Верижников быстро подходит к зеркалу, приглаживает усы, берет портфель, кривится и опять запихивает его под стул. Снова садится, стараясь не сутулиться.

Вскоре из кабинета Логунцовой выходят Маша с бумагами и оба галстучных клиента, нагруженные какими-то альбомами, коробками — видимо, образцами. Один из них бессловесно и быстро покидает приемную, второй, напротив, зачем-то пытается попрощаться с Машей за руку. Та дежурно улыбается и поверх плеча гостя говорит Верижникову:

Виктор Васильевич, заходите.

4.

В кабинете Логунцовой Виктора (вошедшего в итоге без портфеля) встречает обычный офисный антураж: два стола, ряды стульев, стеллажи с образцами полиграфии и сувенирки, аккуратно встроенный в шкаф металлический сейф...

Здравствуй.

Здравствуй. Садись. Ты не подумай, я не специально так все устроила. Пришлось тебе подождать. Извини, клиент очень уж перспективный. Но и тугой донельзя. С такими всегда: уже пяткой перекрестишься, что, слава богу, не срослось, не то все жилы вымотает, — хлоп! — на следующий день звонят. Согласны. И начинается. Этим вот непременно производство покажи. Показала. Ушли дозревать. Денег у них — как песку морского. Но расстаются с ними трудно. Не из экономии — казна платит, — просто у них на каждую копейку кубометр бумаги надо заполнить. А они ленивые. И бухгалтера у них — ленивые. А юристы у них — вообще полный атас. Высокомерные невежды. Сейчас, секунду.

Александра нажимает какую-то комбинацию на клавиатуре и говорит чуть левее монитора:

Маша! Меня ни для кого нет. От тебя все должно отскакивать рикошетом. Загружай работой наш славный и к тому же многочисленный коллектив.

Да, хозяйство, я вижу, у тебя большое.

Иначе, к сожалению, нельзя. Я не кокетничаю и не хвастаюсь. Не знаю, сталкивался ли ты с этим, но есть железный закон: либо ты растешь, увеличиваешь обороты, набираешь штат — либо обороты падают, ты схлопываешься... Серединки нет. Нельзя так, чтоб пыхтеть тихонечко в одном ритме и денежка в том же ритме капала. Хватаемся за все. Неизвестно, что выстрелит. То волной идет наружка, то сувенирка. Но эти-то останутся. А вот полиграфия припухнет. Одиннадцать лет назад создали сайт, так, престижу ради. Намаялись с ним... Но тянули, сервисы добавляли. Зато теперь! С него — главные доходы. Он скоро нас всех поглотит. Ничего вещественного не станет. Цех закроем, при слове «аренда» вздрагивать не буду... Размечталась. Ближе к делу. Круг твоих обязанностей. Ты должен увлекать заказчика. Не продаваться, нет, не бойся, — продажами занимаются стандартные девочки с сексуальными голосами. А вот на следующем этапе, когда клиент уже согласился обнюхать наживку, — тут ты должен его прощупать и понять, от чего он не в силах будет отказаться. В последнее время страшно модны каламбуры в рекламных слоганах. Тут тебе и карты в руки. Или вот: буквально на прошлой неделе мои безмозглые канарейки упустили заказ. Есть у нас такой деятель — Караваев, — он за границу поставляет тонны экологически чистых продуктов. Клюкву, грибы, орехи... и еще какие-то ягоды, я даже не знала, что они у нас растут. Собирают все это в глухих местах обычные наши селяне и сдают его агентам. И для этих агентов он захотел снять учебный фильм. Сделал бы такой?

Спрашиваешь. Помнишь передачу с травником Пименовым?

Фамилию забыла. Но старичка помню. Чем ты его подпоил? Он разболтал буквально все и потом, наверное, с горя повесился.

Нет, пожил еще. Но убежал на самую дальнюю заимку.

Так вот, Караваевых двое — сын и мама. У них все патриархально, никаких тебе директоров по маркетингу или там персоналу. На кухне за самоваром все решают. Всюду ходят сами. К нам пришла, как назло, маманя. У нее с моими сразу заискрило. Я потом в меру сил восстановила картину. Девочки с маникюром, прическами, парфюм просто наповал — и что-то щебечут на полуанглийском. Они, конечно, пытались и нечто попроще изобрести, но слов не хватает, а главное — натура не дает. Ну представь: сидит бабуля, на плечах шаль «а ля пейзан», сзади коса полуседая в старомодную фигушку скручена. Каждую из моих кобыл может купить на три года в полное услужение. Ну как от такой травмы психологической им защититься? Только бабульку дурочкой представить.

Что, насовсем ушла? Дверью хлопнула?

Нет, спокойненько так. Что-то, правда, сказала на прощанье. Что именно — не признаются. Или воспроизвести не могут. Надо сказать, словарь Даля — не их настольная книга. А ушла к Какабадзе. Есть тут у нас один, шакалит вокруг крупняков. Ну, настоящий-то крупняк один — мое агентство. Другие — более или менее специализированные, только мы можем все. А он не может ничего, но за все берется!.. Фамилию хоть бы сменил. Женился бы на русской и ее фамилию взял. Нет, он ее, наоборот, всем тычет. «Рекламный консорциум Александра Какабадзе». Я уже заранее знаю: наберет синячков из местных бывших мэтров, сделает таежникам какой-нибудь фуфел!.. Ну да ладно, нам работы хватит.

Логунцова достает сигареты, закуривает.

Ты, конечно, не приобрел этой пагубной привычки?

Нет. А тебе зачем? Чтоб руки было чем занять, когда машину ведешь? Во второй, понятно, мобильник.

Ты язвителен, как всегда. Нет, со мной можно. А вообще — не очень уместно. Юмор ценится, но положительный до легкого идиотизма. И в рекламе, и во внутренней жизни тоже. Не надо все проверять на кислотоустойчивость, нетленки ты здесь не найдешь. Главное — сроки. И градаций всего две: подошло заказчику или нет. Знаешь первое правило мозгового штурма: никакого сарказма и вообще никаких оценок. Идеи кидаются без фильтра, и никто не иронизирует.

Очень как-то по учебнику. В моде были такие лет пятнадцать назад.

Представь: это работает. Почти весь западный опыт у нас мимо, но вот это — работает. Сам поучаствуешь — убедишься. Кстати, заранее предупреждаю: некто Антоша ведет себя на обсуждениях ровно наоборот. Но Антоша — это Антоша. Папаня его — наш местный... ну, если с поправкой на областной масштаб — почти что Дерипаска. Он считает, что наследника надо приставить к делу, чтоб понабрался уму-разуму. Однако это плохо получается у того, кто знает, что через год-два-три все равно будет в семейном бизнесе директором по маркетингу. А потом и вовсе бразды к нему перейдут. Но Антоша — парень безобидный, а отец его оказывает нам мелкие для себя и существенные для нас услуги. Так... На чем мы вильнули в сторону? Да, ты у нас будешь ко всему еще специалист по обаиванию престарелых норовистых клиенток.

В кабинет под Машины крики «Ты куда?!» вбегает встрепанный, несмотря на короткую стрижку, паренек.

Александра Константиновна! Новость надо срочно ставить, полдвенадцатого, офисный планктон вышел с планерок и полез в сеть за развлекухой, а у меня заголовка нет.

А что Козловский? Снова понедельничный синдром?

Ну да...

Уволю к чертям!

Тогда я к вам пять дней в неделю бегать буду. Вместо одного. Прошлый раз вы здорово...

Не льсти начальству. Что там у тебя?

В ночном клубе одна телка... прошу прощения. В общем, опрокинула коктейлей семь и полезла на стол танцевать. Почти все с себя сняла. Есть фотка с мобильника: крутится так, что с... эти, в общем, аж горизонтально торчат. Реально забой.

Новость-то написана? Нормальным языком?

Нормальным. Даша писала. Это я так, для скорости своими словами.

Записывай, — вступает в разговор Виктор. — «Напилась до голого кружения».

И что? — Паренек переводит взгляд с Логунцовой на Верижникова и обратно. — Что дальше-то?

Диктую по буквам для вебмастеров, — с начальственной ноткой говорит, слегка улыбаясь, Александра, — «го-ло-го», пробел, «кружения». Нет, даже так: «До го-ло-во», многоточие, «го-ло-го кружения».

Виктор одобрительно кивает.

А-а! Прикольно. Нет, это, серьезно, смешно.

Вот так они и выражаются. И на кого их бросишь, этих детей ЕГЭ?

Вам, Александра Константиновна, до пенсии и после пенсии надо работать! — заявляет паренек. — Я побежал? А это ваш новый зам?

Это, — чеканит А-Ка, — наш новый стажер! К сведению Козловского...

Вебмастер быстрехонько ретируется из кабинета начальницы.

Прости, в интересах дела опять тебе досталось. Разносов не люблю, они неэффективны, нужен режим постоянного поддержания тонуса посредством маленьких уколов. Ты ведь сам мне объяснял, что стимул — это всего лишь заостренная палка для покалывания быка.

Ты все помнишь...

Помню, но далеко не все. Очень многое забыла, и без особых усилий.

Чтобы возникшая пауза не показалась исполненной глубокого смысла, Логунцова быстро продолжает:

Меня даже не из-за этого пьяницы взорвало, себе на коньяк он честно зарабатывает. От его заголовков посещаемость растет, проверено. Меня от мысли о замах корежит. Не везло мне с ними, и теперь уже железно — никаких замов. Один украл семь тысяч баксов и смылся за границу. Второй подставил так, что полгода только на юристов работали. А были еще и третий, и четвертый. На хрен они вообще нужны? Возвращаешься из отпуска — система разбалансирована. А этот сидит довольный. «Ну, теперь и я в отпуск, как договаривались». Плюнешь — и впрягаешься. Ладно, это не по делу. Просто наступил Арсений на мозоль. В общем, об условиях я тебе писала. Все стандартно. Два месяца испытательный срок. Завтра Ан-Пална будет посвободнее, оформит все бумаги. Карина, одна из девулек, в отпуске, а ее клиенты проснулись. Возьмешь их в оборот. Это областной СОБР.

СОБР, наверное, опечалится, что вместо молодой, красивой...

У них пресс-секретарь — разведенка модельной внешности. Если приходит в майорской форме, все самцы таращатся, как караси со сковородки. От этих взглядов у нее коленки загаром покрываются быстрее, чем в солярии.

Ух ты! Спасибо за такого контрагента.

Ну-ну. Кстати, она выше тебя на полголовы. Но рабочим отношениям это не должно помешать. Словом, сегодня тебе день на обустройство. Завтра к девяти ноль-ноль.

Как тут у вас насчет дрессированных котов?

В глазах Александры лишь на доли секунды мелькает недоумение.

Дресс-кода как такового нет, но пару раз отправляла людей переодеваться. Так что все в пределах здравого смысла. Моего здравого смысла, дискуссий я не провожу. Ну все, давай, до завтра. А то я и так выбилась из графика.

Виктор поднимается.

Кстати, как я был обозначен в твоем расписании? А то Маша не могла меня в нем найти.

«Вера». Я всегда тебя так заносила в свои записи. Для чего-то шифровалась. От парткома, наверное. Всё-всё, мне три звонка надо сделать важных.

Верижников уходит.

Понедельник второй

5.

В большом кабинете криейторов у каждого есть свое рабочее место, но особой популярностью пользуется общий длинный стол, предназначенный вообще-то для бесед с заказчиками. На одном его конце пьют кофе и негромко разговаривают Антон — тот самый паренек в модном прикиде — и Алиса, яркая брюнетка с тонкими губами; на другом Анна Павловна, кадровичка, к которой ни при каких обстоятельствах не прилепишь современное слово «персональщик», разложила свои бумаги и добивается чего-то от Верижникова.

Анна Пална! Разрешите явку с повинной: решительно все перерыл, ничего не нашел. Военный билет мой, похоже, утрачен в смуте жизни. Но с другой стороны — зачем военкомату старый подагрик с воинской специальностью, которой не существует уже двадцать лет?

А какая она у вас?

Старший политрук.

Правда? Позвонить им, что ли...

Помилосердствуйте, Анна Павловна, вы же их в ступор вгоните. И так понедельник, голова не на месте...

Да, а ведь вчера вроде был день ракетчика. Или артиллериста. У меня брат ракетчик, а муж артиллерист. Вот они и отмечали. На крыльце песни поют, а я грядки перекапываю. Не дача, а наказание...

Копать, Анна Павловна, неправильно с точки зрения агротехники. Нужно безотвально готовить почву к посадкам. Для этого есть специальный инструмент — плоскорезы Фокина. Вжик — и внутри все разрыхлили, а поверхность не тронута. Ни водной эрозии, ни ветровой.

Как вы говорите? Чтоб не забыть...

Плоскозубы Федина. Легко запомнить. И работать ими легко. Специально ходу не давали этому изобретению. Я вот решил: как заведу себе дачу, первым делом построю сарайку и в ней буду прятать инструмент. И плоскодоны Феоктистова в том числе.

С вами, Виктор Васильевич, никогда не поймешь, когда вы шутите, когда серьезно говорите.

Так на то и дается испытательный срок. За два-то месяца, поди, раскусите меня. А если нет, то придется мне паковать чемоданы.

Анна Павловна уходит, Верижников пересаживается за свой компьютер.

Антон вполголоса говорит Алисе:

Вот к кому твоего брата на мастер-класс надо отправить. И будет ему теща не нотации читать, а сама тапочки подтаскивать. Причем теплые, с батареи. К старушкам подход нужен. Ушла несолоно хлебавши, но довольная.

То, что брат домой вернулся, это проблема номер два. Главное, я ж тебе говорю, маманю как-то... Слишком активно ищет себя. Я от ее сюрпрайзов скоро неврастеничкой стану.

А может, ее с Василичем познакомить? Он, по-моему, от жены сюда сбёг.

Что он у тебя — на все руки? Ты его переоцениваешь. Обычный потертый жизнью дядька. В рекламе ни бум-бум, берет одним апломбом.

В дверях появляется Логунцова.

Привет криейторам! Мне прошлый понедельник у вас понравилось, просторней, чем у меня. Так что прошу всех к столу. Кофе за ним я просила не пить.

Провинившиеся — Алиса и Антон. Первая, скривившись, убирает обе чашки в какой-то закуток, второй, напротив, становится еще более вальяжным и говорит:

Про криейторов. Помните, Александра Константиновна, у Пелевина...

Если я скажу: помню, ты что — рассказывать не станешь? Говори уж, пока народ подтягивается.

Босс приглашает на работу своего старого приятеля. «Кем?» — «Криейтором». — «Творцом, значит?» — «Вот творцы нам на хрен не нужны!»

Поучительно. Ну что, начнем?

К столу, кто на ногах, кто — катясь на офисном стуле, снабженном, как известно, колесиками, перемещается наличный состав: Верижников, Алиса, Антон, Лиза — девушка чуть постарше остальных, немного горбоносая, но при этом белокожая и светловолосая, а также две как будто сошедшие с модных обложек обладательницы уникального имени Анастасия.

Итак. Тему штурма объявлю позже. Сначала, Настя, которая Коробова, скажи: что там у тебя с «Вуд-мастером»?

Двух девушек различать можно не только по фамилии. Коробова — единственная среди всех — в очках. Сняв их и почесав переносицу, она водружает очки на место и находит нужную формулировку:

Удалось добиться некоторого прогресса.

Например?

Решили, что реклама будет адресована молодежи, молодым семьям. Они активно покупают и снимают жилье, им надо обставляться. Я и предложила такой, отвязный что ли, молодежный стиль. Ну, например, «прикольные прихожие» и дальше в этом духе.

А они как отреагировали?

Да как обычно! Типа давай-давай, а мы посмотрим. То есть хотят, чтобы я сначала всё сделала, а потом они скажут: нет, не пробирает, сочиняй заново, с чистого листа.

А ты не ленись. Сделай, как просят. И переделай. И еще раз сделай. Забуксуешь — поможем. Ты представь: им к генеральному идти. И что они скажут? Прикольные прихожие, а дальше?

Отпадные отхожие!

Это, конечно же, Антоша.

Ну вот, Антон сам вызвался тебе помогать. Посидите, сгенерируйте побольше идей, с запасом. А тебе, Настя, задача красиво это все упаковать.

Очки Насти готовы помутнеть от изливающейся из глаз зеленой тоски. Виктор считает нужным сказать нечто ободряющее:

Из опыта: отвергнутые идеи рано или поздно удается продать другому заказчику.

Ну да, к пенсии я их все пристрою!

А теперь, — говорит Александра, — задача дня. Будем сегодня думать не над какой-то конкретикой, а решать главный вопрос: что делать? Как снискать хлеб насущный? Поясняю: рекламные бюджеты режут. От многих уже слышала. Что-то нужно изобрести новое в нашем ассортименте. Желательно — предложение, от которого невозможно отказаться.

Сосредоточенное молчание. Каждый стремится выглядеть более усердно шевелящим мозгами, чем остальные.

А кому должно быть адресовано предложение? — спрашивает Антон.

Желательно тем, у кого есть деньги. А у кого сейчас деньги? — подстегивает процесс Александра.

У ритейлеров. И у девелоперов, — неуверенно произносит Настя вторая.

Кто это такие? — тихонько спрашивает Виктор у сидящей рядом Лизы.

Девелоперы сейчас на мели. Продажи встали, — авторитетно заявляет Алиса.

Ритейлеры — это супермаркеты, гипермаркеты, — так же негромко отвечает Виктору Лиза. — А девелоперы...

Про них не надо. Раз у них денег нет. А этих мы сейчас обуем.

Открыть платные курсы рекламщиков? — импровизирует Алиса.

Вполне, — поощряет ее Александра. — «Стажировка в школе практического маркетолога». Записали, дальше.

С ритейлерами это не пройдет. У них все свое, жесткая вертикаль, — опять нарушает все правила мозгового штурма Антон. Ему демонстративно не возражают.

Запустить какую-нибудь акцию на чеках супермаркета? «Вычеркните из чека позицию, за которую, как вам кажется, вы переплатили», — кидает предложение Настя вторая.

Встроить на сайте потребительскую корзину онлайн? И в режиме реального времени пусть сети соревнуются. Они ведь, кроме дешевизны, других инструментов не видят, — размышляет вслух Лиза.

Хорошо, но как заставить их за это платить? — задает резонный вопрос Логунцова.

Виктор хочет что-то сказать, но при этом желал бы тишины. Его потянувшаяся вверх рука застывает над столом, на полпути к всем известному ученическому жесту. И как ни странно — он добивается своего. Один за другим все поворачиваются к нему и замолкают.

Гипермаркеты, как я понимаю, — это очень большие коллективы. Молодежные, с огромной текучкой кадров. Там мощные отделы персонала. У которых постоянно башка пухнет насчет всякого стимулирования. Ну корпоративы, ну мелкие ништяки, скидки всякие. А мы предложим им — конкурс профессионального мастерства. Кто быстрее и точнее поставит-снимет коробку на погрузчике. Кто быстрее и правильнее рассортирует товар. Какой-нибудь фристайл на покупательских телегах.

А для кассиров — кто больше обсчитает клиента, — вставляет Антон.

О, кассиры — это самая интересная песня, — ничуть не споткнувшись, продолжает Верижников. — Есть в городе команды КВН?

Конечно, есть. Вон Антон даже участвовал в студенческие годы, — отвечает ему Александра.

Пригласить кавээнщиков, пусть напишут тексты от лица тупых, полуглухих, вредных покупателей и пусть потом изображают их перед кассирами. А те, соответственно, должны как-то выходить из положения и при этом держать марку. Это будет самый интересный конкурс! А-Ка Логунцову — в жюри.

Как монетизировать твою придумку, Виктор Васильевич?

Агентство выступает организатором этого конкурса, а участники делают взносы. Я думаю, ни одна сеть не откажется. Отказался — и тебя как бы нет в городе. Но оргработы тут...

Да уж. Антон, ты по-прежнему дружен с Левченко? Чем он сейчас занимается? — спрашивает Александра и поясняет — получается, что для одного Верижникова: — Капитан самой известной нашей команды КВН. В каких-то даже лигах выступали, не в главных, правда.

Пробует себя в стендапе. Но я думаю, что ребят собрать на такое дело — для него раз свистнуть, — говорит Антон.

А с папаней он не в контрах? Что не пошел, так сказать, по стопам?

Нет, тот, наоборот, рад. Отец мой рассказывал. Да я и сам знаю, что если Вована над парой самых мелких ларьков поставить — и то проторгуется. Чердак у него того... продуваемый.

Антон, ты ведь уже понял ход моих мыслей? Вова Левченко плюс старший Левченко — это почти половина нужной нам конфигурации.

Да понял я, что опять крайний. Антон туда, Антон сюда.

Ладно, первое задание мы с тебя снимаем. Так! Что-то я сейчас больше ни о чем другом думать не могу. Поэтому мы совещаловку прекратим. Виктор Васильевич пишет о будущем конкурсе профмастерства пронзительную эпистолу — на понятном торгашам языке. А мы с Антоном в мой кабинет пошептаться. Все остальные планово работают.

6.

Вечером в опустевшей комнате криейторов остаются Лиза и Верижников. Он воюет с принтером, который упорно зажевывает бумагу.

Виктор Васильевич, вы с ним помягче. Он у нас ласку любит.

Знаю я эту публику. Не ласку он любит, а сознание собственной значимости. Нормальное желание всякой твари. Но если сразу поставить его на место — потом будет как шелковый.

Виктор без видимого раздражения последовательно вынимает картридж, обрывки бумаги, возвращает картридж, закрывает крышку, нажимает на кнопку.

Теперь перезагрузимся и деться ему будет некуда.

Так вы бы послали свой документ Логунцовой в электронном виде по внутренней сети. Показать, как это делается?

Я должен все прочитать на бумаге. Журналистская привычка. На экране иногда пропускаешь явные ляпы. И шеф, я думаю, тоже предпочитает распечатку.

Нет, она у нас очень продвинутая, несмотря на возраст! — После небольшой паузы Лиза все же не сдерживается: — Говорят, вы давно с ней знакомы.

Говорят? Кто? Где-то в городе есть наши общие приятели?

Помилуйте! Во времена соцсетей мы все в одной деревне. Народ в первый же день полез раскапывать. В самом деле: приглашение на рядовую должность из другого города... Притом, что к персоналу Логунцова относится наплевательски и личности ей не нужны от слова «вообще». Нашли какой-то источник информации, кто-то, кажется, учился с вами вместе. Потом, как водится, пошли предположения. Она у нас безмужняя, тут поневоле фигура вырисовывается... отчасти треугольная...

В моем возрасте, — Виктор пытается сохранить юмористический тон, но ему это не вполне удается, — любые отношения носят характер любовного треугольника: она, он и его капризный малыш!

Виктор Васильевич! Я, кажется, не требовала интимных подробностей!

Простите, Елизавета Сергеевна...

Станиславовна!

Тем более виноват. Да, Семена и Самуила я сразу обоснованно отбросил, а Станислава не учел. Так вот, простите, что задел вашу скромность.

Если я была бы на двадцать лет старше, я бы покраснела.

В общем, факты. Вряд ли можно сказать, что мы вместе учились. Факультет один, но все же я был уже на четвертом курсе, когда она поступила на первый. А вот работать вместе пришлось. На студии телевидения, в редакции новостей. Я тогда был шефом, а она молодым специалистом.

И вы воспользовались служебным положением?

Боже, как плоско работает обработанное феминизмом сознание!

А что такое «харассмент», вы знаете?

Более того, признаюсь, что мне известно даже значение слова «ритейлер».

А что же вы прикидывались? Рисовались перед простушкой?

Склонен к позерству, есть такой грех.

Виктор Васильевич, теперь уже я готова попросить у вас прощения, так сказать, вперед, но все же признайтесь: что-то было между вами? Успокойте взбаламученную общественность. Ну, ведь было? Иначе отчего и к чему этот рывок в пространстве и времени?

То есть логика у вашей общественности следующая: будучи шефом, я склонил юную деву... понятно к чему. А теперь босс она, и заманила меня сюда — зачем? Вероятно, чтобы отплатить той же монетой. Хотел бы я посмотреть, как она принудит меня... Я, понятно, еще посопротивляюсь.

Умеете же перекроить!

Булькает Лизин мобильник. Она тут же читает пришедшее сообщение, и Виктор замечает, что девушка мгновенно покрывается румянцем и даже мочки ушей у нее становятся пунцовыми. Но в глазах при этом бегают веселые искорки и на лице поселяется улыбка.

Ну, мне надо бежать. Вы уж, пожалуйста, все как надо закройте-выключите. А то А-Ка очень нервно к этому относится.

Конечно-конечно.

Уже в дверях Лиза вдруг говорит:

В качестве психологического предположения. Если у нее действительно может быть желание вам за что-то отплатить, то не является ли это приглашение продуманным, растянутым на два месяца пинком под зад? Простите великодушно за грубость.

Она делает ручкой и убегает.

Понедельник третий

7.

В кабинете криейторов пребывают в расслабленном послеобеденном состоянии Антон, Алиса, обе Насти и вышедшая из отпуска Карина, одетая едва ли не по пляжной моде. Это и понятно: девушке не хочется отпускать от себя приятные воспоминания, к тому же непременно надо похвалиться замечательным загаром.

Карин, я провожу мысленный эксперимент, — говорит Антон, — мысленно сдвигаю бретельку твоего топика влево... или вправо... и не вижу там белой полоски!

Да, мы загорали практически голышом!

Вах-вах-вах! — дурачится Антон.

Боже, мне еще три недели здесь вариться! — вздыхает Настя Коробова. — И потом — я ничего не заработаю перед отпуском! Бонусы будут совсем хилые.

Заказы скукоживаются, а А-Ка расширяет штат, — вставляет Алиса.

Настя вторая (ее фамилия — Сушко) снимает наушники и вступает в разговор:

Алис, ну ты ж сама сколько раз говорила заказчикам: продажи падают — вложитесь в рекламу.

При чем здесь обычный наш развод? Речь реально о деньгах! Каринка, ты ж поняла, что у нас теперь работает пенсионер?

Ну, на планерке говорили, что нет какого-то Виктора...

Это как раз он! За твоим столом сидел, между прочим. Только в четверг ему рабочее место оборудовали.

Какой он пенсионер, — возражает Антон. — Дядька взрослый, но вполне в своем уме. Интересно бывает послушать.

Да уж, как завернет что-нибудь! Только Лизавета с ее философской магистратурой понимает, и то не всегда, — резюмирует Настя Коробова.

Не путай аспирантуру с магистратурой! — тут же поддевает девушку Антон.

А по мне так один фиг. Это для тех, кто в семь лет начал учиться и никак не может остановиться.

О чем тут говорить, — пожимает плечами Алиса, продолжая о своем. — Он старше твоих предков, Карина. Он старше Логунцовой. Его как будто разморозили. Ему кажется, что все вокруг ностальгируют, как он сам. Думает, что все его цитатки из фильмов или откуда там еще — мы должны знать наизусть. А у нас ноль реакции! И все юморит, и улыбка такая добрая-добрая. Как у историка в нашей школе. Тоже, кстати, одевался как попало. Так ведь на психу увезли беднягу в итоге.

Наступает молчание, вызванное, быть может, излишней резкостью Алисиного высказывания. И тут на пороге появляется Верижников.

Общий привет!

Здоров, Василич! — отвечает за всех Антон. — А вот это, представляю, — Карина, я о ней говорил.

Здравствуйте, — тихо и безразлично говорит Карина.

Ну, у нас и так красота, а стало еще лучезарней!

Настя Сушко улыбается, кося взглядом на Алису. Но та «углубилась в работу». К своему новому месту в углу Верижников проходит как раз мимо Настиного стола. Заметив снятые ею наушники, он на короткое время надевает их... и комически сводит зрачки к переносице.

Не знал, что молодежь все еще ее слушает. И что-то новенькое к тому же. Нет, ее надо закопать — как топор войны, как порванный в клочки рисунок с детскими страхами, как тело пролетарского вождя, — и тогда у нас воцарятся, наконец, покой и здравомыслие.

Настя видит, что Виктор в хорошем настроении и не прочь побалагурить, но спешит перевести разговор в деловое русло:

Виктор Василич, Логунцова просила, чтоб как вернетесь — сразу к ней зашли.

Я ее встретил в коридоре и уже доложился. — Верижников включает компьютер, но тут же садится к нему спиной и подкатывается на кресле к длинному общему столу. — Ее интересовало, как прошла моя встреча. А прошла она на высоком идейно-художественном уровне. Но я вам скажу, и публика в этой конторе!

Очевидных слушателей у него двое: Антон и Настя вторая. Первая Настя тоже решает послушать коллегу и делает полуоборот на своем офисном стуле.

Представьте себе: трое молодых мужиков. Кто худой, кто толстый, кто лысый, кто кучерявый — и при этом все равно не отличить одного от другого. Как инкубаторские. Надменные. Разговаривают свысока, самомнение прет. Я понимаю, почему шеф туда не поехала, а меня направила. Сначала мы рассчитывали, что они сами к нам явятся. Но те отказались, чтобы, дескать, образцы свои туда-сюда не таскать.

А что они хотят? — интересуется Настя Коробова.

А хотят они ролики. Чтоб крутить на экранах в торговых центрах. Дело нехитрое, но эти мачо маринованные... Я им объясняю: для телевидения или для узкой внутренней трансляции — технически разницы нет, затраты на изготовление одни. А они не то чтобы не понимают — им важно на своем настоять. «Мы рынок промониторили...» «Ценник у вас завышенный...» Кстати, по-моему, ценник — это бумажка в витрине.

Сейчас так говорят, — поясняет Антон. — Если ты настоящий крутован, то просто обязан говорить «ценник».

Понимаю, слова со временем меняют значение. Вот пятьдесят лет назад в детской книжке наивно так писалось: «Незнайка трахнул Кнопочку...» Портфелем, помнится, по спине. Извращенец.

Не отвлекайтесь, Виктор Василич! Как вы их в итоге уломали? — желает поскорее узнать Настя Сушко.

А никак! Я сказал: наши работы я вам показал, свою концепцию предварительную изложил, порядок цен озвучил. Согласны — договор, предоплата, и начинаем работать. Но в аукционах наоборот — кто меньше запросит — мы не участвуем. И вы сами должны понимать: все, кто играет в эти игры, маржу свою закладывают примерно одну и ту же. А сэкономить хотят на затратах, то есть впрямую на вас. Решайте.

То есть они еще не согласились?

Нет.

Настя разочарована.

А я-то думала, что вы опять всех победили...

Ну да, не дожал. Красивей было бы сразу вырвать заказ. Но с другой стороны — куда они денутся? Если мозги у них не совсем заплыли.

В кабинет влетает Лиза. Захлопывает дверь (которая обычно всегда открыта), подбегает к своему столу и с сердцем швыряет на него все, что держала в руках: блокнот, смартфон, ручку, заколку для волос.

Сучка! Сучка! — повторяет она негромко, но явственно.

Никто не уточняет, кто она, эта нехорошая женщина, — видимо, по этому поводу существует давний консенсус.

Волей-неволей всем приходится обратиться к своим мониторам, и только Верижников не торопится вернуться на свое рабочее место: оно вплотную соседствует со столом Лизы, которую лучше пока оставить одну.

Через некоторое время поднимается и подходит к принтеру Карина. Аппарат, по обыкновению, капризничает. Ко всему ей кажется, что застывший в задумчивости Верижников пялится на нее во все глаза. Посмотреть в ее шоколадной фигурке и впрямь есть на что.

Ну что уставились-то?! — не выдерживает раздраженная девушка. — Женского тела не видели, что ли?

Виктор ни в чем не виноват, но оправдываться не в его стиле:

Я считаю, что если дама что-то открывает своим нарядом, то не смотреть на это просто невежливо. Надо, наоборот, поощрить. Поскольку ведь старалась, продумывала детали костюма...

Антон за спиной у Карины беззвучно хохочет и показывает Виктору большой палец. Карина, уловив шевеление, оборачивается и совсем по-детски начинает швыряться в коллегу фломастерами из большой стеклянной карандашницы.

Все, кроме Лизы, улыбаются. Чувствуется, что социальный статус Карины в коллективе не очень высок.

Виктор перемещается на свое рабочее место.

В вашей альма-матер все такие остроумные? — встречает его негромким вопросом Лиза. — Или это передается половым путем?

Да нет, монополии на сарказм, как видишь, быть не может.

Извините. Меня все еще плющит.

Что у вас там состоялось? — спрашивает Виктор, и тоже вполголоса.

Рабочий момент. Ничего личного, только о делах. Все вроде бы даже обоснованно, с аргументами, почти без грубостей. «Не считай клиентов за тупиц», а еще — «заказчик не должен думать: зачем я не повернул за угол, там бы мне предложили то же самое, но дешевле». И при этом она все — слышите: все! — похерила. Три четверти из этого прошло бы на ура, а остальное как-нибудь уж допинала бы. Но она не дала мне ни малейшего шанса. «С этим нельзя выходить к заказчикам»! То есть сиди, Лизавета, и пили все заново. Смотрит на меня ясным, прямым взглядом, и знаете — не могу отделаться от мысли, что это все просто мне назло. Пусть сроки сорвутся, но чтоб эта получила урок. Но урок чего? Я еще и об этом должна сама догадаться!

Ну, может, у нее день был неудачный. Женщина — она и в директорском кресле...

А я кто? Чурбан? Если б она считала меня за чурбан, она б этого перформанса не устроила. Это представление для существа с нервами. Боже, дай мне сил, еще четыре месяца надо продержаться! Кстати, она и ваши идеи зарубила подчистую. Почти всё, что вы мне подсказывали, я приняла и включила. А она говорит, например: «Ну что это за дешевый каламбур: если вам жизнь дорога. Ударение в слогане — все равно что банный лист на жопе. Уместно вроде, но возбуждение спадает». Слушайте, а может, это просто климакс?

Я же говорю: женское. А ты ей сказала, что я одобрил и кое-где дополнил?

Нет, конечно. Коль разговор принял такой оборот.

Напрасно. Надо было сказать. Я думаю, она не была б тогда столь категорична. А то ее немножко понесло...

Ха-ха, наоборот! Плохо вы ее знаете! Еще бы и вам досталось!

Верижников чешет макушку — откровенно говоря, растерянно.

Что, вот и вам рикошетом прилетело? Этакое самолюбие у вас... тепличное. А мне каково все это было выслушивать? Сидела как болванчик. Боюсь, что я не кивнула нужное количество раз. Минус два к карме. И минус пять к зарплате.

Да бог с ним, с самолюбием. Просто хочется разобраться в ее приоритетах. Важнее дело или...

Дело продвигается строго в перерывах между приступами величия!

Ну, ну. Зря ты так. Она очень здравая женщина. Но какая-то профессиональная деформация, видимо, имеет место.

Лиза не отвечает. Потом обращает глаза к экрану, берется за мышку и говорит:

Нет, я сегодня уже ничего не рожу. Буду читать Плутарха. Рекомендую: «Застольные беседы». Они гораздо интересней всех этих его жизнеописаний.

8.

Верижников приоткрывает дверь приемной, видит там Машу и никого более.

Юстас — Алексу. «Птенец в гнезде»?

На месте, Виктор Васильевич. И одна. — Секретарша сегодня в настроении.

Надо отвечать: «Бабушка приехала», — входя, наставляет ее Виктор.

Что вы! За это сразу расстрел. И все, в списках не значишься. Надо ж понимать специфику. Вы все детство сидели в кино и в шпионов играли?

Ну это ж гораздо интересней, чем в тимуровцев. Зайду?

Попробуйте.

Александра Константиновна! — громко произносит Виктор на пороге, но, войдя в кабинет и закрыв дверь, несколько меняет тон: — Ты не очень занята? Отниму две минуты?

Давай. Заодно, раз уж зашел, скажу: дизайнер на тебя жалуется. «Непроработанное техзадание».

То есть? Я указал все, что принципиально. А в остальном — простор для творчества. Все равно же сделает по-своему.

Ты серьезно не понимаешь, в чем тут дело? Так знай, извини уж за менторский тон, что современные молодые, прости господи, труженики имеют единственную доминанту в работе — лень. Если он проявил инициативу и все сделал по-своему — то лишь оттого, что так было проще. И тогда он горой будет стоять за свободу творчества — чтоб не переделывать. А когда ты изначально даешь ему эту свободу — ему лень придумывать. И он обязательно вспомнит, кто тут криейтор, а кто простой исполнитель.

А если криейтор ему такого насочиняет, что его лень икать начнет?

Тогда он скажет, что это технически невозможно либо что это «сельпо», то есть образчик деревенского, позорного дизайна.

А что ты их не приструнишь?

Давай я буду заниматься своими делами, а ты — писать подробные техзадания. Идет?

Что ж, ты умеешь предложить компромисс.

Ну ладно, это были не твои, а мои две минуты. Скажи, зачем зашел. Что-то про утренних ребят?

Нет.

Я, кстати, им написала. Извинилась, что не смогла быть сама, спросила, есть ли ко мне вопросы.

Зачем?

Чтобы подсказать им вариант, сделать намек на более гибкие условия. Меня совершенно не убедила выбранная тобой стратегия.

Зря ты. Не надо выказывать им нашу заинтересованность. Эти будут нагибать, пока гнешься. Надо сразу обозначить предел.

Виктор Васильевич, давай... в общем, выше я уже выразилась на эту тему...

Понял. Очередной компромисс.

Еще одна минута моя. Ну теперь уж точно две твоих. Я слушаю и не перебиваю.

Виктор молчит.

Чего-то я, наверное, не догоняю, — говорит Александра. — Чтобы Виктор Верижников и не мог с ходу сформулировать...

Да как-то диалог наш пошел... В общем, хотел составить разговор, но его итоговая фраза с твоей, естественно, стороны мне стала заранее известна. Более того, она уже прозвучала.

То есть когда ты шел сюда, в тебе еще теплилась надежда? А потом ты резко понял, что низовая общественность права, и я, конечно же, деспот и самодура? Постой-ка, постой! Все сходится. Ты не очень прислушивался к низовой общественности, пока к ней не присоединила свой голос наша интеллектуалка Лизавета Станиславовна. А она, понятно, отыгралась там перед вами на ведьме! За сегодняшний урок. Так развивались события?

При чем здесь ведьма и прочее?! Она просто пришла подавленной.

И ты решил вступиться за падчерицу перед злой мачехой? А в качестве козыря в рукаве нес факт, что я зарубила не ее, а твои идеи? Ты думаешь, я не поняла, откуда взялись ее ар-р-ригинальные предложения? Поняла сразу. Хоть мелкотравчато, конечно, и наспех, но... Видно руку мастера. Только вместо того, чтоб опекать эту «бедную Лизу», эту Золушку рекламного цеха... — Александра понимает, что заводится, и стремится взять себя в руки: — Словом, в качестве резюме. Хочу тебя предостеречь. Не в дисциплинарном плане, не подумай. Тебе сейчас опасно обольщаться. Это твои возрастные риски. Ты не должен заблуждаться насчет современных девиц. Ничего в них тургеневского. И хоть я не обязана давать тебе отчет, расскажу всю предысторию, и ты многое поймешь. Три года назад пришла она к нам устраиваться. Сразу честно предупредила, что в заочной аспирантуре. О’кей, говорю, мешать не стану. Работать будешь меньше других, но и получать, конечно, меньше. Мне дрязги в их женско-творческом коллективе не нужны. Теоретически считается, что никто зарплату другого не знает. Но это всегда как-то выплывает. Поэтому вот так, на берегу договариваемся. Все шло неплохо. У нее было несколько удачных проектов, бонусы вполне пропорциональные... Но потом ей как-то стало казаться, что работать за такие деньги она должна поменьше и полегче. Появилась у нее эта хитрая манера — всегда дотягивать до последнего дедлайна. Раскусила, что у края клиент сговорчивее. И пошла банальщина, которой все вроде бы довольны.

Ты же сама говорила: критериев всего два, принял заказчик или не принял.

А в следующий раз он придет?! Вот о чем надо думать. Причем мне думать, ей-то по барабану. Мне думать, а с нее спрашивать! Я понимаю, что невозможно рожать шедевры на конвейере. Но ты хотя бы для заказчика сделай вид, что нашла изюминку. Пусть это не изюминка, а жареный таракан, но ты обставь его как изюминку! Что ж одним пресным тестом людей кормить. Вот я и распушила ее. Да, отчасти с перебором. Это превентивно, так сказать, авансом. Но она авансом мне столько херов в спину запустила за мою доброту, что, считай, в расчете.

Ну нет, она не злоязыкая.

И вот он опять будет рассказывать мне! Про девицу, которую понял с первого взгляда, проницательный наш! Спустись на землю! Я поневоле их вижу насквозь. У меня дочь семнадцати лет. И хотя не такая оторва, как эти, но иной раз просто столбом застываешь! Давно уж поменялись женщины в русских селеньях. Любая из них — коня на скаку... матом остановит! — Пауза. — В общем, я не добиваюсь, чтоб ты рвал на себе волосы и стенал: «Ах, какой я был наивный!» Но все же прими к сведению и постарайся... Опа! Твои мачо ответили.

Логунцова щелкает мышкой, читает, и лицо ее сереет.

Что они? — не выдерживает Верижников.

Сообщают, что уже разместили заказ в другом агентстве.

Резко.

Наверняка у Какабадзе!

Да почему тебе сразу кажется, что это он? Не Иванов-Петров-Сидоренко-Раппопорт, а именно...

Я кожей чувствую! Это ты сразу полез с мужиками понтами мериться! А он умеет. Соглашается со всем. Льстит. А потом выторговывает себе свой гешефтик. Сама однажды видела.

А может, и к лучшему, что эти перцы отказались. Очень уж неприятные...

Логунцова мгновенно взвивается:

Приятное времяпрепровождение называется хобби! А не работа! И размышлять за меня не надо! Сама только этим и занимаюсь. Вот что, Виктор Васильевич, я думаю, вы не всех еще заказчиков распугали своим гонором — поэтому вам есть чем заняться. Идите.

9.

Возвратившись к себе, Верижников застает на рабочем месте одну Лизу.

О! А где народ?

Так разбежался. Восемнадцать пробило. Вы от Логунцовой?

Нет. У дизайнеров был, техзадание конкретизировал.

Значит, восприняли мое предупреждение, что вам самому достанется, если пойдете защищать свои каламбуры? Она у нас на расправу скора.

Обычно добавляют: но отходчива.

В таком случае она не обычная. Отходчивости в ней как раз не просматривается.

Ну, мне-то электричку ждать. А ты что сидишь?

Сигнала не было.

Понятно.

Знаете что, Виктор Васильевич... Вы не удивляйтесь, но я при народе буду время от времени говорить вам «ты». Будто бы проговариваться. Пусть А-Ка думает, что мы в отношениях. Ей будет лишнее шило в задницу.

Ты думаешь, ей есть дело до всякой такой ерунды?

Ей до всего есть дело! Кто-то из наших классиков молчать никак не мог. А Логунцова не может просто мимо пройти. Как тот парень мимо тещиного дома. Все надо как-то отреагировать, и не просто языком, а продуманными ответными мерами. Забавно видеть, как крышка на ней подпрыгивает.

У Лизы булькает мобильник. Она опять против воли покрывается румянцем и заметно веселеет.

Сигнал? — подмигивает Верижников.

Сигнал. Ну, пока. Не скучай, Витя, завтра увидимся.

Чудной сегодня вечер. Ты мне сказала в первый раз «ты», а Сандра, тоже впервые, — «вы».

Сандра?.. Красиво. Не приходило в голову... Красиво звучит, очень нежно и как-то... возвышенно, что ли. Так вы все же к ней ходили?

Неважно. Беги.

Понедельник четвертый

10.

Время обеденное, и в большом светлом кабинете с приоткрытыми по случаю хорошей погоды окнами Виктор один. Он сидит за большим столом перед своим стареньким ноутбуком, а на голове у него — наушники с микрофоном.

...Да, это наш офис. Обед сейчас, обед, час разницы во времени, не забывай. Так что я один. А не мог я с тобой вчера связаться, потому что Яша не заплатил за интернет. Нет, нельзя давать ему денег, ибо у него очередной цикл. Зря ты, мне не предлагает, я сразу сказал, что у меня поджелудочная. Что ты вздрагиваешь — нет, конечно, я просто так ляпнул. Ну, понимаешь, если б я сказал «печень», Яша принял бы за отговорку. Дескать, не уважают Яшу-простоквашу. А поджелудочная — нечто респектабельное и неприступное. При больной печени на нее можно по важному поводу и наплевать, а поджелудочная... Кто ее знает, может, сразу с копыт. Нет это не я придумал, это раньше, он сам объяснил: с похмелья пьет простоквашу. Там самый целительный градус, полтора, что ли, процента. А наш народ в кафешку ходит, тут через дорогу практически. Нет, со мной все в порядке, я просто пока еще в режиме экономии. Да, аванс был, но, понимаешь, аванс — это ползарплаты, а сама зарплата маленькая...

Виктор замолкает и даже слегка откидывается в кресле, не отрывая взгляда от экрана. Руки сцеплены на животе в замок — известная поза философского раздумья.

Через некоторое время, качнувшись вперед, к ноутбуку, он продолжает:

Если б ты дослушала, этих вопросов и восклицаний можно было избежать. В общем: все хорошо. Все по плану. Главный заработок вполне логично запрятан в премиальные. Да, она прирожденный руководитель, как-никак полковничья дочь, но это не ее изобретение. Это повсеместная практика в подобных конторах. Подойдет время зарплаты — и я стану вполне платежеспособным. Не знаю сколько. Система есть, система прозрачная, я просто не подсчитываю из чистого суеверия. В общем, когда я позвоню тебе по мобильному, а не по скайпу, значит, я уже Крез. Да и сейчас у меня все хорошо, просто расход непредвиденный случился. Ерунда, ничего страшного. Зуб мой, помнишь? Вернее, ползуба. В четверг достал меня. Пошел вырывать. А там такие все, блин, вежливые-заботливые. Нет, говорят, рука у нас не поднимается. Корень здоровый, вырвать — остальные шататься начнут, а вам это надо? Ну ты же знаешь, когда со мной без наглости и на логику давят — не могу на своем очень уж сильно настаивать. Короче, вместо полутора выложил пять тысяч. Залечили. Коронку поставили. Да, блестящую, солнечных зайчиков можно пускать. Придуриваюсь, не видно ничего. Если не зевать. Значит, я, по-твоему, имею привычку ржать, как лошадь? Нет, нисколько не было больно, все на высшем уровне. Прогресс сильнее всего вдарил именно по дантистам. Все не так, как в дни нашей молодости. Не знаю, была ли, как говорят, в советское время карательная психиатрия, но вот карательная стоматология точно была. Ну вот, хоть немножко я тебя развеселил. Ладно, хватит обо мне, сижу без НЗ, но все под контролем. Как там Тимка?.. Да, да, разумеется, но мне он ничего толком не ответит, а ты умеешь извлекать из него информацию. Ну, работы много — это нормально. А вот «и вообще» — настораживает. Боюсь, это... Ты тоже так подумала? Перепилит она его, легковесностью своей и перепилит. Как говорил Евгений Таманцев, чердак у нее слабо меблирован — на мой вкус. При чем здесь это, я же про Тимку... Боже, опять ты за свое... Да, именно, тут кругом одни молодые интеллектуалки, горячие, голенастые и доступные! А их предводительница — самая умная и самая горячая. Жан, ну что ты опять?..

11.

В полумраке кафе за низкими столиками обедают Антон, Алиса и Настя Сушко. Хозяева заведения постарались: любой намек на «рабочий будень» остается за порогом мягко освещенного уютного зала с глубокими кожаными диванчиками вместо стульев. Звучит тихая нейтральная музыка, разговоры офисного планктона за соседними столиками сливаются в рокот далекого водопада...

Напрасно, напрасно Василич отказывается составить нам кампанию, — говорит Антон. — После наших пыточных кресел просто посидеть полчаса на мягком — уже отдых. А еще закусить немного — так вообще жить хочется.

Он говорит, — вступает Настя, — что работать надо, пока злой и голодный. А как поел — сразу на диван потянет, помечтать, а то и вздремнуть.

Ну ладно Антон, он жизнь видит из окошка своего таунхауса поверх красной крыши своего «рейнджровера». Но ты-то, Настя, ты тоже, что ли, не понимаешь? Экономит Василич ваш. Экономит — и все.

Да зачем ему экономить? — идет в наступление Антон. — Это тебе все время кажется, что в таком пиджаке ходить нельзя и он мечтает его сменить на модный блейзер. А он прекрасно себя чувствует и плевать хотел, как выглядит. Во всяком случае, на моду он точно плевал. О, слушайте, веселую историю рассказал мне однажды. Я, говорит, тридцать лет ношу галстуки. И при этом лет двадцать восемь их вообще не покупаю. Галстук и есть галстук, что ему сделается. А вокруг — мода. А что такое мода в галстуках? От узкого длинного к короткому широкому и обратно. Встречаю, говорит, знакомого. Давно не виделись. «Чёй это ты как колхозан? Сейчас такие не носят!» Это знакомый ему. Через три года в том же галстуке встречает того же знакомого. «О! Какие мы модные! Ты с чего это в пижоны записался?» Ну, говорю, Василич, ты прям Диоген! Или кто там. Киник, одним словом. У нас в кавээнее шутка была: «Не выбрасывайте сломанные часы! Даже стоящие часы дважды в сутки показывают время правильно». Так вот — ровно про тебя.

Зачем ты так с ним? — тихо говорит Настя. — Он же все-таки старше.

Да нормально он реагирует. И надо мной прикалывается. Я тоже не в претензии.

Экономить ему есть прямой резон, — продолжает о своем Алиса. — Не забывайте, он же на испытательном сроке. Да, вроде показал свою нужность, но знаете ведь, как у Логунцовой: сегодня ты молодец, а завтра «до свидания». Она в последнее время Лизаветой недовольна, а Василич ваш с ней того... сблизился. Вот и может вылететь заодно.

Как заодно? — недоумевает Настя.

Как бывают заодно взрослые мужчина и женщина! Ты, Настя, ей-богу, как без глаз.

В смысле? — присоединяется Антон к недогадливой Насте.

Да они каждый вечер остаются вдвоем, последние всегда уходят.

У него электричка поздно, — лепечет Настя.

Дело не в электричке. На электричке в номера не катаются.

Какие номера?

Настя, говорил тебе: прочитай «Двенадцать стульев», а то не сможешь разговор поддерживать. Но, Алис, ты, по-моему, спешишь. Что-то там, конечно, наметилось...

Что я — неважно. Важно, что у А-Ка тоже глаза-уши есть и она с вами консультироваться не станет. Не успеешь, Антон, ты ей задумчиво сказать: «Спешишь, старушка». Хлоп — и нет обоих.

Но почему? — Настя переживает, как будто несправедливость уже произошла.

Потому что есть такое бабушкино слово: «шашни». А-Ка не потерпит, чтоб у нее в коллективе заводили шашни.

Значит, ты поэтому... — начинает Антон.

Нет, не поэтому. Может, я еще переменюсь, подожди... если будет желание ждать. Но не поэтому, а почему — долго объяснять. Ты такой лаки-лаки, даже лаки в кубе, а я... поверьте уж на слово, рассказывать все равно не буду... я жизнью битая, а это, знаешь, налагает... В общем, Настя, не запоминай, это все случайно забрело в наш разговор. А говорили мы про то... В общем, я уверена, что Лизка... Ну она ж такая, искательница... Чего ищет — сама не знает.

Но он ведь старый...

А этого мы с тобой не знаем. Это мы у Лизаветы должны спросить, старый или в порядке. И потом, Настя, между нами, кто его, в кресле сидящего, сзади обнимал и свои округлости — у тебя четвертый номер или третий? — ему на загривок возлагал? Если старый?

Настя густо краснеет.

Я думала, никто не видит.

А никто и не видел. Кроме меня. Но я не болтушка. Даже Антону ничего не сказала — видишь, как он глаза таращит.

Ну вы даете, девки. Извините за «девки», вырвалось.

И за «даете» тоже извинись, — хихикает Алиса.

Вот как раз потому что старый... На меня тогда и нашло. Ну вы представьте: молодой мужик — а я на него вешаюсь. Ну, не про меня это, согласны? А он... Он как отец. С ним поговорить можно. Он вроде все пошучивает, но столько советов мне дал дельных. И главное — не свысока, по-доброму всегда. Я ему говорю: в людях часто ошибаюсь, как мне научиться понимать... Что людей толкает сказать или сделать гадость? Может, почитать книги какие? Толстого, Достоевского? Он говорит: прочитай, конечно, только там свой мир. Они вокруг собственных комплексов топчутся. Можешь не читать Толстого Льва, все про него сказал Толстой А-Ка. А-Ка, смешно, я запомнила...

Так что сказал-то? — не выдерживает Антон. — Или забыла?

Помню. «За то люблю меньшую братию, что ей колю аристократию». Ну, он объяснял все, здорово так, понятно, только я не повторю. А для жизни, говорит, усвой лагерный, но великий принцип: не верь, не бойся, не проси. Кто бы раньше мне это сказал...

Тебя послушать, так я первая к нему на колени забраться должна была. У тебя отец в наличии, а мой как мамане ручкой сделал — так двадцать лет уже откуда-то из Монголии открытки шлет.

Нехорошо про отца, но раз уж у нас сегодня игра в откровенность... Он все искал себя. Мотался по стране, деньгу зашибить пытался. Везде, ровно везде, его если послушать, с несправедливостью боролся. А как успокоился, дома осел — так в православие ударился. Я его понимаю, он «афганец», это даром не проходит. Но мне он трех слов не сказал взрослых. И не баловал никогда нас с братом. Но брат — это брат, мужик, а я — как заброшенная вечно. Года три всего, как плакать без причины перестала...

А с... прости, пожалуйста, но важно. С парнями у тебя как? — неожиданно серьезно спрашивает Антон.

С парнями все хорошо.

Честно говоря, я не сомневался. При твоей внешности. Но все эти детские переживания иногда здорово сказываются.

Ты не слышал, что ли: три года уже у Насти все в порядке.

Ну, не три. Не хочу об этом, — говорит Настя.

Настя! — К Антону возвращается его обычный полунасмешливый тон. — А когда ты Василича обнимала, он как себя вел?

Спокойно.

Во мужик! Кремень! Но он был неправ. С моей точки зрения.

Да ладно тебе! Все об одном, — говорит Настя. — Нет, Антон, мы все тебя очень любим, но ты какой-то очень свойский... Вроде как одноклассник.

А девочки всегда на старшеклассников засматриваются, да?

Иногда даже на учителей, — вставляет Алиса. — Вставайте, негры. Солнце еще высоко.

Понедельник пятый

12.

Все тот же рабочий кабинет криейторов. Конец рабочего дня, в офисе уже нет обеих Насть и Елизаветы. Да и Карина, собственно, топчется в дверях, но не решается уйти.

Ну вот как назло, только я уйду — она появится.

Детские Каринины огорчения здорово всем надоели. Но Антон великодушно поддерживает разговор, несмотря на то что пальцы его безостановочно бьют по клавиатуре:

Закон жизни. Но если ты его понимаешь — то что же тебя останавливает? Прими неизбежное.

А-Ка могла забыть. И завтра сцену устроит. Скажите ей, что у меня экзамен и что я ее предупреждала.

Скажем. Скажем так: ты, конечно, старушня, забыла, так вот, напоминаем — у Кариночки экзамен. И ты ей разрешила отсутствовать до полного нервного восстановления. Первая пересдача?

Вторая! Чтоб он сдох!

Речь явно про Борисыча, — проявляет осведомленность Алиса. — Логику сдаешь?

Логику. А ты как ее сдала?

С первого раза. Правда, он моложе тогда был. Жарко, лето, я лифчик не стала надевать. Пардон, если кого-то шокировала. Специально ручку уронила, наклонилась за ней. Покраснела.

Неужели? — вставляет Антон.

Если надо, я умею. В общем, он меня не слушал, а следил за сосками под блузкой. Очнулся, только когда я замолчала, и, как честный человек, поставил мне «четыре».

Да ни фига это не работает! — раздраженно восклицает Карина. — Девчонки прошлый раз как только не выкаблучивались! А всех на пересдачу.

Ну это понятно... — начинает Антон, но потом внезапно поворачивается к Верижникову. — Василич, а что это ты молчишь? Я сейчас чуть традиционный твой текст не начал произносить.

Мой старый процессор не справляется с многозадачностью. Так что давай, а то я тут маракую и нить разговора совсем упустил.

Кариночка, все ведь понятно. Твои подружки перестарались, и прохвессор захотел их прелести увидеть еще разок.

Да, — подхватывает Виктор, — можно сказать, что они прошли и первый, и второй тур кастинга. И вышли в финал.

Карина! — продолжает дурачиться Антон. — Вот это логика в чистом виде! Как перевернул! А ты говоришь: зачем мне она в жизни. Василич, а ты-то логику сдавал в свое время?

Это вы ее сдавали. А я не только сдавал, но — изучал. «Все люди смертны, Сократ носит боты, следовательно — Сократ подвернет боты».

Антон от души хохочет, Алиса и Карина столь же искренне недоумевают.

Ладно, пошла, — говорит Карина. — Надо еще почитать. И про Сократа вашего, не к ночи будь помянут.

Карина уходит, трое оставшихся возвращаются к своей работе.

Первая «завязывает» Алиса. Она выключает компьютер, вздохнув, прибирает чашки, опять забредшие на большой стол.

Где тут кнопочка «сенд»? Йес! — сам себе, но громко говорит Антон. — Я все сделал, я все успел, я все послал. И теперь с чувством исполненного долга...

Чувство долга живет в тебе только в единственной форме — в форме исполненного долга. И недолго, — дружески цепляет его Верижников, который все еще в работе.

Я оценила, — внезапно сообщает Алиса. — Я не люблю каламбуров, это все мужские побрякушки, но этот оценила.

Спасибо, Алиса.

Подбросить тебя? — спрашивает ее Антон.

Давай вместе поедем к Сашке Мыльникову. Он пейнтбольную команду сбивает...

Ты рассказывала уже.

Так вот, сегодня последний сбор. Не приедем — он наши места кем-нибудь займет.

А оно нам надо?

Постреляем, побалдеем. Ну, не сегодня, понятно. А сегодня мерки будем снимать, снаряжение заказывать. Антон, ты пойми: я матери затираю, что работы много. Соответственно, должна являться поздно, усталой, трезвой и с недовольной мордой.

Да уж... Нет, поздно, усталой, даже трезвой — это я могу обеспечить. Но морда будет довольная...

Ты какой-то в последние дни... как это? — галантный стал. Неужели папаня мораторий на женитьбу отменил? Ладно, расслабься, я не набиваюсь. В войнушку будем играть или нет?

Ладно, поедем. До завтра, Василич!

Они уходят.

А Верижников продолжает не шутя работать.

Именно в этот момент в кабинете появляется Логунцова.

Привет! Один?

Как видишь. Вечер добрый. Ты что сегодня — во вторую смену?

Гнала, хотела хоть час рабочего времени захватить. Но на въезде в город — черт знает какая пробка.

А где была-то? Никто не в курсе. У народа от отсутствия летучки ломка.

Вот и хотела на часок штурм объявить. Разбежались, поди, раньше времени?

Нет, только после отбоя. Антон с Алисой вообще с тобой едва разминулись.

А ты чего? А, у тебя электричка.

У меня — флеш-рояль. И электричка, и паровозы с тепловозами.

Лабаешь дедушку?

Да, паровозника нашего. Старикан, конечно, замечательный, мне б его здоровье. В седьмой раз между делом пишет, что именно он в шестьдесят пятом году перевел здешнее депо на электрическую тягу, а ордена за это получили другие. Какие еще новые слова и обороты для описания сего эпохального подвига подобрать, я не знаю. А выкинуть нельзя, все мемуары ради того написаны.

Нет, конечно, выкидывать ничего не надо. Книга должна получиться толстой, чтоб столешница прогибалась. Ты уж постарайся.

И так уже третью тысячу тонн словесной руды отгружаю.

Выхлоп от книжки будет небольшой, но главное — чтоб другие недооцененные отставники возбудились и в очередь к нам встали.

Презентацию надо устроить.

Да, все честь по чести. Ты что не спрашиваешь, куда я моталась?

Как раз таки спросил.

Значит, пропустила мимо ушей. В общем, двести пятьдесят туда, двести пятьдесят обратно, два часа переговоры, а все, похоже, зря. Есть у нас в области спиртзавод загнувшийся. И ликеро-водочный при нем в одном флаконе.

Это надо постараться. Я в том смысле — что все же спирт, а не валенки.

Угробить все можно. Но! Нашелся дядька один, в возрасте уже. На зерне поднялся. Прикупил эту рухлядь. И будет возрождать марку. Она, надо сказать, у нас ценилась. То ли местный патриотизм, то ли верили, что у селян тяму не хватит водку бодяжить.

Наверняка не хватило! Потому и загнулись.

Дело прошлое. А вот сейчас — как ему на рынок воткнуться? Рекламировать спиртное нельзя. Проблему он понимает, но оставляет на потом. А я говорю: потом поздно будет.

Погоди, а зачем ты к нему, а не он к нам? Областной центр все же.

А потому, что безвылазно торчит на заводе. Там линию монтируют в две смены. Ему кажется, что главное — качество.

Как он ошибается! Но не будем пока разубеждать — ради собственного здоровья.

Ну-ну. Твои шансы пересечься с его продукцией — минимальны. Ты вспомни эти ряды, полки, полки. Кстати, ты как водку выбираешь?

Стыдно признаться, но я сноб. Прозрачного не пью.

Да, богатые тоже плачут, а у прочих свои причуды. В общем, толкли, толкли воду в ступе. Пункт один, говорю: бутылка и этикетка. «Нет, бутылку нестандартную я не потяну». Хорошо, пусть так. Пункт два: нужен ветер в паруса. Организованный и нужного направления. Рестораторы, спрашиваю, есть знакомые? «Нет». Значит, надо работать. Мы готовы, но тогда договор и прочее...

Рестораторы, даже по знакомству, такой дисконт потребуют... Вот где надо порыться — банкетные залы. Куда клиенты приходят со своей водкой. Администраторы за долю малую будут подсказывать: дескать, прекрасный продукт без торговой наценки.

Хорошая идея! Только все зря. Не пронять нам его. Мужик здравый, но без полета. Доминанта — прижимистый. Разорится, но сэкономит. Идеальный клиент для Какабадзе.

Бог мой! Опять эта черная тень на стене! Извини, но похоже на психоз. «Придет серенький волчок и ухватит за бочок!» Или... — Виктора посещает догадка. — У тебя с ним что-то было? Либо намечается?

Нет, что ты! Он на четыре года меня моложе, чтоб ты знал. Выглядит, правда, солиднее. Благородная седина, импозантный такой. Ну, грузин, одно слово. Нет, какие там амуры! Мне надо полгода в спортзал походить, в порядок себя привести. Чего веселишься, я что-то не то сказала?

Нет, ты уж, пожалуйста, разъясни мне все про этого персонажа девичьих грез с производственным оттенком. А то все время на него натыкаемся, как на бревно-топляк.

Ты-то с чего натыкаешься? Это мне он регулярно ущерб причиняет. Впрочем, изволь.

Сандра некоторое время массирует себе веки.

Понимаешь, он умеет единственное, чего я никак не умею и уже не научусь. Он умеет говорить с «ндравными» клиентами. Для меня «нет» означает «нет». А он умеет торговаться, заискивать, хватать за рукав, демпинговать — и все это с царственным видом. Я думаю о том, как сделать дело. Задача — поиск решения — результат. Естественно, это будет иметь свой денежный эквивалент. А он думает, как забрать заказ. А там — хоть трава не расти. Никаких идей, выдумки — ничего не надо. Убеждать заказчика, приподнимать его над текучкой — зачем? В самом крайнем случае можно сказать: «А что ты хотел за такие деньги?»

Ой, что-то много сердца в твоей сатире. Я думаю, тебе уже завтра надо оформлять абонемент в тренажерный зал.

Ля-ля-ля! Ты мне еще мораль прочитай! — Логунцова говорит это, ни капли не раздражаясь. — Или по старой памяти ревнуешь? Помню, Элка просто кричала на меня: «Не позволяй этому женатику устраивать тебе сцены!»

О, Элла Львовна! Работала потом у меня лет шесть.

У тебя? Где?

Ну, я же руководил телекомпанией. Частной. Лучшей в городе. Золотое было время! Вовсю выборы, а телесуфлер только у меня, один на всю область. Кандидаты в очередь к нам давились. Они ж тупые все и косноязычные. Вот уж Элла их строила! Любо-дорого. За их же деньги.

А что потом?

Потом сошлась с каким-то прощелыгой и уехала с ним во Владик.

Нет, а у тебя что? С телекомпанией?

А у меня все просто. Дефолт так напугал инвестора, что он все оборудование распродал и рванул за границу. Одним махом — сорок человек на улице. Вот с тех пор я и покатился по наклонной плоскости. Как стареющая куртизанка с квадратной жопой. Ладно, не будем об этом. Вернемся к твоему принцу. Выходит, у него есть то, чего не хватает тебе. Классический инь-янь. В сфере бизнеса, я имею в виду.

Ой, не елозь! Пританцовываешь вокруг да около. Ты уже взял в руку свечку и готов сопровождать меня к нему в опочивальню. Больше всего на свете мужики желают определенности... Признаюсь тебе кое в чем. Да, я гнала пургу, когда говорила, что больше никаких замов. Хотелось в это верить, вот и твердила как заклинание. А на самом деле заместитель нужен. И именно мужик. Но не со стороны. Из семьи должен быть — хотя бы в широком смысле, в сицилианском. И не молодой — чтоб никаких карьерных перспектив. И чтобы профит от него был, а не моей тенью служил. Понял, сколько условий? А теперь широко раскроем глаза. Ты ведь на мне не женишься?

«Если б я был султан...»

Плавали, знаем. Вычеркиваем. И что имеем? Вот так-то. Я вовсе не влюбилась во врага, как в плохих фильмах. Просто если кто-то разоряет твой сад, то ему надо дать берданку и нанять в охранники. Опять же — нелепые телодвижения надо возобновлять на регулярной основе. Доктор прописал. А уж народная медицина только о том талдычит. На сорокапятилетии хоть бы один нашелся, кто не упомянул бы «бабу» и «ягодку»! Соответствовать надо. А то я и впрямь чувствую себя бабкой, у которой все варенье засахарилось, а внучок так и не приехал.

Перспективно мыслишь. Молодец. Недолго пареньку осталось — всего полгода. Но водочного магната он успеет спортить.

Сандра кидает на Верижникова яростный взгляд.

Виноват! — тотчас реагирует Виктор. — Язык у меня того... самонаводящийся. Ничего святого. Я подумал, что ты смирилась с потерей заказа.

Смирилась, не смирилась. Не в том дело. Балаганишь не всегда уместно.

Да нет, зацепило тебя — вижу. Вот что: обуем мы твоего селянина. Сколько у нас есть времени?

Может, ни дня. Но скорее месяц. Нет, конечно, не месяц, что это я. Полмесяца.

Второе: что ему предложит Какабадзе? Ты ведь его астрально вычисляешь с высокой точностью.

Схватится за самое простое, на что клиент и так согласен, — за этикетку. Скажет: что там у ваших конкурентов? Восемь стадий очистки? А мы напишем десять. Очистка молоком? А мы напишем — сгущенным молоком.

Ой-ой-ой, примитив! Тогда уж: очистка подорожником. Квасной гущей по рецепту патриарха Феофана. Вареной стерляжьей печенью.

Понесся вскачь! А я думала, ты только перед Лизаветой фонтанируешь! Кстати, ты знаешь, что у нее любовник?

Да знаю, конечно. Только в ее возрасте это как-то иначе называется. Ну не жених, конечно, сейчас так не говорят, но... молодой человек, предположим.

Какую ты благостную картинку нарисовал. Но ты ведь только предполагаешь. А ты представь, что у нее не молодой, а старый любовник. Постарше тебя. Но с деньгами. И болезней побольше, но все залечены. И как-то уже менее уютно стало, ха-ха? В общем, я зачла твою попытку меня подбодрить и утешить. Но ты не грузись этой задачей, не отвлекайся. Дело тухлое. И потом — ты слишком оригинален для Чердынцева. Фамилия у него такая. Для бренда, как видишь, не годится. Ты электропоезд свой, часом, не упустил тут в дебатах?

Упустил. Но есть следующий.

Когда?

Через полтора часа.

Логунцова достает мобильник, жмет на кнопку.

Геннадий! Везет тебе — совсем недолго у меня в должниках пробыл. Случай уже представился. Отвезешь Виктора Васильевича в Тимонино. Когда — сейчас, конечно. Через четыре минуты. Ну хорошо, через семь.

Сандра кладет мобильник в сумочку.

Генка с утра сегодня забастовал. Нет, говорит, по городу хоть куда. Но на трассу опасаюсь. Там посты. Нарушал вчера спортивный режим, могут замести. Пришлось самой пыхтеть. Отработаю, говорит, в любое время. Я его за язык не тянула. К вечеру, поди, продышался. Ладно, пока. Я к Римме еще поднимусь. Машину наверняка уже увидела и ждет, когда зайду, бьет там задом об скамейку. Ей хочется бумаги подписать — и поскорей домой. Мы с тобой одни по-старому, по-советски к работе относимся — первым делом самолеты. Давай, до завтра.

Пока. Спасибо за Генку.

Понедельник шестой

13.

Дело к вечеру. На посту — вечный труженик без личной жизни Виктор Верижников, Елизавета и Алиса. Девушки увлеченно рассматривают что-то — видимо, фотографии — в Алисином смартфоне, очень тихо обмениваясь замечаниями. Виктор, закинув руки за голову, испытывает на прочность спинку офисного кресла. Он напряженно думает и не замечает, что кресло опасно балансирует на двух задних колесиках.

В дверях появляется Антон, явно попавший под дождь.

Ну и какого черта я тащился сюда? А-Ка нет. Говорят, и не будет.

Она заболела, — поясняет Алиса. — Уже на планерке шмыгала, помнишь?

А я, значит, здоров?! К этим дурачкам два квартала под дождем по лужам пилил! Там машину не приткнешь даже под знаком!

Август наступил, — философски замечает Лиза.

Да самый чудесный месяц был всегда — август! А тут дождь, ветер, как с цепи... Василич! Виктор Василич!

Ась?

Отвлекись. Какое там средство из народной медицины быстро ставит на ноги?

Антон, — вступает Алиса. — Все нормальные люди в таких случаях наглотаются таблеток и к завтра уже здоровы. Чего тебя на народную медицину потянуло?

Это после буклета китайскому доктору, — высказывает догадку Лиза.

Между прочим, — развалясь в свободном кресле и аккуратно поставив ноги на соседнее, говорит Антон, — господин Лю много чего объяснил. Он умеет — в совершенно кратких словах. Например, вы, говорит, европейцы, относитесь к человеческому организму механистически. Вдарить по нему химией или даже отрезать чего — для вас естественно. А надо искать причины и восстанавливать балансы стихий.

Ну вот, причина: попал под дождь с ветром, хлюпал по лужам, легко одетый, из теплой машины. Как по-китайски восстановить баланс? — иронизирует Алиса.

Народная медицина, — подключается к разговору Верижников, бросивший свои умственные потуги, — правда, отечественная, а не импортная... так вот, народная медицина глаголет: «Промочил ноги — промочи горло».

Излишне универсальное средство, не кажется вам? — улыбается Лиза.

А что — махнем куда-нить! — увлекается Антон. — Правда, сейчас всеобщая пробка. Как дождь — так весь город стоит. А пешком я несогласный.

Можно принять по маленькой на рабочем месте. Можно даже с кофе. Мне паровозник задарил коньяк десятилетний. Сколько раз писал мемуары — поверьте, немало — столько раз сверх всех денег, иногда больших, иногда очень больших, — в общем, всегда мне вручали коньяк. Именно коньяк. Загадка природы. Чувствую себя светилом-проктологом. Только им, по-моему, сверх гонорара преподносят коньяк. Не подозревая, что, кроме спирта, они ничего уже не в состоянии пить.

А ведь хорошая идея! Мой дед называет это «для сугреву». А домой на такси поеду.

Ну а для остальных это будет профилактической мерой, — легко соглашается Лиза.

Алиса включает кофемашину.

Машина у нас на две чашки. Первые — больному и... вам?

Нет, Алиса, спасибо. Нечасто в последнее время приходится пить десятилетний коньяк. Я хочу распробовать.

Ну так доставай! — говорит Антон.

А он в шкапчике. Где печенье.

Лиза подходит к шкафу и достает оттуда высокую подарочную коробку.

А чё ты его в шкапчик-то? — интересуется Антон.

А куда мне его? Домой? Так я один не умею, а мой квартирный хозяин, наоборот, пьет всегда только один.

«Ахтамар»! — декламирует Лиза. — Один литр. Двадцать лет! А не десять. Нет, я тоже буду без кофе. И без печенек. Нету ни одной.

Это Карина! Опять все сточила. Себя не контролирует. Сидит — и точит, точит, — раздраженно говорит Алиса. — Ей к невропатологу прямая дорога.

Как говаривал Гиппократ, — невинно замечает Верижников, — «психоаналитик, излечися сам!»

У меня, между прочим, кипяток в руках.

Алиса, Виктор Василич ниспослан нам для тренировки кротости и смирения, — поясняет Лиза.

Взялись меня тренировать — так хоть бы вилки попрятали.

Алиса разливает кофе, а Лиза коньяк. Все садятся к большому столу.

Ну — за здоровье! — провозглашает Виктор и выпивает кофейную чашечку коньяка до дна. — Признаться, я рассчитывал все же закусить парой ломаных печенек.

У меня колбаса есть, — с готовностью отзывается Лиза. — Правда, для Шнурка. А у моего Шнурка вкус о-очень специфический.

Нет, это здорово! Здорово быть отставшим от жизни, — говорит Виктор. — Иной раз столько нового узнаешь. Вот я думал: когда-то давно был «мил-дружок», а совсем недавно был «бойфренд». А как дальше дело пошло, как теперь называют «мил-дружка»? Нет, ну это прекрасно! Шнурок, а? Сколько здесь здоровой иронии и запрятанного чувства!

Василич, ты не прикалываешься? — спрашивает Антон после некоторой паузы.

Виктор Васильевич, Шнурок — это кокер, — говорит Лиза.

В смысле?

В смысле кокер-спаниель.

Погоди, а кто тебе эсэмэски слал каждый вечер?

Да уж не кокер. Кстати, идея — обучить его. Пусть теперь песик шлет... а не кобель. Алиса, я ведь номер сменила, занеси. Сейчас позвоню.

Лизавета достает мобильник, Алиса принимает звонок, тоже начинает манипуляции с телефоном. Виктор смотрит на Антона, тот разводит руками, как бы говоря: «И я не полностью в курсе».

Спрятав мобильник, Алиса разливает всем коньяку. И говорит:

Выпьем за коньяк в шкапике. Он как-то очень уместно там оказался.

Все чокаются, выпивают. От Алисы явно ждут продолжения.

Какой-то расклад тут у нас организовался... такой... гармоничный. Я вот сейчас надзюндзюрюсь и, может, наконец... Антоша, ты меня еще не вычеркнул из своего длинного-предлинного списка?

Алиса, свет очей моих, ты у меня не в длинном, а в коротком списке!

Приятно слышать. Ну... пока всё. А вот когда поплыву-у...

Согласен: торопиться не надо, — говорит Виктор. — Хорошо ведь сидим. И в бутылке как будто убывает не так быстро. Абхазы говорят...

Знаю, знаю! — выскакивает Антон. — Знаю, что говорят абхазы! Любимая застольная присказка моего отца. Дескать, время, проведенное за столом, не идет в зачет жизни. То есть во время пиров с друзьями человек не стареет. Потому они все долгожители.

Интересная у нас возникает казуистика, — говорит Лиза. — Мы, конечно, за столом, но стол-то рабочий. Боюсь, абхазы не предусмотрели такой возможности.

Я думаю, для абхазов, — говорит Виктор, — «рабочий стол» — это вообще бессмыслица. Оксюморон. Что-то вроде «горького сахара».

Или «безалкогольного вина», — предлагает более близкий к теме вариант Антон.

Лиза отходит к кофемашине.

Тоже кофе захотелось. Кому еще сделать?

Мне не надо, — говорит Антон. — Алисе вон свари.

Да, сделай мне, пожалуйста. Я вспомнила, что кофе с коньяком — это на самом деле отдельно кофе, отдельно коньяк. Потому что один пьют холодным, а другой — горячим. Пропорции опять же надо правильные, сейчас посмотрю...

Алиса достает смартфон.

Да что там тебе напишут! Треть рюмки, полчашки. Или в граммах, ты что — вымерять будешь? — поддевает ее Антон, но тем не менее тоже достает смартфон.

Да-а, — косится на тычущих в экраны молодых людей Виктор, — себе уже никто не доверяет. У меня был знакомый, пожилой дядька из потомственных интеллигентов, доктор наук. Он доставал свою записную книжку, пухлую, как торт «Наполеон», и говорил: «Мой костыль памяти». А смартфоны эти наши — уже не костыль, а протез памяти.

К столу возвращается Лиза, ставит чашки, щедро доливает в свою коньяк.

Созрел тост! — говорит она. — Предлагаю выпить, чтоб и за рабочим столом нас, как тех абхазов, окружали друзья!

Прекрасно! — одобряет Верижников.

После некоторой суеты сосуды наполнены, все чокаются и выпивают.

В наше время, — говорит Виктор неторопливо, откинувшись на спинку кресла и слегка отъехав, — принято было подолгу работать на одном месте. И коллектив трудовой, любой, представлял из себя отчасти семью.

Шведскую? — вставляет Алиса.

Не без этого. Кто-то регулярно перепихивался в красном уголке на зеленом сукне стола заседаний. Но это не главное. Радовались друг за друга. Переживали. Например, если дети плохо учились.

Василич! Ты рассказываешь, как аксакал-очевидец. Дед мой говорит: «Арифметика — наука точная». И она нам подсказывает, что в застойные годы ты был крайне молод. Студентом их застал чуть-чуть. А потом уже все под снос пошло.

Антон, не так просто. Во-первых, студентом я бывал на практиках и кое-что примечал. А практики у нас были длинные, по два-три месяца. Второе: инерция в обществе всегда очень сильная. Советские отношения в быту не выветрились сразу, правильно? Да, еще мысль была какая-то... Главное, доложу я тебе, что это сейчас вы всё молодые, и молодые, и молодые. А мы взрослели рано. Я в двадцать три уже отцом стал. В двадцать пять редакцией на телевидении руководил...

Полком не командовал, как Гайдар? — иронизирует Антон.

У нас девушками до сорока лет не называли. Разве буфетчиц только. А прочие могли обидеться.

В общем, ты про инфантилизм. Абхазы вон поют за столом, а наше среднее поколение детей чешет в хвост и в гриву. «Мы вагоны разгружали...» Ты разгружал?

Было дело.

Все сходится. Жизнь у вас была типовая, как панелька на окраине. Ну да ладно. Я лучше случай расскажу. Про свою молодость. С неделю назад зашел в магазин. Бутылку вина взял.

К даме сердца поехал? — Это, понятно, Алиса.

Алис, в жизни бывают моменты...

Я понимаю. Купил — и?

Вот как раз про «купил». Наличными рассчитываюсь. Кассирша — девушка лет сорока — говорит: «Восемнадцать есть?» Я начинаю доставать мелочь. Думаю, обычные их штуки: вы мне дайте еще столько-то, а я вам сдачи сколько-то. А она смотрит как на дурака. Тогда я на часы давай глядеть. Знаю: как-то продажа алкоголя связана с определенными часами, но шесть вечера — ни туда, ни сюда. Тогда эта выдра расшифровывает: «Восемнадцать лет есть?» Ну, посмотрите на меня. Неужели я похож на допризывника? Мне двадцать шесть. Пришлось права ей показать. Бороду, что ли, отрастить?

Ни в коем случае! — экспансивно реагирует Алиса. — Борода — это фу-у! Третья небритая подмышка!

Давайте выпьем за то, чтобы огорчения у нас были детские, а радости — взрослые! — говорит Лиза.

Лизавета! — веселится Алиса. — В случае чего тамадой тебя всегда возьмут.

Антон берется разливать. Верижников по-прежнему сидит поодаль и как будто что-то бормочет про себя.

Василич! Спустись на землю!

Тот как будто не реагирует, но начинает говорить чуть громче:

Абхазы поют, а мы не поем. Отцы наши пели за столом. Хоть и ругались тоже...

Он достает мобильник и куда-то звонит.

А, черт, конечно, «недостаточно средств». Всегда им недостаточно...

Давай кину на твой.

Но Верижников не отвечает, уходит к стационарному телефону и набирает номер, сверяясь с экраном мобильника.

Сандра! Константиновна... Я, конечно, прошу прощения, но случилась категорическая эврика на стопитсот тысяч. Я придумал, как поддеть водочного короля! Придумал! Да потому из офиса и звоню, что за своим рабочим столом придумал. Что еще на столе? Да если даже... Зачем?

Положив трубку, Верижников поворачивается к коллегам и говорит, отчасти извиняясь:

Она едет сюда.

Ты сбрендил, Василич?

Ну я ж не знал, что она сорвется с места.

Разрешите сказать, Виктор Василич, — взвивается Алиса, — что ты законченный лопух! Ты — кайфоломщик, понимаешь?! Ну что — до завтра не мог подождать?!

Виктор попросту хлопает глазами. Он сам слегка оторопел от своего поступка.

Все вы такие! — несет Алису дальше. — Все поколение малахольное. Дядька мой на ТЭЦ работает. Уж скоро сорок лет как. Инженер по чему-то там. А управленцы вокруг него — пацанва, сопляки, Москвой поставленные. Зарплату себе нарисовали заоблачную и ходят, строжатся. А там все менять надо, с советских времен служит. Понятно, им не хочется деньги тратить, они ж — эффективные менеджеры. Придут к дядьке: ты у нас рационализатор еще с царя Гороха, придумай что-нибудь. Он придумывает. Они на капремонте сэкономили, поделили. Ему шиш. И до следующего раза. Я говорю: «Дядя Веня, если они тебя так нагло кидают, так, может, плюнешь на них? Займись рыбалкой какой-нибудь, самогоноварением домашним, а на службе высидел часы — и домой, к тете Рае». Нет, говорит, для мужчины главное — работа. День и ночь об этой херне думает.

Надо выметаться, — коротко резюмирует Лиза.

Да по такой пробке она не скоро появится, — возражает Антон.

Что ей пробки? — мгновенно реагирует Лиза. — Она на метле.

Девчонки, я придумал. Все вместе поедем ко мне. У меня два этажа друг от друга независимых. В холодильнике, в баре что-нибудь найдется. Устроим праздник. Только я А-Ка дождусь. Василича подстрахую. У меня ж какой-никакой иммунитет дипломатический. А вы пока у Арсена побудьте. Ему до ночи сегодня шмалять.

Что-то мне не хочется по зауглам прятаться! — говорит Елизавета.

Раз так, то и я останусь. Хотя это дурь с моей стороны. Но, кстати, выбора уже и нет.

Все вопросительно смотрят на Алису.

Машина. Не слышали? Дверь хлопнула.

Пробка что-то быстро рассосалась, — размышляет вслух Антон.

И действительно, через минуту в дверях появляется Логунцова.

Та-а-ак. Форум с кворумом. Повестка сугубо производственная. И кто главный докладчик?

Виктор и Антон открывают рот, но их опережает Елизавета:

Виктор Васильевич нас всех заинтриговал, придумал нечто феерическое, но рассказывать отказался, пока вы не приедете. Сидим, ждем. Любопытство одолевает.

А коньяк вам зачем на рабочем столе?

Это я простыл немножко, грелся, — говорит Антон.

Ну да, пять капель в кофе, — вступает наконец Верижников. — А мне кофе вечером противопоказан.

И ты поэтому...

И я. Поэтому.

Пока вынесем за скобки. Рассказывай.

Чердынцеву мы предложим всё то, без чего ему никак не обойтись, и ничего сверх того. Этикетку, контрэтикетку, кольеретку, горлянку. Но! Названия водок будут такие: например, «Хасбулат удалой» или «Мой костер». На контрэтикетке крупно, разборчиво — текст песни. «Хасбулат удалой», слова народные. «Мой костер», стихи Якова Полонского. Ноты не нужны. Линию постоянно расширять. Появился какой-нибудь сучок зубодробительный — называем «Ванинский порт». Настойка мягкая — «Малиновый звон».

Это современная песня.

Думаю, с автором вопрос решаемый. Такие тиражи ему и не снились. Далее. В винных отделах супермаркетов играет не та хрень, что по всему залу, а тихая, спокойная, на генном уровне знакомая песня, которую хочется напевать. По странному стечению обстоятельств ровно так же называется и водка на полке. Очищенная посредством вареной стерляжьей печени.

Виктор замолкает. Он по-прежнему стоит в углу у телефона.

Да, это может сработать, — ровным голосом говорит Александра. Подходит к Верижникову почти вплотную, берет его за отвороты пиджака и слегка трясет.

Ты сделал это. Я не я буду, если теперь не вырву этот заказ!.. Мужик сказал — мужик сделал. Веришь, нет — я сейчас, — она говорит вполголоса, их слышит только Антон, девушки сидят по другую сторону стола и о чем-то шушукаются, — я сейчас отдалась бы тебе прямо на этом столе, если б не Антошка и ваши подружки.

У Антона на лице появляется выражение «Ну ты, мать, загнула!».

Да, да, я теперь такая корыстная стала — самой иногда страшно, — говорит Сандра уже как бы им обоим. — Но кто не барахтается — тонет. Бог мой, какое амбре! А ну-ка, пройди непринужденно десять шагов.

Верижников делает пять, потом его немного качает, но он умело превращает это в поворот и говорит как ни в чем не бывало:

А одну водку надо ароматизировать виноградом и назвать «Сулико». Текст дать грузинский, но русскими буквами.

Да уж заткни фонтан! Впрочем, у меня тоже родилась фишка, потом скажу.

Сандра выходит на середину и обращается ко всем:

И как вам идея Виктора Васильевича?

Очень нетривиально и очень концептуально, — отвечает за всех Лиза. — Просто высший пилотаж. Не факт, что заказчик клюнет, у них у всех нюх отбит напрочь, но можно проехаться и по остальным водочным магнатам.

Виктор походит к Сандре — предусмотрительно не вплотную — и спрашивает:

Так а в чем твоя-то фишка?

Надо все названия объединить в набор, сделать коробку и на ней написать: «Караоке по-русски».

Все дружно и без малейшего желания польстить начальству смеются. Верижников пытается показать большой палец, но опять ненадолго теряет равновесие и делает шаг назад.

Так, внеочередная летучка закончена. Лечение таким способом прекращаем раз и навсегда. Антон, ты за руль не садись. А Верижникова заметут на вокзале однозначно. Если не раньше. Ладно, его я доставлю как-нибудь. Завтра рабочий день. Всем пока. Виктор Васильевич, поспевай за мной.

С этими словами Логунцова направляет Виктора в дверь впереди себя.

После их ухода Антон говорит:

Ну что, двинем ко мне, как собирались?

Нет, — говорит Лиза. — Мне Шнурка кормить. Побегу. Выключите тут все, ладно?

И тоже уходит.

Алиса на автомате собирает чашки и говорит:

Поверить не могу, что все сошло с рук. Или А-Ка нам с Лизеттой еще вломит?

Не вломит. Цифирки у нее в глазах забегали. А от них она добреет. Ну, поедем на моей — или на такси?

Есть желание добраться без нервов. Я вызову, у меня скидка.

Антон подходит к ней сзади, обнимает и говорит:

Я здесь, я готов назвать адрес.

14.

Кухня в квартире Логунцовой. Верижников в полурасстегнутой рубашке навыпуск яростно трет свежеумытое лицо своим обширным носовым платком. Пиджак его висит на спинке стула. В тишине начинает явно слышаться тонкий напев чайника.

Вдруг раздается скрежет замка, из прихожей доносятся неясные звуки, затем угадываются шаги, наконец, раздается голос молодой девушки:

О! Мать, ты чего это не спишь? Ведь договорились же.

На пороге кухни возникает дочь Александры — особа восемнадцати лет, которой еще только предстоит развиться, возможно даже в красавицу, а сейчас просто юная и привлекательная.

Добро пожаловать на огонек! — рука Виктора описывает полуокружность. — Что обещала и что не исполнила ваша матушка? Могу ли я чем-то помочь?

Наша матушка, — отвечает Логунцова-младшая, подходя к холодильнику, — обещала, что не будет беспокоиться, сидеть до утра, а ляжет спокойно спать.

Она достает жестянку с колой, вскрывает ее и делает два-три глотка.

В таком случае, — говорит Верижников, — ваша маменька — человек слова. Она спит. Можно узнать, как вас зовут?

Агния.

Брависсимо! Я опасался услышать какое-нибудь остромодное имя. А по отчеству?

Глебовна.

И опять великолепно! Коротко и ясно. А меня зовут Виктор Васильевич.

Ноль информации. Но это неважно.

Агния снова делает глоток, одновременно доставая вторую жестянку и протягивая ее Виктору. Тот жестом отказывается.

Это неважно, — повторяет девушка, — потому что приятно, черт побери, встретить в этом доме мужчину. Нет, серьезно, без мужика никак. Одолеют все эти типы по вызову.

Даже так?

Ну, я имею в виду... Мать всегда на работе, мне достается... Надоели. Чинильщики, установщики, замеряльщики. Недавно не выдержала, говорю одному нерусскому: «Ты как шкафчик повесил? У тебя глазомер элементарный есть?» А он хлопает себя по карманам: «Ест, ест. У меня вес инструмент ест!»

Виктор тихонько смеется.

Но эти еще ничего. Наши хуже. Сами сообразить даже не могут, что им говорят, а все равно смотрят на тебя как на дуру. Прибила бы!

Чайник щелкает и отключается.

Знаете, где заварник? И чай?

Виктор разводит руками. Агния подает ему и то, и другое. Садится за большой стол и смотрит, как Верижников ополаскивает чайник кипятком, засыпает туда зеленый чай и тут же сливает первую заварку в раковину. Заливает снова, некоторое время стоит вытянувшись, как будто отсчитывает про себя секунды...

Так вот, чтобы я кого-нибудь не прибила, мужчина в доме и нужен. Ему не надо самому чинить розетки. Хотя я недавно починила одну. Маникюрным набором. А ему нужно только глядеть тяжелым взглядом на всех этих «рукастых». И дело в шляпе.

Виктор быстро разливает все содержимое заварника в две чайные пары.

Я не буду! — отказывается Агния. — Я полезное не пью!

Кола, — кивает Верижников на жестянку, — жутко полезная, просто незаменимая вещь. Одна моя знакомая ей только и смогла вывести ржавчину под краном в ванной.

А вы умеете пожелать приятного аппетита.

Агния Глебовна! Звучит как афоризм. Но все же длинновато. Как тебя мама зовет?

По-разному. От Ганьки до Нюши.

В зависимости от поведения?

Я пай-девочка.

Я заметил. Словом, дорогая Нюша! Я обладаю сведениями, что не позднее полугода твоя мечта исполнится. В вашем доме на постоянной основе появится солидный мужчина. Горделивый такой, осанистый. — Виктор пародийно изображает «осанистого». — Коммуникабельный. Интересный собеседник. Как я примерно. Скромностью не страдает совсем. О-па! А вот тут мне стало страшновато. Вдруг у него есть склонность к педофилии? Ты вон какая яркая.

Стоп-стоп. Я что-то утеряла нить. Кто осанистый и кто педофил?

Да он как раз! А ты подумала: я на себя намекаю? Нет, в этой опере моя партия называется — «старая сводня».

Ну, через две недели педофилы рассыплются, как черти при крике петуха. И превратятся в обычных старых пердунов-ловеласов.

А что произойдет?

Восемнадцать мне исполнится.

А мама говорила: семнадцать лет дочери.

Это женское. Только с двенадцатым ударом часов, держа календарь в руке, а руку у сердца, женщина согласна признать, что стала старше на год. А мне вот хочется побыстрее стать совершеннолетней. Ровно день в день поеду и получу права. Сдала полгода назад, но пока не дают, бюрократы. За рубеж могу махнуть без согласия родителей. Еще было бы здорово ровно в этот день замуж выйти. Но тут сложностей много.

Еще — избирать и быть избранным.

Да, обязательно пойду голосовать, хоть за мэра какого-нибудь.

Виктор уже выпил две чашки и снова заливает горячую воду в заварочный чайник. При этом он бормочет: «Теперь ровно две минуты».

Послушайте, я догадалась: вы издалека! С поезда. И как будто с третьей полки.

Помятость заметна?

Я только не понимаю, чего это мать вас по-человечески спать не уложила.

О-о, бывают моменты. Когда церемониал не соблюсти. Ты уже взрослая девушка, знаешь, что у глагола «спать» много значений. Так вот одно из них, самое интимное, — «погружаться в сон». И давать отдых своим измученным мозгам. Я безумно хотел погрузиться в сон. Твоя мама лишь указала мне подходящую кушетку.

Жажда, витиеватая речь. Вы с бодуна, ясно. Были с матерью на каком-то рауте?

А что, она часто посещает светские мероприятия?

Терпеть их не может. Но как-то же объединить вас надо.

А объединяет нас работа.

Вы у матери в агентстве работаете?

Натюрельман.

Все запутали. Нет, по-французски я понимаю, не трудитесь переводить. Я было решила, что вы клеитесь к маман. Дело хорошее. Но если вы у нее работаете — это совершенно исключено. А что тогда? Притом ясно видно, что вы ходок по этой части. Ну, признайтесь. Вот и на меня смотрели сладко, пока я про пердунов не завернула.

Да никогда я особо этим не отличался. А в последнее время, в связи с общей дряхлостью организма, вообще перешел к чисто вербальным поползновениям, за которыми ровно ничего...

Не стоит.

Ну, не все так однозначно плохо, поэтому скажу — не содержится.

Ха! Вы интересный дяденька. Но скажите: почему все ваше поколение повернуто на сексе?

Да с чего ты взяла?

Повернуто, еще как. Просто не замечаете этого. Вам это кажется естественным. Вы все самцы и самки.

А вы? Эльфы? Или как там, не знаю... «Естественным...» Конечно, это естественно. Сама вот замуж собралась. Или ты так — абстрактно?

Вам рассказать — на смех поднимете. Да, я хочу замуж. И не за абстракцию, а за конкретного человека. Я свой мир создать хочу. Душевно гармоничный. Чтоб вся пошлость туда не проникала. И путешествовать надо вдвоем, не в одиночку и не компанией. Я компаний терпеть не могу. Одиночество мне не в тягость, но чтоб как мать, вся в работе, и только, — боюсь. Хочу, чтоб дом свой был. Друзья в гостях. Со временем и дети, ну это лет в тридцать.

А паренек-то твой, он — на высоте задачи? Непросто такого встретить.

Просто, непросто... Вот ваше поколение как женилось? На сокурсницах, на коллегах... да почти без вариантов. Выбирали вы из примерно тридцати самок. Осознайте это. Простая арифметика. Ваша половинка, ваш идеальный партнер чудесным образом оказывался в числе ближайших тридцати особей противоположного пола. Судьба, провидение — не громко ли? Просто вы повернуты были на сексе. В штанах что-то загорелось, перемигнулись. Ну, иная поломается. Но сути дела это не меняло. Пусть не на первой женились. Пусть на двадцать девятой. Разница несущественная.

Эк ты нас приложила. Так ты — за более широкий кастинг?

Только вам скажу. Матери не говорите. Не знаю, насколько доверительные разговоры вы с ней ведете, но на всякий случай прошу — ни слова. Своего избранника я нашла в интернете. Не из тридцати ближайших челов, а из тысяч. Из многих тысяч.

И еще, поди, француз?

Нет, что вы. Языки у меня — не для поисков принца за рубежом, это из школы, школа такая — три языка. Молодой человек у меня вполне наш. Повзрослей меня. Из другого города, правда.

Виделись?

Нет пока.

А хочется? Или боязно?

Хочется. Я верю себе. Письменное общение все выдает, я умею читать текст.

Да, текст высвечивает человека, есть такой эффект. Не хочу показаться занудой, но... Ты знаешь, как вычисляют брачных аферистов? По обаянию. Это очень обаятельные люди. А серийного насильника одного как нашли? Из всех подозреваемых он единственный располагал к себе с первого же слова.

Я разумная девочка. Ситуация под контролем.

Ну что тут остается нам, старикам? Только кряхтеть. Кстати, отвечу тебе про тридцать самок. Система у нас была не самая совершенная, верно. Но в браке главное — работать над собой. Взаимно. Правильный выбор — не все еще. И даже не самое важное.

Какой вы рассудительный дядечка! Жаль, что моей маман в свое время не встретились с этими речами. Она вон в два счета мужей за дверь выставляет. И Глеба-папу, и Диму-дядю. Недостаточно амбициозные, видать, всё попадаются. Ну Димон-то и впрямь сказать... Я уж взросленькая была. «Думкой богатеет» — это про него. Всё финансовые потоки какие-то оседлать пытался. Верхом на диване.

А отец твой по какому ведомству?

О, очень интересному! «Доча, если б ты знала, какой увлекательный предмет — статистика! Это не цифры, это прямиком высшая истина. Все прочее — словеса и обман».

Где-нибудь в обладминистрации?

Какой там! Всю жизнь по НИИ. Кандидат наук. Сейчас вот в Питер уехал, доктором стать надеется. Ну, там еще преподавание ему обещали. Под это дело он мне очень нужный подарок сделал: автошколу оплатил. Чтобы для мамули совсем сюрприз был. Ой, скоро уже, скоро! Представляю ее реакцию.

Агния встает, открывает холодильник. Разочарованно хлопает дверцей.

Попала я нынче. Выпивка, закуска, музыка, публика — вот ровно всё — полный отстой. Я и сбежала. Ну ладно трезвая, так еще и голодная. Пиццу бы заказать! Так нельзя: маму разбудят. Что удивляетесь — консьерж, консьерж разбудит. У нас тут принудительная радиосвязь, как на подводной лодке. Ни выключить, ни приглушить. По каким-то пожарным, что ли, нормам.

Знаешь, почему в Италии проблемы с переработкой мусора, а в Америке — нет?

Почему же?

Потому что в Италии нет полного цикла на заводах. А в Штатах он полный — на каждом мусороперерабатывающем предприятии открыт цех по производству пиццы.

Надеетесь отбить мне аппетит и решить проблему?

Нет, я немного о другом. Кстати, я сам с утра не ел. Даже не закусывал. Но это я отвлекся... О чем я начал? Да, вот послушай. В Париже был чудесный обычай: прямо на улице в больших чанах с маслом обжаривали картофель до хруста. И продавали гуляющим. Мило, вкусно, безвредно. Но до этого великолепия дотянулись англосаксы... И устроили индустрию под названием чипсы. Есть которые невозможно, а главное — не нужно. И все, до чего дотягивается костлявая рука англосакса, превращается в технологическую линию. Опера, выборы, спорт, живопись, пицца. Это же чудесное итальянское национальное блюдо! А они его аннексировали и сгубили. Что продается в пластиковом или картонном боксе, пищей не может считаться по определению!

Так вы из гурманов? А сами не колдуете на кухне?

Нет в последнее время. Да и всегда готовил только свежее мясо и только на открытом огне. Но зато какое это было мясо! Народ хмелел от него без водки. Кто за рулем — выглядел таким же пьяным, как и пьющие.

Та-та-та-та-та! — раздраженно перебивает его Александра, появляясь на пороге. На ней незапахнутый длиннополый халат и белая, вся в кружевах, ночная сорочка. — Знакомая интонация! Похвальба в разгаре.

Мать, ты что в таком виде? Прям не узнаю тебя...

Тобик опять уволок поясок! А этот прохиндей и без того видел меня во всех видах. Правда, я была моложе и привлекательнее. Ганька, говорила я тебе: не шлындай по ночам?! Кто обещал сидеть там до утра?

Ма, там оказалась скукотища и вообще отвратно. Вызвала такси по приложению, Галка за мной следила весь маршрут, потом мы с ней эсэмэсками обменялись. Всё под контролем. Такси специальное, водители только женщины. «Дамское такси», знаешь?

Еще б не знать! Это название наша Алиса придумала. Я ее даже похвалила за простоту без вывертов. И что вы думаете — как теперь народ эту контору кличет?

Агния и Верижников не имеют предположений.

«Дам так!» И обязательно еще добавят: «гы-гы-гы». Боюсь, клиента мы потеряли.

Ну точно — все эротоманы! — говорит Агния. — Это же ужас, ничего сказать нельзя. Потому что «гы-гы-гы». Все слова извратили. Как девушке в кино пойти — там же на последнем кадре сами знаете что написано. Неприличное слово. Она или покраснеть должна, или «гы-гы-гы». Мать, а почему у нас в доме пожрать нет ничего?

Потому что ты на сабантуе до утра, а коллега Виктор Васильевич не планировался. А я вечером была в ресторане на деловом ужине.

С этим — который в тигровой шкуре? — вставляет Верижников.

Ну ты-то хоть помолчи! При чем тут Какабадзе?! Спать надо, завтра с утра на работу, а я тут с вами...

Да мы сидим тихонько, за жизнь перетираем. Что ты, кстати, на ребенка наехала? Сама же сказала — придет ночью, вот она и пришла.

Ой, устала я от умников. Всё! Сейчас сварю всем кашу. Манную! Как пятнадцать лет назад. Манка есть, молоко есть. А больше все равно нет ничего. Ты, может, ванну принять хочешь?

Еще как! — отвечает Верижников.

Вон тот коридор, направо. Стоп, ванну отставить! Заснешь еще. Под душ — и быстро сюда.

Верижников направляется в указанный коридорчик.

Там возле двери шкаф большой. Возьми халат зеленый.

Мам, — тихо говорит Агния.

Ну да, папин халат. Он раз в полгода... Виктор! Отставить зеленый! Возьмешь красный с черным. Он мой, но я в него дважды заворачиваюсь.

Александра между тем наливает в кастрюльку молоко, ставит на плиту, включает конфорку, ищет что-то по шкафчикам — словом, готовит.

Ма, а ты, значит, дяденьку на всякий случай мной напугала. Дескать, явится с минуты на минуту. Он что — такой борзой?

Нет, конечно. Так, на всякий случай. Пьяный все же. Никогда не имей дела с пьяными. С пьяными и с женатыми.

Ты на что-то намекала... На какие-то отношения ваши. Расскажи.

А-а, дела давно минувших дней. Чтоб долго не развозить, скажу в коротких циничных выражениях. Бывший мой любовник. Вернее, это я его бывшая любовница. А он — мой первый, мой герой, мой настоящий мужчина. Пока пелена с глаз не спала.

Оказался сволочь?

Наоборот, порядочный до полного одеревенения. «Не могу бросить жену и сына». Спать с молоденькой коллегой он может, а вот тут — принципы. Типичный служебный роман. Пошлятина.

А как он здесь очутился?

Ну, сначала я очутилась. Уволилась к чертям, а то как дальше вместе работать? Здесь как раз однокурсница в гору пошла. Алка Шнайдер, сейчас в Германии. Она меня позвала, устроила на телевидение. А через двадцать лет... Или побольше уже? Получаю письмо — от него. Остался без работы, не предложишь ли чего? Отчего не предложить. Приезжай, пытайся. На общих основаниях.

Двадцать лет не виделись и даже не переписывались? И вдруг тебе здрасте?!

Припекло мужика, видать. Я его не осуждаю. Сама бывала без копейки, знаю, как противно. Кажется, на все пойдешь.

Отплатить ему за давнюю обиду не хотелось?

Ты не представляешь, что такое двадцать лет. Тем более таких лет. Мне иногда кажется, что это не со мной все было. Нет, ничего личного, как говорится. Работай, приноси прибыль — будешь получать приличные деньги. Единственное, что мелькало: посмотри, чего лишился, оставшись у своей клуши. Со мной бы жил несколько лучше.

Александра снимает кашу с огня, ставит на стол и прикрывает полотенцем.

Готово. Сейчас дойдет. Понимаешь, он вообще-то жутко талантливый был. Звезда областного телевидения. Ироничный, обаятельный. Я им просто восхищалась. Ну, и училась, тоже росла понемногу. Потом... Я ему говорю: тебе нельзя здесь себя закапывать. В Москву, рвись, пробивайся. Я согласна за тобой штативы таскать, сухой коркой питаться, лишь бы ты достиг, чего заслуживаешь. Нет, прирос как гриб.

Тоже недостаточно амбициозный.

Что говоришь?

Нет, ничего, так, про себя.

Он свой жанр придумал — телефельетон. Тогда уже ветерком перемен потянуло, новизна приветствовалась. Ну вот представь: обычный репортаж о проверке готовности пионерлагерей к лету. Можно начать как обычно. Уныло вещать, что дети — наше все и мы должны. А он стоит на фоне какого-то переполненного ящика с отходами и под жужжание мух говорит: «Известно, что уставы написаны кровью. Не будем уточнять, какой субстанцией написаны правила санитарно-эпидемиологические, но их тоже нужно соблюдать неукоснительно».

Круто!

Или еще. Долго потом аукалось. Как только тебе объяснить... В советское время таксист машину имел государственную, ремонт, бензин — всё за счет государства, а деньги зарабатывал в основном для себя. Ну, возил без счетчика и все такое. Ему за холостой пробег премию срежут, а он и в ус не дует. Так вот, начало: оператор снимает очередь к такси на вокзале, а Виктор за кадром говорит: «Мы знаем, что клиент всегда прав. Вон их сколько, безусловно правых, ждут такси на вокзале. Но в пятом таксопарке правому клиенту предпочитают левого». А в конце там вообще был фейерверк, только я не помню толком.

С легким паром! — говорит Агния входящему на кухню Виктору.

Александра оборачивается:

Ну как?

Спасибо. Чудесно.

Помнишь, что у тебя было в конце сюжета про пятый таксопарк? Как-то про кабанчика...

Помню. «Как же борются в коллективе с этим явлением? Оказывается, проводят собрания и принимают резолюции. Вера в чудодейственные ритуальные словеса здесь безгранична. Меж тем даже наши наивные предки, жарко помолившись богам леса, погоды и охоты, всё же брали в руки дротики и отправлялись добывать зверя, а не садились в кружок у костра в полной уверенности, что теперь-то кабан прибежит — и сам насадится на вертел, и начнет себя равномерно прожаривать, отталкиваясь левой задней ножкой...»

Класс! Как вы всё это помните?

Ну, не всё, понятно. Сколько шелухи было, осыпалась — и нет ее. А за этот материал меня чуть не побили. Так что кое-какие якоря памяти остались.

Александра раскладывает кашу по тарелкам:

Сейчас остынет — и приступайте.

Я хочу про «побили».

Отчего не вспомнить молодость? Сейчас, расскажу по порядку.

Все трое сидят за столом, перед каждым дымится каша.

Было так: ловлю мотор. Таксистов я всегда не любил, частники выручали. Тогда каждый второй останавливался. А тут вдруг: частник проезжает, а таксист тормозит. Ну не бежать же — сажусь, называю адрес. Водила с места рвет километров восемьдесят. Тогда пробок не было. Куда гонишь, говорю. «А я, — отвечает, — сейчас тебя в один тупичок привезу. Там наши ребята завсегда кучкуются. Они тебе челюсть твою поганую подрихтуют на сторону. Чтоб не лез больше в телевизор!» Глаза такие звероватые, чувствую — этот может. И вдруг он начинает этак странно фыркать. И башкой трясет, будто отмахивается от чего-то. Но смех сквозь него пробивается. Вспомнил, видать, как раз кабанчика. Резко прижался к обочине. «Ладно, — говорит, — выходи. Тоже мне — Хазанов. Только вот чужие деньги считать — западло. Каждый живет как может!» Вышел я и думаю: великая сила юмор! А то ведь и впрямь — шепелявым в кадр не полезешь.

Агния между делом сметает кашу, мать хочет положить ей еще.

Нет, меня что-то сморило. Прямо вырубает. Вас обоих так интересно слушать! Записать — и на ютюб. Всё, спать-спать.

Агния уходит, Сандра и Виктор потихоньку клюют кашу.

Ты напрасно не обедаешь, — говорит Александра. — Испортишь желудок. Как он вообще у тебя выдерживает такой режим? И еще коньяк кофейной чашкой, это ж надо додуматься.

Да, с коньяком я промахнулся. Все было хорошо — и вдруг занавес. Заснул в машине?

Александра кивает.

А как ты меня отгрузила?

Никаких проблем. Паркинг под домом, лифт. Двадцать шагов до него ты бодро прошел. Туфли в прихожей скинул вообще как фокусник. Нырь на кушетку — и захрапел.

Прости.

Да чего уж там. Раз подрядилась тебя от ментовки спасти.

Некоторое время тишину нарушает лишь позвякивание ложек.

Смешно... Иногда мне кажется, вопреки всем срокам, что я Ганьку от тебя родила. Такая же языкастая и кипучая.

У тебя прекрасная дочь. А на кого похожа, долго искать не надо, — на тебя, конечно. Такая же языкастая, кипучая и красивая.

Уймись. Может, и красивая. Что еще хуже, чем языкастая.

Виктор отодвигает пустую тарелку.

Вот спасибочки. Это именно то, что было необходимо моему растревоженному желудку.

Ходи на обед, прошу тебя.

Да после обеда голова работать отказывается.

Ну так давай ей отдых часа на два. Работай руками и спинным мозгом. Сиесту в твой персональный трудовой график я все равно не включу. Да, я ж тебе не сказала! То заведение, где ваш отдел обедает, — наши давние клиенты. Для нас там скидки, очень приличные. А за полные деньги туда только биржевики и наложницы ходят.

Из налоговой?

Не тупи. Наложницы из налоговой, биржевики с биржи. Будет время — я тебя туда отведу.

Зачем?

Чтобы показать администратору. Скидка без документов, купонов дурацких, под честное слово мое и хозяина кафе.

А-а.

Хороши душ и кашка — вон глаза уже и слипаются. Так, под кушеткой ящичек выдвижной, там постель, расстелешь, поспишь как белый человек. До обеда тебе отгул. С утра у Нюшки попроси утюг и выгладь свой костюм, а то ужас. Рубашку бы тебе еще сменить. Ладно, подумаем.

Ты Агнии свободы побольше давай, ты ее сильно опекаешь...

Ты во сне, что ли, разговариваешь? Песталоцци. Выдвигайся на исходную. И — да. У тебя таких намерений, конечно, нет, но... такая моя натура. Всё под контроль. На дверь моей спальни не косись. Никто тебя там не ждет. Тем более там не ждет тебя трепетная лань. По причине ее полного отсутствия. Это два новых каблука пара, а два стоптанных — уже нет. Идешь?

Иду.

Спокойной ночи!

Приятных сновидений эротического характера! — И Виктор уходит.

Сандра усмехается, составляет тарелки в посудомойку, выключает свет и тоже уходит.

Понедельник седьмой

15.

Кафе, уютный узкий зальчик с небольшим количеством солнечного света от единственного окна вдалеке, неяркими светильниками и мягкими диванчиками. Кроме Сандры и Верижникова, здесь никого нет.

Ну зачем ты подстригся почти под ноль? Хотела тебя Гургену представить — но извини, моя репутация мне дороже. Выглядишь — как условно-досрочно...

Гурген — это кто?

Хозяин заведения.

А тот тогда кто?

Гарик — их племянник, Гургена и Клары. Он администратор, у него память фотографическая, тебя он запомнил. В другой раз придешь, даже обросший... Тридцать процентов скидки тебе обеспечено.

Чаевые?

Это — да. От пяти до десяти процентов лучше оставить. Здесь солидное заведение. Ты не представляешь, никто не хотел брать это помещение. Бывшая столовая машзавода. Тысяча двести посадочных мест. Мощность кухонных печей — как домна среднего калибра. А Гурген с Кларой взяли. Понятно, когда цена упала уже ниже плинтуса. И устроили здесь рай земной. Там — большой зал, но ни фига не поймешь, какой огромный, все уютно. А с этой стороны несколько зальчиков маленьких, я даже не знаю сколько. Какая-то хитрая система коридоров, никогда ни с кем не встретишься. Переговоры удобно проводить. И вдвоем, и впятером, и двадцать на двадцать. Любой зал найдется. Постепенно у нас тут сформировалось что-то вроде клуба руководителей.

Какабадзе вхож?

Обижаешь. Из рекламистов я одна. А еще на антресолях есть фуршетный кабинет. Стол с закусками поднимается снизу, сам собой, как в опере. Ни один официант никогда не зайдет, пока люди беседуют. Как раз оттуда ты меня в прошлый понедельник выдернул.

А мы-то гадали, как это ты так быстро!

Ну конечно — спуститься к машине, объехать корпус кругом — и вот наша стоянка...

Появляется молоденькая официантка с подносом, быстро сервирует стол.

Гурген Степанович велел кланяться, — говорит она.

Передайте ему нашу благодарность, — отвечает Логунцова и, когда официантка уходит, обращается к Верижникову:

Ты какой-то напряженный. Расслабься. Здесь надо, по твоей теории, подобреть, стать на время беззаботным. Или что-то случилось?

Да ничего, собственно. Жена с утра меня накрутила, ты уж прости за подробности. Через неделю приедет.

Зачем?

Да вот как раз обедами меня кормить, следить, чтоб ковбойку под пиджак не надевал, и так далее... Я б не стал, конечно, тебе это рассказывать, мои проблемы... Но тут так получается, что я ей должен сказать определенно: прошел испытательный срок или нет.

Ах вот оно в чем дело. Скажи, что прошел, пусть едет, устраивается на новом месте. А что — неделю-другую подождать было никак?

Лишний месяц за хату платить. Дорого: большая квартира, тихий центр. Но дело, конечно, не в этом.

У нее что — характер скверный? Как вообще твоя супружеская жизнь сложилась?

Да всё в пределах нормы. Счастливо даже — есть что вспомнить. Но не последние годы. Тут я, конечно, виноват. Скверным характер у женщины делается не от климакса, а от безденежья. Хотя и возраст... «Нам под пятьдесят, и мы с тобой у разбитого корыта». Как ей объяснишь, что способов оказаться у разбитого корыта много, и разных. Можно, конечно, обхамить золотую рыбку. А можно ее просто не поймать.

Сказать по правде, от упоминания золотой рыбки я свирепею.

Вот как?

Имею право. Попробую объяснить. Тебе Ганька про отца что-нибудь рассказывала?

Нет, но упоминала раза два. В очень положительном смысле.

Как же — милый, добрый папа. В общем: девяностые, мне некуда выходить из декрета, студия накрылась, а Глебу Палычу в институте перестали зарплату платить. А потом еще и детские исчезли — их перевели то ли в собес, то ли куда, забыла уже. И оттуда их не достать ни под каким видом. Короче — кирдык. Начинаю супруга попиливать. Он с большой неохотой пошел в компаньоны к своему коллеге. Тот какой-то софт для местных торгашей писал. Все ж специальность — математическая статистика. Тогда еще больших игроков на рынке не было. Всё на коленке. В общем, что-то ваяли. Муж на подхвате. Какие-то методики разрабатывал, не помню да и не знала никогда. А компаньон — на все руки. И кодит, и по заказчикам бегает. Заработки плевые, и все у него оседают. А чаще бартер предлагают. Ну, товарищ тот Глебу Палычу пару раз пытался какие-то товары всучить в счет оплаты, а наш аристократ как взовьется! Я — ученый, говорит. И тут последняя охота что-нибудь предпринимать, а не сидеть на жопе у него пропала. Стал что-то все о государстве говорить, дескать, одумается скоро.

А рыбка где в этой истории?

Рыбка незримо присутствует. «Вы, — говорю, а их там компания подобралась, ученых-то мужей, — точно знаете, по статистике, что золотая рыбка приплывет, и умные такие — попросите ее правильно. Только вот один вопрос остался, чисто академический, — когда? До того, как рак свистнет, или после?» И много раз я высказывалась в таком духе, но попусту. Инертность у вас, у мужиков, потрясающая. Да... Сижу однажды дома. Муж, как заведено, с утра в институте. А я с Ганькой. И вдруг понимаю, что детского питания мне купить не на что. А завтрашний день вообще не просматривается из-за густого финансового тумана. И взяла я наши обручальные кольца — он свое не носил, — и пошла в ломбард. Его кольцо заложила, а свое просто продала. Так выгоднее. Тем более уже поняла — расстанемся. А как вернулась — с детским питанием — так сразу за телефон. И днями напролет звонила, до хрипоты, до тошноты. Комиссионные с рекламы, заказики маленькие. Компьютер мне достался, когда студия развалилась. Начала программы осваивать, тогда любую пиратскую бери да ставь. Зое Перелешиной камера досталась. Не ей, а мужу Ромке, оператор был от бога, но быстро от паленой водки погиб. Я у нее в аренду эту камеру взяла. Помнишь же их — тяжелючие. Так я свадьбы снимала. На бытовом видике монтировала. Заставки сама делала! Сейчас спроси меня как — не помню.

А как свое агентство создала?

Страшно было до жути! Кругом этих агентств — не протолкнуться. Я у многих бывала, как исполнитель и как посредник. Вижу — закисают быстро. Год-другой, жирком обросли, а потом под уклон. Командиры бронзовеют, нюх теряют, хлоп — а, кроме понтов, уже ничего не осталось. Чувствую: может получиться. Конкурентов много, но большинство — не жильцы. Ну, думаю, если вырву большой заказ, надежный, — под него наберу штат небольшой и начну с богом. Да... Большой заказ был у одного дяди из бюрократии нашей. Намеки он мне делал, конкретного свойства. Ну кинет же, рассуждаю. А вдруг? Решилась. Что смотришь? Осуждаешь?

Ну что ты.

Осуждаешь. Ты всегда был такой. Целомудренный. Даже когда от жены гулял. И как у вас это здорово получается. Ну, дело прошлое. Явилась я на свиданку в самый дорогой кабак. А дальше бюрократ мой неожиданно так нарезался, что не только в номер на второй этаж — со стула подняться не мог. Примчался его сын, интерн, увез папашу под капельницу. А мне расплатиться пришлось.

Сюжет.

Да, думаю, а говорили, что гусары денег не берут. И что в итоге? Подписал же он мне договор! У чинуши оказалось свое понятие о чести. Подписал и больше встречи не искал вообще. Так что жирное пятно порока не закапало карму новорожденного агентства.

Пышно излагаешь.

А я всерьез об этом думала. Мне иногда кажется, что все до агентства было предысторией, беременностью. Я его родила и сама родилась. И только тогда жизнь ощутила. Примерно как спортсмен — свое тренированное тело. Это — могу. И это — могу. Значит, сделаю.

Но ты же женщина, стопроцентная женщина! Редко встретишь такую — чтоб во всем женщина. Неужели работой все замыкается? У тебе же семья, дочь, поклонники наверняка, мимолетности всякие... Культурные запросы.

Все женское у меня ушло в материнский инстинкт. Нюшка вот не знает — а я так ей благодарна! Без нее ничего бы не было, а с ней я все смогла. Я строжусь над ней, конечно, но на самом деле пусть у нее все будет. Не надо ей зарабатывать, лишь бы только не бездельничала. Сейчас так много всяких некоммерческих проектов.

Это хорошо... А мой сразу, курсе на втором, понял, что толку от родителей никакого, надо самому. С девятнадцати лет зарабатывал. Ну, он программист, тут полегче. Вырос уже в серьезного спеца.

Как его звать?

Тимофей.

Хорошее имя. А знаешь, почему я дочку Агнией назвала?

Ты назвала?

Я. Вплоть до скандала. Потому что имя должно быть уникальным и без вычурности. И потому, что мне со своим не повезло. Обыденное. Я просто свирепела от этих «Саша», «Саня», «Шура». Сама представлялась только Александрой.

Ну а Сандра?

Это твой копирайт. Никто больше не догадался, значит, пусть остается там, в молодости. Уже давно я Александра Константиновна. Не всякий язык это выдержит. Но я босс, так что пусть тренируются. Знаю, конечно, что за глаза меня А-Ка кличут. И даже АК-47. Дескать, отстреливает всех без жалости. Да, ротация. Один камешек в аквариуме мхом подернется — все другие заразит. Значит, обомшелых строго за борт. Говорят, что не ценю людей. Ценю как раз — цену знаю. Я, знаешь, не считаю, что если платила человеку несколько лет зарплату, то я ему чем-то обязана. А у нас... Стоп, опять из лирики ударилась в производство. Ладно. Ну, оценил кухню?

Да все чудесненько.

С тебя — только чаевые Катюше. Основную сумму Гурген прибавит к счету, и в конце месяца агентство его оплатит. Посиди еще немного, а я поеду, в офис не вернусь. Но ты никому об этом не сообщай.

Хорошо.

Знаешь... Поняла сегодня, что поговорить по душам могу только с тобой. Для всех прочих я слишком срослась со своей социальной ролью. Ну, до завтра.

Ариведерчи.

Понедельник восьмой

16.

Возле торца железнодорожного вокзала, в тенечке и относительном затишке Верижников говорит по телефону:

Какая еще автостоянка? Ты скажи номер вагона, и я подойду тебя встречу. Как уже приехала? Поезд... Ну говори тогда, где она, я не местный.

Виктор поворачивает за угол и там, с внутренней стороны вокзала, действительно, видит автостоянку. Ровные ряды машин, возле некоторых возятся люди... И вдруг от одной из них быстрым шагом идет Жанна, а из-за руля поднимается и машет рукой Тимофей — парень лет двадцати пяти, чуть потоньше и повыше отца.

Жанна целует Виктора, берет его под руку и ведет к машине, намеренно сдерживая шаг, чтоб успеть рассказать самое главное:

Сюрприз тебе такой. Тимка не просто меня привез. Он с нами жить будет. Ксюшу свою отставил и, видишь, — сбежал подальше.

А работа? А планы у него какие?

Ты ж его знаешь, слова не вытянуть. Спроси, может, тебе подробней ответит.

Привет! — говорит отцу Тимофей.

Здорово! Дал ты нагрузку своему пепелацу! Во сколько выехали?

В пять утра. Вчера днем хотели, но я не закончил с делами.

Кстати, что с делами? В смысле — с работой?

А бросил я ее.

Круто.

Нет, ну на фига такая работа, когда параллельно на фрилансе я за полгода вечерами заработал в два раза больше? И притом без всяких фич по поддержанию корпоративной лояльности.

Да... Ну что, поедем?

Давай так: в твое Тимохино потом как-нибудь. А пока... Я тут квартиру на месяц снял. Со стоянкой вроде бы даже. В центре, если навигатор не врет.

По интернету, что ли?

Скажем, посредством интернета. Но денег я не платил и думаю, все в порядке.

Ну, поехали.

Подожди маленько. Сейчас... ко мне тут подъехать должны. Сдвинься туда или сюда, номер не заслоняй.

А зачем номер?

Ну это ж проще, чем объяснять: ищи чела с типичной кодерской бородкой.

Хозяин квартиры, что ли?

Тимофей делает непонятный жест. Виктор и Жанна оказываются по одну сторону машины, а сын — по другую. Жанна от нахлынувших чувств снова обнимает мужа и прижимается головой к его груди.

Я так рада!.. Снова все вместе. Тимка повзрослел как-то внезапно. Заматерел. Бороду еще отпустил. Говорит: бородатым доплачивают пять процентов за профессионализм. Прикалывается над матерью.

На стоянку въезжает не новая, но свежепомытая, сияющая машинка. Напротив Верижниковых она замирает, потом находит себе место в противоположном ряду. Тимофей делает несколько неуверенных шагов в сторону автомобиля, из которого выскакивает Агния и быстро идет ему навстречу.

Виктор и Жанна безмолвно наблюдают эту сцену.

Агния шутливо распахивает объятия, потом останавливается и опускает руки, захватив запястье правой кистью левой. Тимофей снимает воображаемую шляпу, потом подходит к девушке вплотную и, легко подхватив под локоток, медленно ведет ее вдоль машин к дальнему краю стоянки. Они оживленно беседуют.

Это не риелтор, — наконец говорит Жанна с последней надеждой в голосе.

Еще бы! А если б ты знала, кто это, вообще б взорвала все вокруг.

А ты откуда знаешь эту девицу?!

На самом деле — это чудесная девушка, разумная, воспитанная. Познакомился с ней случайно. Но тут столько привходящих обстоятельств...

Какие-то загадки, чушь какая-то! Мать опять в дурах! С таким настроением ехала!

Жан, все хорошо. Но очень странно, дико даже.

Ну так объясни!

Идут. Сам скажет.

Подходят Агния и Тимофей.

Родители, это Агния. А это, соответственно, Жанна Владимировна и...

Виктор Васильевич!

Откуда?.. Вы знакомы?

Виктор Васильевич, я не верю своим глазам — так разве бывает?

И как же ты — из десятков тысяч — умудрилась... так точно выстрелить?

Вы можете еще долго говорить загадками, но мы с Тимофеем хотим хоть что-нибудь понять!

В это время возле Нюшиной машины, прочертив по асфальту заблокированными колесами, шумно тормозит «порше» Логунцовой. Едва Сандра выходит из автомобиля — как Агния мгновенно оказывается возле него.

Ма! Как ты тут? Зачем?

Как — по навигатору: на «мазде» стоит GPS-маячок. А вот зачем — на эту наглость я не знаю, как ответить. Где мозги твои? Порулить ей захотелось.

Ма, но у меня права, я училась и вообще лучше всех водила в группе. Папа в курсе.

А документы на машину?!

Дядя Димон доверенность сделал. И техосмотр, и ОСАГО. «Мазда» ж на него оформлена.

Папаши, едрит их... Подарочки приготовили. А то, что машина шесть лет стояла без движения?

Так мы вчера все проверили! Лехе Круковскому я сказала, что на день рождения хочу в подарок пять литров бензина. Он принес.

Точно — тащит что-то в коробке из-под принтера.

Да. Спустились, завели, все тип-топ.

Ну ладно. Хоть не в ментовке тебя обнаружила. Но твой папаня... Он, правда, после совершеннолетия дочери языком слабо владеет. Однако что-то такое мне изрек, что, дескать, встречается наше чадо сегодня с другом по переписке. То ли из Эквадора, то ли, наоборот, Барнаула.

Ну, про Барнаул и Эквадор это ты сама присочинила. Да, встречаюсь. Прекрасный человек, Тимофей, ему двадцать пять. Только...

Что?!

Только я сама слегка прибалдела, когда он меня с родителями познакомил.

Уже и с родителями познакомил?

Ну, он вместе с ними приехал. Вернее, с матерью. А отец встречал... Ты посмотри, как бы между прочим. Вон трое стоят возле «цеэрвэхи».

Логунцова оборачивается.

Верижников? — спрашивает она, понизив для чего-то голос.

Да. Мы с Тимофеем переписывались, естественно, без фамилий. А тут...

Но это невозможно!

Что — невозможно?

Это совершенно невозможно! Как ты его подцепила — в интернете?

Что значит «подцепила»?! Познакомились. Он в сети просто Тимофей, а я вообще Боброва, как тебе известно. Чистое совпадение!

Это идиотское совпадение!

Скажи еще: только безответственная особа могла такое совпадение допустить.

Не груби матери! Я не про эту дурацкую случайность. Я про то, что делать теперь.

Да все то же самое! Начну знакомиться с ним лично. Пока он мне очень нравится. Пусть в гости к нам придет.

Я не позволю тебе совершить ту же ошибку...

Мать, какую ошибку? Ты чего в фамилию уперлась? Он совсем другой. Он спокойный, уверенный. Ни разу не озабоченный. А твоего я сразу раскусила. Селезень в брачном прикиде!

Но я не хочу этой идиотской ситуации!

Ма, остынь. Ситуацию мы уже имеем. И вообще некультурно: спрятаться за машиной и скандалить. Пойдем к ним.

Еще чего! Иди одна и скажи, что я хочу поговорить с Верижниковым.

Которым?

Не паясничай! С Виктором.

Не уверена, что это по этикету...

Я мегера, мне все можно.

Агния быстрым шагом подходит к Верижниковым.

Виктор Васильевич, Ксандра Константиновна имеет к вам конфиденциальный разговор.

Виктор пожимает плечами и идет к «порше». Агния внезапно доверительно касается Жанниной руки:

Жанна Владимировна, не переживайте, все хорошо. — Жанна не знает, как реагировать, и молчит. — Тим, смехота какая получилась! У нас и без того было немного шансов сразу понравиться нашим родителям. А тут такое.

Никогда не ставил задачу кому-то понравиться. Мам, не грузись.

Я сейчас вам расскажу, как я четко машину сегодня умыкнула.

Виктор обходит большой черный автомобиль и предстает перед Логунцовой.

Слушаю вас, Александра Константиновна.

Еще один паясничать взялся! Я не подошла к вам просто потому, что не в лучшем настроении сегодня. Ганька самовольно взяла машину, которая шесть лет на паркинге простояла. Потом про этот почтовый роман узнала. И в довершение... Ты был в курсе?

Чего? Да я вообще не знал, что Тимка едет. Пришел к поезду встречать жену. А они, видишь, подгадали на вокзал ровно к этому часу. Чтоб уж полный сюрприз. Дальше — больше. Работу, говорит, бросил, на фрилансе больше денег. Квартиру здесь снял — снова вместе поживем. Молчу, перевариваю. Тут Агния примчалась. Я вообще остолбенел. Но это не последний сюрприз оказался. Еще и ты подъехала.

Мне все это решительно не нравится!

Мне не нравится еще больше. Все было тихо, спокойно, что-то налаживалось — и на тебе.

Так ты за себя переживаешь?!

Извини, за себя. Они молодые, у них все устаканится.

Устаканится — это как, по-твоему?

А я не знаю. Так или иначе. Они хорошие, оба. Какие-то, знаешь, морально здоровые. За них я не переживаю. Это вы можете дров наломать.

Кто мы?

Женщины.

Поди ж ты — мудрец нашелся! Если хочешь знать, я ничего лично против твоего сына не имею. Ганька в результате скоропалительных знакомств с вами обоими даже пришла к выводу, что он значительно лучше тебя. Мне сама ситуация не нравится! Ну и твоя жена на Ганьку всегда будет косо смотреть.

Доля у нее такая — косо смотреть. Не на ту, так на другую. Подружка у Тимки была... Так она ему ни слова про нее не сказала худого, а меня испилила всего.

Надеюсь, подружка не родила ему никого?

Да у нее на лице написано: «чайлдфри». И потом, даже если б захотела — не смогла бы. Где ей родить — анорексия ходячая.

Эк ты ее! А на жену бочку катишь.

Ну так не я ее, а она меня пилила.

Рад воссоединиться с супругой?

Рад. Я человек домашний.

А вот подумала, что мне, возможно, скоро одной в квартире придется остаться. Нехорошо сразу стало.

А витязь в тигровой шкуре? Устроите с ним открытый дом, гостей принимать будете. Прислугу заведете. Пострашней только...

Ты целенаправленно подтачиваешь его позиции, я вижу. Чердынцева увел. За что ты взъелся на Александра Константиновича?

Он тоже Константинович? Знак судьбы, не иначе.

Ты весь мой хитрый план похерил. Я уже без смеха думать об этом не могу. И не предложил ничего взамен. Хотя постой — ты же можешь стать моим родственником! И я поставлю тебя замом.

Сандра, я ж стажер вчерашний.

Тем не менее ты последовательно выдавил Какабадзе из числа первых претендентов на эту должность. Правда, ему еще одна роль готовилась. А за нее возьмешься?

Сандра, мы уже балагурим. Это хорошо, значит, острота момента прошла. Но только неудобно — они же ждут. Пойдем.

Нет, я не готова. Поеду. А ты соври что-нибудь. Пока.

Логунцова садится в машину и уезжает.

Улыбающийся Виктор идет к своим.

Александра Константиновна, как всегда, озабочена делами. Просила извинить. Ну-с, Агния Глебовна, поедешь с нами смотреть, какого Тимыч кота в мешке прикупил? Я страсть как люблю осматривать апартаменты.

Ой, я тоже.

Поедешь впереди, мы за тобой?

Лучше с вами. Сказать по правде, в центр соваться не хочется. Я и сюда-то на одной вредности приехала.

Садись с Тимычем, руководи.

Молодежь садится вперед, Жанна и Виктор — на заднее сиденье очень не новой «хонды-ЦРВ». Отъезжают.

«Через триста метров держитесь левее», — вещает навигатор.

Не слушай ты его, сейчас покажу, где влево нырнуть. Вот, где будка.

Машина поворачивает.

В следующий раз говори заранее, — ровно просит Тимофей.

На заднем сидении Жанна кладет руку на колено Виктору. Тот накрывает ее своей ладонью.

Отдохнуть хочу, — шепчет Жанна.

Отдохнем, — заверяет ее Виктор.

100-летие «Сибирских огней»