Вы здесь

«Это ожидание снега, а потом...»

Письма В. Г. Распутина в редакцию «Сибирских огней»
Файл: Иконка пакета 07_eto_ojidanie_snega.zip (16.3 КБ)

Предлагаемые вниманию читателя несколько писем Валентина Григорьевича Распутина к редакторам журнала «Сибирские огни» связаны главным образом с предпечатной работой над повестью «Деньги для Марии» (она была опубликована в сентябрьской книжке журнала за 1967 год). Однако думается, что они представляют не только чисто литературоведческий интерес. Та вежливая настойчивость, с которой начинающий тогда еще автор защищает свою позицию, попутно раскрывая и свое отношение к некоторым вопросам уже общего, философского толка, обнаруживая мучащие его «болевые точки» («кто мы, хорошие люди?»), добавляет важные штрихи к портрету Распутина-писателя и Распутина-человека.

Письма публикуются в авторской редакции.

За помощь в подготовке материалов выражаем благодарность Городскому Центру истории Новосибирской книги и лично Левченко Наталье Ивановне.

Письмо В. Г. Распутина редактору журнала «Сибирские огни» Н. В. Соболевой о повести «Деньги для Марии»

25/V-67.

Добрый день, Нина Васильевна!

Простите меня за столь долгое молчание, но, честное слово, я в нем виноват мало: меня не было в Иркутске, и рукопись лежала нераспечатанной. А потом правка, перепечатка и т. д.

Прежде всего, спасибо за замечания по повести. Я начал печататься совсем недавно, и для меня это чуть ли не первый урок по-настоящему заинтересованного отношения редактора к рукописи. Не сочтите это за подхалимаж, но до сих пор меня, в основном, заставляли вычеркивать всякие сомнительные места — и только. Очень многое я по Вашим замечаниям исправил, но, видимо, много еще оставил своего.

Самое главное — я не согласен, что в повести есть какая-то роковая предопределенность, судьба, нависшая над героями, от которой не уйти. Я не хотел этого делать и, по-моему, не делал. Ей-богу, не могу взять на душу такой грех (хотя и взываю опять к богу). Мне кажется, одну и ту же штуку мы называем разными словами: Вы — роком, я — тревогой, которая должна была пройти через весь текст, тем нервом, который должен был болеть до конца, а может быть, и после конца. Вот это я делал намеренно и без этого, как мне кажется, повесть будет просто пересказом случая, к тому же совсем не интересного. Ведь деньги Кузьма все-таки не собрал, и я сам не знаю, соберет ли, удастся ли ему взять их у брата, хотя он мог бы найти их в деревне и никуда не ездить, если бы вся деревня захотела ему помочь. Ведь дело в том, что и те, кто отдал ему последнее, и те, кто утаил большее, — все они считают себя хорошими людьми, и это уже разговор о том, кто мы, хорошие люди?

Возможно, тревогу, о которой я говорю, можно было выразить другими средствами — тогда я их не нашел. Но действительно ли эти — самые худшие? Ведь тут, по-моему, еще надо учитывать и то, как ее могут чувствовать сами герои, к какому кругу они принадлежат. И если Кузьма в конце повести, перед тем как ступить на порог к брату, мысленно восклицает «молись, Мария», то это не обращение к богу, не смирение перед судьбой, не заклинание, а вполне естественное, с несколько насмешливым даже отношением к первоначальной сути этих слов, подбадривание самого себя. Как-никак он боится делать этот последний шаг, потому что — если он окажется неудачным — тогда все потеряно. И эти слова, мне кажется, здесь на месте — они выражают и состояние Кузьмы, и они взяты из словаря деревенских людей, где, если говорить упрощенно, получили из-за частой повторяемости другой смысл, что-нибудь вроде «пожелай мне удачи». Ведь мужики, которые, по утрам опохмеляясь в городском саду, чокаясь пивными кружками, говорят «ну, с богом!» — меньше всего тоже думают о боге. Пример, может быть, и неудачный, но Вы, очевидно, понимаете, что я хочу сказать.

Вы правы: я перегрузил текст подобными выражениями — поэтому, видимо, и возник разговор о предопределенности. Будь их с самого начала столько, сколько сейчас, я думаю, Вы бы не обратили внимание на «молись, Мария» или «взял их, будто принял с того света» и т. д. Мне кажется, это не такая уж и надуманность, когда я говорю об ощущении, что «каждый день приходит для кого-то одного, кому он приносит удачу» и т. д. Оно очень субъективное, может быть, нелепое, но оно существует — например, у меня, хотя я человек сугубо не верующий. То же самое о снеге. Это ожидание снега, а потом радость по поводу того, что он наконец пошел — это, во-первых, хозяйское отношение мужика к промерзающей земле, а во-вторых, действительно необъяснимое опять, нутряное, что ли, ожидание перемен личного порядка, которое есть и в стихах — «завалит мои печали и тревоги…» И люди, когда идет первый, нужный снег, становятся спокойнее, добрее. Вы это, конечно, знаете лучше меня.

Теперь о сне Кузьмы. Да, сон логичен, с моралью, но все это было бы слишком явно и назойливо лишь в том случае, если бы я закончил его тем, что Кузьме вручают деньги и он, счастливый, под руку идет с Марией домой — тогда это можно было бы понимать как выход из положения, как некую инструкцию. Но ведь здесь одно перечеркивается другим, логика, с точки зрения добропорядочности, становится злой, а от морали от такой на душе тоже спокойно не будет.

Вот такие у меня возражения.

С Вашими замечаниями по тексту я в большинстве случаев соглашался — спасибо за них. Но кое-где тоже хочется возразить. Например, в сцене с теткой Натальей есть слово «вредная» — она говорит: «Я не вредная была». Вам это слово, видимо, показалось неточным, не сюда. Но ведь деревенские вкладывают в него другой смысл, для них «не вредная» синонимично «доброй», «спокойной», особенно у стариков. Поэтому я решил его оставить. В нескольких других случаях — тоже.

Я вставил в повесть две новые главки. Не знаю, как Вы к ним отнесетесь, но, по-моему, с ними лучше. Зато несколько необязательных и рассудочных мест — убрал. Так что по размеру рукопись стала не намного больше.

Конечно, лучше всего мне было бы приехать в Новосибирск, и тогда все эти спорные места можно было бы утрясти сразу, без излишней переписки и траты времени. Журнал, видимо, не может вызвать автора, но я согласился бы приехать сам, если бы был уверен, что смогу получить аванс и уехать обратно. Я не знаю, есть ли такая необходимость, если нет — тем лучше — я говорю о поездке. Если есть — дайте, пожалуйста, знать.

Желаю Вам, Нина Васильевна, всего доброго. Я понимаю: трудно, конечно, с такими вредными (уже в нынешнем смысле слова) авторами, как я, но в конце концов, видимо, все бывает хорошо.

Передавайте привет Николаю Николаевичу1.

С уважением

В. Распутин

Письмо В. Г. Распутина писателю и редактору журнала«Сибирские огни» Б. К. Рясенцеву о правках в повести «Деньги для Марии»

27/VI-67.

Добрый день, Борис Константинович!

На следующий день после разговора с Вами я передал свои исправления по телефону, но на всякий случай решил их еще прислать почтой. Они в общем-то мелкие, но Нина Васильевна мне их подчеркнула, и она, конечно, права. Вот они:

стр. 15. Вместо «Что там — корову, что ли, продают?» теперь идет «Что там — торгуются, что ли? — кричит кто-то сзади».

стр. 22. — Сейчас она тебе наворотит! — усмехнулся Кузьма (было — «со злости Кузьма плюнул»)

здесь же. «Мария повернула голову, с затаившейся болью сказала...» (было — «сморщившись, как от боли, сказала…»)

стр. 27. 3-ий абзац начинается так: «Человек в белой майке, не сдержавшись, смеется легким, без всякого напряжения смехом…» и т. д. по тексту.

стр. 29. предпоследний абзац заканчивается словами «…вот и научился брать глазами, чтобы люди его глаз боялись». («а кровь от этого от глаз отлила» и т. д. выбрасывается)

стр. 30. «— А она всегда живет, — с нажимом, как бы вдалбливая слова, вдруг говорит Г. И.» (было «замечает Г. И., делая ударение на первой фразе»)

стр. 31. (— Что ж он — сам себе враг, что ли? — угрюмо говорит человек в белой майке.

Ещё и не такие дурики есть, — откликается полковник) — это выбрасывается и второй абзац теперь начинается след<ующей> фразой:

Ну и что? — спрашивает человек в белой майке.

здесь же. «— Хлеб мы все едим, — раздражённо (было — «вяло») говорит человек в белой майке», а окончание фразы — «видно, что ему этот разговор совсем не интересен» — выбросить.

стр. 32. первый абзац:

«— Машины, выпускаемые вашим заводом, тоже, очевидно, на заводе не остаются, — отвечает (слово «удивленно» выбрасывается) ему Г. И., и человек в белой майке, соглашаясь, неохотно (этого слова не было) кивает» и т. д.

стр. 32. — Что это вы сегодня на нее ополчились? — спокойно спрашивает полковник (было — «с веселым недоум<ением> спрашивает полковник»), но в его спокойном голосе слышно, нет, не приказание, а всего только вежливое и тем не менее настоятельное желание, чтобы этот надоевший ему спор заканчивали.

Почему ополчился? — не сразу сдается Г. И. — Нисколько» и т. д.

стр. 36. Третий абзац заканчивается так: «Сейчас уже никто не помнит, какая у нее была недостача. Марусе дали пять лет, ребятишек ее отправили в детдом, и что со всеми с ними сталось, больше в деревне не слыхали».

стр. 38. нач<инает>ся словами:

«последний парнишка рос слабым, болезным, и за ним нужен был уход да уход. Это бы еще полбеды, но Марии и самой по-доброму надо бы оберегаться, потому что она лечилась и врачи наказали ей тяжелую работу не делать, да ведь это только сказать легко» и т. д. по тексту.

там же. — Тут и не такие головы полетели, — отговорилась она и ушла. (было — «а моя и без того кое-как сидит, — сказала она и ушла»)

стр. 39. второй абзац сверху теперь заканчивается так: «Все сошлось, разница получилась так себе, всего в несколько рублей. Мария после ревизии успокоилась и стала работать».

стр. 40. первый абзац начинается: «Но в долг водку («жалеючи баб» выбросить) Мария не отпускала» и т. д.

стр. 42. в последнем абзаце после слов: «Работать так, вслепую, не зная, что у тебя за спиной, стало страшно» — поставить точку и далее: «Когда ревизор наконец приехал»… и т. д.

стр. 46. третий абзац теперь звучит так:

Дед, а ты, когда был помоложе, любил свою старуху или нет?

стр. 54. – Давай, дед, кончай (было — «остывай»), а то это разговор надолго.

стр. 73. «Галька взглянула на него, не пряча лица, заплакала» (было — «не убирая лица и не закрывая его, заплакала»).

стр. 100. третий абзац начинается со слов:

Правда, правда. (Все остальное в этом абзаце выбросить)

стр. 104. первый абзац теперь звучит так:

Как там у тебя — обещают ссуду-то?

здесь же. 11 строка в большом абзаце теперь такова:

«все эти горести (вместо «они») могли выбрать ее, деревенскую, незаметную…» и т. д.

стр. 107. в предпоследнем абзаце убрать слово «скорбной» в «скорбной задумчивости».

стр. 110. первый абзац:

«Опять тихо, спокойно. И не видать, не слыхать, успокоился ли ветер. Не видать, куда идет поезд»… и т. д.

стр. 119. в последнем абзаце после слов: «Только теперь уж, наверно, поздно. Знать бы раньше» — идут слова: «Надо все же намекнуть Марии, нет, лучше не надо»… и т. д.

стр. 121. четвертая строка сверху:

«Откуда-то сзади с ноющей болью (было «ноя и болея») выдвинулись мысли о Марии» и т. д.

Вот такие поправки, Борис Константинович. Повторяю, они не суть важные, но все-таки, наверное, с ними лучше.

Пользуюсь случаем, чтобы сказать Вам спасибо, Борис Константинович, за повесть. Конечно, я рад, что попадаю в «Сиб. огни».

Всего Вам доброго!

С уважением

В. Распутин

Письмо В. Г. Распутина редактору журнала «Сибирские огни» Н. В. Соболевой

9/II-68.

Добрый день, Нина Васильевна!

Спасибо за письмо и добрые слова.

К сожалению, ничего прислать я пока Вам не могу. Писал повесть, собирался, прежде всего, показать Вам, но она, проклятая, никак не выходит, и я решил пока оставить ее в покое. Если что-то будет, конечно, я в первую очередь покажу «Сиб. огням». Я считаю себя вашим автором.

Адрес мой остался прежний: Иркутск-11, ул. Халтурина, 5, кв. 3.

С искренним уважением

В. Распутин

 

1 Яновский Николай Николаевич (1914—1990) — литературовед, критик, историк литературы. С 1964 по 1972 год занимал пост заместителя главного редактора «Сибирских огней».

 

100-летие «Сибирских огней»