Герой нового времени

1. Книга

Рассказ о моем герое я хотел бы начать с книги, с которой однажды познакомился. Пожалуй, едва ли не у каждого наступает в жизни тот критический возраст, когда он начинает усиленно интересоваться вопросами здоровья, старения и долголетия и ищет ответы на эти вопросы. Вот и я, грешный, не избежал этого. А где искать ответы человеку, умеющему не только читать, но и размышлять над прочитанным? В книгах, конечно же. В серьезных книгах, написанных профессионалами. Но книга книге рознь. Человек приходит в книжный магазин, добирается до полок с литературой на обозначенные выше темы, и перед ним открывается море разливанное ядовито-ярких обложек и кричащих названий. А на поверку авторы этих книг – «ведуны», «экстрасенсы», «специалисты по восточным культам», а также прощелыги-журналисты, стряпающие со многими ошибками компиляции из чужих текстов, и прочая орава шарлатанов, которых нынче развелось великое множество. Серьезную книгу на тему здоровья, написанную квалифицированным врачом или биологом, среди этого хлама отыскать трудно: издаются такие книги крохотными тиражами, в сереньких обложках, и если они тотчас же не раскупаются, продавцы задвигают их в такие магазинные закоулки, что и найти невозможно.

И все-таки, приложив некоторые усилия, я на серьезные книги иногда натыкаюсь. С одной такой мне бы и хотелось начать, она этого заслуживает.

Книга эта имеет многозначительное название, оно звучит как вызов – «Жить можно сотни лет!» (именно так, с восклицательным знаком). Издана она была в Красноярске, автор – некий Сергей Васильевич Погожев. Доверие к книге вызывал совершенно некоммерческий ее вид: текст на серой газетной бумаге, одноцветная синяя обложка. Прочитав же ее, я был удивлен смелыми выводами автора: он, как значилось в аннотации к книге, врач-гигиенист и кандидат медицинских наук, на протяжении четырехсот с лишним страниц, привлекая аппарат современных научных данных из областей биологии, биохимии, биофизики и прочих наук, доказывает, что человек и в самом деле может жить вдвое-втрое больше, причем для этого ему не нужны ни дорогостоящие лекарства, ни препараты и диеты, ни какие-то особенные режимы – все до обыденного просто, так что любой человек, от богача до полунищего пенсионера, может легко воспользоваться советами автора.

Автор рассказывает о том, как при соблюдении определенных правил человек может не только остановить собственное старение и даже омолодить уже состарившийся организм, но и, не прибегая к дорогим лекарствам, хирургии, радио- и химиотерапии, вылечить многие болезни, в том числе и самую грозную – рак. И не только вылечить, но и предупредить. Попутно автор не без сарказма развенчивает все ранее известные теории неизбежного, якобы генетически заложенного в живых организмах процесса старения и неизбежной смерти. Согласно современным научным данным, на которые он ссылается, живые клетки, из которых состоит любой организм, при правильном управлении обменными процессами могут жить бесконечно долго. При этом страшно подумать о перспективах, ведь каждый из нас и все мы вместе можем стать бессмертными!

Читая книгу, я все больше восхищался дерзостью автора: что же будет на свете, если все станут здоровыми и бессмертными, чем заниматься тогда мировой фармацевтической промышленности с ее миллиардными доходами, а также необозримым армиям врачей, аптекарей, ученых, разрабатывающих и ежедневно выбрасывающих на рынок тысячи новых лекарств? Не появится ли у генералов этих армий соблазн сделать все, чтобы эта книга не дошла до читателя?..

Когда я дочитал книгу до конца, то, не скрою, у меня, во-первых, возникли некие сомнения в фантастически простом решении проблемы здоровья; во-вторых, появилось несколько вопросов к автору; в-третьих, захотелось просто взглянуть ему в глаза и понять, что он за человек, стоит ли ему доверять – не очередной ли это шарлатан, паразитирующий на людском невежестве и страхах.

В выходных данных был указан адрес и телефон типографии. Я позвонил туда, и бодрый мужской голос ответил, что я разговариваю с самим автором. Мы договорились о встрече, собеседник подробно рассказал, как разыскать типографию, и назавтра же я туда отправился.

Когда я нашел нужные мне покореженные железные ворота и приоткрыл их – прямо передо мной открылась пасть бетонного наклонного канала, уходящего глубоко в черный мрак. Мне приходилось видеть подземелья и помрачнее этого, поэтому я смело пошел вперед, постепенно привыкая к мраку после дневного света. И когда в почти полной уже темноте наткнулся еще на одни железные ворота, то на всякий случай оглянулся: позади меня, где-то далеко и высоко, едва светилась щель от неплотно притворенных входных ворот. Казалось, я вхожу в Дантов ад – один, без провожатого…

2. Литературный портрет автора

Я вошел.

В довольно тесном помещении, не ахти как освещенном, прямо напротив меня сидел за письменным столом мужчина с загорелой, бронзовой лысиной и, низко склонившись, азартно ковырял отверткой какую-то деталь. Я поздоровался. Он встал, шагнул из-за стола мне навстречу; мы пожали руки и представились друг другу. Это и был Сергей Васильевич Погожев.

Я как-то сразу понял, что он – полновластный хозяин кабинета. Выглядел он лет на пятьдесят (хотя в краткой биографии, имевшейся в книге, значилось, что ему шестьдесят), был невысок, плотен и, чувствовалось, силен; на круглом загорелом лице – седеющая профессорская бородка клинышком и темные внимательные глаза. С первых же энергично сказанных им фраз стало понятно, что это человек, уверенный в себе, открытый и легко идущий на контакт. Он усадил меня в кресло, и, пока возился со стоявшим тут же, в кабинете, автоматом экспресс-кофе, я огляделся.

Прямо напротив меня, за стулом хозяина, всю стену до потолка занимал громоздкий книжный стеллаж, до отказа забитый толстыми книгами. Слева, вдоль боковой стены, тоже стояли стеллажи, только металлические, набитые самыми разными слесарными инструментами; перед стеллажами – верстак, на нем – совершенно разнородные вещи: тиски, микроскоп, маска для электросварки. На полу, под верстаком, в окружении нескольких разнородных гантелей – солидная двухпудовая гиря. Вся правая стена увешана крупными цветными фотопортретами, половина их – портреты одного и того же светлого, миловидного женского лица, а другая половина фотографий – портреты девушек и детей. По обилию портретов, по тому, как они сняты в самых разнообразнейших ракурсах, было понятно, насколько эти лица дороги хозяину кабинета. Почему-то я сразу догадался, что миловидная женщина – это жена хозяина, девушки – дочери, а дети – его внуки. Так потом и оказалось.

Наконец я получил свой кофе, и мы начали беседу. Для начала я подарил ему одну из своих последних книг и объяснил, зачем пришел.

В тот день мы, буквально накинувшись друг на друга, проговорили взахлеб часа три, не меньше, на самые разные темы. За это время нас дважды прерывали: входили сначала мужчина, потом женщина, в рабочих спецовках, докладывали о каких-то неполадках. Хозяин кабинета, извиняясь передо мной, вставал, брал со стеллажа инструменты и стремительно убегал, затем через некоторое время возвращался, клал инструменты на место, садился – и мы продолжали разговор с прерванной фразы…

Вот какие выводы я сделал в ходе той первой беседы. Во-первых, хозяин кабинета – руководитель расположенного в этом подвале предприятия, управляющий им единолично и беспрекословно, словно дирижер оркестром. Во-вторых, это высокообразованный человек. В-третьих, он, можно сказать, виртуозно владеет языком, точным, острым и образным; он вывалил на меня массу интереснейшей информации, не чураясь при этом пословиц, поговорок, а также крепких слов, выражений и житейских афоризмов, чем, сознаюсь, меня очаровал. В-четвертых же, им, видимо, владело страстное желание поговорить о наболевшем – столько накопилось в его душе пережитого и невысказанного... Одним словом, я нашел в том мрачном подвале интереснейшего в общении, симпатичного мне человека с широко открытой душой и очень скоро почувствовал к нему доверие. Встречное доверие, видимо, вызвал и я у него – он легко, даже весело выказал его мне: когда мы нащупали достаточно точек соприкосновения, он вдруг заявил:

– Мне нравится ваша дотошность и корректность, поэтому я приглашаю вас вступить в «Общество добропорядочных граждан» – я его президент!

Я поинтересовался: что это за общество такое, сколько в нем членов, есть ли устав, надо ли писать заявление и брать какие-то обязательства.

– Нет, – ответил он, – писать заявление не надо, достаточно моего приглашения и вашего устного согласия. Членов в обществе пока двое, вы – третий. Устав у нас устный, и в нем всего один пункт: надо быть добропорядочным гражданином и изо всех сил бороться с недобропорядочными. А поскольку нас, добропорядочных, мало, то мы, чтобы выстоять, просто обязаны объединяться и помогать друг другу.

Надо ли говорить, что я тут же согласился стать членом этого прекрасного общества…

Однако за те три часа, что мы общались, я не только не успел получить ответы на вопросы, которые хотел задать, – вопросов стало еще больше, поэтому мы договорились непременно продолжить общение; при этом я выговорил для себя возможность записывать наше дальнейшее общение на магнитофон, настолько речь его была яркой и образной – с тем, чтобы в дальнейшем, возможно, написать о наших встречах и беседах. И согласие я получил. Правда, не сразу: пришлось уговаривать, ссылаясь на то, что общение должно не только доставить удовольствие, но и, возможно, принести какую-то пользу.

С тех пор мы встречались не однажды, и многое из того, о чем говорили, было и в самом деле записано на магнитофон. При этом все, о чем рассказано дальше, в большей степени принадлежит Сергею Васильевичу; мои здесь только вопросы.

Мною было просмотрено также множество письменных документов, подтверждающих рассказы моего собеседника, и я убеждался, что вполне могу им доверять, хотя и допускаю искажение их собственным восприятием фактов и событий; и все-таки в главном, как мне кажется, он был искренен и честен. Одним словом, я Сергею Васильевичу верю. Очередь – за читателем.

 

3. Подвал

– Что вы делаете в этом подвале? – был первый вопрос моему визави.

– Я здесь работаю, я хозяин этого предприятия, – был его спокойный ответ.

– А что за предприятие?

– Типография.

– Но почему в подвале?

– Это не просто подвал, а бомбоубежище: над нами – бетонное перекрытие толщиной в метр, не всякая бомба пробьет. Вы спросите – почему бомбоубежище?.. Да чтобы враги не достали! Впрочем, шучу – причин много…

Я спрашивал, он отвечал, но понятней мне от этого не становился – наоборот, вопросы множились.

– Но ведь вы же врач… Почему тогда – типография?

– Типография кормит меня, мою семью и еще три десятка людей и помогает изучать интересующие меня медицинские проблемы.

– Интересно, как типография помогает решать медицинские проблемы?

– Видите ли, чтобы быть на острие проблем, надо хорошо знать обо всех последних мировых достижениях, так ведь? И не только в медицине, но и в биологии, биофизике, биохимии. Я покупаю и выписываю всю эту литературу, не только российскую, но и европейскую, американскую, японскую, австралийскую и так далее… примерно на двадцати мировых языках. Обходится мне эта литература в полмиллиона рублей в год.

– И вы читаете на всех двадцати языках? – недоверчиво усмехнулся я – вот тут-то он мне сейчас и приврет!

– Нет, только на русском, – спокойно ответил он. – С остальных языков заказываю переводы. Это еще полмиллиона. Правда, с переводчиками у нас проблемы, все время надо их искать. Зато другой такой библиотеки в городе нет, в том числе и в медуниверситете. Когда-нибудь я ее вам покажу.

– Ловлю на слове… А эти инструменты на стеллаже – вы что, сами ими работаете? – поинтересовался я.

– Конечно! – как будто даже с гордостью ответил он. – Оборудование старое, собрано с миру по нитке. Держать ремонтников невыгодно: любое копеечное дело готовы затянуть на неделю, да еще сдерут втридорога и выполнят кое-как – проверять замучишься. Лучше самому все сделать – быстрей и дешевле…

Между тем, по мере развития диалога, он нравился мне все больше – люблю таких: инициативных, умелых, с золотыми руками, не брезгающих никакой самой грязной работой… И все же вопросов у меня не убавлялось.

– А почему вас интересуют именно проблемы старения и онкологии? – двинулись мы дальше.

– Это длинная история.

– Расскажете?

– Пожалуйста...

4. Истоки

– Может показаться странным, но я с детства интересовался проблемой старения, – начал он свой рассказ. – Именно тогда я стал задумываться над этой загадкой: живет-живет человек – и вдруг умирает. Все! Почему – все? И я, что ли, умру?.. Эта мысль однажды страшно меня поразила… Однако первым, кто навел меня на нее, был мой дед Борис Иванович, малограмотный донской казак и, между прочим, долгожитель; он не раз вдалбливал в меня: «Вот вырастешь, Серёга, обязательно узнай, почему люди мрут, почему живут». С тех самых пор этот вопрос засел во мне, как гвоздь. Но пока я подобрался к нему всерьез – воды утекло много…

Родился я в 1952 году на берегу Дона, в станице Нижне-Гниловская, которая к тому времени уже стала пригородом Ростова-на-Дону. Район неблагополучный: кругом хулиганы, бандиты со сроками – и возле них крутимся мы, пацаны. Наши родители вкалывали по двенадцать часов в сутки, и эти бандиты брали наше воспитание в свои руки: драться учили, бить так, чтобы следов не осталось, копеечку на стекле крутить – координацию рук нам развивали, а сами присматривались – кого в «медвежатники», кого в «форточники», кого в карманники, – словом, готовили себе достойную смену.

Помню – лето, берег Дона, на песке опрокинутые лодки с замочками на цепях; и сидит на одной такой лодке авторитет по имени Кучум, весь в синих наколках, курит бычок, а мы расселись вокруг и глядим ему в рот: с нами говорит сам Кучум! В руке у него гнутый гвоздь, и он предлагает нам по очереди открыть им ближний замочек: кто первым откроет – тому в награду даст затянуться бычком. У меня получалось первым – так меня просто распирало от гордости, когда я на зависть пацанам затягивался!

Прихожу однажды домой – отец унюхал запах, спрашивает, где это я так накурился… и я ему честно все рассказал. Он для порядка выдрал меня ремнем (надо сказать, воспитательная мера подействовала кардинально – с тех пор я ни разу не закурил); потом он пошел на берег, нашел Кучума среди оравы пацанов и спрашивает: «Это ты, что ли, учишь их чему не надо?» Тот встает и идет этак вразвалочку навстречу ему, а отец – хрясть его в пятак! Тот, естественно, с копылков долой. Тогда отец поворачивается к пацанам: «Чего вы перед ним уши развесили? Он даже удар не держит, слабак – всю жизнь в тюрьмах провел! Вам что, тоже это надо? А ну марш домой!..» И авторитет Кучума в наших глазах был навсегда подорван.

С тех пор отец сам решил взяться за мое воспитание. Между прочим, все, что я умею делать руками, вложил в меня он. И отношение к жизни – не пить, не курить, не лениться, не брать чужого – тоже вложил в меня он.

Работал отец станочником на заводе, и у меня летом была обязанность – принести ему на обед трехлитровую банку супа. Он съедал ее, а чтобы я дома не лодырничал – стал приучать меня после обеда работать рядом с ним. Сначала я просто уборку делал, потом, по договоренности с мастером, он показал, как работать на токарном станке, и я начал точить простые вещи – болты, гайки… Даже сверла научился затачивать – а это о-го-го какая работа!.. И потом вся мужская часть нашего класса пошла по тюрьмам, а я тюрьмы миновал!

Второй мой главный учитель – отставной генерал Каштанов Виктор Владимирович, интеллигентнейший человек. Выйдя в отставку, он купил дом рядом с нами, стал разводить виноград и готовить свое вино. У них с отцом на этой почве завязалась дружба: у кого больше, у кого лучше, у кого вкуснее... Так этот генерал пристрастил меня к чтению – подсовывал нужные книги, правильно ориентировал и при этом, помню, повторял: «Отращивай, Серёжа, интеллект, надо быть умным, ярким, неординарным…»

Когда я окончил школу, сомнений, где учиться дальше, не было – только в мединституте! А отец – в бешенстве: «Тебе что, всю жизнь потных баб щупать охота?» – он же правильный рабочий был, для него настоящая работа для грамотного мужика – только инженером! И у нас с ним началась пыль до потолка. Но нас опять же развел по-умному генерал Каштанов.

– Чего вы, мужики, спорите? – говорит. – В июле экзамены в строительный институт, а в августе – в медицинский. Пусть Сергей снимет копию с аттестата и подаст документы туда и туда – уж в один-то из них худо-бедно попадет.

Я так и сделал – и умудрился поступить в оба. В инженерно-строительном был недобор, меня приняли, можно сказать, автоматом на факультет отопления и вентиляции, причем поступал я на заочное отделение. А в августе поступил в Ростовский мединститут, на санитарно-гигиенический, только уже на дневное: мне показалось, что именно на этот факультет поступить легче всего – конкурсы в мединститут были сумасшедшие, и я боялся, что не пройду, – я ж не знал, что это самый блатной факультет, туда шли только детки директоров заводов и секретарей райкомов! – но я старался и конкурс выдержал.

За моей учебой в строительном институте отец следил: вовремя ли я отправляю курсовые работы, сдал ли зачеты; а про медицинский и не спрашивал.

В 1975 году я благополучно окончил оба института, причем одновременно: в мединституте учиться шесть лет, на заочном отделении строительного – тоже шесть. Получил я оба диплома; диплом инженера вручаю отцу и говорю: «Ты хотел, чтобы я стал инженером? Вот тебе мой диплом инженера – повесь на стенку и любуйся им, а я поехал в Сибирь, подальше от тебя!»

Почему в Сибирь?.. Помните, как раз в то самое время изо всех репродукторов неслось: «Это песня звучит – БАМ! Это время зовет – БАМ!..» – что-то в этом роде… И везде, в газетах, в телеящике, на радио, без конца: БАМ, БАМ, БАМ! Вот и я решил поехать на БАМ, шагнуть в неизвестность, как писали тогда журналисты, и подышать ветром странствий.

При распределении добился я направления на БАМ, сел в самолет и полетел в Сибирь. А из Ростова-на-Дону в Сибирь самолеты летали только до Новосибирска. В Новосибирске я пересел на другой и с упрямством фаната полетел дальше, на восток, в Красноярск: в географии я разбирался слабовато и думал, что БАМ начинается именно там. Потом только выяснил, что отсюда до БАМа еще, оказывается, две тыщи верст!

Приземляюсь в четыре часа утра в Красноярске, еще в старом аэропорту. Лето, тепло, встает солнце. Внутри аэровокзала – фонтанчик. Попил из него. Вода ледяная – зубы ломит! – и вкусная. Только тут я понял: я же в Сибири! В Ростове летом водопроводная вода – теплая, пенистая; пить ее невозможно.

Троллейбусы еще не ходят. Пошел пешком – посмотреть на город... Вышел на проспект Мира. Светло, солнце взошло, и – пусто, будто город вымер. Смотрю, идет по центру пустого проспекта пьяный мужик с бутылками в сумке и орет во все горло: «Мне тридцать три года! Мне тридцать три года!» Из окна сверху высовывается другой мужик – и матом на него; тот, которому тридцать три, отвечает тоже матом. Это было второе мое открытие Сибири: тут, оказывается, все ругаются матом.

Узнал адрес крайздрава и ровно в девять являюсь к начальнику по фамилии Степанов. Глянул он в мой диплом и говорит удивленно:

– Ничего себе! Выпускник Ростовского мединститута? Да это же институт высшей категории! И как тебя сюда занесло?.. Но вот ты-то нам и нужен: промпредприятий у нас полно, профзаболеваемость дикая, а с санитарными врачами напряженка. Сейчас выпишу тебе направление в городскую санитарно-эпидемиологическую станцию…

– Нет, – говорю, – я на БАМ приехал. Пошлите меня на БАМ.

– Хорошо, – говорит Степанов, – я пошлю тебя в райцентр Тюхтет – там ты будешь один врач за всех: и роды принимать, и полостные операции делать…

– А там БАМ есть? – спрашиваю.

– О, там даже хуже БАМа! – отвечает.

– Как туда ехать?

– Шесть часов на поезде, потом часов девять на тракторе.

– Почему на тракторе? На автобусе, хотите сказать?

– Нет, я не оговорился – на тракторе, потому что никакой автобус туда не пройдет!.. Так что не дури – вот тебе направление в городскую СЭС. Найдешь там главного санитарного врача города Таисию Матвеевну Тарощину…

Что делать? Беру направление, иду искать.

А Степанов уже успел с Тарощиной созвониться, и у них моментально созрел план под меня: собрать специалистов из всех городских районных СЭС и создать централизованное отделение гигиены труда, а меня назначить руководителем – чтобы мы курировали всю профзаболеваемость в городе.

И вот в двадцать три года я становлюсь руководителем большого промышленного отдела городской СЭС; в подчинении у меня, вместе с младшим медперсоналом, лаборантами и водителями мобильных лабораторий, тридцать человек, в том числе одиннадцать врачей-специалистов! То были выпускники сибирских вузов: из Омска, из Томска…

– А что, эти – хуже?

– Конечно же!.. Одним словом, отдел получился работоспособный и с большими возможностями. Сам я – молодой, холостой, энергию девать некуда – за работу взялся с жаром; так что если до создания отдела директорам предприятий выписывалось по четыре штрафа в год, то мы за первый же год выписали их триста восемьдесят! А если предписания не выполнялись, мы тотчас докладную в горком партии, а горкому только дай повод лишний раз вызвать директора на ковер и вздрючить. Директора возроптали, потянулись к Тарощиной жаловаться на меня – и откуда у вас взялся такой ретивый? – а она мне: «Правильно, сынок, так их!..»

Были и смешные случаи. Завод медпрепаратов поставлял на экспорт пенициллин, и из-за рубежа пошли жалобы: поступает грязный препарат, заказчики отказываются от контрактов. А это же валюта! Скандал!.. Поехал я на завод с группой сотрудников, вместе с аппаратурой – разбираться.

Проверку вели несколько дней, облазили всю конвейерную цепочку от начала до конца. Нашли наконец источник загрязнения; надо актировать находку, докладывать исполнение… Свою группу с завода я уже отпустил, а сам задержался с формальностями часов до восьми вечера. Чтобы уехать, дают мне заводской «москвич», и водитель дорогой спрашивает: «Куда вас везти?» Я, естественно, отвечаю: «На работу». – Дело в том, что мы в отделе работали на полторы ставки. Потому что если на одну – нечего будет есть, а если на две – уже некогда будет есть, так что полторы было в самый раз.

«А с грузом что делать?» – спрашивает. «С каким грузом?» – не понял я. И тут выясняется: в багажнике стоят четыре двадцатилитровых канистры с медицинским спиртом, и спирт этот предназначен лично мне. «Как – что делать? Везти на работу», – мгновенно отвечаю.

Приезжаю, докладываю Таисии Матвеевне: так и так, мол, наградили четырьмя канистрами спирта, не знаю, что с ним делать. «Как что? – отвечает она. – Заактировать и оприходовать!»

Ладно, решено. Пока обсудили с ней другие вопросы, прошел еще примерно час. Возвращаюсь в лабораторию и слышу издалека – несется оттуда: «Из-за острова на стрежень!..» Ничего себе, думаю, это что еще за песни в рабочее время... Вхожу чернее тучи, а там – сдвинутые столы, разбавленный спирт стоит, винегреты, и все уже вполпьяна. Меня встречают бурно: «О, герой дня пришел! Наливай ему полную!..» Я, конечно, отказался – я ж не пью, – а в голове: «Мама родная! Его ж актировать надо, а они его дуют!..»

Именно там, на той работе, меня заинтересовал вопрос искусственной ионизации воздуха для снижения профзаболеваемости. Попробовал разработать и внедрить искусственную ионизацию воздуха для снижения содержания пыли на ткацком и на швейном производствах: там работали почти сплошь женщины и из-за тесного контакта с пыльными тканями часто болели. Зарегистрировал разработку как изобретение, авторское свидетельство на него получил.

По этой теме у меня уже накопилось много материала, и я подумал, чего он будет пропадать – решил писать диссертацию. Но диссертация – дело серьезное; пришлось перейти работать в мединститут. Читал лекции по санитарии и гигиене, а поскольку на зарплату ассистента недолго и ноги протянуть, подрабатывал репетиторством, и оно очень даже недурно меня подкармливало…

5. Итоги занятий

– Простите, Сергей Васильевич, – перебил я воспоминания о молодости, явно для него приятные. – Все это, я согласен, интересно, но меня все-таки больше интересует – как создавалась ваша книга «Жить можно сотни лет!»?

– Так я к этому и веду! – с жаром воскликнул Сергей Васильевич. – Помните, я вам говорил, что, во-первых, мой дед Борис Иванович, дай бог ему здоровья, вдалбливал в меня: узнай, почему люди живут и почему умирают. Во-вторых, я сам кроме медицины интересовался всегда пограничными с ней науками: физикой, химией, биологией. В-третьих, сама атмосфера в институте заставляла интересоваться многими вопросами. Так я набрел еще на одну интересную тему: разрушение живых клеток электротоками определенных параметров. Это не было темой моей диссертации, но оказалось интересным.

Дело в том, что каждый вид клеток в организме имеет свою частоту колебаний, и если воздействовать на клетку переменным током, то можно подобрать такую частоту, чтобы она совпала с частотой колебаний клетки – и клетка разрушается. Я провел много экспериментов в этом направлении и сам видел, как в переменном электрическом поле усиливается амплитуда колебаний клетки и при совпадении частот клетку просто разрывает на глазах! И у разных клеток в организме – разная частота колебаний. Зависит она от размеров клетки, от других параметров, так что всегда можно точно подобрать параметры поля, в котором любую клетку можно разрушить.

Выяснив это, я пошел дальше, предположив, что если таким способом получается разрушить здоровую клетку, то можно разрушить и раковую. Начал эксперименты в этом направлении. Разработал оборудование, которое может точно регулировать частоту поля, купил на базаре кроликов, поселил их на даче в клетках и начал экспериментировать: втирать им в уши канцерогены и получать раковые опухоли. Надо сказать, что кроличье ухо – это идеальный орган для онкологических экспериментов: все видно невооруженным глазом.

Получив опухоли, я затем подбирал такие электромагнитные поля, которые разрушали их, оставляя целыми здоровые ткани. И главное при этом – кролики выживали! Я изучал закономерности, составлял таблицы, графики… То была пусть маленькая, но победа! С опухолями, оказывается, можно бороться без хирургии, без радиооблучения и химиотерапии, наносящих страшный вред здоровым тканям, без огромных затрат труда, без больших больничных площадей, без дорогого импортного оборудования!.. Я летаю на крыльях, я рад, что могу осчастливить человечество – освободить его от одной из самых страшных болезней, и готов немедленно сообщить об этом всему врачебному сообществу!..

В это время в мединституте проходила большая и представительная научно-практическая конференция по онкологии. Я попросился сделать сообщение и с большим трудом – я же всего лишь аспирант, да еще и не специалист по онкологии, а там такие светила! – пробился и выступил.

Недели две спустя иду по коридору, а навстречу мне – Борис Степанович Граков, ректор института. Останавливает меня:

– Это ты, что ли, Погожев?

– Да, – отвечаю, – я.

– Зайди-ка ко мне!

Захожу к нему в кабинет.

– Слушай, – говорит он, – что ты там, на конференции онкологов, такое наплел, что все наши профессора всполошились и требуют, чтобы я тебя уволил?

Чтобы объясниться, я принес листы ватмана, на которых был изображен весь, от начала до конца, цикл моих экспериментов. Он просмотрел их и спрашивает:

– И что, результат получился?

– Да-а! – гордо отвечаю я.

– Стоп! А где ты кроликов украл? – У него сразу подозрение, что я их в институтском виварии краду.

– Я их не крал, – отвечаю. – Я купил их на базаре.

– А деньги где взял? – Он, конечно же, знает, что для полного цикла экспериментов десятком кроликов не обойдешься.

– Заработал, – говорю, – репетиторством.

– И много зарабатываешь?

– Да не меньше, чем у вас, получается.

– Ладно, – говорит, – иди, но имей в виду: ты крепко влип! Ты даже не представляешь себе, сколько у тебя стало врагов!..

Я вышел от него и чешу репу: на кой мне эти враги-онкологи, мне же еще защититься надо… и решил пока что завязать с онкологией.

Через две недели ректор вызывает меня снова:

– Ты что, продолжаешь эксперименты?

– Нет, – говорю, – завязал.

– А почему они на тебя зуб точат – заставляют, чтобы я тебя уволил?

– Откуда я знаю, – отвечаю.

– Знаешь что… – говорит он тогда. – Пиши заявление об увольнении по собственному желанию, они меня все равно достанут.

– Но мне же скоро на защиту выходить! – взмолился я. – Мне нужна характеристика, нужна предзащита!

– Я тебе и характеристику дам, и бумагу, что ты предзащиту прошел.

– Но если я напишу заявление, – продолжаю я упираться, – получается, я в чем-то виноват…

– Да ни в чем ты не виноват, но мне же надо успокоить профессоров!..

Вижу, что спорить с ректором – себе дороже, пишу заявление по собственному желанию и иду искать новую работу. Работы для врача в городе полно, а уж с моей специализацией – и подавно, но не тут-то было: как только я называю свою фамилию, все до одного медучреждения разводят руками: «Работы нет». Глухо! Звонок по медицинской мафии уже прошел.

Только тогда до меня, простофили, жаждущего помогать людям, дошло, как жестоко карают наши профессора за то, что вторгаюсь в их святая святых, где они священнодействуют! И кормятся заодно, не пуская к кормушке чужаков.

Но надо было чем-то кормиться самому. Пошел работать в далекий от медицины институт КАТЭКНИИуголь – только потому, что это была самая близкая от дома организация. Меня, отнюдь не горняка, директор института принял в одну из лабораторий лишь затем, чтобы я спиртом в институте заведовал, когда узнал, что я медик, медик непьющий, в то время как в институте угольщиков постоянно происходил перерасход спирта.

Уже работая в том институте, я сдал аспирантские экзамены и там же, на ученом совете, прошел предзащиту – и тема диссертации «Очистка воздуха путем ионизации» как-то соприкасалась с основной деятельностью института. А потом и защитился, уже в Московском институте гигиены труда и промсанитарии, причем защита прошла успешно – ведь на тему диссертации у меня уже было полно публикаций, рацпредложений, внедренных на двух красноярских предприятиях, в результате чего там резко снизилась заболеваемость, и еще было на руках зарегистрированное изобретение под названием «Устройство для стерилизации воздуха в операционных блоках».

Мне казалось, что, когда меня так невежливо выперли из мединститута, с моими онкологическими идеями было покончено навсегда. Но не тут-то было!..

Вскоре после того, как я защитился, жизнь завертела меня: в это самое время уже пышным цветом цвела перестройка, и я от такой жизни подался в предприниматели. А когда потом оказался под следствием и со дня на день ждал ареста, меня нашли три импозантных израильтянина с кейсами в руках и предложили продать им мои наработки по разрушению раковых клеток в резонансном поле и по стерилизации воздуха операционных блоков. Удивительно, но обо всех моих делах они были прекрасно информированы!.. Один из израильтян прекрасно говорил по-русски и был, что называется, в теме; второй говорил по-русски неважно, зато переводил на иврите третьему; а уж третий был настоящий, классический израильтянин: черное пальто, черная шляпа, черная бородища по пояс – и ни бельмеса по-русски.

Они уже были осведомлены о том, что я под следствием, что мне в скором времени светит париться на нарах – и они приперли меня к стенке, предложили продать им мои изобретения на следующих условиях: во-первых, я должен дать им подробное описание и методики математических расчетов моих наработок; во-вторых, я должен отказаться от права собственности на свои наработки в их пользу, тогда деньги за мои изобретения во франках они положат на мое имя в одном из голландских банков. Я согласился. А что еще оставалось – я и в самом деле не был уверен, что останусь в живых. В лучшем случае законопатят лет на пятнадцать в тюрягу, потому что статья, которую мне шили, тянула никак не меньше чем на измену. Так пусть, думал я, мои изобретения дойдут до людей и служат им, хотя бы и таким образом…

Я передал все бумаги, и они мне сообщили шифр моего счета в Голландии. С тех пор прошло больше двадцати лет, а я так и не знаю, лежат ли там деньги на мое имя и сколько их – никак не могу добраться туда и проверить.

– Подождите, а почему вы были под следствием? – не преминул я спросить.

– О, это длинная история! Рассказывать – дня не хватит, – ответил он.

– Давайте вашу историю. Буду слушать и два, и три дня.

6. Смена деятельности

– Началась эта история так, – продолжил свой рассказ Сергей Васильевич. – Я, как уже сказал, защитился, стал кандидатом медицинских наук, а медицинская мафия по-прежнему и на выстрел не подпускала меня к науке. И тут подоспела перестройка. Помните то время? Эйфория, митинги; индивидуальную деятельность разрешили! И я поверил в нее. Потому, наверное, что было мне тогда всего тридцать три года, во мне еще вовсю кипела молодость и жажда деятельности. «Эх, – думаю, – где наша не пропадала – займусь-ка и я перестройкой!»

У меня был товарищ, прекрасный человек, Саша Грачев, кандидат физико-математических наук, мой напарник по байдарке и каноэ и, как и я, мастер спорта по гребле, кроме того, еще и мастер спорта по велосипеду. У него, как и у меня, куча нереализованных изобретений. И решили мы с ним открыть товарищество под названием «Электробыттехника». Замысел был такой: продавать изобретения – свои и своих товарищей. Открыли, зарегистрировали, продали несколько изобретений – а дальше что?..

Решили наладить какое-нибудь производство. Но с чего начать?.. Помог случай: нам сообщили, что в подвале одного из райкомов комсомола лежит какой-то станок; просят забрать – бесплатно, чтобы только освободить место.

Приехали мы, глянули: лежит железяка, тяжелая-претяжелая, в тонну весом. Оказалось, что это станок для нанесения позолоты. Мы еще не знали, что будем с ним делать, но на всякий случай решили взять. Своими руками выволокли его оттуда – чувство собственности творит чудеса!.. Куда его теперь девать? Помещений в аренду частникам никто не сдает, хотя пустых площадей полно: на дворе был еще вполне советский 1986 год, – мы пока нищие, а к нам, частникам, уже всеобщая пролетарская ненависть.

Вышел я на тогдашнего управляющего городским коммунальным хозяйством, он мне говорит: «Могу сдать в аренду помещение площадью в сто квадратных метров, бывшую похоронную мастерскую. Только там надо навести порядок». Я тут же соглашаюсь, мчусь туда, окрыленный. Моим глазам предстает панельная пристройка к пятиэтажному дому: все витрины выбиты, двери украдены, внутри гуляет ветер, стоят диваны с помойки – там устроились бомжи, спят, там же жгут костры и там же гадят. Одним словом, перестройка в действии.

Бомжей мы выперли, дерьмо за ними вычистили, помещение застеклили и притащили туда свой станок. Затем объехали все городские помойки и собрали все, что могло пригодиться: с помойки ЦБК, например, привезли кучу обрезков бумаги, картона, фольги, с помойки издательства «Офсет» – какие-то флажки, столярный клей… И начали своими руками клеить пропуска, удостоверения, зачетные книжки. Наши жены и тещи обычными ножницами резали картон, склеивали, затем горячими утюгами теснили оттиски. А когда нарезали вручную сотню килограммов картона, склеили все это, сделали с помощью ручных утюгов оттиски – ладони от мозолей у всех больше походили на подошвы, а руки от утюгов были в незаживающих ожогах. Так нам давались наши первые рубли.

Затем мы с Сашей нашли пресс, купили печатный станок. Все – шрифты, краску для печати, клей – доставать было неимоверно трудно, но мы доставали, причем самой надежной валютой была водка. Так складывался дикий рынок.

Шаг за шагом мы создали наше полиграфическое предприятие; через какое-то время на наших ста квадратах уже плотно стояли станки. Сырье и готовую продукцию сначала возили на велосипедах, потом купили «жигули». Постепенно приобретали авторитет у заказчиков, и объемы работ стали расти. Что касается заказов, их было выше крыши: делали все, что другие делать отказывались, причем делали быстро и качественно. К примеру, заводу «Красмаш» потребовалось однажды двадцать тысяч новых пропусков; никто такого заказа брать не хотел, а мы взялись и сделали.

Мы просто набрасывались на работу, как голодные на еду. Стали расширяться. Появилась сеть надомников; их численность выросла до шестисот человек! Чтобы развозить сырье и забирать у них готовый полуфабрикат, купили грузовики КамАЗ, ГАЗ-52, два ГАЗ-53.

Стали довольно крупным предприятием. Появилась большая прибыль… Мы чувствовали совершенно неведомое нам ощущение полета, свободы действий! Не жалели времени на работу – упивались ею. Хотелось расширять свое производство до бесконечности.

Налоги мы платили честно, на этот счет я был принципиален: никакого жульничества, все открыто, прозрачно. Всем работающим зарплата выплачивалась день в день, в то время как кругом месяцами, годами зарплату не платили. Причем каждый лишний рублик прибыли мы вкладывали в развитие: закупали станки, грузовые машины, запасы сырья. А что еще делать с прибылью? Куда ее девать? Может показаться странным, но в Красноярске тратить ее было негде! Тупо просаживать в ресторанах? Но это же занятия для бездельников, занятий тупее я просто не знаю. Купить два «мерседеса»?.. А зачем мне два?... Купить жене десять шуб? Так зачем ей десять?.. Купить яхту на Средиземном море, коттедж на Кипре?.. Зачем? Если ты все это купишь, то станешь заложником своих покупок – это же страшная обуза для тех, кто сам, своим умом и трудом создал предприятие и из года в год, с утра до вечера занят только тем, чтобы его детище работало и приносило прибыль!.. Вот такая пикантная ситуация: ты раскрутил дело – и уже не в силах его остановить: на тебя надеются заказчики, поставщики, твои работники – теперь ты каторжник, прикованный к тачке! В отпуск некогда сходить: ты точно знаешь, что, если уедешь на месяц, без тебя тут все рассыплется в прах…

А насчет прибыли – мы с напарником позволили себе лишь раз шикануть: купили по хорошей машине. Но ведь машина для предпринимателя – не предмет роскоши или престижа, а вид транспорта, который экономит дефицитное время, то есть, опять же, служит средством производства.

Как добропорядочные и цивилизованные граждане, мы с ним решили тратить прибыль на благотворительность: купили пассажирский теплоход «Латвия» – почему-то он оказался не нужен нашему родному Енисейскому пароходству – и начали на нем катать по Енисею детей, в том числе и детдомовских – такой вот был каприз нашей благотворительности. Купили вместе с обслугой, с рестораном... Очень уж трогательно было смотреть, с каким восторгом ребятня плывет на огромном теплоходе, как робко оглядывается вокруг, когда входит в ресторан, садится за столы с белыми скатертями, с красивыми столовыми приборами…

Но, оказывается, за нашей деятельностью внимательно следили, и для тех, кто следил, покупка теплохода была последней каплей в их святом возмущении нашей «буржуазной» деятельностью.

7. Следствие вели знатоки

– Итак, – продолжил свой рассказ Сергей Васильевич, – 13 мая 1989 года мне звонят из городской прокуратуры и говорят: против вашего предприятия возбуждено уголовное дело, и вы привлекаетесь по этому делу в качестве свидетеля.

Заметьте, они с первого же шага нарушили Уголовно-процессуальный кодекс – согласно ему, уголовное дело может быть возбуждено только против личности, а не против предприятия. Это был такой изощренный пируэт советской юриспруденции: вести следствие против человека и в то же время привлекать его как свидетеля. Почему? Да потому что свидетелю адвокат не положен, поэтому защитить его некому. А я был юридически безграмотным, таких процессуальных тонкостей не понимал и попался на эту уловку.

Уже потом, через некоторое время, я установил, как стряпалось наше «дело»: краевой комитет госбезопасности обратился к прокурору города Нелли Николаевне Жуковой примерно со следующим текстом – по розыскным данным, в городе свила гнездо промышленная группа «теневиков». Возглавляет группу матерый преступник Погожев; вот установленный оперативной службой один из эпизодов его масштабной преступной деятельности: на днях группа купила пароход…

Нелли Николаевна, как только ей пришел сигнал о том, что у нее под носом свила гнездо преступная группа, мгновенно, по одной лишь наводке КГБ, возбудила уголовное дело, и дело обещало быть не менее резонансным, чем знаменитое в то время миллиардное «узбекское дело», раскрученное на весь СССР. В каждом регионе, как по мановению волшебника, было тогда заведено свое крупное дело. В те годы против крупных расхитителей еще действовала расстрельная статья, и под меня стали копать именно как под крупного расхитителя. Зато самим организаторам дело это, если раскрутить его по всем правилам жанра, сулило хорошие дивиденды в виде славы, наград, премий, очередных должностей и званий…

Красноярский КГБ предоставил для раскрутки дела двух следователей, городская прокуратура выделила следователя по особо важным делам, он возглавил оперативную группу; и начали они меня прессовать.

Первым делом пришли в мою полуторакомнатную квартиру делать обыск. Пришли и удивились: такие объемы работ, такие обороты средств в фирме – а я нищий!.. Описали домашнее имущество: мебельные деревяшки, библиотеку… До смешного доходило: написали, например, в акте: «Найден кусочек картона… на котором написаны непонятные значки». Искали что-то особенное – а найти ничего не могут: обычная малогабаритная квартира советского интеллигента.

Вторым делом они остановили наше производство, а все оборудование и сырье вывезли на «ответственное хранение» – якобы для того, чтобы в рамках уголовного дела оплачивать судебные иски.

В-третьих, вызвали меня на допрос…

И началось: вызов за вызовом, допрос за допросом, арест за арестом…

Прошло три с половиной месяца предварительного следствия, а обвинение не вытанцовывается: я у государства ни копейки не брал, незарегистрированной деятельностью не занимался, взяток не давал, аренду, зарплату и налоги платил честно. Следствие продлевают еще на два месяца, чтобы хоть чего-нибудь на меня накопать. И эти два месяца прошли, а предъявлять снова нечего! Продлили еще, уже в краевой прокуратуре. Опять ничего. Продлили еще раз, в российской прокуратуре. И снова ничего! Затем продлили в прокуратуре СССР…

Прошло полтора года; я перенес тридцать семь допросов, семь арестов, и все – в роли свидетеля! Им надо было найти хоть какую-то зацепку, накопать хоть что-нибудь, чтобы меня засадить. Казалось бы, зачем им это? Да затем, во-первых, что страшнее страшного им было признаться, что полтора года они занимались только тем, что издевались над невинным. Во-вторых, предприятие мое они разорили дотла, а ведь могли за это понести ответственность. В-третьих, все оборудование, весь транспорт, все сырье, что забрали на хранение, они успели за это время присвоить или распродать и пропить. Поэтому им надо было во что бы то ни стало состряпать против меня обвинение.

Думаете, я не искал адвокатов, чтобы помогли мне? Еще как искал! Но как только узнавали, что имею дело с КГБ – наотрез отказывались: боже упаси с ними связываться!.. И все-таки я нашел человека, который взялся меня консультировать – правда, неофициально. Но он давал мне очень ценные подсказки, как защищаться. Это был некий Рувим Мейерович.

«Дело в том, – учил он меня, – что КГБ умеет нападать, но не умеет защищаться. Они привыкли к тому, что перед ними все дрожат и поднимают лапки, а их надо бить их же законами!.. Запомни, – говорил он мне, – у тебя как у свидетеля есть свои права, поэтому надо, как таблицу умножения, вызубрить наизусть УК и УПК. Когда они пишут протоколы твоего допроса – в них полно нарушений; и по каждому нарушению ты должен сделать на имя прокурора отдельное письменное заявление. Не обо всех нарушениях скопом, а по каждому нарушению отдельно! И каждое твое заявление подшивается в дело под каждым протоколом допроса…»

Это была очень ценная подсказка.

Нарушений было много. Например, допрашивают меня втроем, пишут протокол допроса и лихо подписываются: следователь КГБ по Красноярскому краю капитан такой-то, следователь прокуратуры по особо важным делам такой-то и следователь такой-то, – и дают подписать мне. Я протокол не подписываю, а пишу к этому протоколу заявление на имя прокурора: «При данном допросе были грубо нарушены мои конституционные права свидетеля: допрос, согласно Уголовно-процессуальному кодексу, должен вести один человек, а не трое, иначе я как свидетель чувствую психологическое давление. Поэтому прошу считать протокол допроса недействительным».

Следующий допрос ведет уже один. Старательно записывает мой рассказ в протокол, затем подписывается и дает подписать мне. Я опять не подписываю, а пишу заявление прокурору: «Протокол составлен неправильно, так как написан в виде моего рассказа, а это грубейшее нарушение, так как в протоколе должен быть записан отдельно каждый вопрос и каждый ответ».

При следующем допросе следователь, уже злой как черт, записал все вопросы и ответы отдельно и дает мне подписать протокол не без злорадства: дескать, теперь-то ты у меня никуда не денешься, подпишешь! А я опять не подписываю и пишу заявление прокурору: «Грубо нарушены мои права свидетеля, так как меня пригласили на допрос устно, без повестки. Я думал, что пригласили на устную беседу, потому пришел пьяным и не помню, о чем говорил. Поэтому прошу считать данный протокол допроса недействительным».

Теперь прислали повестку, заставили расписаться в ней. Иду к следователю на допрос и думаю: все равно ведь ты проколешься, не на том, так на другом, потому что ты не знаешь УПК, а я его знаю назубок!.. И опять – составил он протокол допроса, дает мне подписать, а я пишу новое заявление прокурору: «Прошу считать данный протокол недействительным, потому что следователь задавал мне наводящие вопросы, а это процессуальным кодексом строго запрещено». Дело в том, что в том протоколе наводящие вопросы были записаны прямым текстом.

Затем я пишу на имя следователя такое заявление: «По моим сведениям, все мое оборудование, машины и материалы, которые вывезены вами на ответственное хранение, проданы кооператорам за наличный расчет еще до суда, поэтому вы являетесь ворами и нарушителями закона», – и следователь печатает мне на машинке примерно следующий официальный ответ: «Все, что вы пишете в своем заявлении, – вранье, никто ничего не крал и не продавал; все изъятое у вас имущество лежит в полной сохранности…» – и так далее, целая страница текста. Я-то знаю, что моего имущества у них уже нет, что он мне нагло врет – но дело в другом: я забираю этот ответ, подписанный им, домой и начинаю красным карандашом исправлять в нем грамматические ошибки. Лист становится сплошь красным. Я снимаю с него копию и несу в прокуратуру с моим заявлением: «Уважаемый товарищ прокурор, информирую вас, что следователь по особо важным делам, допрашивающий меня, имеет подложные документы о юридическом образовании. Скорей всего, никакого образования он не имеет: из приложенной мною копии его письма видно, сколько грамматических ошибок на одной странице он допустил. Это значит, что сочинение на приемных экзаменах в юридический вуз он не писал, стало быть, не обучался там и имеет фальшивый диплом, потому следователем по особо важным делам быть не может…»

Много еще проколов было у моего следователя, и к каждому протоколу – мой протест. В общем, одних только моих протестных заявлений на имя прокурора накопилось больше ста тридцати. А были еще и ответы на них, и сами бесчисленные протоколы допросов. Так что, когда следователи попытались передать все восемь томов дела в суд, судья ознакомился с ними и сказал: «Вы что, охренели? Здесь больше половины материалов в его, а не в вашу пользу!» – и отказался брать.

Между прочим, прокурор города Нелли Жукова, к моему великому удивлению, тоже оказалась честным человеком. Она пригласила меня в прокуратуру, остановила прямо в коридоре и в присутствии многих посетителей (как я понял, это было сделано специально – чтобы все слышали) громко, отчетливо сказала: «Уважаемый Сергей Васильевич! Должна довести до вашего сведения, чтобы вы были в курсе дела – я проверила вашу деятельность и убедилась, что вы честный человек, законов не нарушали, поэтому я приняла решение закрыть ваше уголовное дело. Однако краевая прокуратура забрала его у нас, теперь обвинять вас будут они. Но я к этому грязному делу уже не причастна, имейте это в виду! Понятно?» – причем произнесла последнее слово с нажимом, предупреждая меня об опасности.

Я тогда скромно кивнул головой – понятно, – но оценил мужество поступка, идущего вразрез с желанием ее начальства во что бы то ни стало со мной разделаться. Потом, уже через несколько лет, когда у меня появилась возможность, я сумел отблагодарить ее за это...

8. Продолжение «дела»

– И что? На этом ваши следственные мытарства закончились? – спросил я.

– О, если бы закончились! – эмоционально воскликнул Сергей Васильевич. – Они начались с новой силой! Дело в том, что, когда Жукова объявила о закрытии дела, я стал требовать возврата моего имущества: собрал в одну папку документы, заявление, пришел в суд к дежурному судье и объяснил суть дела. Судья послушал меня и спрашивает: «Кто ответчик?» – «КГБ». Тогда он мне прямым текстом: «Пшел вон отсюда!»

А краевая прокуратура, чтобы меня запугать, возбудила против меня новое дело. В рамках этого дела меня еще пару раз арестовывали.

На этот раз, видя свое бессилие ущучить по экономической линии, следователи решили ловить меня на нарушении законов. Первое обвинение, которое они выдвинули, – «использование государственной символики в целях личного обогащения». Когда я оформлял документы на открытие предприятия – пошел в милицию за разрешением на приобретение печати. Майор спрашивает меня: «Тебе какую, за три или за пять рублей?» – «А чем они отличаются?» – спрашиваю. «За пять – с гербом СССР, за три – без», – отвечает. «Давай, – говорю, – за пять. С гербом как-то солиднее». Печать изготовили, я пользовался ею несколько лет – и ничего, а тут они меня достали: столько протоколов было исписано! Хорошо, что документы с разрешением на печать я сохранил. Показываю. А разрешение давало их же ведомство; поняли, что сами на себя обвинение клепают. Кое-как отбоярился.

Они следующее обвинение стряпают: пронюхали, что у меня валютный счет в Голландии. Следователь показывает мне подписанный президентом закон о том, что граждане СССР не имеют права на валютные счета за границей, и давит на меня, чтобы я написал письмо в голландский банк и потребовал перечислить деньги сюда, во Внешэкономбанк, на мое же имя, все остальное, мол, они сделают сами. Нет, думаю, не дождетесь вы от меня такого подарка, потому что если деньги там есть, то я смогу их когда-нибудь увидеть, а уж если попадут сюда, то точно никогда не увижу, потому что 90 % валюты забирают в виде налогов. Вместо письма пишу заявление следователю: этот счет я не открывал и денег никаких не видел, поэтому смысла писать письмо по поводу их не вижу.

А сам все думаю: как же мне вернуть мое арестованное имущество, ведь меня, в нарушение всяческих законов, мурыжили уже почти два года; ограбили меня, разорили дотла, я нищий, безработный и не могу ничем заниматься, потому что связан по рукам и ногам, а у меня ведь семья, дети…

– А вы не пробовали искать защиту у журналистов? – спрашиваю я. – Ведь главным лозунгом государства в те годы была гласность.

– Да как же не искал… Конечно же, искал, и они меня защищали: писали о моем процессе в газетах, организовывали передачи со мной на радио, на телевидении. Однажды я даже выступал на телевидении вместе с кэгэбистами: я один, а их несколько. Вел передачу журналист Машкарян, он задавал им много вопросов: почему они завели на меня дело, почему отобрали и не возвращают мое имущество, почему второй год терзают, – но четко ни на один вопрос они так и не ответили, лишь туманно намекали на то, что не имеют права сказать все – некая, мол, есть в моем деле тайна… В моей судьбе принял также большое участие журналист Борис Крохалев. Слыхали про такого?

– Да, конечно.

– Он основал свою газету и начал изобличать в ней официальные власти и защищать обиженных ею. И обо мне тоже писал, как меня преследуют и устраивают на меня охоту.

– Какую именно охоту?

– Самую настоящую: на меня несколько раз устраивались покушения. Но я стал осторожен, всегда начеку. Они устраивали слежку за мной, когда я перемещался по городу. Я вынужден был снимать квартиру, в которой прятался от них. Они поставили подслушку в машину, когда я сдавал ее в ремонт.

– Извините, – возразил я, – но мне как-то не очень верится, что они так грубо работают. Мы-то привыкли слышать, что это своего рода интеллигенты сыска. Может, у вас просто развилась мания преследования, оттого что вы так долго были под следствием?

– Какая мания, когда вокруг меня один за другим гибли люди, которые мне помогали! Помните, я рассказывал про Рувима Мейеровича? Кстати, он предупреждал: поскольку за полтора года они ничего не смогли накопать, а все сроки следствия вышли – они могут меня просто убрать, уничтожить… Рувим Мейерович погиб по дороге в Енисейск – там у него были какие-то адвокатские дела; схема гибели стандартная: лобовое столкновение с тяжелой грузовой машиной.

– Но ведь столкновение могло быть случайным…

– Я уже рассказывал про своего напарника Сашу Грачева. Он по нашим делам был в Риге и собирался с несколькими людьми ехать в легковой машине в Таллин, но в последнюю минуту отказался, а остальные на дороге все до одного погибли. Причина – опять лобовое столкновение... Я упоминал журналиста Крохалева, который печатал в своей газете очерки в мою защиту. Тоже погиб при странных обстоятельствах. Понял, что его преследуют, и умотал в деревню, к родителям – отсидеться какое-то время. Так вот, сначала погибли его родители, которые якобы угорели насмерть при топке печи. И это было в июле, когда никто в деревне печей не топит. Но Крохалева в тот момент там не оказалось: он так испугался, что ушел в лес и стал прятаться в глухой сторожке. И там его нашли мертвым.

– Я помню эту историю с Крохалевым, – сказал я. – Ее тогда широко обсуждали журналисты. Пытались провести журналистское расследование, которое, по-моему, кончилось ничем.

– Совершенно верно: им просто не дали довести расследование до конца – тогда это было смертельно опасно, – ответил мне Сергей Васильевич. – Не слишком ли много случайных смертей вокруг меня?.. Почему-то считается, что в то время убивали друг друга только бандиты. Нет, власть вела тихую гражданскую войну со своим народом, бешено сопротивляясь переменам, а убитых списывала на бандитов…

– А вы пробовали искать защиты?

– Конечно! Я пытался использовать все возможности. До областного правительства, правда, добраться не мог, кто бы меня туда пустил, а вот с Вячеславом Новиковым, депутатским головой, встречался, жаловался, как меня изводят допросами, следят за каждым шагом. А он мне: «Да брось ты! Этого быть не может – у тебя просто шиза в голове!»

Я ему тогда: «Но ведь у тебя же есть возможность проверить!» – и называю номера машин, которые пасут меня и мою жену, фамилии и звания моих следаков.

Он, чтобы проверить, тут же звонит полковнику ГАИ: «Скажи мне, пожалуйста, кому принадлежат такие-то машины?» – и называет их номера. Через несколько минут полковник перезванивает ему и отвечает:

– Эти машины сейчас в КГБ на правах аренды.

Вячеслав тут же звонит по громкой связи генералу КГБ:

– Тут ко мне пришел предприниматель Погожев. Говорит, что вы за ним слежку устроили. Правда это? – и называет номера машин, фамилии и звания сотрудников.

– Да врет он все, этот Погожев! Гони его в шею, его дело давно закрыто! Такие машины в КГБ уже не работают, а тот майор и два капитана, которых ты назвал, уволены, – говорит тот по громкой связи, а я сижу и слушаю. И Вячеслав безнадежно разводит руками: дескать, ничего больше сделать не могу...

Единственный человек, который мне помог и попытался разобраться с моим делом до конца – это Юрий Николаевич Москвич. Я не был с ним знаком; зашел к нему от отчаяния – просто больше уже не к кому было; представился ему, стал рассказывать о своем положении, а поскольку нервы мои были уже на пределе, я употребил крепкое словцо. Он поднимается, надувается весь и с грозным видом вопрошает:

– Что вы тут себе позволяете? Вы разговариваете с представителем президента России!

А я ему:

– Вот так да-а… Если б ты сам был президентом – тогда бы я еще постеснялся.

Он тогда сел и говорит миролюбиво:

– Да ладно тебе, – и начинает внимательно меня слушать. Затем тоже звонит генералу – и тот слово в слово повторяет все, что говорил Новикову.

И я поверил тому, что говорит генерал – серьезный ведь человек! Слава богу, думаю, что все закончилось, дело закрыто, я свободен; выхожу от Москвича окрыленный. А на следующий день опять вижу: еще наглее меня преследуют те же самые два «жигуля».

Я боялся, что мне подложат радиомину, поэтому собрал своими руками очень чуткий микроамперметр, постоянно возил с собой и поглядывал на него. Однажды сел в машину, смотрю: стрелка моего амперметра зашевелилась. Сразу понял: в машину что-то подложили. Обшарил всю – ничего найти не могу! Затем нашел, наконец, на что он реагирует: аккуратно бритвочкой разрезана обивка на потолке салона над моей головой, за нее засунута крохотная радиопрослушка с крохотной же антенной, реагирующая на голос. Принес показать ее Москвичу. Он тогда написал два одинаковых письменных запроса по поводу меня, один в краевую прокуратуру, другой в КГБ, получив два совершенно разных ответа, сравнил их и говорит: «Шизофрения какая-то!..»

Он как раз уезжал в Москву и пообещал, что организует оттуда правительственные телеграммы о том, что у нас тут происходит: ловят ведьм, вместо того чтобы заниматься делом. И выполнил свое обещание: дело мое после этого в самом деле пошло на развал.

9. Новый период

– И что дальше? – спрашиваю я.

– А дальше надо было продолжать жить и зарабатывать деньги. Я же предприниматель в самом прямом смысле этого слова – не торгаш, а производственник. Ведь предприниматель – это человек, которому уже не изменить себя, в какую бы передрягу он ни попал. Пошли его на Луну – осмотрится вокруг и там откроет какое-нибудь дело. Потому что он трудоголик. Помню, однажды жена вытащила меня на море – позагорать, покупаться; так я там измучился от безделья и от мыслей, как там без меня мое предприятие. Пробыл неделю и сбежал. Это тому, у кого под задницей нефтяная труба, легко отдыхать. Легко отдыхать чиновнику, который присвоил предприятие, раздал площади в аренду и уехал на Канары… Короче, решил я создать новое предприятие. С нуля.

Со старой арендованной площади меня, разумеется, выперли. Стал искать новое помещение, где можно поставить хотя бы один печатный станок и организовать переплетное дело. Но мне нужно было такое помещение, чтобы на этот раз спрятаться как можно дальше от бдительных глаз.

Друзья подсказали: есть заброшенное бомбоубежище, только оно затоплено водой, света нет, вход обвалился. Вполне возможно, что там уже и трупы плавают… Взяли мы фонари, поехали, посмотрели, и я понял, что лучше этого помещения мне пока что не найти.

Откачали воду, осушили, вентиляцию запустили. Вот оно, это помещение – пожалуйста! Не подарок, доложу я вам: непрерывно надо его сушить, вентилировать, греть круглый год, нести громадные затраты на электроэнергию; а прекрати я это хоть ненадолго – сразу сырость появится, а где сырость – там плесень и споры, а надышись спорами – астма на всю жизнь обеспечена… Все оборудование, все материалы и готовую продукцию приходится таскать вручную. Есть проблемы с перекачкой фекалий, с телефоном: попробуйте отсюда по сотовому позвонить – не получится... И вот мы здесь уже без малого четверть века. Да, здесь очень тяжело работать – а куда деваться? Мне нужно кормить себя, семью и всех, кто здесь работает, потому что они надеются только на меня, больше им надеяться не на кого.

– А кто хозяин помещения? – спрашиваю.

– А черт его знает! Двадцать с лишним лет назад я заключил на это помещение договор с райисполкомом и с тех пор гоню деньги на указанный ими счет. Договор этот со мной никто не расторгает – стало быть, он продолжает действовать, так ведь? Честно говоря, я тут на птичьих правах, но даже для самой лютой проверки у меня на руках договор и оплаченная аренда за все двадцать с лишним лет. А кто конкретно получает мои деньги за аренду – не знаю, да и знать не хочу…

Я бы, наверное, мог арендовать помещение получше. Но зачем? Я-то ведь уже битый: если арендую приличное помещение, то стану рабом арендодателя – он может без конца взвинчивать цену, и я вынужден буду платить, потому что переезжать на новое место равносильно гибели предприятия. Он может просто выставить меня на улицу, а помещение разделить на клетушки и сдать продавцам: хлопот меньше, а выгода – в разы больше.

Я бы даже мог построить себе новое помещение по всем техническим нормам – но я этого никогда не сделаю, потому что сейчас же явится орава бездельников, жаждущих это помещение у меня отнять. Пока я здесь – этих охотников мало. Почему? Да потому что уже через неделю после того, как я уйду, оно будет затоплено водой и никому не нужно.

Я работаю на восстановленном оборудовании, собранном по винтикам, которое сам чиню ночами, чтобы оно утром крутилось. И если уж меня заставят отсюда убраться – я его просто брошу здесь, потому что перетаскивать его куда-то бессмысленно, а продать можно только на металлолом.

Я бы мог взять кредит, купить и поставить здесь импортное оборудование с электроникой, организовать двух-, даже трехсменную работу, получать в два-три раза больше прибыли – и, соответственно, платить государству в два-три раза больше налогов, но боже меня упаси это сделать! Как только на моем банковском счету заведутся деньги – сразу жди проверяющих, а у них на уме одна мысль: как эти деньги отнять. Самый ничтожный проверяльщик в любой момент может прийти и одним росчерком пера оштрафовать меня, затаскать по судам, остановить производство, закрыть предприятие, которое создавалось много лет усилиями всего коллектива. Для этого у проверяльщиков есть десятки способов и миллион поводов, и если он упрется рогом, тебя уже ничто не спасет – кроме взятки, разумеется. Поэтому я понимаю тех, кто откупается, хотя сам не даю из принципа: не хочу плодить тлю, и они это знают. И жаловаться на их беспредел некому: власть, полиция, закон, суд, арбитраж – всегда, в любом случае! – не на моей, а на их стороне. В защиту моих прав нет ни единого закона, ни единого человека во властном аппарате, которому я бы мог пожаловаться на беспредел! Я одинок и бессилен против своры этих жадных, безжалостных чиновных придурков на службе у государства, мнящих себя всесильными владыками надо мной. В своей беспросветной тупости они даже не понимают, что рубят сук, на котором сидят, что они, как та свинья из басни, уничтожают дуб, который их кормит. Вот так воспитали коммунисты народ – во всеобщей ненависти к чужой собственности. И не только ненависть воспитали, а еще и желание непременно отобрать ее и присвоить. Поэтому, чтобы выжить, я просто обязан работать вполсилы, ни в коем случае не иметь на счету денег, закупать лишь минимум сырья, отказываться от многих заказов, не делать дорогих покупок – потому что для меня это смертельно опасно.

Так ответьте мне: почему я, желающий честно работать и приносить пользу обществу, я, платящий налоги в казну, умеющий организовать производство и прокормить не только себя и свою семью без всякой помощи государства, а еще и дать возможность заработать двадцати, тридцати, ста человекам, – почему я в своей стране никак не защищен и почему таким трудоголикам лучше бездельничать и имитировать деятельность, чем много и хорошо работать?.. Вот почему я сижу в этом подвале, закупоренный, как джинн в бутылке.

 

10. Отношения с преступным миром

– Это ваши отношения с чиновниками. А с настоящим преступным миром приходится сталкиваться? – продолжаю я расспросы.

– О, этого сколько угодно! – охотно отвечает Сергей Васильевич.

– Может, поделитесь?

– Вспоминать обо всех – скучно и противно. О наиболее памятных – пожалуйста, – продолжает он свой рассказ. – Вы обращали когда-нибудь внимание на спортзал, мимо которого ходите ко мне?.. Там с утра до вечера тренируется этот самый преступный мир: качают мышцы, купаются в бассейне. И через некоторое время после того, как я привел это помещение в порядок и поставил оборудование, разнюхали они, что у них под боком есть глубокий подвал, в котором можно пулять из автоматов, сколько душа запросит: никто никогда не услышит и не узнает. И за город ездить не надо. Заявляются они ко мне и говорят: «Уматывай отсюда, мы тут себе тир устроим!» Я заартачился, договор показываю, но у них разговор короткий: «Если ты ничего не понял – так мы тебя тут уроем навсегда!» Делаю вид, что все понял, но говорю им: «Дайте хоть неделю – станки вывезти». – «Даем», – великодушно разрешают они. А я тем временем звоню тогдашнему начальнику краевого УВД: так и так, мол, бандиты хотят меня из подвала выкинуть, чтобы устроить здесь тир для стрельбы из автоматов... А он мне: «Меня это не волнует!» Я тогда разозлился – на кону мое производство, моя судьба! – говорю ему: «Но ведь если они научатся метко стрелять, кто у них, интересно, будет первой мишенью, я или вы?» – «Верно, – говорит. – А кто приходил-то?» Я рассказал. «Хорошо, – заверил он меня, – больше не придут». И в самом деле – больше не приходили.

Потом однажды ввалились трое рэкетиров, один из них – с настоящим револьвером, какие я только в кино видал. Поигрывает им в руке и говорит: «Будешь платить нам» – и назначает сумму. Возражать им, чувствую, не только бесполезно, но и опасно: эта мелкая шушера еще наглее, чем крупная, – пришить меня на месте им ничего не стоит. Я изображаю испуг и начинаю договариваться о сумме, о времени уплаты. Короче, моей первой задачей было успокоить их и усадить, а второй – вычислить, кто из них главарь. Усадил, вычислил; он помалкивал, но видно было, что заводной, нервный. А у меня на такие случаи заготовлена крепкая арматурина, завернутая в газетку и перевязанная красной ленточкой с бантиком – никто же не запретит мне держать в кабинете свернутую в трубочку газету, перевязанную ленточкой, верно?.. И вот беру я эту газетку да ка-а-ак врежу главарю по ключице! Почему по ключице? Да потому что если по голове – убить можно, а зачем мне убийство… А ключица снова зарастет, но это о-очень больно! Вожак упал на пол, визжит, а остальная шушера подрастерялась. Я не стал ждать, когда они очухаются, – отоварил второго, третьего, и когда все трое повалились на пол, тут уж я дал себе волю: начал бить по позвоночникам – ведь они, когда выздоровеют, снова придут, а моей задачей было, чтобы они могли ходить только под себя. А потом вызвал милицию. Те приезжают и удивляются: «Почему это они у вас тут лежат?» – а я им: «Не знаю. Пришли ко мне с рэкетом, угрожали, а когда поняли, что мне придется им платить – передрались между собой. Вот и револьвер их тут валяется». Милиционеры вытащили их из подвала, увезли, и я их больше не видел… Хватит историй или еще рассказывать?

– Пока хватит, – говорю я. – А признайтесь: страшновато с этим элементом сталкиваться?

– Нет, – твердо ответил он. – В жизни, начиная с розового детства, я столько сталкивался и столько дрался с такими, что нервы и кожа, наверное, стали как у слона.

– Но ведь они могут когда-нибудь и в самом деле убить…

– Могут, – ответил он. – Но, вообще говоря, предприниматель в нашей стране никогда и ничего не должен бояться, иначе ему просто надо менять работу – это по определению человек смелый и предприимчивый.

– Хорошо, – сказал я тогда. – А чиновники взятки с вас требуют?

– А как же!

– И вы, судя по всему, находите с ними общий язык, раз они все-таки дают вам возможность работать?

– Торжественно клянусь: взяток принципиально не даю, всегда об этом громко заявляю, и они это знают. Потому что давать взятки – это плодить червей, а на сытой пище они размножаются в сумасшедшей прогрессии… Но попадаются иногда слишком настойчивые, к ним приходится искать другой подход. Одного такого мне пришлось подставить: дал ему меченую взятку через ОБЭП – и тот сел на восемь лет за вымогательство. Пускай сидит. Но ведь я его за руку не тянул – сам напросился...

С одним слишком ретивым пожарником пришлось однажды провести воспитательную беседу. Прикопался ко мне с требованием выполнить все его требования, иначе он предприятие закроет. В этом помещении его требования физически невыполнимы, поэтому предприятие надо просто-напросто сразу закрывать. Но я-то сам знаю, что работать здесь опасно: полно бумаги; случись пожар – я первый же в нем сгорю, мне бежать дальше всех. Поэтому я сижу здесь почти безвылазно, у меня свои меры предосторожности. Но ему это до лампочки – ему надо сдоить с меня кругленькую сумму. Тогда я ему прямым текстом: «Ты прекрасно знаешь, что выполнить твои требования я не могу. Вашего штрафа я тоже заплатить не могу – у меня нет таких денег! Поэтому у меня есть два выхода. Выход первый – закрыть предприятие и пойти по миру. Второй выход – это заказать тебя, чтобы тебе башку прутком пробили. Потому что штраф будет стоить мне триста пятьдесят тысяч, а тебя заказать – всего сорок. Прикинь, что дешевле… А что я это сделаю, можешь не сомневаться, потому что мне терять нечего, а тебе есть что, поэтому делай выводы сам. Но в любом случае – чтобы я тебя здесь больше не видел. А если нет – тогда извини, браток, и царствия тебе небесного…» У нас идет гражданская война, и войну эту не я навязываю государству, а оно мне…

– Понятно, – говорю я Сергею Васильевичу. – Пойдемте дальше. Вы мне еще обещали рассказать, как отблагодарили прокурора Жукову…

11. Предвыборная эпопея

– Да, было дело, – ответил он мне. – Это уже когда я создал нынешнее предприятие… Мэром города был тогда некий Поздняков, и Жукова долго с ним боролась: разоблачала его махинации и в открытую называла жуликом. А он между тем начал готовиться к выборам в депутаты Госдумы.

И вот приходит она однажды, садится передо мной – а надо сказать, что была она женщина грубоватая, ко всем, не обращая внимания на должности и звания, обращалась только на «ты» – и говорит:

– Ты, Сергей Васильевич, конечно, можешь выставить меня отсюда, но я пришла к тебе за помощью.

– Как же я могу вас выставить, Нелли Николаевна, – улыбаюсь ей галантно, – если вы были моим первым в жизни прокурором. Чем могу помочь?

– Ты, наверное, знаешь, – говорит она, – что я схлестнулась с Поздняковым, и меня за это поперли из прокуратуры. Но не на ту напали: я сумела восстановиться. Теперь Поздняков готовится стать депутатом Госдумы, на каждом углу расклеил свои огромные, отпечатанные в Финляндии портреты. Так вот я, в пику ему, решила сама баллотироваться в депутаты Госдумы, но на выборную кампанию у меня денег нет, а победить надо. Знаю, что ты в этой кухне разбираешься – что ты мне посоветуешь?

– Конечно же, я вам с удовольствием помогу, – отвечаю ей, – но не потому, что безумно люблю, а только затем, чтобы вы уехали наконец к ядреной фене от нас в Москву…

Она рассмеялась, и после этого у нас начались доверительные отношения.

– Давайте – говорю ей, – сделаем так, чтобы все его шикарные портреты пошли вам же на пользу. Мы возьмем грязно-серую оберточную бумагу, отпечатаем на ней ваши листовки и расклеим их возле каждого шикарного поздняковского портрета, а текст на них будет примерно такой: «Все вы меня знаете – я прокурор города и честный человек. Я борюсь с этим человеком, только у меня нет денег на дорогую рекламу, так что простите меня за эти невзрачные листовки. Но если вы отдадите за меня ваши голоса, я обещаю и дальше бороться с такими людьми и защищать в Госдуме ваши истинные интересы».

– А как же мой портрет? – спрашивает она.

А я ей:

– Да зачем нужен ваш портрет – вы же не Мерилин Монро...

Короче, напечатали мы такие листовки (одна у меня до сих пор хранится); нашлись люди, которые не поленились наклеить каждую возле поздняковского портрета. И что вы думаете?! Наши горожане никогда политической активностью не отличались, а тут чуть не все пришли на избирательные участки, и прокурорша с блеском прошла в Госдуму. На одной невзрачной листовке! А Поздняков, соответственно, с таким же блеском провалился…

Но самой интересной для меня была избирательная кампания, когда Александр Иванович Лебедь в губернаторы собрался.

Тогдашняя краевая администрация его предвыборные материалы ни в одной нашей газете публиковать не разрешала. А я в те годы, кроме всего прочего, выпускал еще и свою, частную газету «Предприниматель». И вот приходят ко мне представители петербургского лебедевского штаба (а штаба было два – московский и петербургский) и спрашивают: «Можешь в своей газете писать о Лебеде?» Моя казачья кровь, между прочим, требует уважать звание генерала; я ставлю на Лебедя, потому отвечаю: «Элементарно!» Они дают материал, и я его публикую. Это был первый в крае крупный выхлоп за Лебедя. Газета вышла гигантским тиражом. Это уже потом все остальные спохватились, когда до них дошло, что сила – за ним.

Вдруг является ко мне собственной персоной сам Лебедь и спрашивает:

– Поможешь?

– Все, что могу, – отвечаю, – сделаю.

– Нужны, – говорит, – листовки во все районы. Но сам я хорошо писать не умею. Возьмешь на себя написание текстов и печать? А мы пришлем машины для развозки. Только, – говорит, – пиши так: отдельно горожанам, отдельно сельчанам, отдельно женщинам, – чем разнообразней, тем лучше. Язык – самый простой.

Я тут же набросал и показал ему текст. Он прочитал – и прослезился.

– Вот так, – говорит, – и пиши.

И начали мы печатать. Работали круглосуточно. Приходит автофургон, с ним двенадцать грузчиков. Быстренько загрузили фургон – и в Богучаны. Следующий – в Бирилюссы... В общем, сперва в самые дальние районы.

– Печать дорого обошлась? – спрашиваю.

– Дорого, – отвечает Сергей Васильевич. – А оплата происходила так: приходят два молодых человека, приносят кейс, открывают, а там сплошь банковские долларовые упаковки. Как в кино. Говорят: «Бери вперед!»

Меня этими упаковками не удивишь – взял; ведь надо было бумагу закупать с предварительной оплатой, платить рабочим сверхурочные, причем все – сразу. Мои рабочие, между прочим, даже домой не ходили: отработают двенадцать часов, поспят в отдельной комнате – и дальше. Станки не останавливали: печатали, резали, паковали. И я вместе со всеми безвылазно тут жил…

Первый тур кончился. А мы уже и на второй тур листовки отпечатали, упаковали, складировали готовую продукцию вдоль коридора. Я отпустил рабочих отдыхать и сам поехал домой – отоспаться… Вдруг в четыре часа утра звонит сторож: «В типографию ОМОН ломится!» Я ему: «Без меня не пускать!» – выскочил из постели, сел в машину и помчался. Подъезжаю к типографии, смотрю: человек десять с автоматами, замерзшие, злые, как осы, бьют прикладами в ворота, возмущаются – как это их смеют куда-то не пускать…

– В чем дело? – спрашиваю.

Оказывается, с ними белобрысая баба-полковник.

– Открывайте! – командует она мне злым командирским голосом. – У нас задание – проверить, печатаете ли вы листовки Лебедю.

В уме у меня, конечно, масса вопросов: почему это действующий губернатор подключает ОМОН для борьбы с конкурентом? И почему конкуренту нельзя печатать листовки, а губернатору можно?.. Но я их не задаю, потому что вроде как не мое это дело; спокойно, чтобы их не злить, отвечаю:

– Вы же видите – типография не работает, там один сторож.

– Так вы их, наверное, попрятали – мы должны проверить!

Ладно, открываю ключом дверь; они вламываются и по наклонному коридору, мимо штабелей упаковок, бегут вниз, к печатным станкам.

Мы с полковницей идем сзади. Беспокоюсь, найдут или не найдут, а сам тем временем пудрю бабе мозги:

– Давайте, пока они ищут, хотя бы кофе попьем?

– Давай! – говорит она.

Завел ее в кабинет, заварил кофе, пьем, и я осторожненько говорю:

– Вот вас губернатор напрягает, да еще ночью. Но это же нечестно, борьба должна быть на равных. Вы – офицер, Лебедь – боевой генерал. Возьмет и выиграет – как же вы будете после этого работать с ним, смотреть ему в глаза?

– Да, конечно, – соглашается она. – Но вы не печатаете листовок?

– Но вы же видели, – отвечаю, – станки стоят, ни одного рабочего нет!

Попили кофе, она выходит из кабинета и командует своим: «А ну, пошли вон отсюда!..»

Не знаю, насколько мои листовки помогли Лебедю пройти в губернаторы, – знаю только, что в крае не было ни одного столба или подъезда, которые бы не были ими облеплены.

Но я ж не знал, что вместе с ним явится сюда команда рвачей и бандюганов! Потому что уже вскоре после того, как он стал губернатором, ко мне заявляется один из его заместителей – обкладывать меня данью. Назначает мне сумму, которую я не знаю, где брать. Но, как только он за порог, я звоню Лебедю и жалуюсь на него. Вскоре опять заместитель является:

– Извини, залетели к тебе по ошибке. Александр Иванович сказал, что ты наш. Приглашаю тебя в гости.

– А что, интересно, я у вас забыл? – отвечаю.

– Поехали, поехали! – тащит меня чуть не силком. – Угощу, посидим, потолкуем, чтобы ты зла на нас не держал.

Привязался так, что пришлось ехать. Приезжаем к нему, у него большие апартаменты в гостинице; заводит меня в свой кабинет – смотрю, а в кабинете не только книги, даже ни одной бумажки нет! Зато все стены увешаны кинжалами, мечами, саблями – одним словом, трахнутый на голову этим самым колюще-режущим оружием, потенциальный пациент медучреждения определенного профиля. И больше сказать о нем нечего.

Ну а шумные истории о том, как этот заместитель, пьяный, стрелял в одном из райцентров по российскому флагу, и о том, как почти все остальные замы оказались замешаны в криминальных разборках и потихоньку по одному слиняли из поля зрения красноярцев, вы, конечно, помните сами.

12. Товарищи

– Помнится, вы упоминали Сашу Грачева, товарища, с которым начинали. Где он теперь? – спрашиваю я у Сергея Васильевича.

– Когда в 1989 году против нас возбудили уголовное дело, – начал он свой новый рассказ, – я не боялся: я же ничего не крал, никого не обманывал, налоги платил честно, поэтому решил, что это всего лишь недоразумение, легко докажу свою невиновность. А Сашу встреча с КГБ напрягла – он начал меня уговаривать: «Одно из двух – нас тут или посадят, или убьют. Давай бросим все и рванем за рубеж?» Но ему было легко бросать наработанное, а я не собирался складывать лапки – я хотел самоутверждаться здесь, у себя на родине, в России – чего ради я должен бояться их и бегать от них?

А Саша уехал. Рванул в чем был – в джинсах и в рубашке. Из страха перед КГБ забрался так далеко, как только мог – аж в Испанию. Приехал, а у него – ни денег, ни знания языка, ни профессии, с которой можно продержаться первое время. Он поступил работать туда, где ничего этого не надо – разнорабочим на фабрику керамической плитки, глину месить. Месит неделю, месяц, второй. На те гроши, что получает, еле сводит концы с концами, а сам осматривается вокруг. Хозяин фабрики иногда получает выгодные срочные заказы и просит своих работяг поработать во вторую смену. Но им плевать на хозяина и на его заказы, ровно в пять ноль-ноль ставят лопаты, переодеваются и идут пить вино – их хорошо защищают профсоюз и законы о труде: попробуй он тормознуть их на пятнадцать минут – они его по судам затаскают! А Саше некуда идти, да он еще и человек советской закалки: раз надо – готов и во вторую смену вкалывать, и в выходной поработать.

Хозяин внимательно присматривается к этому русскому. Предлагает ему собрать бригаду из таких же русских, как он, а ему самому – стать бригадиром. Саша собрал бригаду из тех, кто может и двенадцать, и четырнадцать часов выдержать. Дело пошло, все с барышом: хозяин, он сам, бригада. Причем – опять хорошая советская закалка! – лишнюю копеечку он не тратит на вино и девок, а покупает у хозяина акции: одну, вторую, третью. При этом включает соображаловку – что ни говори, а кандидат наук! – что-то на производстве изобретает, что-то рационализирует, советует хозяину – и тот ставит его начальником цеха: пожалуйста, изобретай, рационализируй!

Между прочим, хозяин предприятия – пожилой человек. Подуставши от своего бизнеса, он предлагает Саше выкупить у него предприятие в рассрочку, с постепенной выплатой стоимости. И теперь Саша – полновластный хозяин предприятия, и дела у него идут в гору: свою керамическую плитку он поставляет чуть ли не во все страны света. В том числе и в Россию.

Мы с ним перезваниваемся иногда, и каждый раз он меня упрекает: «Ну чего ты там, в этой России, забыл, когда здесь можно прекрасно жить!» Последнее время звонить перестал – понял, видно, что я неисправимый идиот.

Представьте себе: у меня семеро друзей юности перебрались за рубеж – и все теперь миллионеры! Дело в том, что из страны, где ничего нельзя, где за каждый лишний шаг тебя наказывают, они приезжают туда, где все можно, так что от такой возможности будто с цепи срываются – начинают так много работать, что быстро становятся на ноги. Например, другой мой товарищ, Серёжа Мальцев, уехал в Чехию. А что такое Чехия? Та же бывшая соцстрана с государственной собственностью. Однако они провели приватизацию предприятий не тупо, а с умом: предложили отдать предприятия в самостоятельное управление лицам или группам лиц, имеющим опыт управления, но со следующим условием – если в течение пяти лет ты не даешь предприятию загнуться, платишь налоги, регулярно платишь людям зарплату, то за это через пять лет имеешь право на приватизацию его, но с постепенным выкупом у государства. В результате, во-первых, у руководителя – стимул стараться, чтобы получить предприятие в собственность; во-вторых, ни жадным чиновникам, ни тупорылым бандитам и рейдерам такое предприятие не нужно – там ведь вкалывать надо и выплачивать зарплату, налоги и стоимость предприятия, а иначе его у них отберут и передадут тем, кто умеет это делать. В результате Чехия теперь на одном из первых мест в Европе по уровню жизни, население поголовно работает, а президент ходит по улице пешком, без охраны, и каждый может подойти к нему и задать вопрос.

На свете полно стран – та же Чехия, Германия, Китай, Канада, Австрия, Австралия, Новая Зеландия, – где при составлении иммиграционного документа есть условие: если ты российский предприниматель и хотя бы пять лет управлял малым предприятием с численностью работающих в тридцать человек, тебе при въезде обеспечена зеленая карта – пожалуйста, приезжай и работай! Тебе даже их языка знать не надо – примут и так, потому что знают ценность человека, умеющего организовать производство, знают, что это порода людей редкостная, прекрасно понимают, что если человек приехал из России, где предпринимателю ничего нельзя, в страну, где все можно, – он не будет сидеть в кафе или лежать на пляже, а начнет тут же в бешеном темпе работать, потому что предприниматель – человек азартный, деятельный, у него моторчик в заднице, он непременно должен куда-то мчаться и что-то делать, иначе просто заболеет! И его там не унижают чиновники, бандиты, бесконечные проверяльщики, не обирают, не грозят штрафами и судами, не придумывают все новые и новые поборы.

Нас, мелких производителей, откровенно выдавливают из страны, хоть мы и пытаемся сопротивляться. Но отток из страны идет, и отток большой. Знаю, что только из Красноярского края за последние десять лет убыло около десяти процентов работающего населения. При этом уезжают самые толковые, энергичные, желающие много работать и зарабатывать. Если такие темпы останутся дальше, то лет через двадцать работать в крае будет некому. Останется заселять его мигрантами… Я пока что держусь. Но на сколько еще меня хватит, не знаю. Во всяком случае, искушение велико…

И уезжают-то ведь они не в одних штанах, как в свое время Саша Грачев – прихватывают с собой все, что успели накопить. А власти удрученно всплескивают руками: «Ах-ах, идет утечка капиталов! Давайте привлекать капитал из-за границы!» Старая песня, над которой еще Ильф с Петровым иронизировали: «Заграница нам поможет!» Да не поможет нам никакая заграница – хватит жить иллюзиями! Вопрос надо решать проще и капитальнее: остановить бегство из России толковых, энергичных, умеющих работать и организовывать производство россиян, а для того, чтобы остановить бегство, надо хотя бы не мешать работать и зарабатывать здесь. В конце концов, если из страны утекает капитал – его можно снова заработать, а вот утечку мозгов и человеческой энергии из страны восполнить уже ничем нельзя.

Правда, в последнее время я замечаю, как с нашими чиновниками происходит разительная перемена: они становятся хотя бы вежливее, внимательнее в обращении, куда-то исчезает их наглость по отношению к мелким производителям. Я думаю, это оттого, что до них наконец доходит, что, если разгонят всех до одного, тогда за ненадобностью разгонят и их самих.

13. Газета

– Вы упоминали о газете «Предприниматель». Кто и когда ее выпускал? – спросил я его.

– Я же ее и выпускал. Она начала выходить в 1996 году, – ответил он.

– Газета коммерческая?

– Нет, дохода с нее я не имел – слава богу, хоть окупала сама себя.

– А зачем тогда она была вам нужна?

– Многим тогда хотелось открыть свой бизнес, научиться самим зарабатывать деньги – но как, с чего начать, дело-то было новое... Спрашивали советов – а у меня к тому времени был уже о-го-го какой опыт, и положительный, и отрицательный; хотелось, чтобы нас было как можно больше, чтобы мы стали определенной силой в крае, в России – вот и решил с помощью газеты уберечь людей от ошибок на этом пути, чтобы не собирали на свои головы те же шишки, что и я.

Писал в газету я сам, писали предприниматели, писали журналисты. Гороскопов и прочей дребедени там не было, зато были правила предпринимательства, практические советы по бухгалтерскому учету, по налогообложению, советы, как вести себя с клиентами, с властями, с чиновниками, как защищаться от наездов бандитов.

Сначала тираж газеты составлял пятьсот экземпляров, и я сам развозил ее по супермаркетам, оставлял по договоренности на специальных стойках возле касс. Когда люди расплачивались в кассах, то одновременно покупали и газету. И газета читателям так понравилась своим доверительным стилем, множеством полезных советов, что они сами стали искать ее по киоскам, подписываться на нее. Благодаря газете у меня завелось много друзей и соратников по бизнесу, так что тираж ее постепенно вырос до полутора тысяч штук, а иногда доходил до пяти тысяч. Благодаря ей много людей смелей пошли в бизнес и встали на ноги. Впрочем, большинство их потом уехало за границу – теперь они, к сожалению, укрепляют экономику других стран.

Газета же помогла мне найти единомышленников и объединиться в партию предпринимателей. Да и для моей фирмы она стала хорошей рекламой. Мы выпускали ее восемь лет, а потом интерес к ней стал падать. Да и времена менялись; встал вопрос о целесообразности выхода газеты. Но нам, единомышленникам, был необходим какой-то печатный орган, потому мы скооперировались, вместо газеты перешли на выпуск журнала «Вестник торгово-промышленной палаты» и выпускали его еще несколько лет. Но и он сейчас не выходит. Тоже исчерпал себя. Дело в том, что в городе расплодилось великое множество оптовых и розничных торговцев, а это занятие из-за своей примитивности не нуждается в нашей информации, в то время как количество товаропроизводителей, которым наша информация нужна, сократилось почти до нуля: разбежались, разъехались, бросили из-за бесперспективности – отбили у них чиновники всякое желание работать. Так что через журнал обращаться стало не к кому, и он тихо скончался.

14. СТП

– А что это такое – партия предпринимателей, торгово-промышленная палата? – поинтересовался я.

– Собственно говоря, когда мы самоорганизовывались, то пробовали называть себя по-разному. Окончательную форму наша организация приняла под названием «Союз товаропроизводителей, предпринимателей края» (СТП). В нее входят владельцы и директора малых и средних предприятий. Всего у нас числится около трехсот человек, но основной костяк – человек пятьдесят. Все это, заметьте, люди, прошедшие жесточайшую школу выживания в России.

Короче, сбиваемся в стаю, чтобы выжить, потому что если выживать поодиночке, то они нас окончательно сживут со света. Я там вице-президент, а президент союза – Валерий Иванович Сергиенко, бывший когда-то председателем крайисполкома. Опытнейший человек, он хорошо знает цену производителям, понимает, что основа всякого современного общества и опора всякой власти – производство, разрушать его нельзя, потому что там, где люди заняты созиданием, всегда меньше всяких социальных потрясений, преступлений, психических отклонений, а общество – здоровей и сплоченней.

Есть у нас устав, есть права членов. Чем занимаемся?.. Работы – непочатый край! В первую очередь, конечно же, сообща боремся за свои права, помогаем местному малому бизнесу выживать, защищаемся от враждебной нам политики властей, от бесконечного повышения цен на электроэнергию, транспорт, от бесконечных поборов и проверок. Делимся опытом, обсуждаем краевое и федеральное законодательство, пишем коллективные письма, в том числе с разными идеями и предложениями, разным ветвям власти, вплоть до президента России.

Иногда к нам приходят чиновники, губернатор, мэр города; мы им задаем неудобные вопросы, они в ответ невнятно мычат – потому что отвечать на наши вопросы по существу им нечего.

Примеры? Сколько угодно! Приходит, например, к нам в СТП крупный чиновник из краевого министерства экономического развития и начинает докладывать, как здорово они там у себя напланировали, а главные пункты в их перспективном плане развития края – окончание строительства Богучанской ГЭС и Богучанского алюминиевого завода… Интересное кино! Это что же, за бюджетные деньги будут построены ГЭС и алюминиевый завод, а потом явится очередной олигарх, приватизирует все это – точно так же, как все ценнейшие предприятия в крае, и прибыли потекут в очередную оффшорную зону, а нам останутся затопленная земля, вонь и отходы? Где гарантии, что этого не произойдет? А мы должны хлопать в ладоши и восхищаться их планом?.. А где в этих планах мы, жители края? Где анализ таких проблем, как убыль активного населения, низкий рост зарплаты в крае и, наоборот, бешеный рост стоимости нефтепродуктов, электроэнергии, повышение арендной платы, разорение и сокращение числа товаропроизводителей? И при этом – бурный рост числа чиновников, которые, по сути дела, нахлебники у общества, и непомерный рост числа так называемых коммерсантов, просто торгашей, которые занимаются перепродажей импортных товаров, работая на экономику других стран. Остается впечатление, что планы эти составляют люди, которые хорошо разбираются в зарубежных курортах и дорогих вещах, но страшно далеки от истинных проблем края.

Благодаря нашему Союзу товаропроизводителей я знаком со множеством кристально честных, болеющих за судьбу России деловых людей, умеющих много и хорошо работать и не красть, не обманывать, а честно зарабатывать! Но власть боится их и не хочет подпускать к себе. Почему? Да потому, я думаю, что профи – это человек ершистый, несговорчивый, это всегда личность, личность сильная и принципиальная, умеющая горячо болеть за дело; такой человек имеет смелость возражать, невзирая на должность, если чувствует свою правоту, но он никогда не подставит, не предаст! Таких людей ценить надо, с каждым годом их все меньше и меньше: они или уезжают из страны, или стареют и отходят от дел, но они пока есть, так что точка невозврата еще не пройдена. Но власти предпочитают им чиновную моль, поддакивающую, послушную, готовую в любой момент украсть, предать, подсидеть, и эта моль оплела снизу доверху всю сложившуюся ныне иерархию власти…

15. Долгожительство

И так каждый раз: когда мы с Сергеем Васильевичем сходимся вместе – у нас начинается серьезный деловой разговор. Но я обратил внимание, что о каких бы острых и серьезных экономических, финансовых, политических вопросах он ни говорил страстно и заинтересованно, сколько бы ни жаловался на собственные предпринимательские проблемы, непременно переходит всегда к главным и горячо любимым темам: гигиене, онкологии, долголетию – медицине, одним словом. При этом лицо его делается спокойней, глаза – мягче; чувствуется, что он отдыхает. Тут уже ни о чем спрашивать не надо – он начинает говорить вдохновенными монологами, показывает мне изданные за свой счет книги и брошюры, в которых проповедует новейшие идеи и открытия в онкологии – и свои собственные идеи тоже.

Впрочем, собственные идеи он не выпячивает, скромно заявляя, что сам ничего не открыл – все открытия уже давно сделаны зарубежными, русскими или советскими учеными; что сам он только обобщил давно открытое и сделал из него далекоидущие выводы; что все дело теперь только в широчайшей пропаганде принципов и правил здорового образа жизни, ведущего к долголетней, активной и плодотворной жизни каждого, кто этого захочет. Многое для этой пропаганды в стране уже готово: есть разработанные до мельчайших деталей принципы, правила и рекомендации, есть армия врачей-гигиенистов, есть разработанная в свое время в Советском Союзе система широкомасштабной профилактической работы по борьбе с инфекциями, которую можно было бы взять за эталон борьбы за здоровое долголетие.

В последние годы на раннюю диагностику заболеваний тратятся огромнейшие средства: строятся крупные больничные корпуса, закупается дорогостоящее оборудование, набираются многочисленные штаты специалистов для обслуживания этого оборудования и для лечения обнаруженных болезней.

Это, конечно, прекрасно. Но ведь гораздо проще – и намного дешевле! – предупредить, чем диагностировать, а затем лечить заболевания, хотя бы и на ранних стадиях. А дешевле – потому что для предупреждения рака, сердечно-сосудистых и прочих серьезных заболеваний не нужны больничные корпуса, не нужны дорогостоящее оборудование и штаты высококлассных специалистов, обслуживающих его, нужны всего лишь изданные большими тиражами книги, брошюры, плакаты с популярным изложением идей и правил здорового долгожительства, профилактические центры, а в них – врачи-гигиенисты, умеющие доходчиво просвещать население, пропагандировать среди него эти идеи и правила, работать в этом направлении с каждым конкретным пациентом.

Начать заниматься этим, считает Сергей Васильевич, надо немедленно, потому что в России с каждым годом и с каждым днем множится и без того огромное число всевозможных экзотических, обзаведшихся дипломами неведомых академий «знатоков» русского, тибетского и прочих искусств врачевания, экстрасенсов, парапсихологов, колдунов, знахарей и целителей, обычных шарлатанов, не имеющих элементарного медицинского образования, делающих прибыльный бизнес на людских проблемах со здоровьем. Обманутые ими люди все равно оказываются на больничной койке, но слишком поздно, когда реально помочь больным уже нет возможности.

Но для того чтобы создавать профилактические центры, читать просветительские лекции и печатать пропагандистскую продукцию, необходима воля административных руководителей и чиновников от медицины, нужны средства, пусть и небольшие – по сравнению с миллиардными финансовыми вливаниями на покупку дорогостоящего импортного оборудования и на строительство огромных лечебных учреждений (хотя одно другому и не мешает).

Мой герой, Сергей Васильевич Погожев, иногда в компании с красноярскими светилами медицины, а иногда и на собственный страх и риск упорно пишет и отправляет письма с перечисленными выше предложениями об оздоровлении населения в самые разные инстанции: местным чиновникам от медицины, мэру города, губернатору края, в федеральное министерство, президенту России. Иногда получает ответы. Ответы в целом одобрительные, однако не содержащие никакой реальной поддержки и никаких конкретных мер по продвижению профилактики оздоровления российского населения или хотя бы населения края. Или даже населения города Красноярска, кстати говоря, крайне неблагополучного по онкологии. Видно, работа с миллиардными финансовыми вливаниями на лечение больного населения кому-то намного выгоднее, чем относительно дешевые средства на профилактику тех же самых заболеваний.

Когда я спрашиваю, зачем Сергею Васильевичу это нужно – столько сил и времени тратить на такое донкихотское занятие, как неустанная пропаганда здорового образа жизни, он не без юмора и лукавства отвечает:

– Помните, я приглашал вас в Общество добропорядочных граждан? Так вот, я очень хочу, чтобы добропорядочных граждан было как можно больше. Потому что только добропорядочные люди слушают добрые советы и заботятся о своем здоровье и здоровье своих ближних – я для них работаю! А недобропорядочные, в том числе начальники и чиновники, которые никак не хотят прислушиваться к добрым советам, они пусть вымирают! Они почему-то считают, что их самих смерть никогда не коснется только потому, что они кажутся самим себе бессмертными владыками российской жизни… Представляете, как хорошо станет жить, когда на земле останутся одни только добропорядочные люди?..

Но случился удивительный парадокс: Сергей Васильевич старался заразить идеями здорового долголетия сограждан и соотечественников-чиновников, а откликнулись на его идеи из-за рубежа – из Китая, Германии. А совсем недавно он получил официальное приглашение из Вьетнама. Конечно же, он незамедлительно туда поехал, договорился с властями Вьетнама о создании большого проекта на основе пропагандируемых им идей и уже начинает над ним работать.

И выходит, что другие страны, в том числе и наши ближайшие соседи, интересуются любыми возможностями оздоровления своих граждан, а для властей и чиновников России, существующих среди собственных химер и абстракций, подобные вопросы, как всегда, не стоят их драгоценного внимания.