Голос Азии

Когда в нютаге бабочек,
Похожем на бабушкин портрет,
Черно-пегая собачка
Трусцой бежит вослед
За всадником, так звонко тявкая,
И весна, как сорока, с шумом-гамом летит,
Здесь так тихо, будто бабочки пегие,
Словно гуси-лебеди,
Нютаг покинули, собравшись вдруг в Америку.
Когда нютаг пегих бабочек
Раннею весною
Становится нютагом пегеньких коров,
Дожившая трава погибает.
В прозрачном пространстве, как очки,
Облака плывут, и,
Как у знакомых бабочек крылышки,
Ветер шелестит.
Когда прозрачно-черный муравей
У лежавшей в сочной зелени книги
Титлы по буквам прочтет:
«Первейший Поэт Блез Сандрар»,
Почувствует он, как головка закружится
И разум помутнеет,
И прислонится он к травке,
А потом уйдет домой,
Когда любимая придет и за руку возьмет.
В унеэдэй нютаге домики дачные как шары краснеют.
В унеэдэй нютаге золотые клозеты ярко блестят.
И зеленый самолет, подперев подбородок,
Лежит задумчиво на аэродроме вдали,
Как скамья деревянная…

Душа моя, когда замычит корова.
Грустная встрепенется,
И придет она,
Полы платья подправляя…
И сидит, и читает книгу со стихами,
И плоть моя
Так странно стынет, и сон идет…

Такой грустный стих

Здесь что-то не так.
В больнице не так.
Здесь все не так.
Дочка ждет, когда мама умрет.
И когда папа умрет,
                  ждет сынок.
Когда доченька умрет, дедушка ждет.
Дедушка ждет, когда внук умрет.
Золовка свекра смерти ждет.
Внука преставленья бабушка ждет.
Сестричкиной смерти брат ждет.
А брат — когда дедушка умрет.
Ученик учителя смерти ждет.
Когда у мужа душа вознесется в небо,
                                             ждет жена.
Любовника смерти
                  любимая ждет.
Смерти комбата
                  солдат ждет.
Ламы смерти послушник ждет.
Смерти «мента»
                  ждет врач.
Актера смерти
                  зритель ждет.
Поэта смерти
                  читатель ждет.
Луны восхода
                  облако ждет.
Нового утра звезда ждет.
А вечера солнце ждет.

Здесь что-то не так.
В больнице не так.
Здесь не так.
Не так.
И все вокруг что-то слишком не так.
Не так.
Не так.


* * *

Если мощью земной всё внутри переполнится,
Дотронусь почвы земного шара.
Если ум и разум мои помутнеют,
Среди гор скалистых запою, блуждая,
Если желанья мои все-все исполнятся,
На шею веревку накину.
Если ж праздная жизнь мне осточертеет,
Домашний арест сотворю и запрусь,
Если смысл какой-то дни обретут,
Вина налакаюсь, забудусь на время,
Если жить-поживать надоест мне,
К доктору доброму или к ламе пойду,
Если, счастливый, устану от пиршеств,
Стану пищею гусениц-сороконожек,
Если ж грусть и беда навалятся валом,
Плот свяжу и на реке разгуляюсь.
Если душу опять что-нибудь защемит,
Стих напишу, подружусь с луною,
А удаль и величие молодости славной
Всем тем подарю,
                  с кем хоть раз повстречался.


Город Yндэрхаан

Город Yндэрхаан.
Мой Шарльвиль.
При свете луны, ты словно поэт в пеленке,
Как тень жалкой сучки, маленький,
В летнюю ночь знойный и любострастный город мой.
Свобода здесь, как бабочка, разгуливая,
В руки мужей и в подолы девушек превращаясь,
Вблиз девки моей,

В миг оргазма всасывающей губы мои,
У качающей кромки света фонарного столба,
Сидит она, как ворона.

Когда звезды вечерние мерцают,
                                    как вино в бокалах,
Как тень жалкой сучки, маленький,
В летнюю ночь знойный и любострастный город мой.
Мой Yндэрхаан.
Мой Шарльвиль.
Когда слышится мяуканье кошек и крики алкашей,
Так не хватает кулака Артюра,
                                    револьвера Верлена,
Да в кабаках еще вина бельгийского,
В моем Yндэрхаане,
                  в моем Шарльвиле.
В твои жилы впрыснута поллитровка «Yндэрхаан»,
Стеклянная бутыль которого
                                    благословляло чело учителя моего.
Как священная рука Поэта
Маленький мой Yндэрхаан.
Мой Шарльвиль.


Опять сон-2

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

Чтоб умереть, мне нужно семь причин.
Если не хватает энергии, чтобы необыкновенный стих написать,
Если холод красоты уровней низких, как магнит притянет,
Если не захочется на оранжевый восход смотреть,
Если не полюбится вкус и цвет губ да грудей,
Если опять будет сниться след кораблей инопланетных,
Если вдруг взбредет побывать в раю, сочинённом кем-то,
Если нужно прочь бежать
         от этой адской жизни, что никто никогда не сочинял…

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

Мне нужно семь причин, чтобы жить.
Если вспыхнет энергии свет, чтобы диковинный стих написать,
Если холод красоты уровней низких, как магнит притянет,
Если не захочется на оранжевый восход смотреть,
Если не полюбится вкус и цвет губ да грудей,
Если опять будет сниться след кораблей инопланетных,
Если вдруг взбредет побывать в раю, сочинённом кем-то,
Если нужно прочь бежать
         от этой адской жизни, что никто никогда не сочинял…

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь сотен лет
Вы можете меня увидеть всегда и везде.
Я есть…
Меня нет…

ЧЕРНАЯ ТУЧА

В небо без облака,
В небо зеркальное
Черная туча вползла.

Черная туча
За пазуху спрятала
Солнца смеющийся диск,

Словно шаман под косматую шубу
Скрыл свое зеркало вмиг
И закружился за клубами дымными,
И, словно бубен, грома
Вниз покатились…

О, черная туча!
В блеске, в блистанье, в огне,
В белых и красных угольях.

О, туча!
Ведрами, ведрами вновь
Льёт, утоляя лесов и покосов
Жажду…

                                                      Перевод В. Берязева

Приехал в степь

Я приехал, внезапно вспомнив
историю древнюю, как Алтай,
Я приехал, раздумывая о времени долгом
Как Хэрэлэн.
Я вернулся, словно вершина
Золотого Хингана,
как зеркало прозрачного озера
Хулан-Буир.

Вернулся, чтобы пасти
тысячи белых коней,
Ходить за отарами
белоснежных своих овец.
Вернулся, чтобы сидеть
по-монгольски в своей степи,
Вернулся, чтобы воздать богам
белую пищу кумыс.

Приехал, чтобы
помолиться вечному небу,
Чтобы совершить молебен
на великой горе Богдо.
Приехал, чтобы навеки
возжечь свой очаг.
Приехал, чтобы построить
благословенный свой дом — белую юрту.

                  Перевод Р. Шаймарданова

* * *

Нежность любви моей,
Стань вершиною Мургэлтэ,
Стань вершиною любви моей
К Великой степи.
Черемухи аромат
И дыхание спящих птиц
Серебряной каплей
Тихой реки, окропи.

Стану звездой
Над вершиною Мургэлтэ,
Ветром, что расчесывает волосы
Близ живущих дерев.
Великая степь
Вечно звенит в ночи,
Эхом колокольчика,
Что поет, отзвенев.

И если доведется мне
С вершины Мургэлтэ
Великую степь принять,
Как дар, как венец,
Вместо сторожа постою,
Пока влюбленный чабан
Обнимает любимую,
Забыв про стадо овец.


* * *

В какой темноте деревья
Дышат за окном моим,
В какой тесноте овцы
Рядом с дыханьем моим,
Рядом с белизной бумаги,
Даже свет не мил,
Но горит он, горит,
А слова нет как нет.

Тихо гость незваный
Постучит в окно,
Это только дождь,
Но постучал в окно,
Порога не переступит,
И сердце его
Бьется в груди моей бедной,
Мокрой от слез.

Ночи похолодали,
Да уже холодны,
Но, конечно, не так,
Как дни мои холодны,
И хотя ничто
Не предвещает любви,
Выпить чая,
Посидеть у огня заходи.

                  Перевод С. Михайлова

* * *

А брови — две стрелы,
Оставленные на поле битвы…
Переломленные надвое,
Упали они и позабыли
Цель свою,
И стали птицами
Твоего лица.

СТАНСЫ

Осень в летнем кафе. Напряжение грустной границы.
Время светлых волос и нелепых никчёмных пропаж.
На неспешной прогулке, читая прохожие лица,
Ты заметил на улицах новый девичий типаж.

Бесконечное время в плену неуклюжих метафор.
Самодельные стрелы. Прочерченный циркулем круг.
Время — это сужение горла коринфских коричневых амфор.
Время — это античный, заполненный солнцем досуг.

Проходя стороной, отмечаешь вращение тени.
Превратившись в бродячие, мерного шага, часы,
Измеряешь в пути перемены судьбы и растений,
Время Девы кончается. В силу вступают Весы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Позабыты остовы на юг улетевших палаток.
Устилает скамейки древесный ржавеющий сор.
Запах высохших трав по-осеннему горек и сладок,
Не удержится в небе пустынный светлеющий взор.

Неподъёмная тень невесомого лёгкого тела
На бетонных ступенях, спустившихся к светлой воде.
Замедляя движение, ты пропадаешь, для дела
Приобщившись к породе читающих время людей.

В сентябре, как на счётах растущие, щёлкают годы,
Эта ясная жизнь непрожита и так же длинна.
Золотую максиму философов — «выбор свободы»
В сентябре заменяет осознанный выбор вина.

Ветер гладит траву против жёлтого жёсткого ворса,
Недалёкие горы окованы в бронзу и медь.
Деревянных Помпеи самодельные контрфорсы
От падения в вечность спасают барачную снедь.

Этим кратким теплом перед снегом согретые веки,
Этот мир, как ни странно, по-прежнему будет с тобой.
Позабыв про уроки, в хоккейных коробках ацтеки
Двадцать первого века в дворовый играют футбол.

Отпускает судьба незаконное счастье в рассрочку,
Занеся острие над богиней забытой пятой.
Не поставить никак в этом странствии ясную точку,
Находя предложенья с пропущенной запятой.

Бесприютный герой злополучного древнего мифа
Этих солнечных улиц и дряхлых дворов – Одиссей.
В ожидании транспорта, в джинсах и свитере нимфа
Распускает по ветру волос золотистую сеть.

В этих долгих прогулках свои несомненные плюсы,
Отстранённому взору несвойственны тяжесть и тлен.
Отпечаток лучистых чудовищных створок моллюска
В остывающем времени твой каменеющий след.