Вы здесь
Горькие мальвы
Дом
Уходя, в первый раз оглянулся на дом —
В нем горели все окна прощальным огнем,
Виноватые ставни, казалось, дрожали,
И калитка скрипела — не удержали…
А из щелочки каждой манили игрушки:
Деревянные кони, рогатки и пушки.
Я себе говорил: все нормально, не трусь,
Еще раз обернувшись на новую грусть, —
Разобиженный клен на меня не смотрел
И черемухе тоже глядеть не велел.
Ну а дом наводил стародавние грезы
И показывал мне сквозь зажатые слезы
Поцелуи и клятвы, рыбалки, закаты,
Под семейный баян проводины в солдаты…
Примеряя к бездомью неровный свой шаг,
В третий раз оглянулся, ступив на большак.
И слепили, и жгли меня окна-глаза,
Но стеснялся мой дом свою боль показать.
И лицо за геранями прятала мама,
Понимая, что жалость не лечит упрямых,
А отец, опустив отрешенные руки,
Вспоминал о далекой военной разлуке…
Уходя — уходи? Эту глупость примерив,
Я однажды шагнул из родительской двери…
Шел на ветер степной, и был горд, что не гнулся,
И ни разу на дом свой не оглянулся…
И пытал меня голос во сне… И всю жизнь
Умолял и просил: ну, родной, оглянись…
* * *
Уже грачи кричат над гривами,
И нити длинных паутин
Летят, качаясь, над обрывами,
И ветер, легкий, как сатин,
Колышется в степи волнами,
А на возу высоком с сеном
В цветном платочке моя мама
Сидит почти на небе синем.
Отец — чуть-чуть пониже, рядом,
Прирос ладонями к вожжам…
Они поют негромко, ладом,
И песня едет по полям…
Я этот рай из детства помню
И эти теплые глаза…
Теперь же каждый год на помин
Среди крестов их голоса
Вдруг вскинутся, потом погаснут…
Смотрю до слез на облака,
И кажется, в просвете ясном
Откуда-то издалека,
Среди дороги голубой,
Плывет повозка с поздним сеном
И тянет песню за собой —
И полродни за нею следом…
В августе
Мальвы уже доцветают — родные, безгрешные,
Зрелый июль переходит в задумчивый месяц,
В нем и крапива, как будто чужая, нездешняя,
Вянет печально. Все остальное, как раньше, на месте.
Жнивень славянский — он теплый, умиротворенный,
К долгим раздумиям нас побуждает с тобой,
Здесь семена рассыпают татарские клены,
Напоминая, что скоро и нам на постой —
Тягостный, длинный… Его мы зимой именуем,
С холодом белых, заиндевевших пустот,
В них, неуклюже ворочаясь, дышим, зимуем…
Ждем, когда ветер поманит теплом у ворот,
Станет из пушек веселых лупить артиллерия
Солнцем, листвою и гомоном птичьих безумств,
Кони зеленые выведут в степь население,
Злаки поспевшие под ноги лягут без чувств…
Круг завершится, и снова приблизится осень,
Как ни растягивай, а уменьшаются дни,
Ночью стучат перезревшие яблоки оземь,
Нас возвращая в забытые детские сны…
В августе звездность над крышей люблю рассыпную,
Робость в лесах, когда падают глухо дожди,
Исповедь хлеба и как георгины тоскуют —
Помнят, наверно, что я собирался здесь жить…
* * *
Конец июльским облакам,
Высоким пепельным громадам,
И хоть не хочется, но надо
К осенним двигаться делам…
Собрать подвянувшие мальвы
В заросшем наглухо дворе,
Которые когда-то мама
Садила утром на заре…
Давно уж затерялась мама
В гряде далеких облаков,
Но повторяются упрямо
Ее цветы средь сорняков.
Прижились в голубой полыни,
А вот горчат еще сильней,
И эта горечь о гордыне
И дочерей, и сыновей…
Всё сваливая на помехи,
Откладывая на потом,
Мы не рвались с тобою ехать
В стареющий отцовский дом…
А там всего-то надо было
Пожить подольше, не спеша,
Проведать дедовы могилы
Да просто рядом подышать…
Я знаю, мне простила мама
Сыновий грех невольный мой,
Но не прощают меня мальвы,
Качая горько головой…