«Ивакинский мятеж»: взгляд сто лет спустя

В истории Новосибирска есть не так уж много событий, которые, собственно, и формируют историю города, являются знаковыми для него. Одно из них, обросшее легендами и домыслами, — так называемый «Ивакинский мятеж», или «мятеж Барабинского полка» (декабрь 1919 г.), после которого через несколько дней началась история уже советского Ново-Николаевска — Новосибирска.

В «Сибирских огнях» данная тема затрагивалась четыре раза — в № 5-6 за 1923 г. (В. Вегман, «Областнические иллюзии, возрожденные колчаковщиной»), в № 5, 1927 г. (П. Парфенов, «Последние дни колчаковской власти»), в № 9, 2008 г. (А. Кретинин, «Единственный памятник белым») и в № 2 за 2010 г. (А. Камбалин, «3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк в Сибирском Ледяном походе»), — поэтому логично, что на страницах журнала продолжается исследование этих далеких кровавых событий.

* * *

В ноябре 1919 г. командование Восточного фронта белых отвело в тыл части 1-й армии (сформированной в Сибири в 1918 г.) для пополнения и подготовки к обороне от наступающей Красной армии. В Ново-Николаевск прибыли 1-й Новониколаевский и 2-й Барабинский полки 1-й Сибирской дивизии, а также другие подразделения. На эту линию обороны возлагались большие надежды после падения белой столицы — Омска.

Но 7 декабря 1919 г. в Ново-Николаевске ряд воинских частей под руководством молодого полковника А. В. Ивакина с оружием в руках выступил против режима Верховного правителя адмирала Колчака. Мятеж подавили, а многие его участники вместе с другими политическими заключенными были убиты и позднее похоронены в центре города — в сквере героев революции (ныне — Мемориальный сквер павших в годы Гражданской войны). Скульптурная композиция на братской могиле долгое время была составной частью герба Новосибирска.

Потом из истории, связанной со сквером, исчезли упоминания о мятежниках и экскурсоводы рассказывали лишь о революционных подпольщиках и коммунистах — членах городского Совета депутатов. Лишь относительно недавно вновь вспомнили о похороненных в братской могиле бывших белых и о самом мятеже. К столетию этого события вышло несколько статей и интервью, большинство из которых, к сожалению, не добавило ясности в описание мятежа, а некоторые скорее даже внесли путаницу. В данной статье на основе архивных документов и мемуаров авторы сделали попытку разобраться в подготовке и ходе мятежа, выяснить, кто им руководил, кто в нем участвовал и как мятеж был подавлен.

* * *

Итак, что было известно до настоящего момента? Произошедшее событие в отечественной литературе называлось «мятеж Барабинского полка», а суть мятежа передавалась в различной интерпретации слов бывшего главнокомандующего армиями Восточного фронта белых генерала К. В. Сахарова, написавшего в мемуарах: «Ивакин, не объяснив дела полкам, вывел их на улицу и отправился на вокзал арестовывать командующего 2-й армией генерала Войцеховского. Оцепили его поезд и готовились произвести самый арест, но в это время к станции подошел, узнавши о беспорядках, полк 5-й польской дивизии под командой ее начальника полковника Румши и предъявил требование прекратить эту авантюру, под угрозой открытия огня. Тогда Ивакин положил оружие, сдался»¹.

Все исследователи, описывавшие мятеж Барабинского полка, основывались на этом и подобных воспоминаниях (Иванова, Енборисова, Камбалина). Надо отметить, что ход мятежа Сахаровым был передан верно, однако сам он, как и другие мемуаристы, непосредственно в момент мятежа в Ново-Николаевске не присутствовал и записал все с чужих слов. Поэтому, чтобы исследовать данное событие, необходимо обратиться к архивным документам и свидетельствам очевидцев, которые до сих пор не были опубликованы.

В исторической литературе в качестве руководителя мятежа указывается исполняющий обязанности начальника 1-й Сибирской дивизии А. В. Ивакин, поэтому стоит начать с его биографии, о которой ранее мало что было известно — большинство источников советской и постсоветской эпохи сообщают примерно следующее: «Ивакин Аркадий Васильевич, полковник, командир 2-го Барабинского сибирского стрелкового полка, исполняющий обязанности начальника 1-й Сибирской стрелковой дивизии. Сочувствующий эсерам. 24 (26) лет. Бывший офицер Закатальского пехотного полка царской армии». Этим, как правило, информация и ограничивается…

Кто же он, полулегендарный полковник Ивакин?

Аркадий Васильевич Ивакин родился в пос. Мелекесс Симбирской губернии (ныне — г. Димитровград Ульяновской области) 12 февраля (по старому стилю) 1894 г. в семье мещанина г. Алатыря Ивакина Василия Ивановича и его жены Марии Ефимовны. Имел братьев и сестру². После окончания реального училища и Симбирской классической гимназии, 1 сентября 1912 г. Аркадий Ивакин поступил согласно прошению без экзамена в младший класс Казанского военного училища юнкером рядового звания на правах вольноопределяющегося 1-го разряда³.

Из характеристики юнкера Ивакина: «Не имеет физических недостатков, кроме близорукости. Умственные способности — средние. Нравственные качества: честен, правдив, скромен, опрятен и прилежен… Характер: сердечный, отзывчивый, прямой, спокойный, впечатлительный, увлекающийся, легкомысленный, веселый, трусливый, наивный, податливый, экономный. Отношение к военной службе: любит военную службу и интересуется, старателен, добросовестно и внимательно относится к классным и строевым занятиям… Отношение к начальству: вежлив, но малодисциплинирован (штатский мальчик), критиковать не может. Отношение к товарищам: вежлив… дух товарищества усвоил правильно, товарищами любим, но влиять не может… не любит розни, наивен. Отношение к нижним чинам и служителям: вежливое»⁴.

12 июля (по старому стилю) 1914 г. в связи с началом Первой мировой войны Аркадий Ивакин ускоренно выпустился из училища подпоручиком по 2-му разряду в 164-й пехотный Закатальский полк⁵, который в мирное время квартировал в родных местах Ивакина, в Симбирске.

Закатальский полк сражался на Юго-Западном фронте, участвовал в Галицийской битве и Брусиловском прорыве — подпоручик Ивакин проявил себя храбрым офицером, был несколько раз контужен и ранен, однако часто, невзирая ни на что, оставался в строю. Ему удалось перевоспитать себя и практически полностью избавиться от недостатков, указанных в его характеристике во время учебы в военном училище. Ивакин был награжден орденами св. Станислава, св. Анны 4 степени с надписью «За храбрость», св. Владимира 4 степени с мечами и бантом, солдатским Георгиевским крестом с лавровой ветвью; здесь необходимо отметить, что солдатский «Георгий» присуждался офицерам исключительно решением нижних чинов, а это много значит!

В 1917 г., в 23 года, А. В. Ивакин уже в чине капитана командовал Ударным батальоном дивизии — такие батальоны формировались во многих частях из храбрых и опытных солдат и офицеров для использования в самых трудных операциях, поскольку основная часть личного состава российских полков после Февральской революции не горела желанием сражаться.

Во многих источниках отмечается, что Ивакин проникся эсеровскими идеями в годы Гражданской войны, но мы считаем, что это произошло гораздо раньше, поскольку вырос он в Поволжье, в городах, где были сильны эсеровские и социал-демократические веяния, учился в той же гимназии, которую окончили Керенский и Ленин. Кроме того, в 1917 г. Ивакин был избран председателем полкового комитета, а при советской власти возглавил Военно-революционный трибунал и Военно-революционный комитет дивизии⁶ — на такие должности, как правило, попадали политически грамотные офицеры, пользовавшиеся расположением солдат, имевшие левые убеждения и лояльные к революции. Таким образом, корни симпатий А. В. Ивакина к эсеровским идеям, скорее всего, находятся в юности и событиях 1917 г., при этом членство в партии социалистов-революционеров он впоследствии на допросе отрицал.

После развала фронта Ивакин каким-то образом оказался в г. Ново-Николаевске Томской губернии, где в мае-июне 1918 г., после так называемого «белочешского мятежа», был мобилизован (по другим сведениям — поступил добровольно, как член подпольной антибольшевистской организации) Западно-Сибирским комиссариатом на военную службу и назначен помощником полкового командира во 2-м Ново-Николаевском сибирском стрелковом полку армии Временного Сибирского правительства. Командиром полка в то время был бывший офицер 41-го и 53-го Сибирских полков полковник Я. Н. Перчук. В рядах полка, в августе 1918 г. переименованного во 2-й Барабинский, А. В. Ивакин сражался с красными частями в районе Байкала⁷.

С июля 1918 г. капитан Ивакин был командиром 2-го полка, 4 сентября (здесь и далее даты по новому стилю) произведен в подполковники⁸, а 6 сентября того же года — в полковники, со старшинством с 13 августа 1918 года⁹.

Далее, в ноябре 1918 г., полк (после торжественной встречи, банкета и отдыха в Ново-Николаевске) был направлен на Урал, где участвовал в победоносной для белых войск Пермской операции — в частности, в захвате Мотовилихинского завода¹⁰. За Пермскую операцию 20 апреля 1919 г. полковник Ивакин был представлен к ордену св. Владимира 3 степени, хотя, по мнению некоторых исследователей, он ожидал большего.

В обнаруженных источниках не упоминается о семейном положении А. В. Ивакина, поэтому можно утверждать, что он не был женат, — и на этом закончим описание биографии нашего героя, поскольку для характеристики его личности приведенных материалов, на наш взгляд, достаточно.

* * *

Истоки декабрьских событий 1919 г. в Ново-Николаевске находятся в 1918 г., в том времени, когда после правого переворота в Омске к власти пришел адмирал А. В. Колчак, ставший Верховным правителем, — эсеры не согласились с узурпацией власти, за которую они так долго боролись, и решили вернуть ее¹¹. Для этого было нужно решить следующие задачи: получить контроль над армейскими частями в ключевых городах, обеспечить межфракционное единство в собственных рядах, найти деньги и договориться о координации с другими политическими противниками режима адмирала Колчака. Эсеры, имея большой опыт борьбы с царским режимом, в ходе которого они использовали и армию, решили этим опытом воспользоваться еще раз¹². Необходимо было, чтобы не только часть офицерского корпуса, среди которого эсеровские идеи были достаточно популярны еще с 1917 г., но и целые подразделения в нужный момент выступили по команде заговорщиков против колчаковских властей. Совет партии эсеров, прошедший в советской Москве в июле 1919 г., даже решил «прекратить в данный момент вооруженную борьбу против большевистской власти… перенеся центр своей борьбы на территорию Колчака, Деникина и др., подрывая их дело изнутри и борясь в передовых рядах»¹³. Что касается объединения усилий разных фракций партии эсеров и обеспечения деньгами, то помощь в этом, по данным колчаковской контрразведки, пришла из-за рубежа — эти вопросы эсерам помог решить А. Ф. Керенский, выступивший координатором и связующим звеном между разными фракциями эсеров в Европе и в России. Существенную помощь оказал и Жан Лонге, внук Карла Маркса¹⁴. Они же, Керенский и Лонге, обеспечили поддержку финансистов и средств массовой информации, в результате чего все фракции эсеров, временно забыв разногласия, объединили усилия и даже организовали «Военно-Социалистический союз защиты Народовластия», в который потом вступило много колчаковских военных. Следующей задачей была координация действий со всеми противниками режима.

В конце 1918 — начале 1919 г. представители одной из фракций партии эсеров провели переговоры с большевиками на достаточно высоком уровне и наметили план общей борьбы с Колчаком. Это давно описано в исторической литературе, кроме того, нет сомнений, что и собрание эсеров в Москве прошло не без ведома советского правительства. В то же время местные отделения эсеров в провинции, проявляя активность и инициативу в вопросах сотрудничества с большевиками и меньшевиками, также достигали определенных договоренностей.

Нашли взаимопонимание эсеры и с руководством Чешско-словацкой армии в России, которое, будучи социалистически ориентированным, не поддержало ноябрьский переворот¹⁵. Заговорщикам удалось договориться также с бывшим офицером Чешско-словацкого корпуса и австро-венгерской армии, командующим Сибирской армией белых Радолой Гайдой (Рудольфом Гейдлем), сыгравшим важную роль в свержении советской власти в Сибири в 1918 году¹⁶. Успешно наступающую армию сложно убедить в необходимости смены власти: победы укрепляют политические режимы, а ослабляют их поражения — поэтому для успеха заговора необходимы были и военные неудачи белых. По мнению ряда современников и историков, в поражении войск белого Восточного фронта виновен именно Радола Гайда — возможно, он по решению заговорщиков организовал эту катастрофу. В рамках данной статьи авторы не будут рассматривать и анализировать упомянутую версию, однако в итоге штаб генерала Гайды (а впоследствии и практически весь высший офицерский корпус 1-й армии генерала Пепеляева, в которую и входили части, участвовавшие в новониколаевских событиях) был вовлечен в заговор. Сам Гайда после отстранения от командования убыл во Владивосток, где продолжил борьбу с режимом Колчака¹⁷, что в итоге привело к так называемому «мятежу Гайды».

* * *

Во многих публикациях присутствует мнение, что события в Ново-Николаевске были личной инициативой Ивакина и местных эсеров, однако подпольные центры мятежников на основе территориальных отделений партии социалистов-революционеров, скоординированные между собой, были созданы во всех крупных городах. Все события, связанные с мятежами в Томске, Красноярске, Ново-Николаевске, Иркутске и Владивостоке, управлялись и координировались из единого центра¹⁸. Новониколаевские заговорщики тесно контактировали с мятежниками из близлежащих городов — так, связным между новониколаевским и томским штабами был видный эсер П. Г. Лихачев. События в Ново-Николаевске — всего лишь часть плана всесибирского восстания эсеров против колчаковского режима в названных городах.

Чем был важен для мятежников Ново-Николаевск? Согласно плану, утвержденному Главнокомандующим Восточного фронта белых генералом Сахаровым, в районе Ново-Николаевска, Томска, Барнаула, Красноярска силами заранее отведенной в эти города по приказу главнокомандующего Восточным фронтом № 7632/оп от 8 ноября 1919 г. 1-й армии (в состав которой, напомним, входили 1-й Ново-Николаевский и 2-й Барабинский полки, участники описываемых событий) должны были быть остановлены наступающие войска Красной армии¹⁹, что укрепило бы режим А. В. Колчака. Многие белые офицеры и солдаты рассчитывали на это²⁰, но разложение и измена частей 1-й армии не позволили надеждам сбыться. Вот что писал в донесении генералу Сахарову начальник контрразведки при Ставке полковник Н. П. Злобин: «…Как на распропагандированную в духе эсеров можно указать на 1-ю Сибирскую стрелковую дивизию»²¹.

Руководителем восстания в Ново-Николаевске ошибочно считается полковник Ивакин, а на самом деле им был эсер Евгений Николаевич Пославский, возглавлявший комитет по подготовке мятежа²², тогда как полковнику Ивакину была отведена роль организатора и исполнителя военной части восстания.

Е. Н. Пославский родился в 1887 г. в Могилевской губернии в семье псаломщика, за государственный счет окончил духовное училище и семинарию, где и вступил в действовавший там эсеровский кружок. После семинарии Пославский поступил в Казанский университет на юридический факультет, а во время учебы стал членом партии эсеров, принял участие в забастовках, за что и был первый раз арестован. Находился в ссылке в разных районах Восточной Сибири, последний арест — в 1916 г. Был освобожден после Февральской революции, прибыл в Ново-Николаевск, где устроился работать в известный кооператив «Закупсбыт» и активно включился в работу новониколаевских эсеров. После провозглашения советской власти в Ново-Николаевске Пославский, войдя в состав подпольной организации, готовил антибольшевистский переворот (25 мая 1918 г.) — при его личном участии был арестован председатель исполкома новониколаевского Совдепа В. Р. Романов. Пославский даже был избран комиссаром Временного Сибирского правительства, но после ноябрьского переворота 1918 г. вышел в отставку и вернулся на работу в «Закупсбыт».

Секретарем комитета по подготовке восстания до своего ареста была Ванда Болеславовна Колендо²³ — женщина из дворянской семьи, с дореволюционным партийным стажем, она являлась авторитетным членом партии, была связана с известной террористкой Марией Спиридоновой, вместе с ней участвовала в подпольной борьбе. В январе 1919 г. в Ново-Николаевске Колендо арестовывалась колчаковской контрразведкой, но затем по ходатайству влиятельных товарищей по партии была освобождена²⁴.

Как в событиях 1918 г., так и в период борьбы против советской власти в Сибири эсеры активно использовали финансовые и организационные возможности уже упоминавшейся организации «Закупсбыт» — многие новониколаевские члены партии и участники подготовки мятежа трудились в этом кооперативе. Довольно большое количество заговорщиков работало в городском самоуправлении Ново-Николаевска — среди членов организации был, например, секретарь Городской думы Ново-Николаевска К. К. Пиотровский, но при этом в одном из протоколов заседаний мятежников отмечалось, что городской голова (Скворцов) им «не сочувствует». Ну и часть эсеров находилась в подполье по причине попыток их ареста в начале 1919 г.

* * *

По плану мятежа основной ударной силой был расквартированный в Ново-Николаевске 2-й Барабинский сибирский стрелковый полк, которым командовал полковник Ивакин, одновременно исполнявший обязанности начальника 1-й Сибирской дивизии, поскольку генерал Мальчевский, фактический начдив, был болен. Помимо этого, заговорщики рассчитывали на часть Ново-Николаевского полка и ряд других подразделений, чьи наименования будут раскрыты в следующих статьях.

В составе Барабинского полка было две ячейки заговорщиков — большевистская и эсеровская, возглавляемая самим Ивакиным. Значительная часть офицеров (возможно, что все) также входила в состав заговорщиков — например, братья поручик и прапорщик Удрисы (сыновья видного эсера с дореволюционным стажем), прапорщик И. И. Болыченцев, подпоручик Л. С. Беляев. Среди солдат и офицеров гарнизона распространялись эсеровские листовки: «Ни капли крови больше. Начнем с большевиками переговоры о мире в залитой братской кровью России. Этим мы сделаем для России больше, чем хочет кучка болтунов. Вникните, товарищи офицеры, солдаты, в эти отрывистые строки истерзанных душ от происходящих событий»²⁵.

Во главе большевистской ячейки состоял солдат Борис Яковлевич Овчуков, 1897 г. р., член партии большевиков с 1917 г. (в будущем — сотрудник НКВД в г. Омске)²⁶.

Накануне восстания в полк было «влито» много дезертиров, частично имевших конкретные большевистские убеждения, а частично примкнувших к мятежникам в ходе агитации накануне выступления. Новониколаевская контрразведка за подписью ротмистра Плотто доносила в Омск: «Во 2-м стрелковом полку открыто происходит агитация в пользу советской власти»²⁷. В 1-м Ново-Николаевском полку также были ячейки заговорщиков, но полк не был им подконтролен полностью.

Итак, в Ново-Николаевске эсеры создали сплоченный подпольный комитет, связанный с центром подготовки восстания и ячейками мятежников в близлежащих городах, взяли под контроль некоторые воинские части. Затем новониколаевские эсеры вошли в контакт с большевиками и договорились о совместной деятельности — в Ново-Николаевске в переговорах со стороны эсеров участвовал Пославский, а со стороны большевиков — Н. Г. Калашников (псевдоним — Г. И. Щеглов)²⁸.

Таким образом, «мятеж Барабинского полка» был заранее спланированной совместной операцией эсеров, большевиков и меньшевиков тоже — необходимо отметить, что осуществление подобных договоренностей вряд ли могло быть возможно без санкций вышестоящих руководителей сторон.

Какова же была цель мятежников? И какую власть они собирались установить? Планировалось поставить руководство большевиков перед фактом захвата власти и предложить им заключить мир для борьбы с Колчаком — для построения «народной демократической автономной сибирской республики», в управлении которой эсеры также принимали бы участие. А как на практике должна была реализоваться система управления после захвата города, можно увидеть на примере иркутского Политцентра.

Кто же боролся с заговорщиками? В основном — органы военной контрразведки и военного контроля: последовательными и непримиримыми противниками эсеров были 2-й генерал-квартирмейстер Ставки генерал-майор П. Ф. Рябиков (фактический руководитель противостояния), начальник контрразведки при Ставке полковник Н. П. Злобин, его помощник полковник В. П. Иевлев, генерал-лейтенант Н. А. Лохвицкий, начальник контрразведки штаба 2-й армии капитан Н. А. Иванов, начальники новониколаевской контрразведки ротмистры Посников и Плотто.

Военной контрразведке стали известны планы заговорщиков на территории от Омска до Владивостока (в частности, в рядах новониколаевских мятежников был агент, передававший планы и протоколы заседаний) — о готовящемся восстании и его политических целях было донесено лично адмиралу Колчаку.

Одновременные выступления в сибирских городах намечались на 17—19 ноября 1919 г., но нигде, кроме как во Владивостоке, они не состоялись, так как в остальных местах были заблаговременно стянуты верные правительству части. У мятежников тоже были свои люди в контрразведке, что позволяло им принимать ответные меры вплоть до выявления и устранения осведомителей (например, были убиты двое агентов во Владивостоке и Иркутске, а ряд других после угроз перестали сотрудничать с контрразведкой).

Не все ключевые участники новониколаевского заговора участвовали в заседаниях комитета по подготовке мятежа, что позволило многим из них уцелеть, поскольку их фамилии не фигурировали в протоколах. Относительно участия в заговоре полковника Ивакина у контрразведки конкретных доказательств не было, но он был на подозрении.

В конце ноября 1919 г. Ивакин был вызван в эшелон к генералу Сахарову, находившемуся в Ново-Николаевске. Сахаров в лоб спросил, есть ли в его части люди, сочувствующие эсерам, на что получил прямой ответ: «Так точно, иначе и быть не может. Наша армия — сибирская, а вся Сибирь — эсеры»²⁹. Сахаров и оказавшийся тут же атаман Сибирского казачьего войска П. П. Иванов-Ринов провели с полковником воспитательную беседу — разговор у них не получился, но генералы взяли с Ивакина честное слово не допускать в расположение части штатских лиц и не стали его задерживать.

Находясь в Ново-Николаевске, командующий Восточным фронтом белых Сахаров уже понял, что никакой обороны здесь организовать не получится, — новому главкому генералу Каппелю потом осталось только отменить приказ об операции в районе Ново-Николаевска…

По мнению контрразведки, заговорщики в Ново-Николаевске планировали выступить после того, как адмирал Колчак и основные части польских войск покинут город (подтвержденных сведений о планах арестовать Колчака в Ново-Николаевске, как указывается в ряде исторических работ, пока не обнаружено), а к городу приблизятся войска Красной армии. По мнению ряда исследователей, с наступающими войсками Красной армии была установлена связь (авторами пока подобные документы не найдены). Самого адмирала планировалось арестовать на станции Тайга; в случае неудачи русских частей это должны были сделать чехи (как и получилось в Нижнеудинске), а если бы не смогли и чешские войска, то арестовать адмирала должны были американцы³⁰.

Начальник гарнизона Ново-Николаевска полковник И. Г. Макри пытался убедить генерала Войцеховского начать аресты подозреваемых, но не смог…

По мнению авторов, учитывая то, что в Ново-Николаевске располагались многочисленные и хорошо вооруженные польские части (три стрелковых полка и один кавалерийский, артиллеристы, штурмовой, инженерный и запасной батальоны, жандармерия — всего более 12 000 солдат), мятежникам было необходимо каким-то образом заранее исключить возможность боестолкновений с поляками, которые на момент выступления еще могли быть в городе. Без нейтрализации поляков тем или иным способом начинать мятеж было бы безрассудством — силы были слишком неравны. И косвенные свидетельства в пользу этого существуют: в своих показаниях Пославский писал, что выступление поляков 7 декабря
1919 г. было «предательским»³¹, также офицер Барабинского полка И. И. Болыченцев в автобиографии указывал на «предательское выступление» поляков³².

Это позволяет выдвинуть версию о том, что накануне мятежа с польской дивизией имелось некое соглашение: возможно, с поляками договаривались не только эсеры, но и их союзники большевики, поскольку в 5-й польской дивизии существовало мощное большевистское подполье (4-й польский полк весной 1919 г. даже взбунтовался, и другие польские части вели с ним бой, после которого 4-й полк был расформирован)³³ и для таких переговоров у большевиков были и возможности, и соответствующая агентура.

Со стороны новониколаевских большевиков польскую дивизию курировали многие подпольщицы и агенты, а подходящим лицом, могущим вести переговоры со стороны командования Красной армии (лично либо через указанных лиц), представляется помощник командующего Восточным фронтом красных, член РВС 5-й Красной армии, поляк по происхождению Игнатий Леонович Дзевалтовский, революционер с довоенным стажем. Помимо того, что в его распоряжении были ресурсы разведки Красной армии, он обладал личными связями в Ново-Николаевске среди старших офицеров-поляков. Один из активных участников мятежа и вовсе был давно знаком с Дзевалтовским, а переговоры по времени совпали с переговорами между Антантой и правительством Пилсудского об установлении будущей границы между Польшей и РСФСР³⁴, поэтому вполне возможно, что в ходе переговоров стороны вели консультации с советским правительством, вследствие чего просьба большевиков о нейтралитете в Ново-Николаевске могла найти понимание у польской стороны.

Судя по упомянутым фразам Пославского и Болыченцева, представляется, что сначала со стороны польской дивизии заговорщикам был обещан нейтралитет, однако накануне выступления поляками были взяты под стражу большевики из числа польских солдат и русских — их поместили на гауптвахту в Военном городке, где была расквартирована часть польских войск (связано это с провалом переговоров по границе или нет, авторы утверждать не могут). Заговорщики, поняв, что что-то пошло не так и арестовать могут их всех, а мятеж не удастся, были вынуждены начать выступление. Возможно, аресты произвела жандармерия, которая, например, не участвовала в договоренностях, — этот момент еще предстоит исследовать…

Итак, ранним утром 7 декабря 1919 г. мятеж начался!

К «барабинцам» присоединилась часть 1-го Ново-Николаевского полка, часть военно-топографического училища и большевистские подпольные рабочие дружины — мятежники захватили ряд стратегических объектов: комендатуру, гарнизонное управление, тюрьму и другие здания. На Военный городок с целью освободить арестованных товарищей и заблокировать польским частям выходы из городка напал отряд Бориса Овчукова, но проиграл бой польским частям — погибших овчуковских бойцов и нашли потом красные в овраге р. Каменки у Военного городка.

Основной отряд мятежников отправился на вокзал — арестовывать командующего 2-й армией генерала С. Н. Войцеховского. Вот как вспоминал об этих событиях начальник штаба 2-й армии генерал С. А. Щепихин: «Я сидел с Войцеховским и мирно беседовал. Около 12 ч. н. я прошел на вокзал, проверил коменданта (очередь лежала на шт.-капитане — начальнике отдела штаба) и пост, и снова вернулся к Войцеховскому. Около часу ночи вокруг поезда, при абсолютной тишине на станции вообще, послышались какие-то шорохи… Сначала я не обратил внимание, а затем встал и направился к выходу, желая проверить в чем дело. На ступеньках нос к носу столкнулся с комендантом поезда генералом Семеновым, который мне спокойно доложил: вагон командующего отцеплен от поезда, в голове и хвосте эшелона на путях поставлены пулеметы, какие-то вооруженные люди толпятся возле моего вагона со стороны пакгаузов, а одиночные вооруженные солдаты в папахах ходят между нашим эшелоном и первым польским с строгим окриком: “сидеть по вагонам смирно, иначе будем стрелять”»³⁵.

Мятежники отцепили вагон Войцеховского и попытались его укатить от эшелона, не зная, что самого генерала в вагоне нет. Начальник штаба генерал Щепихин в своих воспоминаниях писал, что полковник Ивакин среди мятежников на станции отсутствовал.

По распространенной версии «ивакинцы» забыли (или не смогли) отключить телефоны на станции, и генерал Войцеховский сумел связаться с полковником Румшей, начальником 5-й польской дивизии³⁶. На самом деле телефоны на вокзале были отключены, а Войцеховский вместе со своим начальником штаба проскользнули под вагонами и добрались до вагона Румши, так как польские эшелоны также стояли на ст. Ново-Николаевск. Румша, бывший кадровый офицер Русской армии, дал команду дежурной роте, и поляки арестовали мятежников. Вот как описывал это со слов неких очевидцев Вс. Иванов: «Очевидцы рассказывали, что отряд этот (“барабинцев”. — И. Л., Ю. Г.) долго стоял на перроне в нерешительности. Так же точно держалась и охрана штаба 2-й армии. Но тут вмешался начальник штаба польской дивизии полковник Румша и арестовал всех чинов отряда. Схвачены были и другие барабинцы, в том числе полковник Ивакин»³⁷. Аркадий Васильевич был арестован полковником Макри.

Общие потери Барабинского полка в ходе мятежа прапорщик Болыченцев оценивает в 19 человек офицеров и 100 солдат³⁸, полные потери других частей неизвестны, но всего было убито, повешено и расстреляно 33 офицера.

Почему Румша пришел на выручку Войцеховскому? У авторов имеются лишь предположения, которые нуждаются в дальнейшей проверке…

Кроме польских частей, в подавлении мятежа участвовали и русские подразделения, в основном из состава 2-й армии, оставшиеся верными Войцеховскому и адмиралу Колчаку³⁹, при этом личный состав частей в Ново-Николаевске разделился: одни солдаты и офицеры поддержали заговорщиков, другие — нет. Ряд полков узнал о мятеже вообще после его подавления, так как белые подразделения в виду нехватки помещений располагались в разных частях города и его пригородах. Ну а некоторые части заняли выжидательную позицию; например, спешивший для участия в восстании 3-й отдельный Образцовый егерский полк (на который очень рассчитывали мятежники) под командованием полковника Григория Ивановича Окунева (предположительно, он был завербован эсерами в Омске) остановился в пригороде Ново-Николаевска и не принял участия в боях, а его командир тайно отправился в город, чтобы выяснить обстановку. Причем пошел Окунев не куда-нибудь, а прямиком на явочную квартиру руководителя мятежа Пославского, где и узнал о провале, — еще одно свидетельство того, что выступление началось раньше намеченного⁴⁰.

Предположительно, 3-й Егерский полк должен был ворваться в Ново-Николаевск по железнодорожному мосту, предназначенному ко взрыву по плану офицера штаба 2-й армии полковника А. С. Кононова, но по вышеупомянутой причине мост полком захвачен не был, а позже, при штурме города частями Красной армии, он был подорван.

* * *

После разгрома боевых отрядов мятежников начались аресты, однако многим заговорщикам (в том числе и Пославскому) удалось скрыться.

2-й Барабинский полк по приказу Войцеховского был расформирован, многие его чины скрывались по частным домам и соседним деревням — так, например, участник мятежа офицер Барабинского полка прапорщик И. И. Болыченцев прятался в погребах в пойме р. Каменки, а после взятия города Красной армией (14 декабря) вступил в ее ряды; так же поступил и прапорщик А. П. Быков. Несколько офицеров-барабинцев не пошли на службу в Красную армию и в итоге оказались в эмиграции.

В декабре 1919 — январе 1920 г. из уцелевших «барабинцев» был сформирован 2-й Советский Барабинский полк⁴¹, что также свидетельствует о заслугах «барабинцев» перед советской властью в ходе мятежа. Ново-Николаевский же полк расформирован не был и с другими частями белых продолжил отступление на восток, получившее потом название Великого Сибирского Ледяного похода. По воспоминаниям командира 3-го Барнаульского полка полковника Камбалина — в тайге полк сдался в плен к красным⁴².

Кадет Сибирского кадетского корпуса С. Марков, отступавший через Ново-Николаевск, позднее в эмиграции прямо обвинил все части из Ново-Николаевска в предательстве: «…До Ново-Николаевска шли с надеждой на восстановление фронта, рассчитывая на сибирские части… Но в Ново-Николаевске стало ясно, что сибирские части перешли на сторону красных»⁴³.

Арестованных участников мятежа, которых не убили сразу после его подавления, поляки разместили в новониколаевской городской тюрьме (по сведениям из вторичных источников — также и в городском арестном доме) — в частности, подпоручика Капустина, прапорщика Удриса, штабс-капитана Рушковского; там же полякам удалось собрать и часть заключенных, выпущенных накануне мятежниками.

Утром 9 декабря 1919 г. польский караул передал здание тюрьмы под охрану русским частям и, согласно воспоминаниям уцелевшего заключенного, вместо поляков на охрану заступили некие «анненковцы»⁴⁴ (однако во втором экземпляре воспоминаний этого же автора «анненковцы» не упоминаются). По воспоминаниям сестры заключенного тюрьмы Г. Н. Овечкина, «белобандиты» устроили расправу над заключенными большевиками и мятежными офицерами: уводили группами во двор и там убивали разными способами. Затем трупы были вывезены в овраг на Вагановской улице (ныне — ул. Фрунзе). Казнено порядка 100 человек⁴⁵ из числа политических (большевики, эсеры) и участников мятежа.

Списки заключенных были уничтожены при взятии тюрьмы мятежниками, поэтому, чтобы отделить политических — большевиков и «ивакинцев» — от уголовных, в тюрьме была произведена фильтрация. Мятежников из числа военных выдавала соответствующая форма, а среди одетых в гражданскую одежду были не только политические, но и уголовники. Согласно воспоминаниям другого уцелевшего заключенного, в тюрьму прибыл «комендант города, который любезно собрал нас в кружок, произнес речь. Многие из наших товарищей поверили его льстивым словам и открылись ему по душам, благодаря чему тот час же были отселены в отдельную камеру. …Товарищи — назвавшиеся своим настоящим именем, около сорока человек, в ночь были заколоты в подвале тюрьмы»⁴⁶.

Убиты они были, предположительно, по устному приказанию начальника штаба 2-й армии генерал-майора С. А. Щепихина, а исполнили приказ чины Отряда особого назначения 2-й армии под командованием полковника И. Г. Макри и Ново-Николаевского конно-партизанского отряда под командованием помощника командира подпоручика Семенова⁴⁷. Практически все трупы, найденные потом красноармейцами, были изуродованы.

На взгляд авторов, уцелевший заключенный в своих воспоминаниях ошибочно назвал «комендантом» полковника Макри — он был начальником гарнизона города⁴⁸ (и метод фильтрации заключенных очень похож на то, как полковник Макри отделял коммунистов от прочих пленных во время Сибирского Ледяного похода на ст. Зима), но для штатского человека что комендант, что начальник гарнизона — по сути, одно и тоже.

Комендант Ново-Николаевска был снят со своей должности как не справившийся со своими обязанностями и сразу после подавления мятежа из города бежал⁴⁹.

Было назначено следствие по делу о мятеже, и создан военно-полевой суд под председательством генерал-майора Валериана Владимировича Семенова, генерала для поручений при С. Н. Войцеховском, а курировал следствие С. А. Щепихин.

Полковника А. В. Ивакина и других мятежников приговорили к смертной казни, однако в отношении Ивакина приговор был приведен в исполнение не посредством расстрельной команды. Согласно показаниям секретаря военно-полевого суда поручика Василия Михайловича Степанищева (до мятежа — адъютант коменданта Ново-Николаевска и одновременно помощник начальника контрразведки, курировавший тюрьму), после суда в купе к полковнику Ивакину зашел генерал-майор Семенов и дал ему револьвер с одним патроном. После того как Семенов вышел, Ивакин застрелился⁵⁰.

Авторы предполагают, что информацию об убийстве Ивакина при попытке к бегству распространило командование 2-й армии, чтобы избежать развития конфликта с генералом Пепеляевым, по прямому проводу потребовавшим освобождения полковника.

Жизненный путь Аркадия Васильевича Ивакина, крещенного в Ново-Никольской церкви, закончился в Ново-Николаевске, который в обиходе называли Ново-Никольском или просто Никольском… И в решении его судьбы принимали участие люди, которые тоже были связаны с Симбирском, как и он… Могила полковника Ивакина не сохранилась — предположительно, на ее месте теперь жилой дом.

Нанесенный заговорщиками в Ново-Николаевске и других городах удар в спину белому фронту стал причиной окончательной катастрофы антибольшевистского движения на Востоке и одним из факторов сокрушительного поражения режима адмирала Колчака.

Практически все мятежники из числа военных, оставшиеся в СССР, были расстреляны по так называемому «делу генерала Болдырева» в 1933 г., а участников мятежа из числа эсеров и большевиков пули настигли в разное время — в основном в 1920 и в 1937—1939 гг.

Данная статья не является законченной работой по исследованию «мятежа Барабинского полка», в ней приведены не все факты, обнаруженные в ходе исследования, — есть много вопросов, на которые необходимо найти ответы, и работа продолжается.

Авторы обращаются ко всем потомкам участников событий декабря 1919 г. в Ново-Николаевске — подпольщиков, солдат и офицеров Барабинского и Ново-Николаевских полков, заключенных — с просьбой откликнуться и выйти на связь для установления полной картины прошлого.

 

P. S. В качестве приложения к данной статье публикуются воспоминания упоминавшегося генерал-майора С. А. Щепихина, начальника штаба 2-й армии, непосредственного участника событий.

 

P. P. S. Помощь в написании статьи оказали пермский исследователь М. Г. Ситников (ныне покойный), С. П. Березовский (г. Куйбышев Новосибирской области) и В. Ласкажевски (Польша).

 

Приложение

Сергей ЩЕПИХИН

Конец белого движения в Сибири

 

 

 

Сергей Арефьевич Щепихин (1 октября 1880 — 18 марта 1948) — уральский казак, участник Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн. Генерал-майор Генерального штаба. Участник Великого Сибирского Похода.

С 12.11.1919 г. — начальник штаба 2-й армии белых. С 27.01.1920 г. — начальник штаба Главнокомандующего Восточного фронта белых, затем начальник штаба войск Российской восточной окраины.

Награжден знаком отличия военного ордена «За Великий Сибирский Поход» 1-й степени (удостоверение № 4, приказ командующего войсками Российской восточной окраины Генерального штаба генерал-майора Войцеховского С. Н. № 213 от 27.04.1920 г.).

В мае 1920 г. генерал Щепихин С. А. оставил свой пост и выехал из Читы в Китай, затем отправился в Константинополь.

Проживал в Турции, впоследствии — в Чехословакии, где занимался литературным трудом. Автор воспоминаний о Гражданской войне. В апреле 1933 г. часть своих рукописей передал в США, в архив Гуверовского института мира, войны и революции при Стэнфордском университете. Умер в Праге, похоронен на Ольшанском кладбище.

Публикуются фрагменты неизданных воспоминаний (Прага, 1930; источник — Государственный архив Российской Федерации). Орфография и пунктуация подлинника большей частью сохранены.

 

 

…27 ноября вечером прошли мост и втянулись к Николаевскому вокзалу. Лишь на другой день, к обеду нас подали к самой станции на второй путь. Одновременно с нашим приходом в Николаевск эшелон Сахарова вышел на восток.

Сахаров нам оставил ориентировку следующего характера:

1) Штаб Главнокомандующего будет на ст. Тайга; здесь же или на ближайших станциях к Востоку расположатся эшелоны Верховного, — во всяком случае Верховный армию не покинет.

2) От ст. Тайга магистраль временно закупорена чешскими эшелонами…

* * *

…Тут опять п-ка Макри донесение: в городе тревожно; Барабинцы волнуются (это полк Ивакина, армии Пепеляева, гарнизон Николаевска).

Среди населения шнырят подозрительные типы! Через агентуру Макри, наконец, выясняет, что в полку получен приказ Пепеляева арестовать Войцеховского, что одновременно будут арестованы Колчак и Сахаров на с. Тайга. Цель арестов — провозглашение какой-то Земской Сибири, где орудовать предполагают братья Пепеляевы: в руках одного должна быть сосредоточена высшая власть, а в руках другого — гражданская. Откуда вынырнул другой брат, мы не знали. Пепеляевых я и в глазах никогда не знал — это детище гражданской войны — один — шт.-капитан, другой — учитель. Отца ихнего, бригадного командира 11 Сиб. див. в Омске я знал еще до войны.

Что делать? Доложил Войцеховскому. Он вызвал Макри, но последний не смог убедить камандарма, и все осталось по-прежнему. Макри по несколько раз в день бывал у меня и все настаивал на своем. Тогда я приказал начальнику охраны штаба шт.-капитану быть на готове. Команда, состоящая из молодых солдат, помещалась с нами в одном эшелоне. Макри уверял, что люди ненадежны и предложил своих охранников. Я отклонил это предложение, указав ему пристальней следить в городе за казармами. Где был Ивакин никто не знал, и он на мои повторные приглашения не появлялся. Но он без сомнения был в городе. На всякий случай я все сведения Макри передал начальнику польской дивизии Румше. Польские эшелоны занимали все пути на станции и комендатуры станции. В городе их не было вовсе. Вели себя поляки тихо, с нами и вообще с русскими не общались. Я, гуляя между эшелонами, приглядывался к их жизни. Размещались они очень широко, особенно семейные. Семейный офицер обычно занимал половину американской теплушки; в другой помещался дежурный с несколькими солдатами-приятелями; в центре была прикладная, где был сложен багаж и всякого рода запасы. Нужды в продовольствии поляки не испытывали, и часто мы у них покупали продукты; больше всего масло сибирское в бочонках из Барнаула и мороженое мясо. Наш эшелон располагался так:

Выход с путей, окруженных заборами, как это обычно бывает на всех станциях, был или через здание вокзала (№ 1) через калитку возле самой платформы (№ 2).

Платформа сильно выдвигалась над путями и была с боков обнесена железной решеткой. На вокзал у входа со станции обычно стоял наш пост и пост от поляков; в дежурной комнате два коменданта: русский и поляк. Ночью нашего коменданта заменяли по очереди офицер моего штаба, дежуривший заодно и при телеграфе; польский комендант уходил спать в вагон. На платформе никого, особенно ночью. Калитка (№ 2) на ночь запиралась, и ключ был у сторожа, помещавшегося рядом с калиткой в будке. Станция, платформа и весь промежуток между штабным поездом и пакгаузами освещался полные сутки: у станции свет был сильный, ослабевая в направлении хвоста эшелона. Район между нашим и польскими эшелонами был в мраке.

В ночь с 6-го на 7-е Декабря, после ужина в вагоне Войцеховского, публика вся разошлась спать: жена чувствовала себя не совсем хорошо и легла спать в нашем вагоне (пятый от головы); я сидел с Войцеховским и мирно беседовал.

Около 12 ч. н. я прошел на вокзал, проверил коменданта (очередь лежала на шт.-капитане —начальнике отдела штаба) и пост, и снова вернулся к Войцеховскому. Около часу ночи вокруг поезда, при абсолютной тишине на станции вообще, послышались какие-то шорохи… Сначала я не обратил внимание, а затем встал и направился к выходу, желая проверить в чем дело.

На ступеньках нос к носу столкнулся с комендантом поезда генералом Семеновым, который мне спокойно доложил: вагон командующего отцеплен от поезда, в голове и хвосте эшелона на путях поставлены пулеметы, какие-то вооруженные люди толпятся возле моего вагона со стороны пакгаузов, а одиночные вооруженные солдаты в папахах ходят между нашим эшелоном и первым польским с строгим окриком: «сидеть по вагонам смирно, иначе будем стрелять». Охранная рота при вагоне вылезать боится, хотя люди все проснулись и во всяком случае без своих командиров, дежурящих на станции, они ничего предпринять не решаются. На вокзал пройти нельзя — при входе на платформу стоит пост и никого не пропускает…

Я доложил Войцеховскому, предложил ему выйти тихо из вагона и ждать, пока я выясню подробности.

Своего ординарца Рыкова я послал немедленно к полковнику Румша доложить ему о случившемся и получить у него разрешение временно посадить к нему в объект Войцеховского.

Сам я прошел к себе в вагон, разбудил адъютанта пр. Жданова и приказал ему, не будя жену, никого в вагон не пускать, распереть двери. Как ни тихо я с ним беседовал, но жена услышала и сразу, инстинктивно решила одеваться.

Я прошел через вагон и на второй площадке увидел вооруженного часового. «Что ты здесь делаешь? Я начальник штаба армии!» Часовой стал смирно и доложил, что его сюда поставил старший. Я открыл дверь на пакгаузы, взял руку солдата под мышку и осторожно его вытолкнул, помогая спуститься по обледенелым ступенькам вагона.

У дверей стояло человек двадцать вооруженных солдат и те накинулись с расспросами на часового. Шума особенного не было, так как солдаты неизменно говорили шепотом и вполголоса. «Что вам здесь угодно?», «Кто вас сюда вызвал?», «Ступайте по домам?». Солдаты вытянулись и один за всех отвечал: «Мы здесь по приказанию п-ка Ивакина, кого-то, сказывали, будем арестовывать. Если прикажете, мы, слушаюсь, уйдем. Да вот идут и наш капитан».

«Вы чего здесь галдите, расходитесь по вагонам. Никого не впускай и не выпускай» — грубо приказал капитан. «Чего? Я начальник штаба армии».

— Вот вас-то мне и надо. Ребята, хватай его! — крикнул капитан.

Я вынул револьвер.

«На штыки его!» — исступленно крикнул капитан.

Я захлопнул и запер дверь и по внутреннему ходу через площадку прошел в офицерский вагон. Там уже никто не спал. Я приказал всем быть наготове — одеться, вооружиться и по первому моему требованию выйти из вагона. Коменданту приказал установить наблюдение за пришедшими — никто не выйдет (отцепит?) из вагона, и ждать распоряжений. Сам я вышел в темный промежуток в сторону польского эшелона, и мне навстречу вынырнул Рыков с докладом, что п-к Румша просят меня и командующего в свой вагон. Я пошел к вагону Войцеховского. У вагона трудились человек десять солдат, стараясь спихнуть вагон с места. Распоряжался все тот же капитан.

Около полуроты вооруженных людей стояли возле платформы. Пулеметчики подпрыгивали возле пулемета, но ничего не предпринимали против нас — очевидно считали, что это свои, а капитан так был занят пустым вагоном, что ничего не замечал вокруг. Адъютант командующего оставался в вагоне и смотрел в окно — свет в салоне был потушен.

Увидев меня, адъютант показал рукой место, где между польскими вагонами стоял Войцеховский. Мы с ним нырнули под первый польский эшелон, затем под другой и очутились на нейтральной почве. Цель к вагону п-ка Румши нам показал Рыков.

Румша со своими штабными встретил нас любезно и приказал подать чаю. Войцеховский рассказал в чем дело и какой силы банда. Румша выслушал внимательно и серьезно и сказал: «Это штучки старого знакомого Ивакина. Он собирался арестовать Колчака и Сахарова… Капитан, возьмите дежурную роту и наведите порядок!..»

Через полчаса Румша доложил, что порядок наведен. Мы поблагодарили и отправились к себе. На душе было скверно; мы мрачно молчали.

— Заметили Вы, С. А., улыбочки польских офицеров? — сказал Войцеховский.

— Да, но все же поведение Румши считаю рыцарским! — ответил я.

Спать мы не ложились. Снова чай. Пришла жена. Я занялся разбором дела. Оказалось следующее. Начальник охраны штаба, по-видимому, знал заранее о готовящемся покушении, так как сам напросился у генерала Семенова на дежурство по станции, чтобы не быть в эшелоне. Когда я приказал за ним послать, его не нашли — он бесследно исчез. Вот под чьей охраной мы находились.

Команду я приказал разогнать, отправить в обоз при первом же случае и заменить охранниками Макри. Поляки, по рассказу Семенова, очень быстро покончили с Барабинцами. Рота выстроилась на платформе, и офицеры приказали очистить путь — Барабинцы беспрекословно повиновались и все смылись в город. Попытки со стороны Семенова задержать Барабинцев не удались. Польский командир этого не позволил, опасаясь, видимо, кровопролития. Так мы ни одного свидетеля и не получили. Я отправился на вокзал с целью переговорить с Макри, но провод был испорчен.

На заре явился сам Макри и доложил, что в городе так же было выступление — Ивакин вывел полк на улицы и хотел его вести на вокзал. Задержка вышла из-за ораторов, которые призывали полк к энергичным действиям: «Арестуйте штаб армии, а генерал Пепеляев в то же время арестует Сахарова и Колчака — вот Вам и конец гражданской войны… Вы вот сейчас же пойдете по домам; большевики тоже устали и будут рады прекращению братской войны… Они мстить никому не будут, не бойтесь, только расквитаются с генералами, которых мы выдадим революционному суду…» — «Ура!» «Да здравствует Революция».

Затем Макри рассказал, что он со своей охранной ротой пытался задержать полк, открыл стрельбу… стрельба на вокзале не была слышна! Вообще в эту тревожную ночь не было сделано не одного выстрела… Я думаю, что Макри сильно все приукрасил. Ведь он так жаждал генеральский чин!

Барабинцы днем были все в казармах и ожидали репрессий… Макри послан был в полк пригласить к командарму Ивакина… Ивакин без сопротивления сдался: «Я не хочу навлекать на солдат гнев командующего. Я всю кашу заварил, я ее буду расхлебывать».

Около полудня Ивакина привезли ко мне в купе. Это был бравый офицер; ниже среднего ростом; рыжеватый блондин; худой и стройный. Вошел и представился. Я придвинул ему стул. Он сел и, вынув из кобуры револьвер, положил его ко мне на стол. Оказалось, что он получил категорический приказ Пепеляева произвести арест Войцеховского. Только одного, не касаясь штаба. Арестованного приказано было доставить на ст. Тайга, однако к этому времени Пепеляев предполагал арестовать Колчака и Сахарова.

— А дальше?

— Дальше мы думали объявить прекращение гражданской войны и мир с большевиками.

— Кто еще знал об этом?

— Никто кроме меня. Солдатам я объявил в последние минуты и приказания отдавал именем Верховного.

— Вам известно, что ни Колчак, ни Сахаров Пепеляевым не арестованы?

— Не знаю, думаю, что еще не арестованы, но их ареста надо ждать с минуты на минуту, — уверенно ответил Ивакин.

— Знаете, что Вас ожидает?

— Да, расстрел! Я на это шел, но сорвалось. Что ж судьба!

Ни один мускул не дрогнул на его лице…

— Вы что же убежденный эсер или большевик?

— Нет, я никогда им не был, но случайно наши дороги сошлись.

Я передал Ивакина Войцеховскому, а сам пошел на телеграф.

Пепеляев уже знал о неудачном выступлении, о его аресте и требовал освобождения, иначе он, Пепеляев, не ручается за спокойствие частей первой армии. Я ответил, что Ивакин находится в полном распоряжении Войцеховского и с ним будет поступлено по закону военного времени.

— Если хоть один волос упадет с его головы, вся 2 армия за него ответит и в первую очередь Вы и Войцеховский! — задорно сказал Пепеляев. Я обозлился такой наглости. Человек намеревался своего же белого генерала арестовать и выдать большевикам на расстрел, а этот тип еще и угрожает.

«Что касается волос, генерал, то ручаюсь, что ни один не упадет, а вот насчет головы затрудняюсь дать ответ… и дальше не трудитесь ходатайствовать за него, так как этим набрасываете сильную беду и на себя — не было ли все это инсценировано Вами… у нас есть кое что по этому вопросу…»

Пепеляев, ничего не ответив, отошел от аппарата, а на другой день арестовал Сахарова. Колчака на ст. Тайга уже не было. Каппель и Войцеховский послали свой протест против ареста, но Верховный рассудил иначе: Сахарова сменил; предложил пост Дитерихсу, а затем Каппелю.

10.II. Каппель выехал на ст. Тайга… выручил Сахарова и занял от него пост Главнокомандующего. Перед отъездом в Н.Николаевске было небольшое совещание, на котором было решено: всякий план удержаться на линии р. Обь надо оставить; постараться за Обью привести части в порядок и в этом порядке возможно быстро пройти через Томск в Кузнецкую тайгу. Всякое попечение об эшелонах беженцев, что застряли к западу от р. Обь, оставить: их уже не спасти, но им надо честно заявить, что все, кто не желает оставаться у большевиков, должны пересесть на сани. Лишь больные будут доставлены на правый берег Оби и здесь распределены по лечебным учреждениям Николаевска и Томска…