Вы здесь

Из ниоткуда на свет

Олег КЛИШИН
Олег КЛИШИН


ИЗ НИОТКУДА НА СВЕТ


* * *

Слепая моль из холода, из тьмы
колотится в оконное стекло.
Не достучится. Время истекло.
Она умрёт до снега, до зимы.

На час, на два, но вряд ли до утра
ей силы воли хватит быть живой.
В последний миг зарыться б с головой
в душистый ворс настенного ковра.

Сливаясь с волокнистой тишиной,
перелететь, переползти в комод…
Безмолвием блаженным полон рот,
пуховой шалью, кофтой шерстяной…


* * *

Трудяге-дворнику с фанерною лопатой
(тем более, что он — это она)
сочувствуешь: какие снегопады! —
роящаяся тихая стена
надвинулась, накрыла целый город.
От близоруких полчищ белых пчёл
не скрыться. Норовящие за ворот
нырнуть — туда, где слишком горячо
для их существования. Исчезнув,
не уменьшают общего числа
бессмысленно кружащихся над бездной,
слетающих с лебяжьего крыла…

Как будто ледяной помпейский пепел
бесшумной бурей движется в душе,
летит в лицо, прижизненную лепит
сырую маску из папье-маше.
* * *

За несколько часов до Рождества
немного светлой грусти и слова
сочувствия, сусальные псалмы,
сиянье свеч внутри кромешной тьмы.

В шитье роскошном патриарших риз
не обнаружить белых нитей из
пелёнок, плащаницы. По делам,
как сказано, отмщенье аз воздам.

Шаг в сторону. В соломенном углу
устало притулился на полу —
се человек, который вне игры.
В мешке дырявом все его дары.

Морозный луч мерцающей звезды
запутался в лохмотьях бороды.
Не из волхвов и явно не пастух.
Пускай он спит. О нём не надо вслух.




* * *
                                    Ане

Подарок — пасмурная оттепель
ко дню, пятнадцать лет тому
назад случившемуся. Кто теперь
поймёт: зачем? и почему?

Нет смысла ворошить подробности,
на небесах — оно видней.
Что толку размышлять о пропасти
забвения, скользя над ней.

Как в детстве, просто, взявшись за руки,
пошли куда глаза глядят,
по ходу обретая навыки
преодоления преград.

И снова снегопад над городом.
Метёт — на то он и февраль.
То серебром сверкнёт, то золотом
микроскопический хрусталь

снежинок. Всё у нас получится,
ты только верь и не сердись,
любовь моя, моя попутчица
на всю оставшуюся жизнь.
* * *

Давай-ка над уровнем быта
поднимем текущий вопрос.
Стиральная вместо корыта
машина, крутой пылесос —
всё так. Но удобства под боком
и микроволновая печь
тоску заглушить о высоком
не в силах, — об этом и речь.

Как будто и впрямь ниоткуда
построчно на плоский экран
стихов неразумное чудо
выходит. Всевластный обман —
волшебное их появленье.
Послушная «мышь» под рукой.
За двухвековое мгновенье
душа разве стала иной?


На рынке

Изюм, инжир, зухра, хурма
под жарким солнцем… «Дарагая,
вазми недорага». Сама
на вкус распробуй, выбирая.
Базарных битых два часа
торгуемся, толчёмся всуе.
Плодовоядная оса
на скользких семечках буксует.
Торговцы кто во что горазд:
«дыр-бул-гыр-гыр» — ушей осада.
Ислама символ — лунный пласт
медовой дыни, Винограда
туманна женственная гроздь:
мираж прохлады в жирном зное
зовёт, просвечивая сквозь
зеленовато-наливное…


* * *

Тёмно-зелёный из ельника плотный венок —
невыносимая траура тяжесть в руке.
Разве родным объяснишь про отпущенный срок?
Как же такое?… Внутри на каком волоске

всё ещё держится? Как не исчез вообще
весь этот мир: это солнце и люди, и лес?
Кроткая божья коровка на цепком плюще,
ласточки в небе… Зачем не бывает чудес?

Яркие розы и чёрные ленты, венки,
словно щиты, вкруговую один к одному.
Памятных слов серебро, лепестки, лепестки…
Краски живые в глаза до сих пор почему?

Парни с лопатами делают дело, спеша.
Желтая жирная, вязкая глина. В неё
разве уйдёт всё, что было тобой? Ах, душа! —
ласточка, божья коровка… Неужто враньё?

Из ниоткуда на свет, с теневой стороны
перепорхнула на солнечный тёплый гранит
бабочка, гостья, посланница вечной весны,
вроде капустницы самой обычной на вид.



* * *                     

Два облака сливаются в одно.
Клубятся белоснежные границы.
Лебяжьим пухом на глазное дно,
хранящее хрустальную зеницу,
уходит день, забыв на берегу
ресничном света радужные нити.
На поднебесном тающем снегу
не ожидая будущих открытий,
вот-вот сомкнутся веки и века.
Легко уйти, не приходя в сознанье,
когда освобождённая строка
уже приобрела своё дыханье.



Тихая охота

Ступив под полог шелестящий,
под нарастающий во мне
рефрен: всяк ищущий обрящет, —
шагаю, будто бы во сне,
куда глаза глядят. Лишь чувство
шестое мной руководит.
Обрящет ищущий — искусство
рождается не так ли? Вид
почти такой же. Угол зренья
едва смещён… Ну вот же он!
Красавец! Чудное мгновенье
сродни тому… Волшебный сон,
продлись, продлись! Так в стойке сеттер,
почуя трепетную дичь,
ноздрями чуткими на ветер
замрёт, чтоб вдруг в прыжке настичь…

Охота! В серебристом блеске,
в древесной сумрачной стране
хрустально-влажные подвески
дрожат на световолокне
паучьем. Пядь за пядью — взглядом
по изумрудной мураве
блуждая, чувствуешь, что рядом
гнездо грибное. Муравей
в дом общий гусеницу тащит,
прикинувшуюся сучком.
Бесспорно: ищущий обрящет.
За пень, изъеденный жучком,
сверну… Ну вот же! — аккуратный
из прелых листьев бугорок.
Пора, пора бы в путь обратный.
Но вот ещё… у самых ног…

И вновь поклон. Щедра природа.
Не дай мне бог сойти с ума,
когда протравленная йодом
благоухает бахрома
груздя. Назвавшись, лезь в корзину,
которая всё тяжелей.
Ещё один под той осиной,
под той берёзой, где с ветвей
стекают шепчущие звуки,
в груди рождая властный зов.
Ему отдавшись на поруки,
шагаю в ритме тех же слов:
обрящет ищущий. Не лодырь
я нынче — чувствую вполне.
От щедрых милостей природы
немного, но досталось мне.


Однажды глядя в окно

…подумать о летящей паутине,
о тонком блеске серебра, о том,
что все когда-то этот мир покинем.
Лети, лети в сиянье золотом
лучей прощальных…
Наше время длится,
пока друг к другу тянутся слова,
пока не перевёрнута страница
последняя…
                  Пока любовь жива.                      


Домино

Старости страсти вокруг стола:
вовремя «отдуплиться», скинуть
камень ненужный, «забить козла».
Нынче, похоже, ничья взяла.
Пепел по ветру летит, зола,
крепкую серебря щетину.

Неумолимой навис цейтнот
тучей по ширине заката.
Солнечной плазмой залитый грот
створки вот-вот, как моллюск, сомкнёт.
Перистый дым полосой плывёт
в сторону, где земля поката.

Кончится летнее домино
возгласом тупиковым: рыба!
Осень полощет листвы рядно,
веткой кленовой стучит в окно.
Глядя чуть дальше — в «темным-темно»,
вымолвишь: и на том спасибо.



* * *

Мы глубину придумываем сами —
в осенних лужах, в небе, в зеркалах,
в расширенных бессонными часами
внезапно близких пристальных зрачках.
Так смотрит ангел в самые потёмки
души. Мерцают звёзды, ночь тиха…

Из глубины пульсирующий тонкий
луч узнаванья колыбель стиха
качнёт. Лишь свет и музыка по сути
нам остаются от былых щедрот,
в неумолимо тающей минуте,
вблизи летейских пограничных вод.

100-летие «Сибирских огней»