«Меж этим и тем сентябрем...»

Да, он наложил на себя руки 31 августа, но похоронен на самом заброшенном кладбище в окрестностях Владивостока на третий, как и положено по православным обрядам, день — 2 сентября. (Тогда в последний путь провожали с оркестром, но подрядить команду духовиков в какой-нибудь военно-морской части приморского гарнизона запретила местная власть, как и надгробные речи, — самоубийца, мол, и только писатель Александр Плетнёв, имя которого в ту пору было у всех на слуху, пренебрёг запретом. Да и настоящий друг не мог поступить иначе.) А сказал бы Геннадий Лысенко, как Николай Рубцов: «Я умру в крещенские морозы…», — поминался бы теперь помнящими его в январе. А здесь, повторю, «мне отольются чьи-то слёзы / в начальных числах сентября», да ещё зазря, — так тонко-прозрачно и щемяще-покаянно о прощании с белым светом никто из русских поэтов не писал. И таким чистейшим и непорочным, добавлю, как и вся его поэзия, языком. А ведь в образовательном багаже Лысенко только сельская неполная и тюремные — четыре срока за хулиганство, отбывая которые, и окончил среднюю, — школы. И вообще его образование сравнимо с «университетами» Максима Горького, исключая бродяжничество, — рабочий в геофизической партии, газорезчик, маляр, сверловщик, котельщик-корпусник, обрубщик, матрос на сейнере, кочегар, горнорабочий, наконец — должность! — завхоз с билетом члена Союза писателей СССР в Приморской писательской организации.
За это, без малейшей иронии, спасибо тогдашнему её руководителю писателю Льву Князеву, которого, между прочим, можно считать и крёстным отцом поэта Лысенко. Прозаик Александр Плетнёв, ставший вместе с Геннадием открытием Иркутского семинара молодых и начинающих литераторов в 1973 году, рассказывал:
— Лет за семь-пять до этого семинара, точно не скажу, Князев, в ту пору главный редактор краевой молодёжной газеты «Тихоокеанский комсомолец», получил саморучный пакет-письмо из мест, как говорится, не столь отдалённых. А в нём школьная тетрадка не каких-то блатных стишат — поэма «Владивосток». Прочёл, поразился — и поставил з/к на первую полосу ближайшего номера. В советский период истории России это был Поступок с большой буквы. По-доброму участвовали в судьбе Лысенко и приморские, пусть и разнополюсные, «авторитеты» в поэзии Илья Фаликов и Юрий Кашук. И Гена, освободившись, пошёл в гору, широко печатаясь не только в местной, но и во всесоюзной периодике. Правда, при жизни успел издать только два сборника стихов… А каким он был, если спросишь, как человек, прочти его «Совесть»…
Я прочёл: