Мгновения вечности

Двери больничного лифта бесшумно закрылись, поглотив тебя, лежащего на каталке. Я осталась одна в пустом холле с твоими вещами в руках. Больше я никогда тебя не увижу. Тогда я еще не знала об этом, но страшное предчувствие холодными, острыми зубами вгрызалось в сердце, оставляя все меньше и меньше места надежде.

Вечер прошел как в тумане. Кажется, я ходила по комнатам, повторяя про себя только одно: «Господи, пожалуйста, верни мне его! Пожалуйста, пожалуйста, верни!» Смотрела на часы, на медленно ползущие стрелки, набирала номер телефона реанимации, чтобы услышать строгий женский голос: «Пока все плохо. Он на ИВЛ, но динамика отрицательная. Дыхательная функция не восстанавливается». Отрицательная динамика... Она отрицательная... Твой организм отказывался дышать, значит, тебя оставалось все меньше и меньше...

* * *

Ты готовил меня к этому давно. К тому, что уйдешь первым. Сначала один протез в сердце, потом второй. Тебе говорили, что он выдержит лет восемь, максимум — десять, и снова — операционный стол. Но ты решил, что третьей операции не будет, и мы взяли встречный план. Протез продержался почти двадцать один год. По медицинским меркам — много, по нашим — одно мгновение. Мгновение — любовь, мгновение — счастье, мгновение — жизнь.

Видимо, точка невозврата была пройдена. Мы отчаянно пытались, но сердце сдавало позиции. Словно сговорившись, к нему начали присоединяться и другие — печень, почки, открылась язва, взбунтовались легкие. Ты попросил забрать тебя из больницы домой, не в силах больше смотреть на казенные стены и чужие лица. Ты верил, что мы справимся, как это было не раз. Изо дня в день, из ночи в ночь мы боролись за твою жизнь. И вроде бы медленно, шаг за шагом, начали отходить от края пропасти. Тебе стало лучше.

Вечером мы сидели втроем за кухонным столом — ты, я и сын — и болтали о будущем. Ночью, впервые за долгое время, ты крепко спал. Утром хорошо позавтракал, и я тихо ликовала, уверовав, что и в этот раз все будет хорошо. Днем мы усадили тебя в постели, поудобнее обложив подушками, и затеяли уборку. Ты тихо дремал, и я не сразу заметила незваную гостью. Бесстрастная исполнительница бесшумно подошла к тебе и встала рядом. Она прикоснулась к тебе холодными пальцами, просочилась сквозь кожу и начала свою работу.

Я увидела, как стали меняться черты твоего лица, заострились скулы, странная, мраморная бледность разлилась по коже. «Эй, — я тронула тебя за плечо, — что с тобой? Тебе плохо?» Ты не сразу открыл глаза, попытался что-то сказать и лишь потом посмотрел на меня. Я не узнала твой взгляд, в нем почти не осталось тебя. Что-то чужое, холодное, пришедшее из бесконечной пустоты медленно занимало твое место...

Скорая приехала быстро. На какое-то время пустота отступила, вернув тебе часть захваченного сознания. Но исполнительница не ушла, она лишь приостановила свою работу. Тихая и равнодушная, она поехала с нами в реанимацию, ожидая указаний свыше.

Ночь прошла как в бреду. Я не помню, чтобы спала. Иногда проваливалась в темноту, где снова делала тебе уколы, подавала лекарства, поддерживала под руку... И все время просила: «Господи, пожалуйста, верни его!» Лишь однажды я смалодушничала, ты прости меня. Вынырнула из темноты и взмолилась: «Пожалуйста, только не мучай его долго!»

А потом было раннее утро и звонок в реанимацию. «Вы жена? Сожалею. Час назад он скончался». Мир взорвался от этих слов. Рассыпался на мелкие части, больно впившись осколками в сердце, искромсав душу, помутив разум. Жизнь разделилась на счастье «до» и горе «после». Время остановилось, мгновение стало вечностью...

* * *

Ты пришел ко мне в первую же ночь. Я не видела тебя, но знала, что ты рядом. Вокруг была густая, плотная чернота. «Почему так темно? — спрашивал ты. — Где мои лекарства? Я не могу их найти». «Сейчас-сейчас», — бормотала я. Пыталась нащупать знакомые предметы, но руки утопали в пустоте и тьме. Все исчезло. Осталась лишь крохотная опора под ногами. «Почему ничего не видно?» В твоем голосе прозвучало столько страха, что я проснулась. Кажется, ты еще не понял, что произошло, а я не смогла тебе объяснить, потому что сама в это не верю.

Утром была в церкви. Подала сорокоуст и поминальную записку для третьего дня. Так странно, непривычно и больно. Столько подсвечников с горящими свечами, а для моего прошения о тебе — лишь один прямоугольный канун с крестом и распятым на нем Христом.

* * *

Надеюсь, память когда-нибудь окажет мне маленькую услугу и начисто вытрет воспоминания о том, как я забирала тебя из морга. Прости, не тебя, а твое тело, родное, любимое. Оно верно служило тебе все эти годы. Я сразу поняла, что тебя в нем нет. Может, поэтому не билась в истерике и не теряла сознание. Не рыдала громко, с отчаянием, так, как делаю каждый день, когда остаюсь одна.

Люди — странные существа. Они все время жаждут впечатлений, леденящих кровь. Многие пишут или снимают ужасы, еще больше людей — с упоением в них погружаются. Какая это глупость и бессмыслица. Настоящий ужас — это реальность, когда тебе приходится опознавать и забирать из морга тело того, кто был самым близким. Кто был частью тебя, с кем ты был одним целым. Чью теплоту ты помнишь и до сих пор ощущаешь. Чьи глаза закрыты навсегда. Чьи щеки сейчас влажны, но не от слез, а от таяния льда.

Широкие двери открываются и закрываются, выпуская одну за другой каталки с упокоенными навсегда людьми. В какой-то миг ты видишь, что их целая вереница — покидающих ледяной приют. Они не пугают, вызывают лишь скорбь и щемящее чувство тоски. Пугают действия живых, механически выверенные, точные до автоматизма. Пустота и холод в глазах и словах. Нет тепла, нет сострадания. Словно это сами обитатели сурового царства смерти ведут учет загостившихся, забредших к ним ненадолго. «Ваш? Забирайте!»

* * *

Ты не раз жалел, что из окон нашей квартиры не видно море. Даже мечтал купить домик, чтобы можно было любоваться морским простором, дышать свежим, не запыленным городскими дорогами воздухом.

Не знаю, это чья-то насмешка или награда, но с места твоего последнего земного пристанища открывается потрясающий вид на море. Вокруг пологие холмы, а чистый воздух насыщен запахом степных трав и полевых цветов. Необъятный простор, в котором сливаются воедино земля, вода и небо. На одном из холмов — старый исполин-маяк, освещавший в темные ночи путь морякам. В таком бы месте — жить, но оно уже занято. Здесь целый город из крестов, тихий и умиротворенный. В нем нет суеты, забот и тревог о близких, вечных споров о смысле бытия. Среди жителей города царят молчание и покой, и лишь таблички с двойными датами красноречиво говорят о быстротечности жизни. Лишь одно мгновение на пути к вечности. Город благосклонно принимает нового безмолвного жителя, и одним крестом становится больше. Твоим. Моим. Нашим...

* * *

Я не знала, что люди так отзывчивы на чужое горе. Мне все пишут и пишут слова сочувствия, сожаления и поддержки. Совершенно посторонние люди, из разных стран, далеких городов. Мы никогда не встречались с ними, не слышали друг друга, и знакомы лишь через социальные сети. Но теперь я знаю, что некоторые из них прошли через такую же страшную боль. Мир постоянно сталкивается с жестокой несправедливостью — уходом близких. С этим трудно смириться, это невозможно принять, но такова действительность. Все находят слова утешения, и только однажды стало еще больнее. «Ты молодая и красивая. Не пропадешь». Словно змея хлестнула хвостом, плюнула в душу ядом и отползла. «Соболезную».

* * *

Неужели это все происходит наяву? Иногда мне кажется, что я где-то свернула не туда или что-то забыла сделать. В какой-то странный, неправильный момент я потерялась. Стоит только отыскать верную дорогу, и все вернется. Совершить какое-то нужное действие и оказаться там, где есть ты. Улыбающийся, счастливый, с наслаждением пьющий утреннюю чашечку кофе с пастилой и зефиром.

Я понимаю, что произошла какая-то чудовищная ошибка, но не знаю, как ее исправить. Реальность осталась в стороне, а я вошла в призрачный мир. Он не настоящий, потому что в нем нет тебя. Ты остался в настоящем мире и сейчас стоишь в нем, растерянно оглядываясь и не понимая, куда я исчезла. Как я могла не заметить развилку, разделившую нас? Где та тропинка, что выведет меня на правильную дорогу? Что именно я должна сделать, чтобы река времени вернула меня туда, где все будет как прежде?

* * *

Я плохо сплю по ночам. Стоит только закрыть глаза, как на грудь опускается тяжелая бетонная плита. Она расплющивает ребра, останавливает дыхание и пытается раздавить сердце. Бетонная плита обладает гибкостью и подвижностью. Если лечь на бок — она охватывает жестким обручем, стискивает в смертельных объятиях и отступает, лишь когда встаешь. От снотворного делается только хуже. Я просыпаюсь в последний момент, когда от удушья останавливается сердце, и долго хватаю ртом воздух, пытаясь заставить легкие дышать.

Может, это именно то, что ты чувствовал в последние минуты своего пребывания на земле? Может, это твоя боль и твой страх? Они застыли, отпечатались в невидимом нам мире и передались мне, чтобы я знала, как это было. Мы ведь одно целое, значит, и боль, и страдание у нас одно на двоих. Ночь за ночью я умираю и медленно возвращаюсь к жизни, чтобы снова умирать. Так продолжается до серого рассвета. С ночной темнотой уходит и бетонная плита. Мне позволяют заснуть.

* * *

Странное чувство. Словно произошло пространственное смещение, и я вижу два параллельных мира одновременно. В одном отцвела акация и наступило лето. В этом мире живут люди. Много людей. Они ходят по улицам, спешат на работу, обнимаются и смеются, примеряют вещи, держат за руки детей, рассматривают город. Но есть и другой мир. В нем живу только я. Под ногами нет твердой земли — лишь вязкий песок. Вокруг — пустыня. Сухая и безжизненная. Я бреду по ней в полном одиночестве. Иногда вхожу в открытые двери магазинов другого мира, чтобы купить продукты, иногда разговариваю с его обитателями. Они видят меня, принимают за свою и не слышат, как за моей спиной шумит колючий песок, пересыпаемый сухим ветром.

* * *

Сегодня собака вернулась в спальню. На то самое место, где спала, когда ты был с нами. Я так обрадовалась, что долго плакала, обняв ее морду. Я снова не одна. Две недели она терпеливо ждала тебя на коврике у входной двери. Я приманивала ее лакомствами и игрушками, но она лишь тоненько скулила и уходила на свой пост.

Ты всегда был для нее не просто хозяином, а непререкаемым авторитетом, вожаком стаи, шесть лет назад спасшим ее жизнь. Я находилась тогда в отъезде и понимала, что отравленная, истекающая кровью собака — не жилец. А ты настойчиво, каждый день возил ее из-за города к ветеринарам и терпеливо ждал окончания уколов и капельниц, не оставляя в клинике, чтобы она не подумала, что ее бросили. Собака выжила, ты сделал все, чтобы она осталась с нами. Я знаю, как тебе это было нелегко с больным сердцем, но ты не умел поступать иначе. Так ты бился когда-то за свою маму, отца и крестную. Ты всегда вступал в спор со смертью, и она отступала. Ее отзывали, видя твое упорство. Твои близкие получали отсрочку.

Ты часто говорил, смеясь: «Благодаря тебе мне давно ставят прогулы на кладбище». Не знаю, так ли это. У нас бывали моменты, когда твоя жизнь висела на волоске, а счет шел на минуты. Я всегда боролась за тебя, выкладываясь по полной. Тогда все обходилось, ты возвращался, и жизнь продолжалась. Прости, но сейчас победа оказалась не на моей стороне...

Почему в этот раз все произошло не так? Может, мы исчерпали лимит твоих отсрочек? А может, просто наступило назначенное время? Почему именно сейчас, а не через год, два, десять? Было бы мне тогда легче? Думаю, вряд ли. Зато дней, проведенных вместе, было бы больше. Только уходя, они бы тоже превращались в мгновения, неизбежно приближая нас к вечности...

* * *

Бетонная плита не давит, пока бодрствуешь, и я взялась читать книгу. Так, случайный выбор. Какой-то сборник прозы о жизни. Застряла на первом рассказе — нудном пересказе событий без сюжета. «Что за ерунда», — прошептала я, перелистывая страницы. «Здесь таких процентов восемьдесят», — сказал ты. «Ты думаешь?» — спросила я, с удивлением рассматривая обложку. Ты не ответил, а я подумала, как хорошо было услышать тебя. Жаль, что так мало. Лишь четыре слова. Говори со мной иногда. Надеюсь, тебе дадут такое право. А пока я говорю с тобой. Всегда. Желаю тебе доброго утра и спокойной ночи, рассказываю о событиях дня, делюсь мыслями, советуюсь. Я верю, что ты слышишь меня, но как же хочется услышать тебя. Хотя бы как сейчас. Пусть не четыре слова, а одно. Ты только скажи, а я услышу. Читать книгу расхотелось — я тебе верю. Погасила свет и приготовилась к появлению бетонной плиты. Незаметно заснула, а проснулась с серым рассветом и ощущением холода. Плиты сегодня не было — видимо, ты стоял рядом и держал ее.

* * *

Ты всегда любил дарить мне цветы. Просто так, без поводов и праздников. Приносил домой охапками, по несколько букетов. Теперь — моя очередь. Каждую неделю я покупаю два букета живых цветов — один отношу на твою могилу, второй ставлю дома в вазу возле твоей фотографии. Ты улыбаешься с нее — счастливо и радостно. Ты весь лучишься жизнелюбием и оптимизмом. Я смотрю на тебя сквозь слезы. Мне не хватает твоей улыбки, мне не хватает твоих глаз, твоего тепла. Мне не хватает твоих слов: «Ты у меня такая красивая. Как же я люблю тебя!» Мне не хватает тебя всего — единственного, лучшего, необыкновенного.

* * *

Тебя больше нет... Как странно звучит эта фраза. Разве такое возможно, чтобы человек просто взял и исчез? Рассеялся в вечности, оставив после себя только тени воспоминаний? Только что ты был — мечтал, строил планы, радовался. И вдруг — исчез, оставив меня одну и превратив цветущий сад в пустыню.

Или это исчезла я? Растворилась среди множества миров, ошибочно попав в чужой. Иногда миры соприкасаются, и я чувствую твою близость. Прозрачной тенью ты садишься рядом со мной за обеденный стол. Сопровождаешь шорохом листьев в вечерних прогулках с собакой. Ночью я слышу не ветер за окном, а твое дыхание — привычное, успокаивающее.

* * *

Мне совсем не хочется ни с кем общаться. Не могу слушать, не могу говорить, не могу заставлять себя вежливо улыбаться. Чужие разговоры давят пустотой и ненужной суетой, я ухожу от них, прячусь в свой мир, где есть ты и воспоминания.

Не хочу отвечать на вопрос: «Как ты?» Не понимаю его смысла. Что значит — как я? Хожу, сплю, ем, разговариваю. Делаю вид, что живу. На самом деле — существую.

Не знаю, зачем я пишу эти строки. Никогда не вела дневников, не делала заметок на полях. А теперь выплескиваю свою тоску, свою боль на компьютерные страницы. Каждый день, по несколько предложений, чтобы не переливалось через край и не затапливало душу. Никому не могу сказать, да и незачем. Для окружающих твой уход уже в прошлом. Они поглощены своими делами, проблемами и радостями. Это для меня все в настоящем. Каждый день я проживаю твои последние дни, каждый день прощаюсь с тобой, каждый день погружаюсь в пустоту и отчаяние. Не могу сказать это людям, только листам бумаги на экране ноутбука.

* * *

«Время лечит». Многие в утешение говорят эту фразу, повторяя ее за кем-то и не понимая смысла. Кто-то и не может понять, прожив формально совместную жизнь, где каждый был сам по себе. Просто попутчики или партнеры по совместному быту. Таких время лечит. Но если человек лишился руки и ему сделали протез, можно ли считать, что он вылечился? Если потерявшему глаз вставили стеклянный, человек исцелился? Разве можно вылечить разорванную на части душу, разбитое, истекающее тоской сердце?

Время не лечит от тяжелых потерь... Оно лишь притупляет боль, грубыми стежками сшивает раны и рубцует их. Они будут кровоточить, болеть, но позволят жить дальше.

Тебя нет со мной уже тридцать дней и ночей, а болит по-прежнему, не стихая. Возможно, у времени сейчас слишком много дел и ему совсем не до меня. Но когда-нибудь оно возьмет в руки иглу, суровую нить и попытается стачать края моих ран. Потом взглянет на свою работу, покачает головой, вздохнет с сожалением и скажет: «Я сделало все, что могло».

* * *

Сегодня была в маленьком магазинчике, куда ты часто ездил за любимыми продуктами. Там владельцы — муж и жена, приятные люди среднего возраста. Я брала все то же, что и ты, и жена вдруг вспомнила о мужчине, который раньше покупал у них эти продукты. «Такой приятный человек, — сказала она, — всегда шутил, истории разные рассказывал». «Жаль, давно к нам не заходит, — вздохнул мужчина. — Наверное, уехал куда-нибудь на лето». «Это мой муж, — сказала я. — Он не уехал...» Женщина взглянула на меня, заметила черный шарф, повязанный на шее, и все поняла: «Не может быть!» «Я тоже так считала, — ответила я, — но оказывается, может». Мужчина и женщина еще долго охали и выражали соболезнования, а я думала о том, как ты умел общаться с людьми. Ты никогда не был рядовым посетителем. Тебя невозможно было не заметить или забыть.

Тебя знали все охранники в ближайшем супермаркете и начинали улыбаться до того, как ты подкатывал к ним тележку со словами: «Сегодня ничего не украл. Жена велела заплатить». Тебя радостно приветствовала продавщица цветов и весело смеялась, когда ты в шутку обещал разбить витрину, если цветы для любимой жены завянут на следующий день. Пожилых женщин на рынке ты называл «красивые девушки», и они расцветали, посмеиваясь, от удовольствия. Ты всегда умел настроиться на человека, вовлечь его в разговор, и после общения с тобой даже самые хмурые лица начинали светиться.

Ты очень много делал для других. От всей души старался помочь, исповедуя слова Христа: «Просящему у тебя — дай». Учил, лечил, женил, брал на работу, выплачивал старикам «стипендии», организовывал поездки, печатал книги, раздавал, дарил... Тебе даже прозвище дали — Дед Мазай. Твоя лодка всегда была полна.

Ты так любил жизнь! А она щедро одарила тебя оптимизмом и силой духа. Унынию не было места рядом с тобой, хотя моментов, в которые другой бы взвыл от отчаяния, тоже хватало. Ты и сейчас продолжаешь приносить людям радость. Книги с историями из твоей жизни заставляют читателей улыбаться. Они пишут благодарные отзывы, и я плачу, зачитывая их тебе.

Чтобы не утонуть в отчаянии, я загружаю себя работой — правлю и редактирую написанное. Внезапно я поняла, как быстротечна наша жизнь и непредсказуема. Не нужно ничего хранить в компьютерных файлах, уповая на призрачную надежду о будущем признании. Пусть все уходит к людям, пусть живет. Все, созданное рядом с тобой, пусть отправляется в путь.

* * *

Каждый мой день начинается с холодного, одинокого утра, а заканчивается пустым, унылым вечером. Тишина — такая странная, непривычная. Столько лет мы с тобой жили бок о бок, вместе работали, вместе гуляли, вместе отдыхали — и никогда не уставали друг от друга. Нам не хватало дня, чтобы наговориться. Из месяца в месяц, из года в год у нас не иссякали темы для разговоров. С тобой не бывало скучно, ведь ты был настоящим генератором идей и остроумия.

Разговаривая, мы засиживались допоздна. Просыпались — и снова говорили, говорили, пока собака не начинала недовольно ворчать. А теперь — пустота.

Заметила за собой. Если оставляю ненадолго телефон, когда выхожу из квартиры, то первое, что я делаю, вернувшись, — бросаюсь к нему и проверяю, не было ли пропущенных звонков от тебя...

Часто приходят в голову слова из песни любимого тобой Высоцкого. «Тот же лес, тот же воздух и та же вода, только он не вернулся из боя». Это не про войну. Это про жизнь, про то, когда один уходит раньше другого. «Все теперь одному. Только кажется мне, это я не вернулся из боя». Вот и я не вернулась. Я проиграла этот бой и осталась на поле сражения.

* * *

Сорок дней, как тебя нет. Почти полтора месяца, а мне кажется, что все происходило только вчера. Вчера ты еще улыбался и шутил, обнимал меня и говорил, что все будет хорошо, вчера тебя забрали в реанимацию, а потом вчера я бросала три горсти земли на крышку твоего гроба... Суровый итог человеческой жизни. Все так живо и больно. Душа рвется и мечется, не в силах понять, что осталась в одиночестве.

Слезы по-прежнему не иссякают. Они сами льются, стоит только взглянуть на твою фотографию или прикоснуться к твоим вещам в шкафу. Говорят, нельзя долго оплакивать ушедших. Они отправились в другой мир, гораздо лучше и совершеннее нашего. Пусть будет так. Пусть ты сейчас там, где нет болезней и скорбей, где душу не сдерживают оковы несовершенного тела, где вечная радость и покой. Я не оплакиваю тебя. Я оплакиваю себя без тебя.

* * *

Посетителей на кладбище обычно совсем немного. Больше — похоронных процессий. Провожаю взглядом очередную, прощаюсь с тобой и медленно иду по безмолвному городу навеки усопших. Чем дальше от тебя, тем больше старожилов. Их легко узнать по гранитным памятникам, заменившим кресты. На большинстве могил нет ни травинки. Они полностью закрыты бетоном или гранитной плитой, над которой возвышается монумент и каменная ваза для искусственных цветов. Почему так? Близкие не хотят ухаживать за могилой? Собираются редко навещать? Не знаю. Наверное, у каждого свои резоны, но выглядит это мрачно и тоскливо.

Я не стану закрывать твою могилу каменной плитой. Над твоим последним пристанищем должны расти живые цветы. Я мечтаю посадить два куста роз — красные и белые, рядом — раскидистую юкку и лилейники. Они обязательно приживутся, если ухаживать за ними, а я собираюсь это делать, пока жива и могу двигаться.

* * *

«Ты должна ко всему отнестись спокойно. Главное, помни — у Бога ошибок не бывает». Ты неоднократно говорил мне эти слова в последние месяцы. Что-то чувствовал или понимал? Прости, но у меня не получается. Я оказалась не готова к тяжелому расставанию. Мой корабль жизни потерпел страшную катастрофу, и я не знаю, получится ли собрать его обломки и спустить их на воду. Может быть, когда-нибудь я попытаюсь это сделать.

А пока я думаю и вспоминаю. Мне повезло оказаться в числе немногих, кто знает, что такое настоящая любовь и счастье. Ты подарил мне столько лет необыкновенной жизни. Они со мной, их никто не отнимет, а наше неизбежное расставание лишь сделало их еще более ценными. Каждое мгновение, прожитое с тобой, — это кусочек рая. Он существует и здесь, на земле, когда люди по-настоящему любят друг друга. Маленький Эдемский сад на двоих, спасительный островок в океане бушующих страстей. Я сохраню его в сердце и в самые тяжелые минуты буду извлекать по капле, врачуя душу воспоминаниями.

* * *

Я чувствую, как начинает меняться мое отношение к твоему уходу. Все чаще в мыслях появляется страшное слово никогда, и я понимаю, что это правда, с которой придется жить до конца своих дней. Я прохожу мимо лавочки, на которой ты любил отдыхать после прогулок с собакой, и знаю, что больше никогда ты не присядешь на нее. Никогда ты не будешь наблюдать, как дворовые мальчишки гоняют мяч на футбольном поле. Никогда не войдешь в синие воды моря, и оно не станет покачивать тебя на своих волнах. Никогда не увидишь дельфинов и не накормишь речных уток. Больше не нужно покупать твое любимое мороженое и зефир в шоколаде, ведь ты никогда не станешь его есть. Никогда не поговоришь с сыном, никогда не обнимешь меня крепко-крепко, и я никогда не уткнусь носом в твою шею, прячась от житейских неприятностей. Этих «никогда» становится все больше и больше, ведь повсюду есть то, что напоминает о тебе.

Самое страшное — мы больше никогда не увидимся. Разве что только во снах. Ты и сейчас мне снишься. Я плачу после пробуждения, ведь иллюзия заканчивается, возвращая меня в безнадежную действительность.

У меня есть только одно, что я могу противопоставить этим никогда, — я люблю тебя и буду любить всегда.

* * *

Когда-то придет мое время, и я отправлюсь на встречу с тобой. В безмолвном городе найду последнее земное пристанище. В небесном граде обрету покой и вечность. Надеюсь, мы узнаем друг друга и снова будем рядом, теперь уже навсегда. Наши лица будут высечены на темном камне и обращены к востоку. Туда, где сливаются земля, вода и небо.

Как прекрасен рассвет над морем! Огненный шар солнца медленно поднимается из морских глубин над горизонтом, щедро одаривая просыпающийся мир теплом и золотом лучей. Легкий ветерок пробежит по холмам, взъерошивая травы, тронет лепестки наших роз, обовьется вокруг гранитных памятников и умчится дальше. Жаворонок воспарит в вышине, трепеща крыльями, пролетят белые изгибы чаек. Лето будет сменять весну и уступать место осени. Оцепенение зимы развеется весенним гимном возрождающейся жизни. Мир будет меняться, и люди будут продолжать приходить в него лишь на мгновения... Мгновения, из которых соткана вечность.