Вы здесь

«На холсте совершается таинство»: о двух книгах Светланы Кековой

Кекова С. В. Солдатская трава. Саратов: ООО Издательство «КУБиК», 2020. — 168 с. Кекова С. В. Любви исцеляющий взгляд. Саратов: Амирит, 2020. — 196 с.
Файл: Иконка пакета 12_elina_nhst.zip (18.15 КБ)

Стихи замечательного русского поэта Светланы Кековой регулярно появляются на страницах литературных журналов, публикуются в столичных издательствах, переводятся на мировые языки. Вышедшие недавно два поэтических сборника были подготовлены в Саратове — городе, где со студенческих лет живет Светлана Васильевна, где складывалась ее научная и ее творческая судьба. Наверное, поэтому обе книги наполнены саратовской топонимикой, по стихам этим идешь, словно по знакомым улицам и переулкам, сворачивая от центра к периферии. Как для Саратова Волга, так для Кековой вода, водная стихия, просторы реки (в книгах много названий волжских островов и отмелей), ручьи, дожди, русалки, морская и речная живность, рыболовные снасти являются чем-то базисным: градообразующим, стихообразующим. Да, в текстах много еще и земли, много воздуха, и вместе с водой эти стихии становятся некими отправными точками: «Печаль возникает из персти земной, а горе — из желтой воды».

Новые книги сохраняют напряженную пульсацию мысли, безбрежные горизонты поэтического мировидения, гармонию слога, которые и отличают Светлану Кекову как поэта первого ряда. Диалектика жизни и смерти, осознание любви как чувства единственного и уникального в своем роде, поиски своего пути — то ли грешником быть, то ли праведником, поиски Бога и надежда на Него — все эти и многие другие мотивы стали приметами поэтики Кековой. И в этой поэтике (что не раз было отмечено) есть место любимым Светланой Васильевной Н. Заболоцкому и А. Тарковскому, точнее, их ритмам, интонациям, образным рядам, но в совершенно новых смысловых, эмоциональных воплощениях.

Стихотворная книга «Любви исцеляющий взгляд» включила в себя ряд картин художницы Натальи Леонтьевой: «Так же, как и стихи, входящие в сборник, создают некое смысловое единство, картины, соседствуя друг с другом, выстраивают особое художественное пространство, вступающее в диалог с пространством словесным», — пишет Светлана Кекова в предисловии.

Книги 2020 года сохраняют, как сказано, прежние мотивы, но свидетельствуют о неком новом этапе в творчестве поэта. Уже самое первое стихотворение из «Солдатской травы» вводит читателя в непривычные для автора метафизические территории, центром которых становится Россия.

Мы привыкли к тому, что непростая для наших дней тема — разговор о патриотизме начинает расползаться и в том случае, когда патриотизм оборачивается догматом, спущенным сверху очередным косноязычным циркуляром, и в том случае, когда сам предмет обсуждения оказывается в числе табуированных. Между тем разговор этот вполне возможен, но на самом хрупком, глубоко запрятанном, выговариваемом лишь отчасти душевном уровне, и тогда трудная тема звучит как натянутая струна, напрягает нервы, вызывая глубокую ответную реакцию:

 

Тянет с севера тленом и холодом,

подо льдом цепенеет река,

и опять над разрушенным городом

кучевые плывут облака.

 

Проплывут над столицею древнею,

над зубчатой кремлевской стеной,

над заброшенной русской деревнею,

над огромной усталой страной.

 

Равнодушное небо безбрежное,

этот синий воздушный простор,

бороздят облака — белоснежные,

как вершины невидимых гор.

 

Злого времени ветер пронзительный

над тобою не властен, пока

в неземной красоте ослепительной

над Россией плывут облака,

 

очертанья меняют, колышутся,

и, покуда не кончился день,

как бесшумно, стремительно движется

по земле их летучая тень!

 

Стихотворение, как камертон, задает эталонную высоту всем последующим десяти текстам цикла «Путь домой». В этом цикле, посвященном «памяти тети Маши», стремительно меняются поэтические ракурсы, укрупняются детали, возвышаются подробности жизни отдельной семьи до исторически значимых. Виртуозные смены ритмов, оптики (я, мы, отец-солдат, ребенок, птицы, ангел), точек зрения, участников диалогических отношений (то между людьми, то между человеком и Богом) дают ощущение, что все, что бы мы ни встретили в стихах, существует параллельно, одновременно, как одновременны война и мир, жизнь и смерть, спасенная дедом икона и вкус ржаного хлеба:

 

Никакого зазора нет в пространстве ином

между ангельским хором и провидческим сном.

 

Между сушей и морем, между ночью и днем,

между будущим горем и слезами о нем…

 

Кажется, что Светлане Кековой открылось новое зрение, новые возможности видеть и ощущать далекие друг от друга понятия. Появилось умение подняться над происходящим, увидеть мир сразу в нескольких пространствах и временах: «Но вдруг могучий Бах рукой коснется клавиш, / и ты, обняв меня, вдруг целый мир поймешь / и Бога милосердного восславишь».

Те, кто многие годы читают Кекову, наверняка обращали внимание на свойственное ей умение сближать или же сталкивать, противопоставлять бытовое и бытийное. Некоторые стихотворения основаны на приеме разрастания метафоры, когда повседневное на наших глазах перевоплощается в глобальное, общезначимое.

 

Месит бабушка тесто, какие-то шепчет слова,

и святая вода выливается в белую миску…

<…>

 

Здесь над белой мукою невидимый Ангел летал,

сердце бедных детей защищая от смерти и мрака,

здесь когда-то мой дед у святого Матфея читал

родословье Христа: «Авраам же роди Исаака…»

 

Сиюминутное, обыденное то и дело в стихах Кековой перерастает свою сущность, уходя в глубины подтекстов, смещая или совмещая времена, переводя неторопливую интонацию повествования в выходящий из берегов обостренный лиризм.

 

Это чистая тарелка. Это ложка. Это ложь.

Это страшно. Это мелко. (Слов во тьме не разберешь.)

Тьма закрыла свет, как штора. Ночь на улице шуршит.

Тонкой ниткой разговора воздух в комнате прошит.

Я ребенка пеленаю, тихо плачу и молчу.

Помнишь? Помню. Знаешь? Знаю. И заплатишь? Заплачу.

 

Почти каждое слово в этих строках относится к нескольким смысловым регистрам: накрытый стол и страдание от неприкрытой лжи, тьма и свет как физические явления и как состояние души, семейный уклад и тяжелый разговор, в котором бытовое постепенно смещается в сторону бытийного. Словно на качелях, читатель мгновенно перемещается от бытовых предметов и действий в мир иных ценностей и других вопрошаний.

И еще об одном качестве поэтического слова Кековой стоит сказать. Филолог, доктор наук, ученый, Светлана Кекова безусловно может считаться автором текстов, принадлежащих филологической поэзии, но освоенной, понятой и предъявленной читателю в новом качестве. Человек книжной культуры в самом высоком смысле этого понятия, Кекова во многих стихах откликается на имена любимых авторов, их слова или строки. То Ахматова здесь мелькнет, то Тарковский, то Набоков, то Гоголь, то Пушкин, то Мережковский, то Волошин, то Блок, то Мандельштам…

Однако в отличие от многих филологов, выбравших для себя поэтическую стезю, Светлана Васильевна никогда и нигде свою филологичность намеренно не демонстрирует. «Чужое слово» в ее текстах становится их природной сутью, врастает в строку, принося в стихотворение легкий отголосок известного, будит, но не будоражит читательскую память. Если мы встречаемся здесь с примерами поэтического переосмысления, то никогда не пародийного, а всегда точного и уместного.

Столь же органично поэзия Светланы Кековой впитывает в себя библейские сюжеты, известные всем высказывания из Нового и Ветхого Заветов. Нередки в этих случаях примеры «обратного» пути, проделанного устойчивым выражением или библейским персонажем: «и в раю — Мария Магдалина / с ниткою простых янтарных бус». Однако это ни в коем случае не снижение образа, его переход с бытийного уровня к бытовому. Напротив, такие смелые введения библейского персонажа в контекст обыденного позволяют осознать и понять далекое как близкое, неведомое, книжное принять как свое, родное. Вот такое сближение общечеловеческого и частного — еще одна мета нового поэтического этапа в творчестве Кековой:

 

Раздался гром, ударил в землю посох,

из раны земляной забил родник.

По мостику из полусгнивших досок

меня туда доставит проводник.

 

Покажет мне струящуюся воду,

похожую на детские стихи,

и скажет мне и моему народу:

«Тебе твои прощаются грехи!»

 

Стихи новых сборников населены родственниками и знакомыми автора, и все они, с их историями и биографиями, с их нелегкими судьбами и твердыми нравственными принципами, столь же значимы, так же пишут историю государства Российского, как исторические или литературные герои, как величайшие библейские персонажи. Эта глубокая убежденность поэта в равноценности, равновеликости и важности всех, кто стал ее плотью и кровью, кому она наследует и чье мировоззрение ей особенно близко, — одно из важнейших поэтических открытий Светланы Кековой.

Герои русской истории и библейские герои оказываются очень близки и родственны (через автора) тем, кто прошел Великую Отечественную или не вернулся с нее. Поэтическое слово о войне тоже открывает новые грани таланта Кековой. Словно продолжая трагическую стилистику «Я убит подо Ржевом…», она пишет: «Я была солдатом лихой войны…» Эта причастность к давним событиям, память о которых не заживает, превращается в лейтмотив (раздел «По принципу дальнего боя»). Лирическая героиня стихотворения, как Ярославна, готовая полететь «зегзицею по Дунаеви», становилась водой, травой, землею — лишь бы помочь раненому. В военных стихах Кековой много личного, воспринятого через семью, отца. Наверное, поэтому в этих произведениях ощущается интонация фольклорного плача:

 

Я была водой — тем, кто хочет пить.

Я была травой — тем, кто хочет спать.

Кто меня в иголку вставлял, как нить?

Кто меня заставил землею стать?

 

Собственный взгляд на миссию поэта, какой она представляется автору сегодня, Кекова формулирует в стихотворении «Я люблю смотреть на слоистый лед…», помещенном в обеих книгах. Поэзия становится живой и пульсирующей, когда возникает сродство, слиянность поэта с природой, предстающей во всем своем блеске и очаровании («Я люблю каштана завод свечной, беготню в траве муравьиных слуг…»). Этот яркий и притягательный мир возможен, с точки зрения автора, потому что «печется Бог о своих птенцах». Чтение книг и их создание видится Кековой тоже как некое действие природное, как явление природы.

 

Я траву читаю, словно простую книжицу.

Костянику рву, ежевику ем,

в огороде сажаю ижицу —

вдруг да вырастет куст,

будто слово с заглавной буквою…

Обернется буква морошкой, брусникой, клюквою...

 

Отношение к слову как к явлению Божьего мира, как к муравью, птице или ягоде абсолютно в духе поэта. Светлана Кекова открыто говорит о неисчерпаемых ресурсах стихотворца, видящего прямые связи слова и очередного чуда, которое творит природа.

 

Но я сумею вопреки рассудку

и собственному слову вопреки

из капель крови сделать незабудку

и камешек найти на дне реки.

 

При этом Кекова знает и другое — труд поэта сложен и не всегда благодарен:

 

Как ты знаешь, милый, всегда я живу на грани

немоты и звука, суровой зимы и лета,

мне куда как трудно разобраться в словесной ткани

нашей общей жизни; нащупывать швы сюжета…

 

Однако она уверена, что поэтическое слово будет найдено, и «здесь легко нам поля рифмовать с перелесками / и с холмами зелеными — гребень волны».

Тем не менее «зелеными холмами» автор новых сборников не ограничивается. Наступает момент, и стихи Кековой приобретают отчетливо выраженное гражданственное звучание, когда поэт делится, например, своей непреходящей болью по поводу украинских событий:

 

В Киеве уже цветут каштаны,

с мостовой дождями смыло кровь.

Ты мне, друг, для каждой новой раны

по свинцовой пуле приготовь.

 

Свой путь в поэзии Светлана Кекова видит как преодоление зазора между словом сказанным и несказанным. Для поэта исключительно важными оказываются не только предметные субстанции, для которых привычно словесное обозначение, но и трансцендентальные абстракции, укорененные в молчании:

 

И ты, дитя мое, звучанье,

моя горчайшая строка,

лишь ты узнаешь, что молчанье

хранится в недрах языка,

что в безъязыком подземелье,

в подвалах брани площадной

любовное таится зелье,

доступное тебе одной…

 

Мотив продуктивного молчания для поэта — один из самых важных. Молчание, по Кековой, это тайник, рождающий целый мир вместе с языком, этот мир объясняющим. Как взаимосвязаны в художественном сознании мысль и слово, столь же неразлучными оказываются связи времен. Поэту удается почувствовать действительность через пересечение прошедшего и настоящего с ненавязчивым обращением к будущему: «Нет уже ни пространства, ни времени, / ни страданья, ни языка».

Поэзию Кекова уподобляет манипуляциям с разными видами прошедшего времени:

 

Ни о чем не спросит и, видимо, не простит…

Имперфект скрежещет, аорист — благовестит,

а поэт из них второпях сколотил строфу,

где таится жизнь, словно детский скелет в шкафу.

 

Что же это было? Страдание? Страсть? Аффект?

Утекло, ушло, превратилось в плюсквамперфект,

в золотую пыль, в неземную — навеки — синь,

в ледяной санскрит и в литую, как сталь, латынь.

 

Замолчишь, заплачешь, откроешь на миг окно —

там уже струится влажное волокно,

а в твоей постели, презрев наготу и стыд,

не добившись цели,

прошедшее время спит.

 

Идя вслед за поэтом, взмывая ввысь — туда, где парит душа, — или разглядывая подробности земного существования, читатель, конечно, обратит внимание на россыпи настоящих поэтических жемчужин, свидетельствующих о тончайшем поэтическом слухе, взыскательном вкусе и богатом образном мышлении Кековой: «На ветке дуба сидит сорока, он прекрасна, как Анна Керн», «А небесное наше отечество / говорит безутешной земле: / “Осторожно — плывет человечество, / на огромном плывет корабле!”», «Караваны брели из Каира, Багдада, Магриба…»

Поэтический мир Светланы Кековой неисчерпаем и безграничен. Будут рождаться новые стихи, складываться новые книги. И всякий раз мы будем видеть, как:

 

На холсте совершается таинство,

мертвый стебель рождается вновь,

потому что художник пытается

даже в смерти увидеть любовь.

100-летие «Сибирских огней»