Надя Делаланд: «Стихи неизбежны…»

Ушел в печать августовский номер «Сибирских огней», а в нём – стихи известного московского поэта Нади Делаланд. В преддверии выхода номера публикуем интервью Нади новосибирскому поэту и журналисту Юрию Татаренко.

Надя Делаланд (литературный псевдоним Надежды Всеволодовны Черных) — русский поэт, филолог, литературный критик, кандидат филологических наук, окончила докторантуру Санкт-Петербургского госуниверситета. Работает в книжном интернет-магазине Book24, преподает в Серебряном университете и ведет занятия в Школе юного писателя на Воздвиженке. Автор 14 поэтических книг. Публиковалась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Звезда», «Нева», «Волга», «Новая Юность», «Литературная учеба», «Вопросы литературы», «Сибирские огни» и др. Стихи переведены на английский, итальянский, испанский, немецкий, эстонский и армянский языки. Родилась в Ростове-на-Дону, живет в Москве.

— Как пережили самоизоляцию?

— Сначала мне нравилось сидеть дома и не тратить кучу времени на дорогу до работы, на приведение себя в надлежащий вид. Кстати, в этот период опубликовалась в сборнике, который вышел в издательстве АСТ, — «Мои 10 правил на карантине». Там всего 12 авторов, среди которых Иван Охлобыстин, Андрей Максимов, Анча Баранова, Олег Зоберн, Олег Шишкин, Леонид Бежин и другие, и много любопытных советов. Да, но потом уже надоело, конечно, совсем не гулять. Хотя в целом неплохо. Я даже почти написала пьесу на марафоне у чудесной Саши Денисовой — это сценарист и драматург Театра.doc. Она филолог по первому образованию, и мне было приятно ее слушать и легко понимать. На карантине же вышла моя книжка о Нине Искренко в серии «Женская история для детей», с чудесными иллюстрациями Ирины Коноп. Для написания текста я опиралась на то, что мне рассказали Евгений Бунимович и Кира Искренко — младшая сестра Нины. Мы планируем провести в день рождения Нины — 26 июля — презентацию книги о ней и женский фестиваль поэзии. Все это пройдет онлайн в Zoom. Приглашаю присоединиться всех, кому это интересно. Можно написать мне в «Фейсбуке», я пришлю ближе к делу ссылку.

— Что такое ваша территория комфорта?

— До определенных пределов — это не то, что зависит от внешних обстоятельств. Но, конечно, не должно случаться чего-то по-настоящему плохого, чего-то требующего долгого утешения.

— Недавно вы стали лауреатом премии «Антоновка» в поэтической номинации. Что подталкивает вас участвовать в поэтических конкурсах? Чувство азарта? Насколько оно в вас сильно?

— Вообще, я не азартный человек, но в редких случаях бываю, и меня всегда это удивляет и умиляет. Например, когда я была беременна Аркашей, я подсела на такие автоматы, где нужно вытаскивать игрушку. У меня лихо получалось, весь дом был завален собачками и божьими коровками. Но потом как-то незаметно для себя охладела. А в конкурсах я участвую в режиме психотерапии. Когда мне вдруг становится грустно, я так развлекаю себя — посылаю что-нибудь на какой-нибудь конкурс. И моментально об этом забываю — и что, и куда. Но почему-то всегда отлично помогает.

— Что любите и что не любите?

— Почему-то не очень люблю, когда кто-нибудь вдруг начинает рассказывать или писать о том, что вот этого он не любит. Мне кажется, это огорчает людей, которые так привыкли делать. Не люблю хамство и агрессию — тут мне не страшно огорчить тех, кто к этому пристрастился. Не люблю, когда пишешь человеку, а он тебе не отвечает, хотя и просматривает сообщение. Не понимаю, почему это на меня так действует, думаю, это какая-то моя слабость. А люблю очень много всего. Например, как по мне, так сумасшедшая радость — просыпаться рано утром оттого, что на лицо светит солнце. Вообще люблю утро — это самое продуктивное время для меня. Если встать в пять-шесть часов, то до десяти можно очень много сделать такого, что иначе будешь мучительно не успевать весь день. Очень люблю и всегда любила читать. Ужасно радуюсь, что мой старший сын в этом смысле тоже так устроен, и огорчаюсь, что младший — по-другому. Люблю играть в шахматы. И очень люблю спать. Особенно на свежем воздухе. Это просто ни с чем не сравнится. Люблю весну и осень, оранжевый и бирюзовый, томатный сок, авокадо и мятные пастилки, путешествовать и сидеть дома, гулять в лесу и валяться на берегу Средиземного моря, разговаривать и слушать.

— Давно ли ваш читательский интерес переходил в читательский восторг?

— Как же, как же. Вот давеча прочла я книгу Алексея Сальникова «Опосредованно». Она, кстати, о поэзии. Причем о поэзии, которая действует на человека как наркотик, и, собственно, ее употребление в мире романа приравнивается к наркомании и преследуется законом. Кстати, я взяла по этому поводу у Сальникова интервью, и оно в ближайшем будущем появится у нас на Book24.

— Поэзия — это метафоры, неологизмы, авторская интонация… А что еще?

— Эх… Для меня поэзия — это прежде всего особое состояние сознания. В определенном смысле поэзия — это языковое пространство, максимально оголяющее бессознательное автора и вовлекающее в процессе восприятия бессознательное читателя. При этом она сохраняет апелляцию к сознанию, интегрируя таким образом психику. Язык поэзии отличается от естественного языка, с которым совпадает по форме, и от языков, используемых другими видами искусства. Лотман называл стихотворение «сложно построенным смыслом» и указывал на то, что небольшое по объему стихотворение может содержать бо́льшую информацию, чем тома и тома нехудожественного текста. Вот эта уникальная способность к компрессии смыслов на разных уровнях отличает поэзию и от прозы. Но это отдельный и долгий разговор.

— Ощущаете ли такую субстанцию, как «предстихи»? Из чего она состоит?

— Кто-то из поэтов, с которыми я делала интервью, кажется, это был Леша Кащеев, говорил, что ему это состояние перед стихотворением напоминает ауру накануне эпилептического припадка. Не могу похвастаться такими яркими ощущениями (а они, в самом деле, очень яркие — помните, что писал об ауре Достоевский?), для меня это просто что-то невесомое, что я привыкла узнавать как возможность стихотворения. От этой возможности легко отказаться, ничего не стоит ее избежать. Я могла бы сообразить какую-нибудь метафору, чтобы описать это предчувствие, но боюсь переборщить и завраться.

— Что помогает вам «домолчаться до стихов»?

— В общем-то, всё. Мне кажется, что все тут так устроено, что стихи неизбежны.

— Почему современные поэты не ставят перед собой задачу «глаголом жечь сердца людей»? Это слишком трудно?

— Я не знаю, как ответить за всех современных поэтов — какие они ставят себе задачи и почему. В том, что касается стихов, я не ставлю себе вообще никаких задач. Пишу себе и пишу. А вот в драматургии я почему-то становлюсь дидактична. Это забавно, но ничего не могу с собой поделать. В прозе нет этого. Кстати, буквально на днях у меня вышла книга прозы «Рассказы пьяного просода».

— Расскажите о ней — где издана, как сложилась, долго ли вы ее писали?

— Книга вышла в «Стеклографе» у моего любимого издателя Даны Курской. Там же в прошлом году мне издали поэтическую книжку «Мой папа был стекольщик». Дана потрясает меня тем, насколько, действительно, в ее издательстве все заточено под интересы автора. Дело в том, что, пока «Просод» был в процессе выпуска, мне написали из другого издательства — крупного и авторитетного — что хотят выкупить на эту книгу все права и переиздать ее. Я позвонила Дане, и она не просто не чинила мне никаких препятствий, а очень обрадовалась за меня и книгу, сказала, что подпишет, если надо, отказ. По сути, «Стеклограф» оказывается таким трамплином в литературу, а Дана всех своих писателей опекает и поднимает повыше. Это бесценно.

Рассказы, которые вошли в книгу, писались от случая к случаю на протяжении примерно 10 лет. Прямо перед публикацией я придумала для них рамку — объединила общей историей. Это как раз история отношений просода и Ксении. На книгу уже написал великолепную рецензию Александр Чанцев, она вошла в «пять книг недели» по версии «НГ-Ex libris», а еще мы начали в «Фейсбуке» любопытную переписку с моим другом культурологом Юрием Самуиловичем Дружкиным. Он открывает мне на многое глаза. Например, он пишет: «Просод — это такой рапсод, тексты которого не существуют прежде говорения, но возникают в процессе говорения и из него (как космос из хаоса, как Венера из морской пены). Наш просод — тоже странник. Но он странствует еще и во времени. И он тоже сшивает. Но сшивает не столько разные песни, сколько внешнюю и внутреннюю реальность. Причем непонятно, откуда он приходит сам. То ли из внешней реальности, то ли из внутренней». Нам уже предложили опубликовать переписку, когда наберется побольше писем.

— Недавно прочел у молодого сибирского поэта новое стихотворение, завершающееся знаменитой ахматовской рифмой «умру — на ветру». Когда я обратил его внимание на это, тот ответил: «Ничего страшного!» А вы как считаете?

— Да, я согласна с молодым сибирским поэтом. Во-первых, это может быть аллюзия на это хрестоматийное стихотворение. Точнее, сложно представить, чтобы это была не она. Даже в том случае, если поэт этого до конца не осознает. Во-вторых, я не склонна по одной рифме судить о том, страшна ли она в контексте всего стихотворения, раз уж стихотворения я не видела. А в-третьих, если поэт молодой, так и вообще нехорошо придираться — он просто, так сказать, вбирает в себя опыт предыдущих поколений. Мне кажется, чем больше человека хвалить, тем больше вероятность, что у него что-то в итоге получится.

— Что можете простить талантливым коллегам — пьянство, лень, невежество, эгоизм?

— Никто из талантливых коллег специально передо мной не извинялся за свои слабости. Да и зачем мне их извинения, а им мое прощение? Я ведь не живу с ними в одной комнате, чтобы меня эти их качества каким-то образом беспокоили.

— Лауреаты первой премии «Лицей» получили по 1,2 млн рублей. А вы бы на что потратили эту сумму?

— Для «Лицея» все же я старовата. Да и к чему нам мелочиться — с еще большим удовольствием, знаете, я бы потратила Нобелевскую премию. Вообще, это, конечно, мечта — не думать о деньгах. Хотя бы какое-то время. Любую крупную сумму я бы очень хотела потратить на свое спокойствие относительно будущего — своего и своих детей.

— Поэтов крайне мало в телевизоре. Если бы могли выбирать, кому бы дали интервью из этой троицы — Дудь, Собчак, Познер?

— Вы знаете, я считаю, что вежливость — это лучшее изобретение человечества. Так что из этого перечня — Владимиру Познеру. Мне как-то по работе нужно было связаться с ним — попросить у него для нашего раздела «Люди и книги» на Book24 список книг. Я, конечно, ужасно нервничала, когда звонила, но он был не просто любезен, он был чрезвычайно ласков и добр. В тот же вечер прислал мне список. Я тогда подумала, что раз все так чудесно начинается — Познер был самой первой нашей персоной, — то все и дальше должно быть отлично. Так и получается. Вообще, я еще решительно выделяю для себя из интервьюеров Вадима Верника. Недавно делала с ним интервью по его новой книге бесед и эссе «Свободный полет». Замечательная книга. И то, как он разговаривает, и то, как люди, которых он выбрал, неожиданно открываются, — крайне интересно и поучительно. Разумеется, все эти эротические фантазии о том, кому бы я хотела дать интервью, довольно нелепы, ведь едва ли моя скромная персона может заинтересовать Познера или Верника.

— Где проще выживать поэту — в мегаполисе или келье?

— Поэты бывают разные. Мне нравится моя келья в мегаполисе.

Беседовал Юрий Татаренко
Фото из личного архива Н. Делаланд