Вы здесь

«Не зря замолкли соловьи...»

* * *

Светотени пестрят на тропинке,

ветер горный играет с листвой...

И не зря небо в синей косынке —

стих родится высокий, живой!

 

Вот и думай теперь спозаранку,

как подальше сбежать от тревог

хоть на ту же лесную полянку,

где периною взбит пышный мох...

 

Я шучу... Быть не может такого,

чтоб надежды мои не сбылись,

если «жизнь» — настоящее слово,

если слово рассветное — жизнь!

 

* * *

Темно, не темно — ровно в восемь

электрик засветит свечу...

О том, какой будет осень,

вновь душой промолчу...

 

Пусть душу мою будоражит

глубокая память весны

и ярко цветы мне расскажут,

каким они цветом полны.

 

Синим, оранжевым, красным,

теплым, прохладным, густым,

чтоб жизнь не казалась напрасной,

чтоб сердце было живым...

 

Такое пиршество разных

лесных вдохновенных цветов

больше похоже на праздник,

к которому вновь я готов.

 

Довольно беглого взгляда

на это цветенье, мой Бог,

чтоб душу объяла мне радость,

чтоб правил душою восторг!

 

Каким быть на этом свете,

не больно и важно теперь...

Цветы доцветут до лета,

и в сердце не смолкнет свирель.

 

Тот день

Тот день, когда, успев сказать:

«Мне плохо, доктор, я скончался», —

не стоит все же вспоминать,

довольно, что я повстречался

со смертью, ей глядел в глаза,

возможно, чтоб навек воскреснуть

с бессмертной верой в небеса,

где никогда любви не меркнуть.

 

Но этот день мне не забыть,

он, в жизнь мою влетев нежданно,

стал той границей, может быть,

петь за которой так желанно,

но страшно — вдруг не хватит сил,

а смерть проклятая-то рядом...

Но Бог не зря же воскресил

меня для жизни, не для ада.

 

Не зря... Но где мне силы взять,

чтоб через страх слепой проклятый

перешагнуть и прежним стать,

ни в чем вовек не виноватым,

смотрящим через тьму вперед

с надеждой радости и счастья?..

О время! Как угрюм твой ход.

О время! Как ты безучастно...

 

* * *

Вперед! По тропке! Через поле

в объятьях солнечных лучей,

так пахнущих теплом мозолей

и терпким потом косарей...

 

Как будто повстречаю юность

и с ней войду в сосновый лес,

где раззвенелись птичьи струны

до самой глубины небес.

 

Внимать им — вечная услада,

и самому всем сердцем петь!

Как будто мне осталось в радость

все молодеть и молодеть...

 

И с юностью под ручку дальше

пойду на чистый звон ручья.

Он, меж камней вдоль скал журчащий,

напомнит мне, что жизнь — моя!

 

Пусть сил, быть может, и немного,

но ровно столько, чтоб душой

я победил и боль-тревогу,

и радость, бьющую грозой...

 

* * *

На светоносном, вечном рубеже,

где горе горькое не редко,

вдруг что-то дрогнуло в душе

и обломилось, словно ветка.

 

А был всего-то нежный взгляд,

но прямо в сердце обращенный!

Вернуть бы враз его назад —

и дальше жизнь ковать прощено.

 

Но нет сполна на это сил,

и на любовь мне не ответить,

но счастье я не раз хранил

всей честной памятью поэта.

 

А мне она кричит: «Не смей

забыть, предать или отторгнуть

все то, чем в звонком беге дней

взрывало душу до восторга!..»

 

Что будет дальше — неизвестно...

Но, остро ощущая грусть,

и сам себя я даже в песне,

ну хоть убей меня, боюсь...

 

* * *

Твое, страшней мороза, «нет»,

как туча, мой закрыло свет.

 

Одна звезда мне поводырь —

по марям, сквозь снега в Сибирь.

 

Нет, это не медведь ревет,

а снеговей стеной встает.

 

Из года в год, из края в край —

ложись в снега и умирай!

 

И умер бы, да вот невмочь:

«Вставай!» — зовет из мрака дочь.

 

* * *

Не зря замолкли соловьи,

завял сиреневый цветок...

Равно и в горе, и в любви

я был печально одинок.

 

Но жизнь не числил за беду,

отважно прорастая ввысь,

где вечер запалил звезду,

где стала праведною мысль...

 

Мне нет важнее ничего —

полезным оставаться всем,

кто знал бы счастья торжество,

когда бы ни ярмо проблем.

 

Без них, конечно, никуда,

да только не любой из нас

исполнен светом, как звезда,

причем с лихвой и про запас.

 

А я, хотя и бит, и гнут,

но тем не менее стальной,

и потому зовусь — якут,

крещенный стужей ледяной.

 

Я одиночество, как грусть,

сумел использовать с умом —

для становленья вечных чувств —

на этом свете и на том...

 

Сибирская любовь

Выйду в поле, а там ни следочка,

только звезды, снега и метель.

И на горестях ставится точка,

и я слышу ночную свирель...

 

Запеваю в надежде на то, что

все грехи мне подруга простит,

но опять на свиданье нарочно

с опозданьем большим прилетит.

 

Нет, она не подвержена фальши,

просто мало ей зимнего дня...

Но ее на три года я старше,

а она — в счастье старше меня...

 

Только нет мне от века дороже

наших встреч на морозе зимой...

Взгляд поднимет она — и по коже

будто вихрь пролетит огневой!

 

И опять я от счастья красивый,

как при свете влюбленной луны,

и совсем, видит Бог, не ревнивый,

ибо полон заветной весны!..

 

И лик светлый ее что икона!

И на миг замирает мой взгляд.

Будто лед голубой у колонок,

поцелуи в снегах зазвенят...

 

И откроются выше и шире

чувства те, что душой берегу.

Вот какие свиданья в Сибири!

Вот как любят в мороз на снегу!

 

* * *

Сквозь мрак светилась синева

огнем полуночных светил,

а на рассвете дождик лил,

пел соловей, росла трава.

 

Своим обычным чередом

весенний мир мужал и креп —

и старый пахарь сеял хлеб,

и старый плотник строил дом.

 

А ты все ноешь, что душа

готова напрочь околеть,

как будто жизнь твоя прошла

и всюду торжествует смерть.

 

Устал от схваток роковых

и хочешь обрести покой?

Так обретай! Но в жизни той,

где нет ни близких, ни чужих...

 

* * *

Безбрежные разливы света

лучатся розово, как снег,

на небе, с чем душа поэта

пребудет молодой навек.

 

Высоким словом, как набатом,

она вселенной возвестит

о красоте таежных скатов,

где эхо вечности звенит...

 

Где на полянках вспышки ягод,

в чащобах сытое зверье,

где приютит от многих тягот

с еловой крышей зимовье.

 

Я там не просто жил, охотой

кормясь, как прадед дорогой,

но и считал любовь работой —

равно небесной и земной.

 

И просто радоваться мало,

что удалось мне злу в ответ

свести грядущие начала

с концами уходящих лет.

 

* * *

То вдруг плачет душа, как дитя,

то летает, счастливо свистя...

 

Жизнь, меняя и запах, и цвет,

протекает рекой в бездну лет...

 

Кто я есть на земле, ясно мне,

но кем буду, уйдя, — не вполне.

 

Ведь и смерть я могу, знает Бог,

завернуть не шутя в козий рог!..

 

Только я не с войной бы хотел

без сомненья шагнуть за предел...

 

И еще — не хотел бы я вновь

верить в счастье, не веря в любовь...

 

То рыдает, то свищет душа —

не с того ли, что жизнь хороша?!

100-летие «Сибирских огней»