Вы здесь

«А ночь уже кончается...»

Стихи
Файл: Иконка пакета 05_german_anyk.zip (11.08 КБ)

Белый стих

Кузнечик тарахтит. Скрипит телега.

Лошадка фыркает. Дорога пахнет сеном,

туманом и землей. И облаками —

там жаворонок, жаворонок плачет

от счастья, что живет. И есть надежда

еще дожить до будущего лета!

Скрипит телега. Ровно дышит лошадь.

И можно в сено лечь, лицом на солнце,

и все смотреть, как облака по небу

плывут, плывут… И жаворонка слушать…

 

А где-нибудь грохочет автострада.

И самолеты разрезают воздух.

И воздух — рвется, тонкий, как бумага…

как тонкие ушные перепонки…

Со скрежетом и воем мчится время,

как скорый поезд мимо полустанка,

согласно расписанью: мимо, мимо…

Всему своя цена: приобретая,

сторицей платим за любую мелочь…

 

А я лениво еду на телеге,

дышу травой, рассветом и туманом…

 

* * *

А память, будто кованый сундук,

бесценные сокровища скрывает.

Но ключ — тяжелый — падает из рук,

да и замок все чаще заедает…

 

А память, будто верная собака:

у ног моих на коврике лежит,

не бросит, не предаст, не убежит.

Она меня хранит и сторожит

от пустоты, от холода и мрака

(а пуще от меня самой, однако!).

 

Про гнома

В зеленом доме у реки,

Где рос лопух,

Скрипели старые сверчки

И пел петух…

Где паутину плел паук

В своем углу…

Где были гвозди, и сундук,

И щель в полу…

Где ровно в полночь сам собой

Звенел хрусталь…

Там жил за печкой домовой,

Ворчун и враль.

 

Он недоволен был всегда

И всем подряд:

Ворчал на зной, на холода,

На листопад.

Бурчал, что кухня — вся в дыму,

Ему назло…

Мол, с местожительством ему

Не повезло!

 

В окно таращилась луна,

Разинув рот.

Дремали куклы, два слона,

Медведь и кот.

В глухую ночь скрипела дверь,

Сочился свет…

 

Но дома старого теперь

На свете нет…

 

Где жил когда-то домовой

Сам по себе,

Играл с остывшею золой

И выл в трубе —

Другие выросли дома…

(Я ни при чем!)

И только память как сума

Через плечо.

 

А за оградой, на лугу,

Где спит туман

И месяц прячется в стогу,

Как партизан —

Следы давно минувших лет

Едва видны…

(И в этом не было и нет

Моей вины!)

Журча, из звездного ковша

Течет вода.

Прости нас, детство, что, спеша

Бог весть куда,

Бросаем кукол, медвежат

И домовых…

Клокочет жизни водопад,

А мы — бултых…

Ныряем в бешеный поток.

И он несет,

Швыряет так, что даже Бог

Не упасет…

И вот уж нету ничего,

Что было в нас:

Весенних лужиц, ручейков

И ясных глаз…

 

И остается старый гном,

Бездомный дух,

Ловить бумажным колпаком

Осенних мух

И неприкаянно стоять

Среди берез,

Чтоб вслед глядеть, рукой махать

И морщить нос.

 

* * *

А мне еще осталось полчаса

поплакаться попутчику в жилетку…

случайному… (Кольцо, рубашка в клетку

и тихие разбойничьи глаза.)

 

Он скажет мне в ответ чего-нибудь

(всегда есть что-то для такого случая)

и даже не заснет, прилежно слушая,

запястья моего касаясь чуть.

 

Идет сближенье душ… Но слишком поздно:

Сбавляет поезд скорость: чу-чу-чу…

Здесь станция моя. Хватаю воздух,

как рыбка на прилавке. И молчу —

 

так оглушительно и так красноречиво…

А на перроне — шум и толкотня.

И сполохи рекламного огня…

 

С небес луна, подвешенная криво,

все понимая, смотрит на меня…

 

 

* * *

А ночь уже кончается.

Чуть выше плоских крыш

крылом луны касается

летающая мышь.

 

Сквозь дымку звезды щурятся.

И тополь полугол.

По тихой сонной улочке

недавно дождь прошел.

 

Обрывок флага треплется

ветрами пустыря.

А на востоке теплится

холодная заря.

 

 

* * *

Из липких пут земного притяженья —

к холодной звездной сини небосвода,

туда, где простирается свобода

от радости свободного полета

до пустоты свободного паденья…

 

Но счастье — в осознании иного:

вдыхая запах жареной картошки,

сидеть и греть у очага земного

и крылья, и озябшие ладошки…

 

* * *

Непогоде не будет конца.

Только полночь стоит у крыльца,

Будто странница в мокрых одеждах.

Может, ты возвратишься ко мне —

Пять минут посидеть в тишине,

Бестолковая птица, надежда?

 

Я тебе не насыплю зерна,

Не налью золотого вина

И свечу не зажгу на божничке.

Просто — сядем, готовые в путь,

Пять минут в тишине отдохнуть,

Две сестры, перелетные птички!

 

Нам так долго и трудно лететь…

И, наверное, надо успеть

Написать и не спутать страницы,

Чтоб от точки до точки роман

Протянуть через хмарь и туман

И с пути ненароком не сбиться.

 

Пусть бумажные крылья (увы!)

Посредине девятой главы

Продырявит картечь многоточий —

Подуди своей медной трубой,

Пожелай мне остаться собой,

А потом — улетай, если хочешь…

 

100-летие «Сибирских огней»