Вы здесь

Осенью 41-го

Главы из воспоминаний
Файл: Иконка пакета 11_trifonov_o41.zip (40.48 КБ)

Это уже не учения...

Наступила суббота 21 июня 1941 года. Накануне наш крейсер «Червона Украина», на котором я командовал БЧ-51, вернулся с учения и встал на бочки около Северной стороны между Инженерной пристанью и Куриной балкой. Кораблям боевого ядра было приказано иметь готовность номер два, поэтому произвели прием израсходованных запасов: приняли топливо, воду, боезапас и продовольствие. Днем на корабле — большая приборка, а вечером разрешено было провести увольнение. Я решил отпустить своего заместителя Адельфинского, а сам думал уволиться в воскресенье сразу после обеда, чтобы побыть с семьей днем и вечером. Но мой расчет не оправдался. Ночью началась война, и мне удалось встретиться с семьей только через два месяца, и не в Севастополе, а в Новороссийске.

Около двух часов ночи на корабле объявили боевую тревогу. После приведения механизмов в состояние боевой готовности я вышел на верхнюю палубу посмотреть, как развертывается учение. Я был уверен, что это внезапные учения флота по вводным проверяющих из Москвы.

Корабли и город были хорошо затемнены. В темном небе сверкали звезды. Теплая июньская ночь благоухала над Севастополем. Но вот ночная тьма прорезалась огненными лучами прожекторов и в их лучах появились неизвестные самолеты. Я в силуэтах самолетов не разбирался и решил, что это наши самолеты, имитирующие противника. Часть береговых зенитных батарей открыла огонь по обнаруженным воздушным целям. Одним из первых открыл огонь и наш корабль. Вдруг на небольшой высоте над фарватером на выходе из Северной бухты прожекторы осветили несколько зеленых парашютов, опускавшихся в море. При этом я обратил внимание на то, что створные огни на Инкермане горят ярким светом. Через несколько минут один за другим раздались два мощных взрыва, один — в районе Артиллерийской бухты, а второй — около памятника затопленным кораблям. При взрывах взметнулись высокие огненные столбы. В сознании мелькнуло, что это не учение, а война.

Налет длился меньше часа. Небо на востоке уже посветлело, когда объявили отбой тревоги. В эту тревожную ночь мне запомнился следующий момент. При возвращении с берега по большому сбору один из офицеров штаба бригады, прибыв с Графской пристани на штабном катере, передал мне осколок с рваными кромками, который он подобрал еще теплым, и просил меня посмотреть, что это за металл. Я взял этот осколок (примерно в палец длиной) и пошел в каюту для проверки. Осколок был заметно легче железного, имел крупнозернистый излом и был белого цвета, походил на алюминий. Попробовал его магнитом, и оказалось, что магнит на него не действует. Неужели, думаю, у немцев уже нет железа на бомбы и они делают их из алюминия? Но потом выяснилось, что немецкие самолеты на парашютах бросали не бомбы, а магнитные мины с целью заблокировать корабли флота в севастопольских бухтах.

Утром из штаба флота сообщили, что на нашу Родину напала фашистская Германия. Страна еще об этом не знала, и в утренней радиопередаче играла музыка, передавались обычные новости.

Через несколько часов мы уже получили первое боевое задание. Нам было приказано совместно с крейсером «Красный Кавказ» произвести постановку мин в районе Севастополя. Днем приняли 90 штук мин и ночью вышли на задание. Операцией руководил командир бригады капитан 1 ранга Горшков. Постановка мин прошла успешно, и мы без помех вернулись на базу. Днем снова производили приемку мин, а ночью вместе с крейсером «Красный Кавказ» снова их устанавливали.

Возвращались на базу около 12 часов. При подходе к Севастополю, примерно на траверсе Стрелецкой бухты, я вышел на ют посмотреть, как мы будем входить в бухту. В кильватер нашему кораблю шел крейсер «Красный Кавказ». В это время из боковых ворот вышел буксир, который буксировал 25-тонный плавучий кран. Буксир с краном повернул к Карантинной бухте, уступая нам дорогу. В этот момент я увидел около буксира высокий столб воды и пламени. Потом раздался сильный взрыв. Наш корабль ощутил толчок, как от большой глубинной бомбы. Плавкран на наших глазах опрокинулся и затонул. Буксир же с креном на левый борт ходил вокруг тонущего плавкрана и подбирал людей из воды. Крейсера застопорили ход, но потом медленно вошли в Северную бухту и встали на свои бочки.

Это уже вторая жертва на фарватере. Накануне на этом же месте подорвался и затонул буксир. Видимо, эти взрывы произошли на минах, которые поставили немецкие самолеты в первую ночь войны. Мы знали, что фарватер был тщательно протрален, но... мины взрывались.

Через несколько дней мы стали свидетелями новой трагедии. Выходящий с базы эсминец «Быстрый» подорвался в непосредственной близости от боковых ворот. В это время на нашем корабле проводились занятия по специальности. Я с офицерами БЧ-5 занимался на кормовой надстройке, и мы видели, как эсминец выходил из Южной бухты, прошел боковые ворота… И вдруг скрылся в высоком столбе водяного фонтана. Затем мы услышали сильный взрыв, эсминец свернул вправо и сел на мель. На корабле появилось пламя и черные клубы дыма. Это загорелся мазут из действующих кочегарок. С нашего корабля к месту взрыва отправились два баркаса, которые через некоторое время прошли мимо нас с ранеными моряками, следуя в госпиталь.

Пожар в котельных помещениях эсминца «Быстрый» длился долго. Предусмотренные штатные средства для тушения пожаров в котельных отделениях оказались неэффективными. Была сделана попытка тушить пожар при помощи углекислоты. На шкиперском складе баллонов с углекислотой оказалось недостаточно, потребовалось собирать баллоны по городу — из ларьков, торгующих газированной водой. При помощи углекислоты пожар был ликвидирован (он длился пять часов).

Из этого случая флагманские механики и работники технического отдела сделали правильный вывод о необходимости обеспечить корабли углекислотными установками для тушения пожаров в котельных отделениях, что и было сделано. Оперативно разработали инструкции по их применению, провели тренировки.

Флотские минеры старались разгадать особенности немецких мин. Им удалось обнаружить и поднять одну из мин на поверхность. С величайшей осторожностью специалисты сумели нейтрализовать мину и изучить ее устройство. Это оказалась донная неконтактная магнитная мина. Она взрывалась под воздействием магнитного поля, образованного корпусом проходящего над ней корабля. Мина имела так называемый механизм кратности. Тральщики и другие корабли могли проходить над ней несколько раз без всяких последствий, а взрывалась она в самый неожиданный момент, когда срабатывал прибор кратности.

Из Ленинграда в Севастополь прибыла группа сотрудников научно-исследовательского института для изучения магнитных мин и разработки мероприятий по борьбе с минной опасностью. В составе этой группы были будущие академики А. П. Александров (позже он стал президентом АН СССР) и И. В. Курчатов.

Мне запомнилось занятие, которое проводилось под руководством флагманского механика штаба флота. На этом занятии лекцию нам прочитал И. В. Курчатов. Он очень подробно и понятным языком рассказал о магнитном поле корабля и принципах действия немецких магнитных мин. Рассказал также о способах борьбы с магнитными минами и намеченных мероприятиях, которые будут проводиться на флоте в связи с усилившимися налетами на город немецкой авиации.

По решению командования бригады крейсеров и эсминцев проекта 7-У перебазировались в Новороссийск. В ночь на 5 июля крейсера «Червона Украина» и «Красный Кавказ» в охранении эсминцев «Смышленый», «Сообразительный» и «Способный» вышли из Севастополя и прибыли в новороссийский порт.

В Новороссийске воздушные налеты были редкими, поэтому почти каждый день мы проводили частные или общекорабельные учения, а в промежутках между ними отрабатывали первичные мероприятия по борьбе за живучесть корабля и его технических средств. Большое внимание уделялось взаимозаменяемости. В частности, трюмные машинисты, стоящие на клапанах затопления, теперь могли обслуживать орудия, а специалисты БЧ-5 умели затапливать погреба боезапаса.

В период нашей стоянки в Новороссийске ко многим офицерам и сверхсрочникам приехали семьи. Приехала и моя супруга с двумя сыновьями. Кое-как разместились на частной квартире. Но увольнений с самого начала войны еще не было. Командир бригады крейсеров Горшков принял решение разрешить увольнение офицеров и сверхсрочников, у которых прибыли жены, на два часа раз в неделю. Мне запомнились эти первые в военное время двухчасовые увольнения, когда каждая минута дорога.

При стоянке в Новороссийске лагом к Восточном молу мы при накате часто бортом касались мола, что могло привести к повреждению корпуса. Боцман нашего корабля мичман Суханов изготовил очень прочные и удобные деревянные кранцы. Командир крейсера «Красный Кавказ» завидовал нашим кранцам и собирался изготовить такие же для своего корабля.

Я упоминаю про эти кранцы потому, что через месяц они сыграют неприятную роль для крейсера «Красный Кавказ».

Бои за Одессу

Шел третий месяц войны… Пламя ее бушевало на огромной территории нашей Родины. С горечью мы слушали сводки Совинформбюро. Нам стало известно, что под Одессой идут тяжелые бои. Противник полностью блокировал ее с суши и атакует позиции защитников города.

28 августа 1941 года нашему крейсеру было приказано следовать в Одессу для участия в обороне города. На корабль были приняты части Кубанской дивизии, направленные в Одессу для пополнения Приморской армии. С наступлением темноты мы оттянулись от мола и стояли на якоре внутри бухты. Около 23 часов начался налет немецких самолетов на новороссийскую базу. Они сбрасывали магнитные мины на выходной фарватер. Сигнальщики нашего корабля видели, как над Восточным молом низко пролетел немецкий самолет и что-то сбросил на то место, где стоял наш корабль несколько часов тому назад.

Утром при выходе из бухты первым следовал транспорт. Отойдя около двух кабельтовых от мола, он, нагруженный войсками, подорвался на магнитной мине. Но так как глубина в этом месте была более 40 метров, то взрыв не принес критических разрушений, и транспорт вернулся на базу для ремонта. Фарватер несколько раз пробомбили глубинными бомбами, и наш корабль благополучно вышел из Новороссийска, взяв курс на Одессу. Проходя мимо Севастополя, мы приняли на борт заместителя народного комиссара Военно-морского флота вице-адмирала Г. И. Левченко, который следовал в Одессу как представитель Ставки.

К Одессе мы подходили рано утром. Я вышел на палубу посмотреть на осажденный город. Северо-восточная часть Одессы опоясывалась линией обороны, здесь во многих местах виднелись пожары. С обеих сторон видны были пунктиры трассирующих пуль, но выстрелов мы не слышали. В юго-западной части Одессы в районе Большого Фонтана линии фронта не было видно. Когда стали подходить ближе к городу, стали слышны взрывы снарядов или мин и треск автоматов.

Швартовались мы в гавани около холодильника под огнем немецких батарей. Снаряды взрывались по бортам, но командир умело маневрировал, и мы благополучно встали рядом с холодильником. Командир бригады и командир корабля отправились в штаб на базу. Там они получили указания, и мы приступили к выполнению боевого задания. Высадили корректирующий пост и вышли в море — в сектор, откуда должны были огнем своей артиллерии поддерживать фланг армии и вести бой с береговой батареей противника. В этом районе действовала группа наших кораблей во главе с лидером «Ташкент», на котором находился командир отряда кораблей, действующих под Одессой, контр-адмирал Вдовиченко. В группу кораблей входили эсминцы «Смышленый», «Фрунзе», «Шаумян», потом к ним присоединились «Сообразительный», «Беспощадный», «Байкал», «Незаможник». Началась напряженная боевая работа, которая почти непрерывно длилась четыре дня и четыре ночи. В эти дни наши артиллеристы выпустили около 800 снарядов главного калибра и около 700 снарядов зенитных орудий. Огонь вели по скоплениям противника по целеуказанию Приморской армии или нашего корректировочного поста, а также вели огонь по береговым батареям противника, которые обстреливали порт. Авиация противника часто совершала налеты на наши корабли, и часто наши пушки одновременно вели огонь и по берегу, и по самолетам противника. Корабль сотрясался от залпов орудий и от взрывов бомб. Иногда снаряды береговой батареи противника накрывали наш корабль, но прямого попадания не было. На ночь мы обычно отходили в район Большого Фонтана, с рассветом снова выходили в свой сектор и вели огонь по противнику.

Но как-то в один из дней самолеты противника поразили один из лучших наших кораблей — лидера «Ташкент». Дело было перед обедом. Корабли отошли мористей, за пределы досягаемости береговых батарей противника. Наш крейсер «Червона Украина» и лидер «Ташкент» шли малым ходом на параллельных курсах. Сигнальщики обоих кораблей усиленно обменивались семафорами. Мы — группа офицеров — стояли на юте и разговаривали об утренних боевых событиях. Вдруг около кормы «Ташкента» поднялись высокие столбы брызг и раздались глухие взрывы бомб. В небе самолетов не было видно. Лидер «Ташкент» сразу дал полный ход и начал описывать окружность с небольшим креном на левый борт. Сыграли боевую тревогу, но противника не обнаружили. Оказывается, самолеты противника на большой высоте подошли к кораблям со стороны солнца и после бомбежки снова скрылись в сторону солнца. Лидер «Ташкент» получил пробоину в кормовой части с левого борта. У него заклинило руль и левый гребной вал. Вечером «Ташкент» ушел в Севастополь для ремонта.

Из этого случая были сделаны выводы. Обычно наблюдатели за воздухом следили по секторам от горизонта до 50 градусов вверх в каждом секторе. А в зенит наблюдателей не было. Пришлось организовать такую вахту. Наблюдатель ложился на палубу, надевал черные очки и смотрел в зенит. Моряки любили эту вахту, потому что лежать легче, чем стоять.

Кроме того, было решено, что опасно лежать в дрейфе или ходить малыми ходами. Попасть бомбами в перемещающийся корабль труднее.

Правда, вырастал расход топлива, а за этим мы следили очень внимательно. Я ежедневно докладывал командиру корабля о расходе топлива и воды и об оставшихся запасах. Однажды, когда я делал такой доклад командиру на мостике, меня подозвал командир бригады Горшков и потребовал доложить ему об оставшихся запасах топлива и о расчете топлива на переход в Севастополь. На мой доклад комбриг сделал существенное замечание. Он сказал, что на переходе, возможно, потребуется временами давать полные хода, я же по неопытности все рассчитал на экономичном ходу. Конкретно он предложил иметь резерв топлива минимум 30 тонн.

Перед переходом в Севастополь мы зашли в одесский порт, где приняли большое количество винтовочных патронов, 50 тонн муки, золото в слитках и другие ценности из одесского банка, а также около 100 раненых и более 100 эвакуированных из гражданского населения. Из Одессы вышли рано утром. На переходе мы несколько раз подвергались налетам авиации, и вот тут пришлось неоднократно давать полный ход. Резерв топлива, что предложил оставить командир бригады, израсходовали полностью. При подходе к Севастополю у нас запас топлива был близкий к нулю. Положение усложнилось тем, что нас в бухту не впустили, так как ночью был налет самолетов противника, которые бросили мины на фарватер. Мы стояли на рейде. Подать топливо баржами на рейд нам отказались из-за большого наката. Положение оказалось настолько трудным, что пришлось выбирать ведрами «мертвый» запас топлива из некоторых цистерн. Хорошо, что фарватер быстро пробомбили глубинными бомбами и нас впустили в Северную бухту, там уже ждала баржа с топливом.

Наш корабль недолго задержался на базе. Приняв топливо, воду и боезапас, мы снова вышли в море. Участвовали в переброске войск из Новороссийска в Одессу и еще в некоторых походах в район Одессы. В середине сентября наш корабль был поставлен к стене Севастопольского судоремонтного завода имени Орджоникидзе для оборудования противоминным размагничивающим устройством. Работы продолжались до конца сентября. В это время кораблями эскадры был высажен морской десант, это произошло в ночь на 22 сентября, в районе поселка Григорьевка. Этот десант со встречным наступлением защитников Одессы дал возможность ликвидировать береговые батареи противника и улучшить положение обороняющихся в восточном секторе Одессы. В этой десантной операции участвовали крейсера «Красный Кавказ» и «Красный Крым».

Когда крейсер «Красный Кавказ» вернулся в Севастополь, мы встретились с командиром БЧ-5 Купцом, который рассказал о десантной операции и о предшествовавших событиях. Трагическая история случилась из-за кранцев, оставленных нами в Новороссийске. Оказывается, как только стало известно, что мы не вернемся в Новороссийск, командир крейсера «Красный Кавказ» приказал своему помощнику старшему лейтенанту Сахарову забрать наши кранцы для своего корабля. Помощник командира, взяв с собой главного боцмана мичмана Полтавского и часть боцманской команды, отправился на катере «Кавказец» за нашими кранцами. Как только катер подошел к месту, где раньше стоял наш крейсер, раздался сильный взрыв. От катера и людей не осталось почти ничего. На второй день командир БЧ-5 Купец послал на баркасе водолазную группу обследовать дно в этом месте. Водолазы достали куски темно-зеленого шелкового парашюта, которые показали, что взорвалась немецкая магнитная мина. Я хорошо был знаком с моряками, которые погибли на катере, и хорошо знал катер «Кавказец», который был в моем заведовании, когда я служил на крейсере «Красный Кавказ», поэтому с большой грустью я выслушал этот рассказ.

В начале октября мы дважды ходили в район Тендровской косы для снятия войсковых частей, отрезанных противником с суши. Эти походы прошли успешно.

13 октября наш крейсер «Червона Украина» под флагом командующего эскадрой Владимирского вышел в Одессу для эвакуации оборонительного участка.

Для участия в эвакуации Одессы предназначались крейсера «Червона Украина», «Красный Кавказ», эсминцы «Бодрый», «Смышленый», «Незаможник», «Шаумян» и быстроходные тральщики «Искатель» и «Якорь».

Рано утром 14 октября показалась Одесса. Во многих местах виднелся дым пожарищ. Два дня, 14 и 15 октября, из порта постоянно уходил транспорт с войсками и техникой. Их конвоировали военные корабли. Мы стояли в районе Большого Фонтана и ожидали арьергард в полной боевой готовности к открытию огня при необходимости. В городе были слышны глухие взрывы. Это наши подрывники взрывали военные объекты. После полуночи к нам начали прибывать части, прикрывавшие отход наших войск. Около трех часов на корабль взошли командующий эскадрой Владимирский и командование Одесским оборонительным районом. Моряки крейсера «Червона Украина» с широким радушием встречали усталых защитников Одессы. Всего было принято 1164 человека. Перед рассветом к борту крейсера подошел тральщик «Искатель», и командир дивизиона тральщиков Леут доложил командующему эскадрой, что больше войск нет, погрузка завершена. Командующий эскадрой приказал сниматься с якоря и следовать в Севастополь. Это было 16 октября. Время было 5 часов 57 минут. Одесса пылала пожарами. Горели склады в порту, горели объекты, взорванные по плану отступления.

Мы догнали караван судов из транспортов, который медленно двигался с войсками и техникой Приморской армии. Только во второй половине дня немецкая авиация начала атаковать наш конвой. Но мы уже приблизились к берегам Крыма, и наши истребители вступили в бой с авиацией противника. Немецким самолетам удалось повредить только один транспорт, а наши истребители сбили 17 самолетов противника, и три самолета сбила корабельная артиллерия.

Приморская армия благополучно прибыла в Севастополь. Севастопольские бухты заполнились транспортами и кораблями. Полки и дивизии выгружались и двигались в район обороны Крыма.

После наш корабль еще раз побывал в районе Тендровской косы, откуда снимались последние воинские части.

Севастополь

31 октября 1941-го крейсер «Червона Украина» возвратился из похода на Тендровскую косу. При подходе к крымским берегам мы заметили в районе Евпатории и Саки большие столбы черного дыма от пожаров. Мы знали, что идут упорные бои в районе Перекопа и Ишуньских позиций. Мы предположили, что немцы ворвались в Крым. Крейсер вошел в Северную бухту и встал на свои штатные бочки. Командир крейсера капитан 1 ранга Басистый убыл в штаб флота с докладом о завершении боевого похода и для выяснения обстановки. По возвращении из штаба он собрал командиров боевых частей и сообщил, что немцы действительно ворвались в Крым и вечером флот покидает Севастополь, переходит для базирования на Кавказ. А нашему крейсеру «Червона Украина» приказано оставаться в Севастополе для встречи противника огнем артиллерии.

Наступил вечер 31 октября. При багровом закате солнца корабли эскадры выходили из Севастопольской бухты и следовали на Кавказское побережье. Мы с группой офицеров стояли на юте и с грустью в сердце, с тоскою во взоре провожали уходящие корабли.

В тот же вечер я собрал офицеров БЧ-5 и объяснил им обстановку, а также поставил задачи, которые предстояло выполнять в ближайшие дни и ночи. А обстановка около Севастополя была весьма напряженная. После прорыва фронта немецкие танковые и моторизированные части по степным просторам вышли на линию Евпатория — Саки — Бахчисарай. В это время наша 51-я армия отходила через Джанкой на Керчь, а Приморская армия отходила через Симферополь на Севастополь. В то время, когда немцы уже заняли Бахчисарай, Приморская армия находилась в районе Симферополя, она оказалась отрезанной от Севастополя и пробивалась к городу по дороге вдоль южного берега Крыма.

В Севастополе в это время оборону держали вновь организованные немногочисленные части морской пехоты и батареи береговой артиллерии. Для усиления огня береговых батарей и был выделен крейсер «Червона Украина». Наша артиллерия — пятнадцать 130-миллиметровых орудий и зенитное вооружение.

Для выполнения боевого задания крейсер «Червона Украина» был поставлен около торгового причала рядом с Графской пристанью с таким расчетом, чтобы можно было вести огонь всем правым бортом. Это место было удобно с точки зрения надежной телефонной связи с корабельными корректировщиками и штабом береговой обороны. Такая связь позволяла вести более точный огонь по противнику и оперативно решать все вопросы со штабом. Правда, при этом терялась возможность маневрирования кораблем. Однако командование в сложившейся обстановке отдало предпочтение точности и надежности огня, а не маневренности корабля.

Немецкие части, пользуясь своим превосходством в танках и авиации, пытались с ходу захватить Севастополь, пока Приморская армия с боями пробивалась по ялтинской дороге к Севастополю. В эти дни (начало ноября) на крейсер «Червона Украина» была возложена ответственная задача — огнем своих орудий помогать береговым батареям сдерживать и отражать натиск немецких частей. Корректировщики нашего корабля расположились в таких местах, откуда были хорошо видны попытки немцев атаковать наши передовые рубежи. Эти корректировщики были на прямой телефонной связи, поэтому залпы крейсера «Червона Украина» были меткими. Противник от нашего огня нес большие потери и не мог продвигаться вперед. Кроме нашего корабля вели огонь и береговые батареи, и некоторые корабли, которые временно заходили в бухты.

В это время Приморская армия со своими орудиями вышла к Севастополю и заняла оборонительные рубежи.

В ноябре у нас сменился командир: капитан 1 ранга Басистый убыл на Кавказ на новую должность, а на его место заступил капитан 2 ранга Заруба.

После неудавшихся попыток захватить Севастополь с ходу немецкое командование подтянуло свежие части, много танков и большое количество авиации, в том числе пикирующие бомбардировщики, снятые из Норвегии, и начало свое первое наступление на Севастополь. Это наступление длилось с 11 по 21 ноября 1941 года.

11 ноября для крейсера «Червона Украина» было особенно жарким. В этот день было выпущено около 600 снарядов главного калибра. Противник нес большие потери, его наступление застопорилось. Для подавления огневых средств Севастополя противник бросил авиацию. Временами над городом находилось до сотни самолетов. 12 ноября наш корабль подвергся сосредоточенным комбинированным ударам с воздуха.

Было это перед обедом, примерно в 11.45. В кают-компании уже накрыли столы. У камбуза выстраивалась очередь бачковых. Вдруг раздался сигнал боевой тревоги. Вскоре сигнальщики доложили, что со стороны Исторического бульвара на корабль движется большая группа самолетов противника. Корабельная зенитная артиллерия открыла огонь. Напряжение боя нарастало. Мне с моего поста было слышно, как залпы зениток сливались со взрывами бомб, падающих около корабля. Вдруг крейсер содрогнулся, сильный глухой взрыв раздался в кормовой части корабля. Бомба примерно в 200 кг попала в кормовой торпедный аппарат левого борта и взорвалась на палубе. Торпеды были повреждены, но не взорвались. Сам торпедный аппарат был сорван и сброшен за борт. Торпеды не взорвались потому, что взрыватели были сняты командиром БЧ-3 и находились у него в каюте.

В районе взрыва образовалась рваная пробоина площадью около 20 квадратных метров и возник большой пожар. Горели разрушенная деревянная палуба, нефтеприемные шланги, устройства для чистки орудий — все это было залито бензином из двух бочек запасного топлива. Аварийные группы приступили к тушению пожара. На помощь подошел заводской буксир. От взрывов бомб около бортов почти половина зенитных орудий замолчала из-за повреждений, было много раненых среди моряков орудийных расчетов. Минут через 10—15 новая волна самолетов налетела со стороны Исторического бульвара. На этот раз в атаку шли пикирующие бомбардировщики с тяжелыми бомбами. Зенитный огонь нашего корабля уже был слабее. Самолеты заходили со стороны Павловского мыска и по очереди пикировали на корабль, сбрасывая бомбы, которые начали взрываться после того, как улетел последний самолет. Первая группа бомб взорвалась под носовой частью корабля. Носовые отсеки до 15-го шпангоута почти мгновенно затопило. Через несколько минут раздался сильнейший взрыв в средней части корабля — под моим постом живучести. Меня и всех остальных моряков, находившихся в районе поста, подбросило вверх до потолка. Корабль приподнялся, задрожал, покачался и лег на воду с креном около 3° на левый борт. Всюду погас свет. Когда я осветил пост ручным фонариком, то увидел, что все телефонные трубки выскочили из своих гнезд и болтаются на шнурах. Начали поступать доклады. Котельные отделения № 3, 4, 5 затоплены полностью. Часть личного состава вышла из отделений через экстренные выходы. Затоплены погреба № 7 и 8 по приказанию командира — во время пожара от первой бомбы в корме. Производится затопление погребов № 1, 2, 3, 4 также по приказанию командира корабля.

Я получил приказание лично осмотреть место повреждения корпуса корабля на верхней палубе в районе среза полубака. При осмотре я обнаружил на 49-м шпангоуте верхней палубы трещину сантиметров в 20, идущую поперек корабля от борта до борта. Наружная обшивка в этих местах по обоим бортам также имела разрывы шириной до 15 см. Где-то обшивка была разорвана по целому металлу, где-то — по стыкам листов. Носовая часть корабля от 49-го шпангоута уже просела с дифферентом на нос до трех метров. Кормовая часть корабля находится в горизонтальном положении с креном до 4° на левый борт. Я доложил командиру, что корпус корабля в районе 49-го шпангоута имеет перелом.

Примерно в 13 часов на корабль прибыл флагманский инженер-механик штаба флота инженер-капитан 2 ранга Красиков. Я доложил ему обстановку и попросил помочь водоотливными средствами, так как в районе перелома корабля все магистрали и системы повреждены и в носовой части вести борьбу с водой нет средств. Флагманский механик осмотрел район перелома корпуса корабля и ушел, пообещав прислать водолазный бот для осмотра подводной части корпуса в районе повреждений и спасательный буксир для осушения отсеков в носовой части корабля.

На всех постах велась энергичная борьба за живучесть корабля. Это была без преувеличения героическая борьба. Ни один человек не оставлял боевого поста, пока не использовал всех возможностей для сохранения боеспособности технических средств. Борьба велась с водой и огнем. Во втором котельном отделении работал дежурный котел. Топка была раскаленной, а в отделение начал поступать из поврежденных нефтяных цистерн мазут с водой. Пожар в котельном отделении казался неизбежным. А рядом — погреба с боезапасом. Я приказал приготовиться тушить пожар при помощи углекислоты по методике, которая была отработана на учениях, и одновременно поднимать пары в 6-м и 7-м котельных отделениях. Через несколько минут пожар во втором котельном отделении полыхал уже в полную силу. Моряки этого отделения под руководством командира котельной группы инженер-лейтенанта Бендерского смелыми и быстрыми действиями при помощи углекислоты ликвидировали пожар.

Около 14 часов к правому борту подошел спасательный буксир «Меркурий» и водолазный бот для обследования подводной части корпуса корабля в местах повреждений. На спасательном буксире находился начальник ЭПРОНа2 флота подполковник Шах. Водолазы начали работы по обследованию корпуса, а спасательный буксир начал подавать осушительные шланги во второе котельное отделение, которое к этому времени уже было затоплено полностью до ватерлинии. Только начали осушать котельное отделение — новый налет авиации противника. Бомбы падали по корме корабля, но прямых попаданий не было. По приказанию начальника ЭПРОНа спасательный буксир выбрал осушительные шланги и ушел от корабля, а водолазный бот продолжал работу, которую закончил в 15.30.

При осмотре было установлено, что в носовой части в районе 10-го шпангоута имеется пробоина площадью около 12 квадратных метров с переходом на левый борт. Носовая часть корабля до 30-го шпангоута лежит на грунте. В районе 49-го шпангоута трещина в корпусе идет в подводную часть до киля. Килевой стрингер перебит. В районе киля имеется пробоина площадью около 10 квадратных метров, переходящая на левый борт. Для обследования левого борта водолазный бот через корму перешел на левый борт. Только водолазы начали обследование левого борта — начался очередной налет. Бомбы падали около борта корабля. Водолазный бот прекратил обследование и ушел к себе на базу.

Около 16.00 командир корабля дал приказание: «Личному составу, кроме зенитного дивизиона и аварийных групп, сходить с корабля с вещами». Это приказание по кораблю передавалось дудкой, так как трансляция не работала. Я об этом приказании узнал от командира дивизиона движения инженер-капитан-лейтенанта Адельфинского, который запросил меня по телефону, как быть с личным составом. Я по телефону доложил командиру корабля о том, что на корабле для БЧ-5 нужно оставить весь офицерский и старшинский состав и 70 % рядового состава. Командир разрешил оставить на корабле личного состава БЧ-5 столько, сколько нужно. Я передал командирам дивизионов это решение, но часть личного состава уже сошла на берег, поэтому удалось оставить около 50 % рядового состава и всех офицеров и старшин, кроме убитых и раненых.

В 16.30 на корабль прибыла комиссия во главе с флагманским механиком и начальником ЭПРОНа. Комиссия ознакомилась с обстановкой и актом осмотра подводной части корпуса. У комиссии сложилось мнение, что поскольку носовая часть корабля лежит на грунте, то дальнейшее погружение ей не грозит. Кормовая же часть находится на плаву и имеет действующие водоотливные средства, которые справляются с откачкой воды. Следовательно, корабль в таком положении простоит до утра, а утром под носовую часть можно будет подвести понтоны и отбуксировать корабль в Северный док для ремонта. При этом я настойчиво просил подать какие-либо водоотливные средства для сохранения от затопления части носовых отсеков. Комиссия решила направить на корабль два автономных мотонасоса производительностью 300 тонн и 60 тонн в час.

Вода продолжала распространяться по кораблю, начал увеличиваться крен на левый борт. Для сохранения запаса плавучести командир дивизиона инженер-капитан-лейтенант Слон предложил осушить все затопленные погреба, так как угрозы взрыва в них нет. Я одобрил это предложение, и осушение погребов пошло полным ходом.

Попытка выравнивания крена путем затопления креновых отсеков правого борта и спуска котельной воды с бортовых цистерн левого борта ничего не дала. Крен на левый борт продолжал нарастать, видимо за счет снижения остойчивости корабля.

В 18 часов я собрал офицеров БЧ-5 и поставил перед ними задачу. Дежурным по БЧ-5 заступил командир машинной группы старший инженер-лейтенант Блюменберг. Каждый офицер получил четкие указания на предстоящую ночь. Свой пост я перенес в каюту, которая имела необходимое оборудование и связь и являлась запасным командным пунктом.

В 19 часов на корабль прибыли рабочие артиллерийских мастерских для снятия палубных орудий главного калибра. Они попросили у меня инструмент для отдачи болтов от фундаментов орудий. Судовая мастерская обеспечила их инструментом, и они начали работы у двух палубных орудий на полубаке. Однако работа двигалась медленно, так как болты подавались с большим трудом, кроме того, мешали крен корабля и отсутствие освещения. Примерно через час к правому борту подошли баржа и плавучий кран для снятия орудий. Но справиться с болтами и снять орудия не удалось.

Около 20 часов на корабль вернулась часть личного состава БЧ-2 для выгрузки боезапаса из погребов. Погреба в это время уже были осушены. Вручную начали разгрузку боеприпаса из погреба № 8. Дело шло медленно. Командир электротехнического дивизиона старший техник-лейтенант Пухов при помощи боевых сростков сумел подать электропитание к элеваторам, и разгрузка пошла быстрее. Выгрузка снарядов происходила в трудных условиях. Моряки на руках носили снаряды по скользкой палубе в темноте и при крене. После разгрузки погреба № 8 начали разгрузку погреба № 7. В 21 час я послал командира дивизиона живучести в ЭПРОН за обещанными водоотливными насосами с указанием доложить, что крен корабля увеличивается. Командир дивизиона вернулся примерно через час и сообщил, что обещанных насосов не будет, так как они работают на поврежденном эсминце. Начальник ЭПРОНа обещал прислать спасательный буксир «Меркурий», как только он освободится от выполнения спецзадания. Этот буксир подошел к правому борту уже после ноля часов.

Осадка носом увеличивалась. Крен довольно быстро нарастал и доходил до 15°. Верхняя кромка палубы в районе 49-го шпангоута (место перелома) начала входить в воду, и вода по коммунальной палубе устремилась в носовые отсеки, которые пока еще не были затоплены.

К двум часам ночи верхняя кромка палубы левого шкафута начала входить в воду. Появилась угроза затопления кормовой части корабля через пробоину на верхней палубе от взрыва первой бомбы. Около трех часов вода хлынула через пробоину верхней палубы в машинные отделения № 2 и 4. Крен начал еще быстрее увеличиваться.

Я доложил командиру, что корабль удержится на плаву не более получаса. Через несколько минут последовала команда о сходе всего личного состава с корабля. Я приказал дежурному по БЧ-5 остановить все механизмы и личному составу сходить с корабля. Я сходил с корабля на юте, где сходом моряков руководил комиссар корабля капитан 3 ранга Мартынов. Командир же руководил сходом личного состава на правом шкафуте, откуда моряки перешли на баржу и спасательный буксир «Меркурий». Командир и комиссар сошли с корабля последними. Только баркас отвалил от корабля, крен стал быстро увеличиваться, и крейсер «Червона Украина» затонул. Из воды начали вырываться пузыри воздуха, по поверхности растекались черные пятна мазута. На глазах некоторых моряков появились слезы. Было около четырех часов 13 ноября 1941 года.

Экипаж продолжал сражаться

Крейсер «Червона Украина» завалился на левый борт и затонул от потери остойчивости. Предположение комиссии о том, что носовая часть корабля сидит на грунте и поэтому больше погружаться не может, было ошибочным. При последующем осмотре было установлено, что носовая часть корабля лежала на скошенном под углом грунте, и по мере увеличения нагрузки нос корабля скользил по грунту на более глубокое место. С уходом пробоины на левом шкафуте под воду произошла потеря плавучести и затопление корабля.

Командующий флотом приказал снять с затопленного крейсера «Червона Украина» палубные орудия главного калибра для создания из них береговых батарей. Для этой цели была создана специальная команда из моряков крейсера в количестве 22 человек, в которую входили водолазы, боцманы и матросы БЧ-5 и БЧ-2. Руководство этой командой командир корабля возложил на меня. А руководство водолазными работами командующий флотом поручил начальнику ЭПРОНа подполковнику С. Я. Шаху.

Работы по снятию пушек проходили в трудных условиях под частыми налетами авиации противника и артиллерийским обстрелом. При одном из налетов главный инженер ЭПРОНа, с которым мы согласовывали работы по снятию пушек, был убит. Я в это время отошел от него на несколько десятков метров. Другой раз вражеский снаряд попал в баркас, с которого производились водолазные работы. Этот снаряд пробил днище баркаса и ушел под воду как раз в том месте, где на причальной тумбе был расположен мой пост с группой телефонов. Снаряд случайно не взорвался, и я снова остался жив.

Несмотря на трудности, через две недели было снято девять орудий, которые после профилактического ремонта в мастерской артиллерийского отдела были установлены на четырех батареях. Эти батареи были укомплектованы моряками с крейсера «Червона Украина», и ко второму наступлению немцев на Севастополь, которое началось 17 декабря 1941 года, батареи уже вели огонь по противнику. Особенно большую роль в отражении наступления немцев играла батарея, установленная на Мекензиевых горах. Эта батарея вела почти непрерывные бои, была несколько раз в окружении, вызывала огонь на себя и отражала атаки со всех сторон. Батарея выстояла, хотя и потеряла половину личного состава. Командовал этой батареей лейтенант с крейсера «Червона Украина» Дуриков.

Узнать больше о судьбе экипажа крейсера мне удалось у одного моряка уже после войны. Дело было в конце 1945 года. Ко мне в каюту рассыльный привел молодого паренька, одетого в гражданскую одежду. Я сразу узнал в нем котельного машиниста с «Червоной Украины». К сожалению, фамилию его не запомнил. А прибыл он ко мне как к бывшему командиру БЧ-5 крейсера с просьбой принять его на сверхсрочную службу. Он рассказал, как сложилась его судьба после событий ноября.

Примерно в марте 1942 года, когда положение под Севастополем стабилизировалось, а на Керченском полуострове наши воины готовились к освобождению Крыма, командованием флота было принято решение о создании специальной команды для проведения подготовительных работ по подъему крейсера и снятию с него некоторого оборудования для использования на других кораблях. Такая команда была создана. Возглавил ее бывший командир крейсера капитан 2 ранга Заруба, а личный состав БЧ-5 возглавил командир дивизиона движения крейсера инженер-капитан-лейтенант Адельфинский. В составе этой команды и был мой рассказчик. После поражения наших войск на Керченском полуострове и начала очередного штурма Севастополя из этой команды был создан отряд моряков, который участвовал в отражении немецкого наступления. Когда Северная сторона была занята немцами, отряд выполнял задачу по обороне в районе Ушаковой балки. Потом перешел в район 6-го бастиона (улица Пирогова), потом — в район Стрелецкой бухты. Боезапас был израсходован почти полностью. Отряд с боями отходил к Херсонесскому мысу. В районе Херсонесского мыса около 35-й батареи скопилось большое количество наших войск, многие были ранены, почти все без боеприпасов. Немцы сплошной линии фронта в районе окружения не имели. Поэтому можно было в темное время суток выйти из окружения, что и сделал мой рассказчик, переодевшись в гражданскую одежду. В районе Карантинной бухты он нашел приют у одной старушки, которая под видом родственника оставила его жить в своей избушке. Несколько дней он пробыл у нее. Оброс бородой, ходил сгорбившись и хромал. Жители рассказали, что в районе поселка Туровка (где сейчас центральный универмаг и кинотеатр «Россия») немцы производят первичную обработку пленных с Херсонесского плацдарма, и он пошел туда посмотреть. И вот что он увидел. Пленных выстраивали в одну шеренгу, немецкий офицер давал команду: «Евреям и комиссарам и командирам выходить из строя!» Никто не выходил. Позади строя стояла группа крымских татар. Тогда немецкий офицер с тростью проходил вдоль строя, всматривался в лицо каждого и на некоторых показывал своей тростью. В это время идущий позади строя татарин бил ломом по голове того, на кого показал немецкий офицер, а другой татарин багром цеплял трепыхающееся тело и тащил его в воронку от бомб. После этого пленных строили в походную колонну и направляли в район городской тюрьмы.

У своей старушки моряк прожил около месяца. Однажды он наблюдал через забор, как ведут наших пленных на работу, и его заметил конный конвоир, татарин, который заехал во двор, схватил его и втолкнул в строй. Так он оказался в группе пленных. Эта группа работала в Карантинной бухте. После работы пленных на баржах увозили в бараки, которые располагались в недостроенных корпусах училища в Голландии (район Севастополя), где сейчас находится Военно-морское инженерное училище. Охраняли лагерь крымские татары, которые часто злобно издевались над пленными. Из этого лагеря котельного машиниста отправили в город Николаев для работы по восстановлению судостроительных заводов. Там он находился до начала 1944 года, пока не был освобожден Красной армией.

Я этого котельного машиниста хорошо знал и с удовольствием бы взял на службу по его специальности, но у нас была директива командования о том, чтобы не зачислять на сверхсрочную службу лиц, бывших в плену. Об этом я и сказал ему. Особую обиду этот моряк высказал по поводу того, что ему отказали в выдаче медали «За оборону Севастополя». Я посочувствовал ему, но сделать ничего не мог. Только после смерти Сталина был издан указ о вручении медалей за оборону городов-героев лицам, бывшим в плену, но участвовавшим в обороне этих городов.

...На Графской пристани Севастополя в сторону торгового порта на стенке установлена гранитная плита, на которой высечен силуэт крейсера и сделана следующая надпись: «Здесь, ведя бой с противником, 12 ноября 1941 года погиб крейсер “Червона Украина”. Личный состав корабля со своими орудиями перешел на сухопутный фронт и героически защищал Севастополь до последнего дня обороны на батареях № 112 и 113 — Максимова дача, № 114 — хутор Дергачи, № 115 — ст. Мекензиевы горы».

Около этой памятной плиты часто лежат свежие цветы, и моряки, прочитав надпись, склоняют головы в память о тех, кто отдал свои жизни за Севастополь, за Родину, за торжество нашей Победы.

 

1 БЧ-5 — боевая часть, как правило, самая многочисленная в составе экипажа корабля, которая обслуживала двигательные и силовые установки, а также средства борьбы за живучесть корабля.

 

2 ЭПРОН — экспедиция подводных работ особого назначения, впоследствии — аварийно-спасательная служба ВМФ.

 

100-летие «Сибирских огней»