Вы здесь

От ашрама до ашрама

Записки юной паломницы
Файл: Иконка пакета 09_fedoskina_oada.zip (54.58 КБ)
Ирина ФЕДОСЬКИНА
Ирина Федоськина


ОТ АШРАМА ДО АШРАМА
Записки юной паломницы


В поисках смысла или намастэ, Индия!
…друг вручил мне распечатку из интернета о стране, а также мешочек старой советской мелочи (вытряс всю детскую копилку): «Будешь раздавать нищим, — сказал друг, — там их много».


Дикие ужасы и магнит для искателей
В самолете знакомлюсь с москвичкой по имени Зара. Она уже несколько лет живет в Индии и только изредка наезжает в Россию — проведать маму. «Смотри, сейчас мы сойдем с трапа, и первое что ты должна сделать — это вдохнуть полной грудью. Этот запах не забудешь до смерти», — говорит она. И действительно, Индия пахнет по-другому. Она пахнет нечистотами, пылью, специями, коровами, ароматическими палочками и цветущими деревьями. Ночь. Влажный теплый ветер бьет в лицо, нестерпимо жарко в куртке и джинсах.
...Засыпаю в номере отеля под шум кондиционера в полном шоке. Утром шок усиливается. Иду по улицам, на которых и развернуться-то негде, но которые странным образом вмещают в себя все это: худосочных нищих, безногих и безруких калек, выпрашивающих бакшиш, коров, ослов, собак, продавцов фаст-фуда (по-индийски это какие-нибудь шарики или карамбули из теста, жареные в шипящем масле), толпы прохожих, авто — и велорикшей. Я иду одна и мне страшно. Если не обворуют, не обольют нечистотами, не отдавит ногу корова, не переедет рикша, то уж точно надуют и перехитрят. Белого мистера здесь принимают за дойную корову.
Поначалу удивляет количество велосипедного транспорта. Велорикши, похожие на кареты, приделанные к велосипедам и иногда груженые под завязку (например, двое упитанных туристов и пара-тройка увесистых чемоданов) приводятся в движение такими худыми босоногими индусами, что диву даешься. Ноги как спички, масса тела такова, что чуть сильнее ветер и сдует, но при этом сила Геркулеса! Вот она, загадка Индии. На обычных велосипедах перевозят огромные стоги сена, клетки с курами. По дороге вижу розовых ослов, и думаю, что пора выпить воды и посидеть в тенечке, но потом бью себя по лбу и вспоминаю о традициях. В Индии есть обычай окрашивать скот и наряжать его в дни праздников, — вот и ходят по дорогам радужные ослы и волы с разноцветными рогами и в бубенцах. Восемь месяцев в году стоят на индийской земле ясные дни. Цветут деревья. Жара такая, что все городские магазины прерывают днем работу на два-три часа. Ноябрь, декабрь, январь — самые холодные и самые приятные для путешествия месяцы года.
С большими усилиями, продираясь сквозь толпу туристических агентов, готовых продать билеты на поезд за три цены, нахожу железнодорожные кассы и покупаю билет до Пуны. Именно там находится ашрам Ошо, который как магнит притягивает к себе искателей со всей планеты. «Все мое учение состоит из двух слов «медитация» и «любовь», — сказал Ошо, также известный под именем Бхагван Шри Раджниш. Устные дискурсы, прочитанные этим индийским просветленным, записаны его учениками и изданы по всему миру миллионными тиражами. В коммунах, созданных Ошо в Индии и Америке, побывали тысячи людей, для которых главными критериями жизни стали радость, празднование, безусловная любовь, состояние «здесь и сейчас». В 1991 году мастер покинул тело, но Международная Коммуна Ошо, находящаяся в ста милях к юго-востоку от Бомбея, а именно в Пуне, жива до сих пор.


Освоение другой планеты
В поезде Дели — Пуна я впервые попробовала индийскую пищу — жареные треугольники, называемые самосой, — едва надкусив, тут же выбросила в окно (стручки чили, запеченные в тесте, это уж слишком!). Удивительно, но в этой стране нет ни стекол в поездах, ни привычных санитарных зон, туалетная бумага здесь — редкость. В магазинах по непривычно дорогой цене ее покупают туристы, а индусы просто обходятся ковшиком, маленьким водопроводным краном и «нечистой» левой рукой.
За окном проплывают пейзажи с пальмами и другими экзотическими деревьями, глиняные деревни, домишки из палок, полиэтилена и картонок, бескрайние поля, выжженные солнцем и реки — средоточие жизни. В речках плещутся, купаются, моются, стирают одежду. Проходящему поезду машут руками оравы чумазых детей и вечно загруженные работой индианки в разноцветных сари. А в открытые окна поезда влетают вихри пыли, и по вагонам не устают сновать крикливые носильщики чая и кофе. Жарко, но все пьют чай.
По приезду в город пошла смотреть жилье за ашрамом и выбрала себе простенькую тесную комнату с заколоченными окнами, сквозь которые с трудом пробивался луч света. Из мебели внутри были только кровать и зеркало. А больше туда ничего и не вместилось бы. Цена проживания в день — примерно 60 рублей. Туалет и душ снаружи, доступные всем квартирантам с этажа, на улице, на кровати с панцирной сеткой, живет старая-престарая индианка, охраняющая ворота. Каждое утро, в пять-шесть утра, эта ответственная женщина просыпалась и начинала стучать ведрами, лить воду, сморкаться, громко кашлять и даже петь. На шум, заливисто лая, сбегались тощие коричневые собаки. Примерно в тоже время где-то в кронах деревьев просыпались индийские вороны и начинали браниться своими скверными сварливыми голосами. Все это утреннее светопреставленье завершали уличные продавцы, рекламирующие свои гнилые бананы так, что и мертвый мог бы проснуться. Естественно, я просыпалась злая, как черт.
Множество насекомых прижилось в моем дому. Обыкновенные тараканы, муравьи, комары, пауки, гигантские черные жуки ходили пешком по моей хате, в душевой, длиною с указательный палец, прохлаждались мутанты-кузнечики, — не хватало только мышей. Но и они впоследствии пришли на запах фруктовых отбросов, которые я не всегда оперативно относила на помойку.
Хозяин, маленький слюнявый старикашка, считавший себя просветленным и проводивший время на крыше сатсанги (встречи заблудших душ с великим мастером) с первого дня обнаружил, что в шее и животе у меня энергетические пробки, и предложил бесплатный сеанс исцеления. При этом он умудрялся дотрагиваться до меня руками ниже шеи и выше живота, так что в итоге я серьезно испугалась и на всех парах выбежала на улицу. За домами мне открылся панорамный вид на широкую мелкую реку, больше похожую на канаву, и крематорий. Травяной берег реки был усеян навозными кучами, внизу, у воды, индианки, отгоняя плывущие по течению отбросы, стирали одежду. Спускаться и трогать воду рукой по старой привычке я не стала и вышла на дорогу. Из первого попавшегося на пути ювелирного магазина навстречу мне вышел молодой индус и выразил свое восхищение. Я посмотрелась в витрину, обнаружила там лохматое, уставшее с дороги существо в грязных джинсах и растянутой майке и подумала, что индусы надо мной просто издеваются.
Торговец отлично говорил по-английски, предложил мне посидеть у него в магазине только за тем, чтобы выпить чая, и я покорно согласилась. Как и любой другой магазинчик такого плана, этот был до отказа забит кристаллами, серебром, костяными, бронзовыми, деревянными статуэтками, украшениями, кулонами, бусами, сережками, коврами ручной работы и т.п. В углу лежала циновка, на которой кто-то спал (что не удивительно: индусы где работают, там и живут). И вот мы расположились на пестрых коврах и стали пить чай, разговаривая о том, о сем, и постепенно этот индус полностью перевернул мое представление о красоте. Я вдруг почувствовала себя особенной. Потом оказалось, что это такой трюк: индусы никогда не говорят женщине, что она красивая, они говорят какая красивая у нее внутренняя энергия, какие чакры «светятся» лучше других и т.п. С большим трудом мне удалось выпутаться из сетей ловеласа, ничего при этом не купив, хотя и пришлось наврать и наобещать с три короба. О, да, конечно, мы обязательно встретимся еще раз, я буду заходить, спасибо за чай и все такое.
Следующим испытанием на прочность стали продавцы драмов (деревянных барабанов, обтянутых кожей и снабженных веревочкой, так что их можно вешать на шею и играть всю дорогу). Из всех торговцев — эти самые липучие, им не лень идти за тобой хоть до самого дома, настойчиво выбивая ладошками нудный африканский ритм.
На столбах и стенах повсюду расклеены объявления. И когда ты приближаешься и думаешь, что увидишь привычное: продам-куплю-обменяю, то неожиданно застываешь от удивления. Ты же в Индии, елки-моталки! И тема здесь у анонсов одна — духовное и физическое развитие. Курсы йоги, обучение трем ступеням рейки, аюрведический массаж, чтение ауры, раскладывание карт таро, сатсанги просветленных… Хочется попробовать все! Но, как справедливо сказал мне впоследствии один француз, в Индии сначала платишь не за то, чтобы чему-то научиться, а за то, чтобы понять, что это не твое.
То тут, то там мимо тебя проплывают индианки в сари, худые, длинноволосые, статные, переносящие на головах немыслимые вещи: огромные связки хвороста, корзины с фруктами, бесформенные тюки. Навстречу белому человеку из каждой подворотни выпрыгивают дети, выпрашивая если не рупии, то шоколад, печенье или школьные ручки. В следующий раз я поеду в Индию с мешком школьных ручек. Для детей бедняков это настоящее чудо: многие из них до сих пор пишут «домашку» мелом на черных грифельных досках, а учатся как придется. Процент грамотности не велик, особенно в деревнях, где все семейство с утра до ночи работает на плантациях под палящим солнцем (80% экономики страны занимает сельское хозяйство). Подавать детям или нет, — вопрос спорный. Дашь одному — накинется еще десять, а тебе здесь еще жить и жить, где же на всех денег набраться… Лучший способ уйти от расплаты — пройти с безразличным видом, отмахиваясь рукой, как от комаров, или грозно крикнуть «Чело!», что вроде бы означает «иди откуда пришел».
Колорит улицы создают продавцы. Изо всех магазинов раздается «завлекаловка», на обочинах стоят повозки с фруктами, продавцы которых взвешивают товар на доисторических цепочных весах, тут же, на улицах, шьют, ремонтируют обувь, подстригают, варят молочный чай, берут грязное белье в стирку и гладят постиранные вещи огромным чугунным утюгом, который растапливается то ли углем, то ли дровами… Деревья цветут круглый год. Оранжевые, розовые, желтые бутоны, — природа такая же разноцветная, как сари индианок, как двух-трехэтажные домишки, как вывески магазинов, как сама Индия. Самые интересные из нецветущих деревьев — баньяны, с высоких веток которых спускаются длинные корни, похожие на веревки. Обвивая друг друга, будто какие-то древесные змеи, и достигая низа, эти корни прорастают в землю и образуют новые стволы.
А боги… Боги стерегут тебя повсюду. Например, без покровительства толстого слоника с четырьмя руками — Ганеша не обойдется ни одно начинание, — это бог, приносящий удачу, успех, материальный достаток. На улицах стоят небольшие алтари, — заходи и молись. В Пуне, по дороге в ашрам, я каждый день проходила мимо Ганеша. Там, где он стоит, всегда горят свечи, курятся благовония, лежат сорванные цветы. И если на севере много буддистов, то здесь, ближе к югу, царит индуизм. Многорукий Шива, Парвати, Вишну, Кришна, Кали, — пантеон индуистских богов бесконечен.
В полдень жарко невыносимо. Знающие люди говорят, то ли еще будет, вот ты приезжай сюда в апреле, когда сорок градусов в тени и все высохнет, как в пустыне. В ашраме хорошо, там много зелени, тени и искусственных водопадов, одежда для всех одна — робы. Но если соберешься гулять по Пуне, то подумай, что надеть: джинсы так же неуместны, как и валенки, топ на бретельках и юбка, даже если она по колено, для индусов уже эротика (если хочешь почувствовать себя редкой обезьяной в зоопарке, то можно), — лучше всего укрыть свое тело чем-нибудь легким и неприметным. Длинным платьем или длинной юбкой с футболкой или рубашкой, например. Совет номер один: вместо босоножек с каблучками и бусинками купите лучше открытые мужские сандалии на ремешках, — будете ходить по камням, колдобинам, коровьему и прочему навозу — не нарадуетесь.


И стрекозы — маруновые
Чтобы попасть в ашрам, обнесенный со всех сторон неприступными стенами, пришлось значительно потратиться. Купить униформу (маруновую и белую робы), коврик, специальный стул для медитаций, пластиковую карту — пропуск, а также заплатить за тест на спид и собственно за сам вход. Для иностранцев ежедневный вход в ашрам стоит 330 рупий (это около 200 рублей), для индусов — в несколько раз дешевле. В стоимость входного билета входит свободное посещение любых медитаций, а также бассейна, тренажерного зала, теннисных кортов, вечерних дискотек, шоу и т.п.
Уплатив, наконец, за все, я, облаченная в робу мужского покроя, прошла через ворота и нырнула в прохладный мир ашрама. Навстречу мне шли, смеясь и оживленно беседуя, «маруновые» люди. Шум искусственных водопадов, скамейки с неподвижно сидящими медитаторами, полная людей мраморная площадка под открытым небом, окруженная высоким бамбуком и какими-то цветущими деревьями, «Будда грув» создавали ощущение нереальности всего происходящего. Было около полудня, и десятки людей в «Будда грув» самозабвенно танцевали, — никогда не видела, чтобы подобное происходило среди бела дня и на трезвые головы. Особенно меня поразил кореец в черных очках, который двигался на манер мастера боевых искусств, иногда он падал на пол и катался по нему как плешивая собака. Каждый раз при его приближении я пугалась и отскакивала в сторону (кто бы мог знать, что впоследствии этот человек станет моим лучшим другом).
Через час танцы закончились, и в состоянии, близком к опьянению, я обошла весь ашрам. В тренажерном зале тягали гантели мужчины в маруновых трусах, в бассейне с теплой водой плескались две женщины в маруновых купальниках и даже мелкие стрекозы с прозрачными крыльями, порхающие над водой, тоже были того самого универсального цвета.


«Надабрама» или «Кундалини»?
Если вы думаете, что медитация — это значит пассивно сидеть и созерцать, как Будда под деревом, то немножко ошибаетесь. Потому что уже давно изобрели динамические медитации, на которых можно кричать, рычать, прыгать, танцевать, выбрасывая напряжение из тела и мусор из ума. «Станьте сознательно сумасшедшими, — сказал на этот счет Ошо, создавший множество техник медитации для современного общества, — то, что вы подавляете, должно на самом деле быть выброшено, а не подавлено. Двери вашего сумасшедшего дома должны быть открыты, и только так вы сможете стать здоровыми».
Первая медитация, которую я посетила в аудиториуме — здании, построенном в виде огромной пирамиды, называлась «Надабрама». Выполняя эту технику, ты гудишь, представляя себя пустой трубой или сосудом, наполненным только вибрациями от гудения. В какой-то момент гудение продолжается само собой, а ты становишься слушателем. Ощущение очень необычное — как будто через тебя гудит какое-то божество. На второй стадии идет работа с харой — энергетическим центром, находящимся на расстоянии примерно 5 см ниже пупка. Первое, что я почувствовала после медитации, — расширение. Не ограниченная одной физической оболочкой, «я» простиралась вперед, назад и в сторону примерно метров на десять.
Впоследствии одними из моих любимых медитаций стали: «Кундалини», позволяющая поднять энергию из копчика вверх по позвоночному столбу и ощутить свое тело пульсирующим морем энергии, «Вне измерения» — суфийская техника на центрирование в харе, «Чакровые звуки» — пение звуков по чакрам. Ну и, конечно, ежевечерняя медитация-встреча Братства Белых Роб, включающая танцы, празднование, тишину и видео-дискурс Ошо на большом экране. Без английского трудно. Хотя русские в ашраме не редки и, в принципе, всегда можно найти какого-нибудь земляка и спросить у него, что да как, без знания языка как в лесу. Ни Ошо послушать, ни с иностранцами поговорить.
Встречи с замечательными людьми
Нагруженные тяжеленными рюкзаками итальянцы, французы, немцы, израильтяне и русские поднимают красную пыль индийских дорог, и путешествие их длится иногда годами. Индусы, в большинстве своем щупленькие, усатые, с горящими и любопытными глазами недоумевают, что же такое мы у них потеряли. Ответов множество, каждый ищет свое: просветленного гуру, йогинов, тишину и покой ашрамов, пляжный отдых на океане, треккинг или рафтинг в Гималаях, сафари на верблюдах в Раджастане, приключения, наконец…
Индия, как царевна-лягушка, не сразу открывает туристу свое истинное лицо. Сначала ты видишь только ужасающую антисанитарию, и то, что все индусы, начиная от рикш и заканчивая служителями в индуистских храмах, хотят тебя надуть, облапошить, объегорить, да и просто выцыганить лишнюю копеечку.
Больше всех в Индии (кроме самих индусов), наверное, израильтян. Узнать их легко: молодые люди, путешествующие группами, с густыми вьющимися волосами или дредлоками, шумные, всегда готовые покурить травку, всегда и все знающие о стране из путеводителя «Lonely Planet» и торгующиеся с индусами до посинения. «Оторваться» в Индии они едут после двухлетнего служения в армии (девушки в Израиле тоже служат) и до поступления в университеты. Среди них попадаются очень душевные и милые люди. Так, в автобусе до Гималаев я познакомилась с израильтянкой по имени Галя, с которой мы прожили вместе почти две недели. Галка сказала, что в Израиле сейчас очень много русских, и она уже выучила пять наших слов: три из них оказались матерными, остальными были «зубы золотые» и почему-то «гласность». Впоследствии, с моей помощью, она выучила еще два важных русских слова — «картошка» и «медведь».
Русских туристов, путешествующих по Индии, можно условно разделить на несколько крупных категорий: «пляжники», прилетевшие на чартере в Гоа и не высовывающие оттуда своего носа; «саибабисты» — преданные индийского гуру Саи Бабы, которые живут по несколько месяцев в его ашрамах, и ничем другим не интересуются (Путтапарти, Уайтфилд); кришнаиты (Варанаси, Бриндаван), буддисты (Дарамсала, север Индии), шиваиты (Тируванамалай, например), ошовцы (Пуна), йоги (Ришикеш), калькисты (ашрам Кальки Аватара возле Ченая), любители Аюрведы (Керала), а также представители других направлений и вольные путешественники. По части духовных практик в этой стране можно найти все.
В ашраме Ошо я нашла столько неординарных людей из разных стран мира, столько общения, сколько у меня не было и за всю жизнь в Новосибирске. Мне понравилось, что люди Ошо очень мягкие. Они никому ничего не навязывают. Никогда не говорят, что только Ошо прав, а все религии ошибаются. Здесь нет спорщиков и ослепленных своей правотой безумцев, — если ты принимаешь этот взгляд на мир, если духовно растешь вместе с ним, значит ты с нами. Если тебе кажется, что все это бред и людям, которые кричат и танцуют в экстазе на медитациях, место в психиатрической больнице — это твое право так думать. Ты свободен выбирать.
Некоторое время в Пуне я прожила у того самого безумного танцора — корейца, который покинул свою страну несколько лет назад и возвращаться не собирается. Просто в стремительно набирающей обороты Южной Корее ему не интересно, он там — нет от мира сего. Белая ворона, которая любит медитировать, танцевать, играть на флейте вместо того, чтобы делать карьеру или строить свой бизнес. Его родители достаточно богаты, чтобы оплачивать проживание сына в такой дешевой стране, как Индия. И Сэн Ян живет в трехкомнатной квартире с двумя ванными комнатами и верандой, в интерьерах, создание которых не приснилось бы никакому дизайнеру. Одна комната предназначена для медитаций в полной темноте, и при закрытой двери там темно, хоть глаз выколи, в зале, на полу стоят кристаллы с лампочками внутри, которые делают комнату похожей на освещенную пещеру, на стенах висят двое часов — одни отстают на полчаса, другие на пятнадцать минут. «Это для того, чтобы никуда не торопиться, — объяснил друг. — Чтобы ты расслабленно смотрела на часы и знала, что у тебя в запасе еще куча времени».
Одним из колоритнейших персонажей в ашраме был сорокалетний армянин Вардан, который считал себя внуком Гурджиева, носил усы и действительно имел внешнее сходство со знаменитым человеком. По поводу ашрама Вардан говорил так: «Я объездил пол-мира в поисках себя и истины, и это — последнее место. Дальше идти уже некуда. И я вижу, что многие люди едут сюда не для того, чтобы медитировать, а для того, чтобы их хоть раз в жизни по-настоящему обняли». «Внука» Гурджиева легко можно было застать по утрам в ресторане под названием «Гурджиев» с тарелкой жареной курицы и четушкой водки. До этого он обычно ходил на суфийское кружение и молчаливую медитацию. Такое странное сочетание древнейших техник и выпивки привело к пагубным последствиям: Вардан заболел и уехал обратно в Копенгаген, где он давно и хорошо живет на государственную пенсию.
Вообще, европейцам собраться в Индию легко: даже если они не работают, а живут на пособия по безработице или пенсию, — этого вполне достаточно для полугодового пребывания в стране. Большинство «бежит» сюда подальше от дождливой или снежной зимы, покидает свои дома ранней осенью и возвращается поздней весной. Забавно, что все, кто спрашивали меня откуда я прилетела, и узнавали, что из Сибири, делали в ответ круглые глаза и изображал замерзающего медведя. Но если большинство европейцев знает про Сибирь и хочет когда-нибудь совершить путешествие по Транссибирской магистрали, то индусы в этом плане не все такие образованные. Устав отвечать на расспросы самых темных из них, я просто говорила, что Сайберия — это маленький остров в Тихом океане. Индусы были с этим полностью согласны.


Саньясин — живущий здесь и сейчас
День принятия саньясы — это еще один День рождения, и посвящение (второе рождение) проходит для желающих в ашраме каждую пятницу.
Вечером в зале для медитаций играет живая музыка, люди танцуют и веселятся, никаких молитв, огненных ритуалов и прочей фанатичной ерунды, — вся церемония проходит в радостной и дружеской атмосфере. Посвященному дается санскритское имя, которое как бы уничтожает его идентификацию с прежней личностью и жизнью. Прекрасная возможность начать жизнь с чистого листа, сбросить с себя бремя прежних ошибок, а также все несчастья, обиды, комплексы, которые мы носили в себе все это время. Новое имя — новая жизнь. Твое имя объявляют для всех, потом в полутьме и мерцании огней звучит напутственный голос Ошо, начинает играть тихая музыка, и вот к тебе уже тянутся десятки рук с гирляндами цветов или без, — каждому хочется обнять и поздравить человека с новым рождением. На шею посвященному обычно надевают малу — бусы из розового дерева с портретом мастера на кулоне. Постепенно музыканты набирают темп, и танцующие, разгорячившись, сбиваются в хороводы, обнимаются, скачут, подпрыгивают к потолку, — празднуют саньясу. В октябре я вместе с другими новичками получила санскритское имя — Ма (обычная приставка к женскому имени, как Свами для мужчины) Дева (божественный) Шанта (мир). Если коротко, то можно просто — Шанта.
Саньясин — слово не новое и не Ошо придуманное. Дословно оно означает «отрекшийся от мира», и в Индии можно увидеть много людей этого плана. Это странники в оранжевых одеждах, с посохами и чашами для подаяния, скитающиеся по стране в поисках истины и просветления. Просветление — ключевое слово в духовной Индии (я не зря говорю духовной, потому что есть еще Индия коммерческая, — сходите в Бомбей и посмотрите сколько там на улицах джипов, а еще упитанных индусов с барсетками и сотовыми телефонами), все духовные искатели мечтают о нем. Так вот о саньясе. У Ошо она означает не отречение от мира, а наоборот, тотальное, игривое и радостное погружение в существующий мир. Теоретически у саньясина Ошо нет прошлого и нет будущего, а есть только миг, который нужно прожить на все сто. В действительности к этому пониманию приходится идти долгие годы, по старой привычке застревая в ситуациях прошлого и живя иллюзиями о будущем, — вращаясь в Колесе Сансары.


Кое-что о лав-стори
Отправляясь в Индию, я оставила дома сотовый, фотоаппарат, нарядную одежду и обувь, украшения и декоративную косметику. И хотя я подозревала, что могу повстречать на своем пути мужчин особенных, богатых не только не только внешне, но и внутренне — вопрос отношений стоял в стороне. Я отправлялась в таинственную страну с целью внутренней трансформации, а насчет физической красоты Ошо высказался однозначно: «Для меня красота значит быть таким, какой вы есть на самом деле, и быть совершенно расслабленным, свободным в этом. Тогда ваше лицо приобретает тонкую красоту, с расслабленностью тонкое течение проявляется в вас».
Первыми, кто обнаружил тонкое течение красоты, оказались индусы. На «белую» девушку, путешествующую в одиночку, они обычно смотрят как на инопланетное существо, с удивлением и восхищением, уже издалека начинают кричать «хеллоу», улыбаются. Мотоциклисты-индусы останавливаются и спрашивают, не надо ли куда подвести, продавцы магазинов ласково зазывают в свои владения, угощают чаем, трясут перед носом коврами и бусами, а в итоге забывают о торговле и предлагают разделить с ними если не всю жизнь, то хотя бы одну ночь. Секс у индусов подавлен, и на то есть свои причины: бедные индианки всю жизнь ходят закутанными в сари или пенджаби, а это значит, что ног у них не видно, грудь прикрыта шарфом. В некоторых автобусах отдельные сиденья для мужчин и женщин (в электричках — отдельные вагоны), молодые люди до сих пор страдают от традиции организованных браков. Поэтому обычно любой интеллигентный горожанин скажет вам, что все они борются за свободу выбора в браке и пренебрежение кастовых запретов. Женщины в Индии бесправны, смиренны и естественны как цветы. Муж для них — это бог, судьба. Вы, европейцы, говорят они, любите и женитесь, а мы, индийцы, женимся и любим. Брак — это не только официальная церемония, но и религиозный акт.
В океане индианки не купаются, и на пляжах Гоа нередко видишь такую картину: обезумевшие от солнца и вида туристок в бикини, индусы прячутся по кустам с биноклями и фотоаппаратами. Иногда подходят, предлагают бесплатный массаж, просят сфотографироваться с ними на память. Агрессии в них нет никакой. В исключительном случае щуплого индуса, религиозного человека и, скорее всего, вегетарианца, можно отправить в нокаут одной левой. Кстати, в ашраме, да и в других частях страны мне попадались очень красивые, мускулистые и интеллигентные индусы, получившие образование в Америке или Европе, не пьющие и не курящие, до которых многим «васькам» и «петькам» с нашего двора как до небес… И еще. Индийские мужчины обладают чертами, которые у наших все-таки в дефиците, — это трепетно-бережное отношение к женщине, эмоциональная открытость и щедрость. Я знаю, что некоторые иностранцы, особенно те, кто в Индии впервые, относятся к индусам со скрытой брезгливостью и презрением. За то, что они неграмотные, бедные и живут в антисанитарии. Но, во-первых, не все такие. А во-вторых, вопрос отношения к человеку это вопрос твоей внутренней культуры. Один мой индийский друг сказал: «Я ушел из ашрама несколько лет назад из-за отношения европейцев. В столовой им было противно садиться с нами за один стол. Разве это то, чему учит Ошо? Они говорят, что Индия хороша без индусов. Но зачем тогда они едут сюда? Я же не еду в Россию, чтобы говорить, как мне не нравятся русские…»
Что касается свободной любви в ашраме, — скажу искренне, что за три месяца своего пребывания там ни о каких оргиях я не слышала. Европейский менеджмент и большой процент иностранцев делают это место гораздо более безопасным по части сексуальных домогательств, чем вся остальная Индия. Чтобы не платить каждый день по 300 рупий за вход я стала участвовать в программе «Работа как медитация» и первый месяц работала в «Каппучино-баре». Вместе с тем как росли мои навыки в приготовлении разных видов кофе, рос и круг моих друзей. Русские и украинцы, австралиец, американец, кореец, немец и несколько индусов превращали каждый мой день в маленький праздник. Австралиец, в прошлом популярный гитарист, подходил и играл на гитаре, наши люди, зная, что мне приходится экономить каждую копейку, приносили купленную или собственноручно приготовленную еду, американец дарил книжки, кореец делал мне после работы массаж головы, индусы посвящали стихи и катали на мотоциклах по Пуне, красавец-немец часто рассказывал о своей жизни и дружелюбно кусал меня за шею, как вампир. Этот последний был актер, носил на теле разные защитные кристаллы на веревочках, все жизненные ситуации решал с помощью маятника, (также кристалла на веревочке), увлекался шаманизмом и фехтованием на шестах. Его-то я и выбрала.
Он, назовем его Дживан, тоже работал в ашраме кем-то вроде мелкого начальника в столовой, а это, как и для любого участника рабочей программы, значит шесть часов труда в день, плюс дополнительно три часа раз в неделю левой работы и при этом никаких выходных. После трех месяцев работы, мы с Дживаном, ужасно уставшие, собрали свои чемоданы и сбежали из ашрама в Гоа. Влюбленные друг в друга и в Ошо, мы провели незабываемое время на океане, потом расстались на месяц, потом, пролившие столько слез в разлуке, снова встретились и… расстались уже навсегда. Наверное, привязавшись друг к другу, мы стали слишком многого ожидать и требовать, забывая о том, что говорил нам мастер. О том, что «настоящая любовь ничего не знает о требованиях, она знает только радость щедрости. Нельзя разочаровать настоящую любовь, потому что в ней нет никаких ожиданий. Любовь не может быть ревнивой, потому что любовь не может владеть. Владеть можно только вещами. Несчастье всего мира в том, что каждый просит любви и притворяется любящим. Нищие просят любви друг у друга и чувствуют себя разочарованными, гневными, потому что любовь не приходит. А человек становится императором, когда он настолько полон любви, что может отдавать ее без всяких условий». Сколько времени мне понадобится, чтобы выучить этот урок? Я не знаю, Ошо…


И все-таки это не ашрам, а курорт
Времена Пуны-1, времена диких саньясинов-хиппи, неприхотливых к жилью и еде, неистово танцующих, поющих, рисующих, ликующих, погружающихся в полный транс на энергетических даршанах Ошо, увы, прошли. Сегодня интернациональная коммуна превратилась в чистенький европейский курорт со строгими правилами и довольно дорогими для россиян ценами на все: от еды в столовой до терапевтических групп, проводимых людьми, когда-то близких к Ошо. Вся еда, как и почти повсюду в Индии, вегетарианская, но кухня больше похожа на европейскую, чем на местную. Некоторые щепетильные иностранцы едят только в ашраме, потому что здесь полный санитарный контроль, а что царит на чадящих индийских кухнях — одному Кришне известно. «Знаешь, — пожаловалась я как-то одному другу-индусу, — в ашраме вареное яйцо стоит 10 рупий, один помидор — 5 рупий, а в магазине на эти деньги можно килограмм яиц и помидоров купить!» Индус посмотрел на меня с пониманием и всю следующую неделю приносил мне сваренные вкрутую яйца, завернутые в газету. Стакан кипяченой воды в баре, где я работала — 10 рупий. Конечно, можно было бы закупать на рынке все продукты и готовить дома, но если ты работаешь по шесть часов, а потом бежишь на медитации, в бассейн или тренажерный, обязательную встречу белых роб, вечернюю дискотеку или кино, то времени на кулинарию совсем не остается.
Терапевтические группы и сессии массажа, гипноза, ребалансинга, рейки стоят в ашраме хороших денег. Только будучи переводчиком, который может участвовать в группе бесплатно, мне удалось побывать на «Женской мистике» и «Умереть при жизни». Вторая мне понравилась больше: все дни участники ходили со значками «в молчании», осмысливая всю прошедшую жизнь и серьезно (за такие деньги-то!) готовились к смерти. При этом активно использовались древние суфийские техники: кружение, пение зикр, выполнение определенных ритуалов, — все для того, чтобы выйти за пределы ума и ощутить себя целиком в настоящем. Последнее каждый из нас наверняка испытывал и в повседневной жизни: например, когда долго едешь на лыжах или велосипеде, ползешь по горам, выполняешь тяжелую монотонную работу, — как-то незаметно ум отключается и включается «встроенный» автопилот.
Во время этой группы мы также прошли через стирание личной истории, подробно описанной Карлосом Кастанедой, для чего прошлись по всей своей биографии и в итоге нарисовали на лице маску своей личности. При этом никто не ожидал, что после того, как мы раскрасим лица во все цвета радуги, нам предложат пойти в таком виде на ланч. Одним из заданий было завершить все незавершенные жизненные ситуации, и многие участники рыдали, написав и даже отправив письма, полные невысказанных слов своим родственникам и возлюбленным. Сама же «смерть» оказалась безболезненной, глубокой медитацией на представление своего тела, горящего на погребальном костре.
Некоторые из моих знакомых, впервые приехавших в ашрам, сказали, что медитацией здесь и не пахнет. Что обстановка напоминает московское метро, где все бегут куда-то по своим делам, любви нет, зато все помешаны на сексе или на просветлении. И ашрам целиком напоминает или психиатрическую лечебницу, где люди могут жить месяцами и годами, потому что они инфантильны и беспомощны в современном мире, или курорт, где все всех «снимают» и даже дамам за сорок легко найти молодых любовников-индусов и прожить свое бабье лето. «Вот будет мне под пятьдесят, приеду сюда наверстывать упущенное», — сказала одна москвичка. Мое мнение такое: окружающий мир, как зеркало, отражает то, что у тебя внутри. Твои глаза видят то, что ты хочешь видеть. Если тебе кажется, что в ашраме все только и делают, что используют друга друга и никогда не любят — проживешь именно эту ситуацию. Но если ты искренне готов любить, то непременно встретишь человека, с которым переживешь этот опыт.


Зорбы и Будды
Крайности в жизни всегда были и будут. Жизнь человека, как и его психика, полна противоположностей. В своих дискурсах Ошо говорит о том, что секс без любви уродлив и является чистой растратой энергии, а тем, кто гонится за просветлением никогда его не достичь, потому что сами усилия на этом пути являются препятствием. Тем же, кто идет в любовь и живет с открытым сердцем, не нужна никакая медитация. И если вы живете с радостью, то движетесь в направлении дома.
После общения с русскими женщинами в ашраме, я мысленно поделила их на две категории: «зорбы», те, кто и в сорок лет гоняется за молодыми мальчиками, любит ходит по магазинам, косметическим салонам (даже в ашраме они ходят с накрашенными глазами и губами), ресторанам и дискотекам, и «будды», — суровые женщины-воины, ходящие на медитации как на работу, безразличные к любовным романам. И те, и другие часто остаются одинокими, хотя ашрам Ошо — это одно из тех мест на земле, где легко найти свою половинку, возлюбленного и единомышленника в одном лице.
Русские мужики в ашраме, видимо, сердцем чуя, что я бывшая журналистка и со мной можно поделиться сокровенным, нашими женщинами довольны не были. Русские девушки, говорили они, заняты тем, что ищут заграничных гусей для замужества; индианки чересчур скромны и обусловлены, а чтобы «опустить» европейку из ума в сердце с ней нужно проговорить три часа, чтобы она поняла, что перед ней умный мужик, а не верблюд.
Однажды одна из женщин-«будд» (омичка лет сорока) подошла ко мне и по секрету сказала: «Будь осторожна насчет того, что думаешь. Тут все друг у друга мозги сканируют, у бассейна лежишь, и расслабиться нельзя». Я пожала плечами и при встрече с украинским хлопцем Юрочкой (он успевал и медитировать, и снабжать весь Киев индийскими благовониями) пересказала ему эту историю. «Ты пойми, что каждый из нас живет в своем мире, — сказал Юрочка, взметнув своим длинным, чуть не до пояса хвостом волос. — В ее мире сканируют. А в моем все нормальные».
Одним из самых чудаковатых и любимых мною старых саньясинов (старых, значит тех, кто жил в коммуне еще при Ошо) был голландец Чандра. Радость била из него ключом. Однажды мы вместе дежурили с ним на главных воротах, а у меня так разболелся зуб, хоть плачь, — так Чандра, чтобы хоть как-то развеселить меня, начал дурачиться. Представьте себе взрослого седеющего человека в модной бейсболке и с серьгой в ухе, маруновой робе до пят, прыгающим с метлой между ног у ворот ашрама. Новички, внезапно прибывшие и стоящие у входа с чемоданами, раскрыли рты и, видимо, подумали: остаться в Пуне или сразу убраться отсюда куда подальше. Увидев их, саньясин весело сказал: «Добро пожаловать в сумасшедший дом Ошо!» Еще у Чандры была коллекция шапок, колец и разноцветных очков. Он так и ходил по ашраму: на голове смешная тюбетейка, пальцы в необычных крупных перстнях, на глазах, как он называл их, «лимоновые», «мандариновые», «изумрудные» или «океанические» очки, преображающие и без того нескучную реальность в совершенно фантастическую. «Самый тяжелый грех для человека — это быть серьезным и считать себя важным, — говорил Чандра. — Мы живем для того, чтобы радоваться и праздновать каждый день, каким бы он ни был».
Вкус медитации я распробовала не сразу. Молчаливое сидение в прохладном мраморном самадхи (зал, где хранится прах Ошо) давалось тяжело: неподвижно сидеть в позе полу-лотоса, стараясь ни о чем не думать в течение часа, показалось пыткой, и я это быстро забросила. Зато мне было легко сидеть, полностью расслабившись, наблюдая за бегущей водой искусственных водопадов или слушая шелест листьев и пение птиц в цветущем парке за ашрамом. Активные медитации понравились сразу. В начале выполнения техник тело казалось мне тяжелым, как чугунный мост, но зато потом появилась такая легкость, что я всерьез задумалась над законами гравитации. Танцуешь, руки сами по себе взлетают вверх, легче крыльев, и ты прыгаешь в сторону неба и чувствуешь почти кожей — полет возможен. Один из моих лучших друзей, москвич Четан, имел привычку медитировать, сидя за столом бара под открытым небом с кружкой дымящегося каппучино. Я, в то время там работающая, развлекалась тем, что кормила крошками павлинов, прогуливающихся между столиков, и наблюдала за этим человеком. В глазах Четана, полных энергии и почти гипнотической силы, было одно живое внимание. Он вел себя как настоящий Пробужденный.
Путь медитации у каждого свой. Считается, что мужчине больше подходит, например, Випассана — молчаливое сидение и наблюдение за собственным дыханием в течение продолжительного времени, а женщине ближе другой путь, оргазмический. Это значит, что чем больше она растворяется в мире, поет, танцует, играет с детьми и животными, тем счастливей становится. Мужчина двигается вглубь себя, исследуя свой центр, — женщина, оставляя поиски позади, движется вовне, растворяет себя в чем-то, но эти совершенно разные пути ведут к одному. К осознанию своей бессмертной сущности и макрокосмическому сознанию.
Если меня спросят, случались ли во время медитаций выходы из тела или необычные состояния сознания, я скажу так. Из тела, тьфу-тьфу, выйти пока не довелось, не время еще, а то, что я реально испытала — это уже упоминавшееся здесь чувство легкости физического тела. И еще пустотности, когда во время медитации ты вдруг видишь свое тело как бы со стороны, как оно двигается и танцует, полное жизни, но внутри его никого нет. То есть, нет хозяина или контролирующего ума, а есть лишь внутреннее безмолвие и свободное течение энергии. Кроме того, для меня оказалась исцеляющей (и я еще раз убедилась в этом в ашраме) близость к первоэлементам: огню, воде, земле, ветру. Созерцание живого огня, купание в дождях и реках, запахи земли, мягкие, мощные прикосновения ветра — это то, что дает мне силу жить и оставаться самой собой в любой стране и любом обществе.


О еде и страшных болезнях
Насчет гигиены в Индии наставления были такие: воду из под крана не пить, а покупать чистую в бутылках, руки перед едой мыть, овощи и фрукты мыть с мылом, на улицах не пить соки и ничего не есть. После нескольких месяцев пребывания я соблюдала лишь два правила: не пила воду из-под крана и старательно мыла руки. Намыливать каждую виноградинку или яблочко показалось мне смешным (папайю вообще ешь ложкой изнутри, бананы, ананасы, гуаву чистишь), соки на улицах стоили дешевле всего, да и как устоишь, когда при тебе в огромную мясорубку индус заталкивает апельсины или ароматные ломти ананаса, и в кувшин льется он, по-настоящему натуральный, не из коробочки… Цена свежевыжатого сока на наши деньги — 6-10 рублей за стакан. Из фруктов бананы самые дешевые — по рублю за штуку, а то и дешевле. При этом на улицах пекут вкуснейшие лепешки (чапати), разные загогулины, карамбули, шарики с картошкой и специями внутри, на улицах северной Индии можно купить тибетские момо, это такие вегетарианские манты в придачу с острым соусом… Не скажу, что рай для желудка (все ведь жирное и острое одновременно), но зато дешево и вполне съедобно. А какой в Индии чай! Сваренный в котелках с молоком, специями и сахаром, он продается буквально на каждом шагу. Тут же, возле чайной, стоят лавочки — сиди, наслаждайся напитком и медитируй. Индусы выдувают по несколько чашек за раз и ведут длинные разговоры. В этой стране никто не торопится. Пока принесут еду в ресторане, забудешь, что заказывал. Сначала это раздражает, потом привыкаешь. Сидишь где-нибудь в уличной забегаловке, расслабляешься и просто смотришь на жаркую пыльную улицу, на чумазых детей, гоняющих палками старые покрышки, на вольготно спящих посреди дороги собак, коров, жующих картонные коробки, нищих, которые уже поджидают тебя у выхода, — глядишь, так и время проходит.
Так вот о болезнях. Уж не знаю, правда это или нет, но некоторые считают, что наибольший вред здоровью индусов и туристов приносят… кокосы. Они падают на головы с высоких кокосовых пальм, вызывая сотрясение мозга или сразу летальный исход. Также люди обычно опасаются змей, в том числе морских (плавающих в океане) и диких обезьян. Мой опыт этого не показывает: кокосами я наслаждалась, путешествуя по жаркому югу, только ими и спасалась от жажды, змею видела один раз издалека, а обезьяны нанесли мне ущерб в размере одной бутылки воды. Они просто украли ее у меня, пока я лежала на поляне и читала книгу. Чаще всего туристы мучаются желудками из-за дифтерии, амебы. А вообще-то, в Индии хорошая медицина: древние рецепты, все на травах, образованные врачи в клиниках. Да и люди вокруг добрые: если «загнешься» посреди улицы, все сбегутся и начнут помогать.


Не торопиться и не планировать
В Индии не нужно торопиться. Ни в чем: обмене денег, покупке одежды, украшений, бронзовых слонов… Если купишь что-нибудь сгоряча, потом обязательно наткнешься на витрину, где все лучше и дешевле. Торговаться обязательно! Цену можно снижать как минимум в два раза, но если продавец сопротивляется, ведите себя так же, как на Центральном рынке с кавказцами — невозмутимо разворачивайтесь и медленно уходите. Вас обязательно догонят и пойдут на уступки. Но на многие товары, в основном это бытовая химия и продукты, установлена фиксированная цена, которая указана на упаковке. Торг в продуктовых магазинах неуместен, сколько написано на пакете молока, столько и платите. В ресторанах тоже все указано в меню, платить или не платить чаевые — ваше личное дело.
С планированием полная мистика. Соберетесь сделать одно — получится другое, задумаете поехать в одну сторону — поедете в противоположную, договоритесь встретиться с людьми, они не придут или придут не туда, или туда, но в другое время, — и так во всем. Сами индусы на этот счет говорят так: может быть, завтра мы умрем, поэтому загадывать наперед нет смысла. Будет день, будет видно, что и как делать. Индия — это поток. Поток событий, приключений, встреч, которые с тобой случаются. Самые непредвиденные, неожиданные ситуации оказываются самыми ценными и значимыми. Мне кажется, что Индия, как никакая другая страна в мире, учит принятию и доверию к жизни. Все что случается — правильно и необходимо для твоего духовного развития. Будь внутри этого потока, теки вместе с переменами, и в жизни проявится самая настоящая магия.


Движение на юг
На юг Индии я отправилась местными автобусами. Если бы я прибыла в страну из Америки или Европы, то тогда, конечно, можно было бы раскошелиться на автобусы туркласса, с откидными мягкими сиденьями и кондиционерами. Цена между двумя транспортными средствами разнится в 4-5 раз. А вообще, по Индии лучше всего путешествовать железной дорогой: не дорого и комфортно, ночью можно прекрасно выспаться, там же и позавтракать, и напиться чая, который проносят мимо тебя в металлических тиффинах каждые пять минут.
Местный колесный общественный транспорт — это авторикши и автобусы. Кстати, движение левостороннее, к чему окончательно привыкнешь только тогда, когда однажды, не подумавши, будешь переходить дорогу, руководствуясь старым правилом: сначала посмотри налево, потом направо. Если повезет — отделаешься легким испугом. Светофоров не видно, на дорогах полный хаос, создаваемый рикшами, мотоциклистами, велосипедистами, водителями грузовиков, легковушек, автобусов, продавцами с повозками, а также коровами, волами, ослами и прочей животиной.
Авторикши далеко не ездят и вот ты, стремящийся попасть из одного города в другой, втискиваешься в автобус, набитый индусами, мешками, тюками, коробками, кое-как пристраиваешь свой походный рюкзак (который, кстати, тоже немаленький) и подсаживаешься третьим куда возможно. Водитель поджигает ароматические палочки, молча молится иконкам богов, развешанных на лобовом стекле и заводит мотор. Поездка сопровождается мощными встрясками организма, из-под колес автобуса летят камни и красноватая пыль, через каждые сто метров дорогу загораживают невозмутимые коровы или голосующие индусы. И водитель гудит, гудит не переставая, мотоциклистам и грузовикам, которые летят на всех парах, обгоняя друг друга, не соблюдая никаких правил… Водители в Индии просто помешаны на гудении, на дорогах стоит рев, — если едешь пять-восемь часов в локальном междугороднем автобусе лучше взять с собой плеер с хорошими наушниками или ватные тампоны.
Но настоящего путешественника ничем не проймешь. Случалось мне путешествовать и автостопом в грузовиках с овощами и мешками с песком, и коротать ночи в автобусах, которые пребывали в города в тот час, когда все отели закрыты. Русские, в основном это москвичи, путешествующие по несколько лет в районах Юго-Восточной Азии (Индия, Таиланд, Лаос, Камбоджа, Индонезия) не так уж многочисленны. Все друг друга знают, перебрасываются письмами через интернет, пересекаются, расстаются, снова пересекаются. Как правило, у каждого характерное прозвище и туманное трудовое прошлое, которое позволяет, однако, жить припеваючи и не думать о хлебе насущном. С одним из таких типов, Старичком, мы познакомились в автобусе, шедшим с гималайской стороны в Дели. Выяснилось, что за долгое время странствий он не утратил любви к комфорту, останавливается только в дорогих отелях, а на большинство русских в Индии смотрит с умилением. «Ну, наших всегда видно, — сказал Старичок. — Путешествуют делегациями, и главное, взгляд тревожный. Экономят, «стоят» в дешевых отелях, кипятят воду в умывальниках, чтобы заварить «Доширак». С английским у всех проблемы».


Жизнь на океане
Несмотря на то, что Индия богата живописными развалинами, древними индуистскими храмами, пустынями и снежными горными хребтами, океан, по-моему, это лучшее, что есть в этой стране. Хотелось бы, чтобы в будущем из Новосибирска туда ходили какие-нибудь суперскоростные небесные электрички. Садишься в вагон, разворачиваешь газету, а электричка медленно трогается, разгоняется и несется сквозь сплющенное время и пространство прямо в Гоа. Пара часов, и позади остаются сумерки, повисшие между серыми домами, промозглый дождь или колючий снег, ты сходишь с подножки, забрасываешь на плечи рюкзак и идешь в сверкающем солнечном мире сквозь кокосовые рощи.
Арамболь — место в Гоа, которое любят хиппи и не любят «упакованные» туристы, потому что здесь нет отелей, а только хижины из пальмовых листьев и несколько частных домов со стороны скал. На берегу стоят широкие лачуги, которые индусы смастерили из листьев, бамбука, какого-то тряпья, внутри под крышей и снаружи на песке стоят столы и белые пластиковые стулья, — это рестораны. На пляже полно собак и отдыхающих коров, песок у берега такой твердый, что по нему можно кататься на велосипеде. Тут же видны велосипедисты — продавцы мороженого с гуделками и красными ящиками на багажниках. Но от этих еще можно спастись. Продавцы с тяжелыми связками бус и разноцветными лунги (отрез ткани, который можно оборачивать вокруг бедер, набрасывать на плечи, использовать как пляжную тряпку, стелить на стол вместо скатерти, занавешивать окно и т.д.) облепляют каждого новоприбывшего как мухи. Лучше всего притворится спящим или обкуренным, то есть не подавать признаков жизни, тогда они отстанут. И вот сам океан — огромный, бесконечный, ревущий, выбрасывающий на берег хлопья радужной пены, маленьких морских звезд, крабов, мертвых рыб и черепах, хрупкие ракушки…
Я стою в воде, смотрю на поднимающиеся на дыбы и несущиеся в мою сторону волны и боюсь. Волны похожи на бешеных белых коней, которые сметают все на своем пути (и смели, на той неделе случилось цунами), а я никогда в жизни не видела океана. Из морей была только на Адриатическом, в Хорватии, но там вода аквамариновая и нежная. Здесь глубокая синь и ярость. Возвращаюсь на берег и прошу загорающего француза отвести меня за руку на глубину и спасти, ежели что. Постепенно страх проходит, но плавать тяжело: волны накатывают одна за одной, только успевай подпрыгивать, чтобы не накрыло с головой или, наоборот, ныряешь в самую пучину, чтобы тебя несло к берегу, как бревно.
По ночам в пальмовой хижине слышен рев океана, кажется, что сейчас он разойдется чуть-чуть посильней и смоет твое ветхое жилище к чертовой матери. Зато утром почти штиль, можно немного поплавать. На берегу через каждые двадцать метров занимаются йогой или тай-чи, где-нибудь в отдалении сидит на песке, прислушивается к шуму волн и играет на драме или диджери-ду (огромная деревянная труба австралийских аборигенов) одинокий хиппи. Если прийти с самого утра и сидеть до жары на одном из красно-бурых пористых валунов, настырно вглядываясь вдаль, можно увидеть дельфинов. Если не повезет, всегда можно полюбоваться крабами. Те, что покрупнее, ползают по мокрым камням с налипшими ракушками, мелкие, похожие на жуков, передвигаются по песку бочком и зарываются в песок, образуя крошечные норки.
Днем очень сильное солнце, но самые ненасытные купальщики продолжают свою игру с океаном, прячутся под пальмовыми крышами ресторанов, пьют соки, курят чилум (травку). Те, у кого недостаточно адреналина в крови, и есть деньги, занимаются параглайдингом, слетая, как птицы, с прибрежных скал. Мы с другом в это время обычно сидели на крыльце своей хижины, рисуя акварельными красками, сочиняя хайку или читая одну бесконечную книжку про дзен. Но вот, ближе к пяти, жара спадает, и все выползают смотреть закат, даже те, кто живет на океане исключительно в гамаке и очень редко из него выходит (если только закат не виден из гамака), — падающее за горизонт светило это что-то. Солнце, похожее на раскаленную добела монету, постепенно погружается в перистые облака, и на небе образуются целые картины. Вот мужик в золотых верхонках, тянущий круглого кота за хвост, вслед за ним появляется собака баскервилей с золотым глазом, потом летящий дракон, который проглотил солнце и оно кровавит в его животе, и, наконец, густой туман, снежная буря в Якутии и красный шар, скользящий в эту непроницаемую белую пустоту.
Ночная жизнь в Гоа — это рестораны, транс-дискотеки на пляже, концерты индийской и альтернативной музыки, курение травы в компаниях, сидящих у береговых костров, ночные рейды на мотобайке вдоль всего побережья, от одной дискотеки до другой. И созерцание ночного неба — черная бездна, в которую бросили горсть дробленого хрусталя, — неба, полного странных созвездий. Три звезды, выстроенные в один ряд, — главная примета Ориона, в телескоп астролога на берегу за десять рупий можно увидеть Сатурн, опоясанный кольцом, есть еще мигающие или мерцающие звезды и целые скопления таких звезд, одно такое, очень заметное, зеленоватое, почему-то видела только я. Другие его в упор не видели. Может, это было какое-то особенное НЛО?
После вегетарианской Индии в Гоа хорошо, можно пополнить запас протеинов в организме, поедая рыбу. Ее, сырую, демонстрируют тебе на подносах, потом относят повару и приносят через «индийских пять минут», то есть где-то через полчаса, нечто ароматное, жареное, сочное и без костей. Рыбаки ловят рыбу большими сетями и ходят в океан на узких высоких лодках, в которых по ночам иногда спят плешивые собаки, а днем на эти пироги, бывает, облокачиваются прикорнувшие грузные коровы. Одну такую лодку с табличкой «for sale» (для продажи) и облюбованную коровой, фотографировали веселые туристы.
Я не бросала в океан монет, но думаю, что мы еще не раз встретимся. Он взял у меня майку и нижнее белье, которые я полоскала в его глубинах. Некоторые живут в этом мире песка, воды и солнца месяцами, и им не надоедает. Другим и после трех дней безделья становится скучно. Но я думаю так: если тебе на океане скучно, значит ты сам скучный.


В руках бога Шивы
Гора, в которой обитает дух Шивы, а его божественные ступни четко обрисованы неизвестным на самой вершине, называется Аруначала и расположена она в южной части Индии. А именно, в маленьком городке Тируванамалае, что недалеко от Бангалора. Места совершенно дикие, иностранцев не так много, и жители до сих пор к ним не привыкли: таращатся, как на белых обезьян, через одного просят денег, дети клянчат печенье и шоколад. Готовые пойти за тобой хоть на край света, эти детишки, которых от пяти до десяти в каждой семье, хватают за руки, одежду и не дают прохода. По вечерам индианки сидят на крыльце и вычесывают из них вшей. Тут же бегают черные волосатые свиньи размером с маленьких лошадей, собаки и куры.
В этом месте находится ашрам одного из просветленных мастеров начала столетия Рамана Махарши, известного своим методом самоисследования — размышлением над вопросом «Кто есть я?». Понимание своей сущности приводит к успокоению ума и освобождению от привязанностей. Рамана, говоривший, что это Аруначала позвала его к себе, прожил многие годы в полном уединении в пещере Вирупакша и впоследствии построенном Скандашраме, неподалеку от пещеры. Чувствительные люди утверждают, что эти места пропитаны священным звуком Ом и являются одними из лучших мест для медитации. Внизу, у подножья горы, расположен главный ашрам, где находится самадхи Махарши и храм Матери, по вечерам здесь проходят священные песнопения, бхаджаны, есть жилые здания для паломников.
«Это странное место, — сказала мне встреченная русская, Мукти, — здесь, в Тиру, все умирает. Поживи тут подольше, и ты тоже начнешь умирать. Люди, приехавшие сюда вдвоем, расстаются, а новые отношения не складываются. Вроде бы есть все: природа, свободное время, но в твоей жизни ничего не происходит. Хочешь что-то делать, но ничего не получается, вся креативность куда-то уходит. Там, у Ошо, хотя бы есть селебрэйшн, (а любовь оттуда давно ушла), а здесь люди мало общаются, каждому нужно свое пространство, да и лица у всех, посмотри, какие суровые. Но все-таки, есть здесь что-то такое в этой горе… И оно держит тебя, не отпускает. А жизнь у приезжих такая: гора, ашрам и потом от tea-housa до tea-housa».
Я живу здесь вторую неделю, и мне нравится ходить по ровной, выложенной камнями тропе, ведущей к пещере. Между камнями сухая трава, кругом тонкие деревца с лимонными и серебряными листьями, ярко-синее небо, жаркое солнце, — такая смесь весны и осени. Внутри пещеры жарко, как в бане, хотя энергия такая, что ум останавливается мгновенно, а по пальцам словно бежит электрический ток. Я предпочитаю медитировать в прохладном Скандашраме, где тоже сильная энергия, но светло и спокойно. Спокойствие, шум ветра в листьях, шлепки босых монашеских ног, дрожащее пламя свечи перед портретом Раманы… Мне пришлось пойти очень глубоко в себя в Тируванамалае, потому что мой любимый, на время вернувшийся в Пуну, долго не писал мне писем. Я думала, что он нашел другую женщину и забыл меня, — каждый день слезы и медитация, а что мне еще оставалось делать?.. Медитировать, бродить по Индии, собирать кармические уроки и избавляться от причины всех страданий — своего эго. На вершине горы Аруначала я сожгла кусочек камфоры, символизирующий его.
Туда, на вершину горы, надо собираться в путь очень рано, до восхода солнца, потому что спускаться по солнцепеку еще терпимо, а вот карабкаться по огромным валунам в полдень — это не для мудрецов. Температура днем больше сорока градусов, ветра нет, и все время хочется пить. Мы вышли в пять утра, я и двое русских парней, с остановками добрались до вершины и обнаружили там нечто удивительное. В одиноком шалаше, продуваемом горными ветрами, уже 14 лет, без пищи и сна, живет святой Баба. Монахи, служащие ему, носят на вершину воду, а за благословление святого просят у туристов рупии. Едва мы, запыхавшиеся, вскарабкались на вершину, как нас тут же окружили монахи в оранжевом и почти насильно повели к шалашу. Из кокосовых плошек заставили пить освещенные молоко и чай, которые я, вспомнив о страшных желудочных болезнях, тихо передала парням. «Ну мы тебе это припомним», — сказали они, но выпили и мою дозу. Бабу целиком увидеть не удалось, из шалаша он не вышел, но мы видели его длинные, похожие на ветки старого дерева, вытянутые ноги. Кое-как откупившись от монахов, пошли смотреть и касаться лбами ступней лорда Шивы. Взявшись за руки, троекратно спели «Аум» и разбрелись по вершине медитировать. Я легла возле обрисованных ступней на живот, и скоро почувствовала такое тепло, как будто сам Шива погладил меня по животу. Ромка сидел с закрытыми глазами и видел лик Шивы. Пашка сказал, что из вершины вырывается столп энергии, и на этом месте силе ему хорошо.
Каждый день почти все иностранцы собираются на сатсангах Шивашакти, 62-летней женщины с лицом 16-летней девочки. У этой индианки свой ашрам, где дважды в день она является людям и сидит с ними молча полчаса. Эта женщина — одно из реальных чудес, которые я видела в Индии. На ее сатсангах ты сидишь и понимаешь — перед тобой не человек, а какой-то мощный энергетический поток, заключенный в физическую оболочку. Лучезарное, без единой морщинки, лицо Шивашакти прекрасно, полуприкрытые глаза медленно обводят весь зал: она видит сущность каждого, как бы вбирает его в себя и помогает тебе и каждому.
Возле главного ашрама Махарши в несколько рядов сидят отрекшиеся от мира и оттого нищие садху. В основном, это старые люди в оранжевых одеяниях с длинными седыми волосами, джапамалой на шее, рядом на земле обычно лежит посох и чаша для подаяния. «Я не понимаю этих садху, — возмущенно сказал на это один итальянец, — эти люди только просят и ничего не дают миру взамен. Мы все время должны давать им кредит, чтобы когда-нибудь (если это вообще случится) они стали просветленными и осчастливили человечество». За воротами по песку, усыпанному крупными красными листьями, ходят белые павлины и обезьяны. В главном зале ашрама, прислонившись к прохладному мрамору стен, сидят медитирующие, которые вполне могут спать или витать в облаках. Медитация как пребывание в состоянии не-ума, дело нелегкое. Вспоминаю, как мой первый тренер по тайцзи-цюань говорил нам: зубы утром-вечером чистите? А как насчет головы? Медитация — это как почистить зубы должно быть.
Удивительно, но в этом небольшом городке, кроме горы и ашрама, находится и один из крупнейших в Азии шиваистских храмовых комплексов. Состоящий из нескольких храмов, полных каменными шивалингами (символ соединения Шивы и Шакти, мужского и женского начал, визуально — фаллоса и йони), каменной резьбой на уходящих в небо древних стенах, он является местом паломничества шиваитов. Людей, поклоняющихся Шиве, легко узнать по трем горизонтальным белым полосам на лбу и красному пятну в районе третьего глаза. Считается, что бог Шива наделяет их мощной сексуальной энергией и необычными способностями. По утрам и вечерам в храме проходит пуджа — ритуал богопочитания, который выполняет жрец-брамин или пуджари. Во время пуджи божеству-идолу подносят цветы и пищу, которая затем возвращается как прасад (освещенная пища), служители поют религиозные песнопения — бхаджаны, и все это завершается огненной церемонией — арати. Любой желающий может подержать руку над дымящейся чашей, которой только что «обкуривали» божество, и потом взять и помазать лоб щепоткой священного пепла. Впоследствии от одного индуса я узнала, что этот комплекс замечателен не только своей архитектурой и каменными идолами, не только (для таких детей как я) живым слоном, которого можно покормить бананами и покататься на нем, полчищами диких обезьян, но и «видящими». Уже несколько поколений возле храма живет семейство, рассказывающие о прошлом, настоящем и будущем воплощении человека по отпечатку большого пальца его руки. Говорят, все точно, как в аптеке.
В Тируванамалае я знакомлюсь с двумя любопытными русскими. Девушку зовут Лариса, она москвичка, уже семь месяцев живет в Индии. Обратного билета нет, денег тоже, вот она и занимается тем, что лепит из мюслей и орехов разные сладости, которые сдает в магазины, а еще покупает ткань, рисует модные модели одежды и отдает на пошив портным. Бизнес постепенно раскручивается, Лара вся в делах и заботах, целыми днями гоняет по Тиру на велике, но ее главное тайное желание не накопить денег, а набраться духа и покончить с жизнью. До этого, в Москве, ее друг, увлекающийся астральными путешествиями, выбросился из окна, и поэтому она хочет выбраться из тела и снова встретиться с ним. Измерение земной любви полностью закрыто, все мужчины на пути не больше чем друзья. Другой русский, Слава, уже несколько лет живет в Лондоне, любит Рамана Махарши и его метод, до этого много лет был в Школе четвертого пути Гурджиева, а еще увлекается поеданием «magic mushrooms», то есть наркотических грибов. Слава учил меня воспринимать каждую мелочь в жизни как дар, каждое событие — как праздник и рассказывал о прорывах в психоделическую реальность, где нередко возникают состояния близкие к просветлению. По его словам, любви так много, что хочется умереть, ты как будто расстрелян любовью…
Пашка и Ромка, другие русские, приехавшие из ашрама Кальки Аватара, сказали на это, что, употребляя грибы, человек может пережить высшие состояния сознания, но он как бы ворует их. Из-за этого серебряная ниточка, которая связывает человека с божественным, обрывается, теряется чувство провидения, интуиции. И вообще, как сказали парни, если ты входишь в поле наркотиков, то приобщаешься к низшим астральным уровням и уже не можешь работать на более высоких планах. Но все равно я уважаю Славку, как истинного искателя, который во всем идет до конца. Однажды мы пошли с ним в горы в сумерках, чтобы разжечь костер и полюбоваться первыми звездами, потом возвращались почти на ощупь, забыли фонарик. И вот Славка неожиданно как запоет: «Поколение дворников и сторожей потеряло друг друга в просторах бесконечной земли!..» Сразу же ускорили шаг. Только подумать: глубокая ночь в глухом городке на юге Индии, темнота хоть глаз выколи, страшно, но мы идем и поем песни Гребенщикова.


Круче Стоун-хэндж
Если хотите увидеть нереальные горные пейзажи, как в фильме «Властелин Колец», — заворачивайте в Хампи. Раньше на этом месте была древняя империя, воздвигнутая для того, чтобы сохранить культуру индуизма вопреки наступающему исламу, сегодня это обширная местность, полная развалин и камней. Камни — огромные, круглые, продолговатые, сложены так, как будто боги играли ими в кубики. Поиграли, да так и оставили: камни лежат один на другом, некоторые держатся ну прямо «на соплях», почти висят в пустоте, да и сами горы кругом не монолитные, а сложенные из камней. Может, когда-то здесь было землетрясение, или еще что, я не знаю, но люди бы такое точно не сложили.
Начало марта. Днем печет так, что каждая развалина, отбрасывающая тень на эту сухую, красноватую, потрескавшуюся индийскую землю кажется спасением. На колоннах в полуразрушенных индуистских храмах (мусульманам все-таки удалось одержать верх в той войне) выбиты фигурки богов и богинь, попадаются даже эротические, как в Каджурахо. Внутри, за алтарями, черные ходы ведут в потайные комнаты, а там царит кромешная тьма и цокают прячущиеся по углам летучие мыши. Тень, прохлада, глоток питьевой воды из бутылки… Моими любимыми развалинами оказываются те, что у реки. Из-за ветра тут не так жарко, длинная колоннада бывшего базара посреди песчаной пустоши (раньше здесь продавали на вес серебро и драгоценные камни) выглядит как из другого мира. У меня нет фотоаппарата, зато есть куча времени. Я не бегаю, как иные туристы, с видеокамерой, прилипшей к глазу и языком на плече по всем этим поющим замкам, храмам Лотоса и конюшням для слонов, — тихо сижу рядом с каким-нибудь каменным слоном и наблюдаю. По осыпавшимся камням прыгают серые бурундуки, мимо пролетают бабочки и зеленые попугаи. Как замучит жажда — встаю и ищу продавца кокосов.
В Хампи я познакомилась еще с одним желающим свести счеты с жизнью, местным индусом Сшини. Он, от нечего делать, пошел гулять со мной к реке, долго рассказывал о своей несчастной любви к заезжей француженке и пригласил выпить чая на берегу. И вот мы берем чай из рук старой индианки, смотрим на сине-зеленую реку, медленно текущую среди больших валунов, круглые лодки путти, похожие на плетеные корзины, чувствуем, как пахнет костром и жасмином, который индианка воткнула в мои волосы. Индианка не говорит по-английски, и я, радостная, молчу — иногда так хочется посидеть в тишине. Женщина рисует мне между бровями красную точку, это оберег, и мы благодарим ее и идем дальше. Мне совсем не хочется разговаривать, и индус, не вынесший паузы, сообщает мне, что я, наверное, немая, выгляжу уставшей, и мне чего-то не хватает в жизни. Ему не очень нравятся такие девушки. «Ну и хорошо», — думаю я и молчу дальше. Иду по этой земле в пестрой соломенной шляпе, чувствую себя мексиканским магом, и нет у меня на сердце никакой тоски. Вот навстречу идут буффало с разными выражениями морд: есть угрюмые и удивленно-радостные. За развалинами растет банановый лес, и индианки ходят по нему с топорами и тяжеленными связками бананов на головах, — я попробовала и еле приподняла одну связку двумя руками.
Вечером, по обыкновению, все туристы забираются на окрестные горы смотреть закат, зная, что это стоит затраченных усилий. Отгоняя палкой обезьян и стирая со лба пот, карабкаешься на самую вершину, потом покупаешь чай (индусы и здесь сидят с чайниками и печеньем) и смотришь, как ярко-красный диск падает куда-то за каменные просторы, в ту самую древнюю цивилизацию, может быть.
Несмотря на то, что вокруг тебя всегда есть живые люди и всегда можно познакомиться, иногда накатывают волны грусти. Бродишь среди всей этой красоты земли и думаешь, что твоя жизнь, в сущности, бессмысленна. Уже который месяц ты мотаешься по свету, ничего не создаешь, а только собираешь на себя пыль разных дорог. А дома тебя ждут друзья, родители и новые проекты. Правда, потом оглядываешься и понимаешь, что эти темные состояния духа — всего лишь издержки познания жизни. В моменты тоски и накатившего одиночества лучше всего выйти на улицу, сходить в ресторанчик или магазин, поговорить с кем-то, хотя бы с продавцом, чтобы почувствовать, ты — не один в этом мире.


Чудеса в решете
Когда я рассказываю друзьям об ашраме в Пуне, одни слушают с интересом, рассматривая открытки с европейскими интерьерами и «маруновыми» людьми, другие фукают и заявляют мне, что последователи Ошо — сектанты и просят рассказать что-нибудь стоящее. Для таких в моем чемодане впечатлений всегда есть сказ про Саи Бабу, в ашрам которого каждую зиму съезжается несколько сотен русских. Ашрам расположен на юге Индии, в городе Путтапарти, куда можно доехать автобусом из Бангалора.
Саи Баба считается аватаром, то есть воплощением бога в человеческой форме. На вид это человек индийского происхождения с проницательными темными глазами и шапкой густых черных волос на голове, обычно являющийся своим преданным в длинном оранжевом одеянии. Саи Баба известен миру своими чудесами: материализацией из воздуха священного пепла (вибхути), колец, цепочек, часов, исцелением больных и даже воскрешением умерших. Еще в раннем возрасте Баба осознал свою божественную сущность и покинул отчий дом, чтобы собрать вокруг себя учеников и помочь человечеству. Сегодня в его распоряжении два ашрама и тысячи преданных, вся инфраструктура ашрамов поддерживается добровольными помощниками, севадалами, которых специально отбирают из разных уголков Индии. Русские, с детства знающие, что в природе существуют скатерти-самобранки, сапоги-скороходы, палочки-выручалочки, едут к Саи Бабе толпами, — в ожидании чудес. По вечерам на «кокосовой поляне» иногда можно наблюдать такую картину: соотечественники, в основном это крепкие женщины бальзаковского возвраста, сидят на траве вокруг одинокого гитариста и поют «Эх, Самара-городок!..». Такое чувство, что попал в советский фильм о сельской жизни.
Ашрам состоит из мандира, где проходят даршаны (получение благословления), жилых корпусов, киосков с пирожками и напитками, тремя столовыми и большим универмагом, где многие товары можно купить со скидкой, — это подарок Саи Бабы. Настоящий рай для любителей отдыхать в санаториях-профилакториях — вполне комфортное жилье, солнце, зелень, затяжное ничегонеделание, разговоры на лавочках, катание колясок с малыми детьми и такая дешевизна всего, какой не найдешь даже в самой глухой индийской деревне. Комплексно пообедать можно за пять рублей. Потом пойти купить в магазине фруктов по ценам ниже рыночных, выпить хороший кофе (в Пуне на эти деньги не купишь и стакана кипятка), повеселиться над наглыми и обжористыми обезьянами, выхватывающими из рук пакеты и ползающими по деревьям.
Дважды в день преданные ходят в мандир на даршаны, чтобы лицезреть молчаливого Бабу и получить его благословление, а если крупно повезет, то передать ему письмо с просьбой или получить приглашение на интервью. За местом в первом ряду нужно идти занимать очередь (социализм, опять же) чуть ли не в пять утра, но гарантии, что будешь близко к живому богу никакой, — это лотерея. После ухода, а именно увоза Саи Бабы (он уже старенький и едва ходит) в игрушечной красной машине, в мандире поют бхаджаны — гимны во славу аватара. Все это: ожидание Саи Бабы и слушание бхаджанов длится два-три часа, — и хорошо бы употребить это время на медитацию, да мало кто медитирует. Индусы, в общей массе, этим слабо интересуются, — они сидят вповалку с маленькими детьми, рассеянно крутят головами а, завидев Бабу, шумно двигаются вперед, тянут шеи и руки, как бы собирая в ладони воздушное благословление бога и потом изливая его на себя. Днем становится так жарко, что по раскаленной дорожке в мандир приходится идти в толстых носках (в обуви нельзя), потом тебя проверяют металлоискателем, обыскивают с ног до головы, и вот ты, счастливая, в пенджаби и с шарфом, прикрывающим грудь, наконец заходишь в зал. Садишься на пол, усердно обмахиваешься пластмассовым веером и ждешь, чтобы с тобой произошло какое-нибудь чудо.
Я видела немало русских, которые были у Саи Бабы на интервью и своими глазами видели, как тот материализовал для них кольца, — золотистые с зелеными камнями, они похожи друг на друга как братья-близнецы и до сих пор украшают пальцы своих владельцев. Лично я ходила в музей, где нас завели в одну тайную комнату и показали фотографию Саи Бабы, с которой в коробочку днем и ночью падает священный пепел. Каждому дали по чайной ложке этого пепла, чтобы использовать в экстренных ситуациях, то есть лизать его, например, если живот заболит, прикладывать к ранам и т.п. При этом нужно установить мысленный контакт с Бабой и помолиться ему. Говорят, что надо быть осторожной, если просишь исполнить желание. Будто одна женщина пожелала мужа — красивого, умного, богатого, но забыла добавить — любящего. Желание сбылось, но жизнь превратилась в страдание.
Все учение Саи Бабы состоит из одного слова — любовь, в его ашраме стоит высокий каменный цветок, символизирующий единство религий. Путь духовности — это движение от эгоизма к самоотдаче. «Служение человеку, — говорит он, — поможет вашей божественности расцвести в вас, так как это будет радовать ваше сердце и заставит вас почувствовать, что жизнь приобретает смысл. Служение человеку — это служение Богу, так как Бог в каждом человеке, в каждом живом существе, и в каждом камне». Приветствие всех «саибабистов» звучит так — «Саи Рам». Оно означает, что они видят при встрече Бога, то есть Бабу внутри вас.
Из-за того, что внутри ашрама царит полное разделение между женщинами и мужчинами, иногда кажется, что ты попал в какой-то монастырь. Судите сами: мандир разделен на две половины, две разные очереди по половому признаку выстраиваются в киоск за булочками, разные часы для посещения магазина, разные залы в столовых, а если вы приехали с любимым, но любовь еще не скреплена браком — жить придется в разных комнатах. Для чего все это? По мнению Саи Бабы «в ашраме одинокие женщины и мужчины не должны вступать в тесные взаимоотношения друг с другом — подобного рода общение прямо противоположно духовному продвижению… Не приезжайте сюда, чтобы заводить здесь новые знакомства и связи. Ты приезжаешь один, затем заводишь с кем-то знакомство. Через несколько недель ты начинаешь думать о женитьбе. Но если ты хотел жениться, не надо было ехать так далеко». Несмотря на то, что я с уважением отношусь к Саи Бабе и его учению, некоторые вещи кажутся мне очень смешными.


Снег, орлы и тибетское спокойствие
Долгая дорога из Дели, — и вот мы в Гималайя Прадеш, самом северном штате Индии, который манит странников опасными дорогами, проложенными над горными пропастями, вереницами бело-голубых вершин, весной — цветущими долинами, а еще тибетскими поселениями и буддистскими монастырями. Мы, а это я, знакомая украинка и израильтянка Галя, стоим в пять утра на остановке, замершие и заспанные, ищем глазами чайную лавочку. Не верится, что только позавчера мы были в Дели, где все плавится, а сегодня изо рта идет пар и холодно даже в куртке. Согреваемся чаем и без особых приключений выбираемся из Дарамсалы на Маклеод Ганж, где находится официальная резиденция Далай-Ламы.
Идем по узким покатым улицам, полных спокойных тибетцев и буддистов, бритых и одетых в маруновые одеяния, мимо трехэтажных зданий, умастившихся на склоне, а вдали уже видны белые шапки гор, залитые солнцем, — где-то там, за ними, стоит Эверест. Над многими домами развеваются веревки с разноцветными флажками (если приглядеться, на каждом написана буддистская молитва), а в воздухе, над долиной, полной весенней зелени, парят орлы.
Нам неожиданно везет: Далай-Лама здесь и проводит учение, каждый день на мощеной площади перед резиденцией сидят спокойные, увешанные четками и красными защитными шнурками, буддисты. Они крутят в руках что-то похожее на маленькие серебряные погремушки, и пьют тибетский чай, по вкусу — растопленное соленое масло. На земле сидят тибетцы, лицом вылитые алтайцы: смуглая кожа, широкие скулы, приплюснутые носы и узкие глаза, кое-где в толпе мелькают иностранцы. В последний день учения, когда Далай-Лама выходил к народу, и его сопровождали охранники с автоматами, мы встретили русских буддистов из Башкирии. Эти ребята уже давно живут на Маклеод Ганже в одном доме со своим просветленным учителем из Тибета, читают древние тексты, переводят их, медитируют, выполняют разные ритуалы и духовные практики, — возвращаться на родную землю не собираются, каждый год продляют визы. Наши буддисты показались мне людьми очень серьезными. При этом жизненная энергия была в них как будто заморожена. Но сам Далай-Лама понравился: лысоватый, в очках, разноцветных одеждах он шел сквозь толпу и улыбался, подходил к людям в инвалидных креслах, утешал их, разговаривал.
Тибетцы пришли на индийскую землю не по своей воле. Когда в Китае началась культурная революция, и Тибет, эта горная страна «не от мира сего», подверглась суровым нападкам со стороны правительства, началась миграция. Тибетцы, спасаясь от репрессий, освоили горные районы соседней страны. С тех пор они и живут здесь, так же, как и индийцы, выращивая рис, ведя натуральное хозяйство и по возможности зарабатывая на туристах. Тибетцы учат иностранцев медицине и массажу, вяжут на продажу забавные пестрые шапки, шарфы и носки, плетут пояса и украшения из камней и ниток и до сих пор заявляют о своей свободе майками с вышивкой «free Tibet», которые разносятся туристами по всему миру. Тот, кто побогаче, открывает ресторан с национальной кухней, зная, что не пойдет по ветру, — тибетские блюда деликатней и изящней индийских, и наши туристы точно придут на запах их горячих пельмешек-момо.
По вечерам в горах становится прохладно, и иностранцы, завернувшись в толстые тибетские шали, похожие на пледы, идут кто куда: в интернет-кафе, кино или на концерт живой музыки, где вероятнее всего будут ситара, драмы, флейта или гитара. Но вот вечер и холодная ночь проходят, и если утром светит солнце, то можно пойти на водопад — посмотреть как буддийские монахи, разбредясь вдоль русла горной реки на целый километр, стирают на серых валунах маруновые и желтые одежды. Водопад ревет, монахи весело перекрикиваются между собой, тут же полно пасущихся блеющих козочек и овечек, склоны каменной долины, сложенные из какой-то сланцевой породы, сверкают под солнцем словно серебряные, — вот где бурлит настоящая, а не описанная в затхлых трактатах, жизнь! И я прыгаю по круглым серым валунам, наверное мешая этим босым, увлеченных стиркой монахам, и напеваю себе под нос песню Кинчева «быть живым — мое ремесло, это дерзость, но это в крови».
После водопада мы с украинкой и израильтянкой на троих покупаем в магазине бутылку яблочного сидра и идем обедать. По дороге я думаю о том, что, по-хорошему, каждый день в жизни человека должно случаться что-нибудь экстатическое: прыжки по камням, смех, танец, любовь, песня, любование природой. Тогда все его существо начинает вибрировать от радости. Иначе ты мало-помалу превращаешься в живой труп с мыслями быть тем-то и тем-то…
Деньги к концу пути тают как весенний снег. Питаюсь дешевыми теплыми момо, которые продают в больших кастрюлях на улицах, бананами и чаем. Хочется привести домой сувениры, и я ломаю голову над тем, что можно купить на оставшиеся рупии и при этом не помереть с голоду (впоследствии мне все же выслали немножко денег), настырно хожу по магазинам…
Например, захожу куда-нибудь и говорю с порога «Покажите мне самого красивого и дешевого слона!», — продавцы сразу понимают, с кем имеют дело. Больше меня смешит продавцов только израильтянка, которая при покупке выуживает деньги из толстого белого гольфа с потайными карманами, доходящего до колена, — чем дольше мотаешься по стране, тем ниже опускается гольф.
Холодно, чертовски холодно в нашей комнате. Украинка уехала в Киев, и мы живем с Галькой вдвоем, каждый день гуляем по горной долине и ходим на курсы тибетского массажа. Там нас просто поражает один испанец, можно сказать, одетый в татуировки, — бритая голова, лицо, руки и все остальное туловище разрисованы сложными узорами в стиле фэнтези. В ушах у испанца проделаны две огромные дырки (большой палец в диаметре), в которые вставлены кольца-распорки, — эти конструкции напоминают маленькие иллюминаторы без стекол, и сквозь уши испанца можно смотреть на окружающий мир.
Иногда по вечерам бывает одиноко. Все книжки прочитаны, все диски в плеере переслушаны, и это еще хорошо, что мы живем с Галькой вдвоем, — можно поболтать на ночь о всякой всячине. Но вот она засыпает раньше меня, и я, подпрыгивая от холода, иду заваривать тибетский чай своим новосибирским кипятильником. Взгляд упирается в надпись, выведенную над розеткой шариковой ручкой: «Darkness is the only the absence of light» (темнота — это только отсутствие света (англ.)). Сажусь, согреваю себя чаем и ищу в себе этот свет. Если одиночество пересилить невозможно — иду в ближайшее Интернет-кафе проверить почту. Может быть, уже пришли новые письма от друзей, которые, что удивительно, все еще меня помнят, рассказывают о своем житье-бытье, и интересуются как оно там в Индии.
Через неделю мы заканчиваем эпопею с массажем, получаем сертификаты и едем дальше на гималайский север, в маленькую коммуну Ошо, расположенную недалеко от Манали. В этих местах живут самые настоящие горцы: мужчины ходят в тулупах и войлочных шапках с цветными кокардами, разводят костры у своих хижин, всей деревней лепят на праздник весны рисовые колобки. Тут же, на поляне рядом с домами, пасутся коровы и козы, а женщины и дети ходят по склонам гор с заплечными корзинами, полными хвороста. Любуешься этой землей, а в душе такое чувство, как будто каждый день — воскресенье. Яркое дневное солнце, от которого облазит нос, море цветущих розовых яблонь, шум горной реки, молочно-белые вершины гор вдалеке. Мы хотим добраться с Галькой до уровня снега, но в коммуне говорят, что за день нам не управится, да и медведи могут встретиться по дороге. Чуть подальше за деревню, и места совсем глухие.


С пустым карманом и чемоданом впечатлений
Возвращение домой не получилось гладким. Сначала рейс до Дели задержали на четыре часа, и индусы, представители «Аэрофлота», заглаживая вину, предложили русским сэндвичи и термоядерный виски в пластиковых стаканчиках. В результате я, отвыкшая за полгода от алкоголя, чуть не «отбросила коньки». По прилете в Москву нам сообщили, что часть багажа, включая мой синий рюкзак, осталась в Индии, и в ожидании следующего рейса пришлось коротать день, гуляя по весенней столице, в сандалиях на босу ногу. В железнодорожных кассах на Ярославском мне достался очень хороший билет: верхняя «боковушка» у туалета в плацкартном вагоне. Когда же, после всех мытарств, я все-таки добралась до этой «боковушки» со своим рюкзаком, и соседка по-дружески угостила меня жирной вареной колбасой… Что поделаешь, полгода без мяса и пива, — возвращаешься, и организм в полном шоке. «Ты где так загорела?» — спросила на второй день соседка по «боковушке», та самая, что угостила злополучной колбасой, едущая с двумя большими челночными сумками. «Из Индии еду», — ответила я. Попутчица, зевая, спросила про индийскую погоду и уставилась в окно. «А в Дели, между прочим, джинсы можно за сто рублей купить», — сказала я. «В Москве тоже можно. На Черкизовском», — весело ответила девчонка и предложила попить чая. За окном мелькали пасмурные пейзажи с редкими деревнями и голыми деревьями.
«В Индию едут, чтобы прожить то, что не смогли прожить у себя дома, — подумала я. — Найти то, что искали всю жизнь, да так и не нашли». Ашрам Ошо дал мне море человеческого тепла и вернул искреннюю радость жизни, позабытую в детстве. В Гоа я прожила чудо из чудес — взаимную любовь. Тируванамалай дал ключи к медитации, Хампи — наслаждение быть одиноким пилигримом, Гималаи — дух безграничной свободы. Я благодарна существам всех миров, которые поддерживали меня на этом пути, потому что я прошла его не напрасно, — собранные богатства лежат на глубине моей души, как жемчужные раковины на дне океана.
100-летие «Сибирских огней»