От берега до берега

* * *

                           Анатолию Кобенкову

И вновь собеседника нет у меня.
Один у огня.

Лишь тени толпятся у светлой черты.
Дай знать, если ты!

Я трону до дрожи свой верный варган,
Наполню стакан.

В твоём измеренье стаканы пусты...
Садись, если ты.

Мы будем весёлое пламя качать,
Молчать и молчать.

Мы будем о вещем Байкале скучать
Опять и опять.

Без слов, без надсады и без суеты
Присутствуешь ты.



* * *
                           С. Самойленко
Друг задремал,
Головою клонится вперёд
В аэрокресле.
Ну-ка поставь позабористей, первый пилот,
Элвиса Пресли.

Видишь, сошлись
За багровой зари полосой
Сны-океаны?!
Жаль, что не ты меня вёз над байкальской грозой
Через Саяны.
Водка
На десяти тысячах окрылена
И огнепала.
Холст облаков, наподобие мокрого льна.
Ширь без начала.

Шорох пространства за бортом.
Турбины шумят.
Ангелы брешут.
А мы летим и летим,
                           на закат, на закат
Вдоль побережий.

Нету пристанища в небе,
Поэту кранты,
Но как убитый
Спит он и знать не желает последней черты —
Пьяный и сытый…
                                    15 марта 2005,
                                    Москва-Париж


* * *

Если есть под рукою песок и зола,
Мы отмоем чугун до бела.

Если есть под ногами зола и песок,
Два полена и хлеба кусок,

Значит будет очаг и шурпа в котелке,
Ветер в кронах и снасти в реке.

Будут к пламени ластиться пепел и мгла,
И сновать разговора игла…

Снова, заново, слышишь, покуда в золе
Тлеет уголь на этой земле!


* * *
Д. Меньшикову

То ли гарпии, то ли сирены —
Перекличкою стереозвука в мастерской у Данилы
Выпархивают под потолок
И опять исчезают в компьютерном лабиринте,
И мерцает пустой монитор,
И мерцают картины:
Натюрморты, пейзажи Абрашино,
Женские бедра и шеи
И цветы золотистые
                  на еще не просохшем холсте…

Этнорок
         и камлание птичье,
И свисты листвы изумленной
Окропленною кровью Орфея,
И каменный шорох Алтая,
И нефритовый ветер,
Поющий о древе желаний,
Отряхающий сакуры цвет
И роняющий плод смоковницы…

Это рок.
Это кроткая гибели поступь…
А воск из ушей вытекает.
И корабль, забытый ветрами,
                  не верит пространству,
Лишь пучины молчание
                           ощущая грудью бортов…

А ты ладишь подрамник.
И молчишь.
И не слушаешь эту
                  молодую и мифотворящую музыку.
И поэтому,
                 и несомненно,
                                    конечно же,
И вчера, и сегодня —
                           ты прав.


* * *
Бахыту Кенжееву

В подвале забытом бухали с Бахытом —
И антисемитом, и космополитом,
И метр на метр, и литр на литр,
Шелом на шелом и пюпитр на пюпитр…

Не пропили родину, начали только,
Не прокляли Бога, не предали долга,
А долго и дымно, темно и ничтожно
Внимали тому, что понять невозможно.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пылала «Массандры» дельфийская влага,
Трещало соцветье российского флага,
Кричала Кассандра у стойки пустынной
Про бездну разверстую над Палестиной.



ПЕСЕНКА О МИРЕ

Вьются, вьются голуби.
Хрен с тобой, Америка!
А я бы плавал по Оби
От берега до берега.
         плавал бы себе и плавал

Пел бы: Боже, пособи,
У меня истерика,
И дай поплавать по Оби
От берега до берега.
         ну, что тебе стоит, в сущности

Кто-то крутит «Let it be»
От Куры до Терека,
А мне бы плавать по Оби
От берега до берега.
         и ничегошеньки уже больше не делать

А ты люби меня, люби
Аж до среды-четверика
И дай поплавать по Оби
От берега до берега.
         и я тебя тоже буду любить, и за это, и просто так

Ещё до срока не губи,
Ты погоди, поверю-ка!
Чего ж я плавал по Оби
От берега до берега?..



В ГОРАХ

I

Верю, всё подвластно Слову,
Гром его десятибалл.
Ты ли дал Творенья мову?
Ты ли говорил Иову?
Ты ли горы создавал?

Вздыблен до великолепья,
Хребтогребен, среброглав
Камень Божьего веленья,
Лик сиянья, храм нетленья,
Сталь молитвы, стон моленья,
Торжества его Устав.

II

Следы Великого Потопа
Ещё видны на высоте —
Террас уступы, русла те,
Что Ледовитого Озноба
Поползновения хранят.

А Ной уплыл на Арарат,
А по террасам овцы бродят…
А всадник едет и поёт,
Кнутом копыта достаёт,
А полдень всё не настаёт…
И ничего не происходит

* * *

Золоторогим пельменем луна взошла над Ильгуменем
И осветила облака.
И, каждое на прежнем месте, головоногие созвездья
Во тьме нашарила рука.

И по отдельности, и скопом мрак недоверчивым Циклопом
Пересчитал своих овец.
В пещере ночи стало тихо. И лишь вздохнула мамонтиха,
Бредя луне наперерез.

* * *

                           Михаилу Вишнякову

Когда бы не кочевний бег
Да нищета,
Я был бы данником во век
Твоим — Чита.

Но не тягаться мне с судьбой

В мои лета.
Одна под чашей голубой
Лежит Чита.

Вокруг земля на тыщу вёрст

Как дом — пуста.
И стынет звёзд осенний воск,
И спит Чита.

Куда бы не поехал ты —

Кругом тщета,
От Колымы до Воркуты —
Одна Чита.


* * *

Колодезного холода бадья
Покой переплеснёт через края

Так, что утихнет ветер в голове

И не растает иней на траве.

Тропа моя окажется пуста.

Душа моя покажется чиста.

И красные осенние кусты

Осыплют на ладонь свои листы.

Как сладостно струится жизнь моя

На грани сна и полузабытья…

Как тихо исчезает жизнь моя,

как птичий след по краюшку жнивья.
* * *

Наливала стакан молока,
подавала беляш золотистый,
было около так сорока
ей, наверное, или слегка
за… неважно,
                  уже ничего
не поправить, не выплакать, не
возвратить.
Но смеются глаза,
но подружки из-за прилавка
ей кричат: «Гульчатай, не робей!»,
и снующих у ног голубей
распугав, она сдачу считает…

Боже мой, это всё неспроста!
Затаилась её красота,
ожидает чего-то, кого-то…

Так и есть, дальнобойщик хамит,
федеральная трасса шумит,
свищет пламя черёмух с обочин,
джипы, фуры, автобусный люд,
шорох денег и жизни салют,
и проезжего долгие взоры.

Бог на небе.
Любовь позади.
Что поделаешь, сам посуди,
карусель не имеет начала
и конца.
         Я рукой помашу,
я архангелу всё расскажу,
пусть поплачет о ней,
                 пусть поплачет…