Вы здесь

Отцы и дети лейтенанта Шмидта

Василий ДВОРЦОВ
Василий ДВОРЦОВ


ОТЦЫ И ДЕТИ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА


Глава Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой заявил, что подаст в суд на своего непосредственного начальника, министра культуры Александра Соколова, так как министр обвинил своего подчиненного в том, что тот действует против интересов России практически в любом вопросе.
В столице назревает культурная контрреволюция, ибо низы не могут, а верхи не хотят жить по старому. В столице назревает. А в провинции?

Происходящее в наши дни в театрах и на концертных площадках очень напоминает поведение дрянного мальчишки перед клеткой с запертым в ней могучим зверем: со сцены, через рампу, в замкнутый без антракта зал тычутся палки и бросаются фантики, корчатся рожи, делаются неприличные жесты и выкрикивается … «ненормативное». А оплёвываемый и задираемый туго пыхтит, моргает затекающими кровью глазами и терпит, обреченно терпит, понуря голову к переминаемой в пальцах программке, наверху которой черным по белому «Государственный… Академический…». «Аида» в телогрейке, клон Достоевского, пионерка-проститутка на 60-летие Победы, канкан под Мусоргского — ну, что, не нравится? А что ты можешь в ответ? Гаденыш, все более возбуждаясь, похоже, уже и не знает, что бы ему еще такого вытворить, чем зацепить и унизить, как бы еще опробовать свою безнаказанность. «Ни-че-го! Ничего-то ты не можешь»! — И кривящаяся рожица Плохиша «триумфно» сияет «золотой маской» Крошки Цахеса: «Бархатная культурная революция будет продолжаться»!

А начиналось все лет семнадцать назад, когда Ветер Перемен взметнул над подмостками пылевой вихрь актерского бунта, как-то удивительно слаженно вспыхнувшего против режиссерской тирании от Москвы до самых до окраин. Народные и заслуженные, ведущие и солисты, взывая к цеховой солидарности массовки, хоров и кордебалетов, проводили пламенные перевыборные собрания, под обвинительные речи и одобрительные свисты срывая с классово ненавистного худруководства звезды и эполеты «застоя» и «сталинщины», обвиняя режиссеров, хормейстеров, хореографов и дирижеров во всех тяжких, и с профсоюзным свистом гоня их за ненадобностью в освобожденном от «худсоветизма» демократическом искусстве. «Мы наш, мы новый … кто был ничем…» — гремело со всех сторон, и если в СССР практически каждый театр имел в штате двух режиссеров — главного и очередного, да ещё какое-то количество дипломированных специалистов мытарило министерства требованиями трудоустройства, то уже к середине девяностых в более чем трёхстах отслеженных мною Российских театрах оставалось едва ли три десятка профессиональных постановщиков спектаклей. Остальные то ли сбежали через подземный ход в Англию, то ли оказались расстреляны из бутафорских наганов. Но еще ранее, такой же, разве что менее громкий, «качественный» переворот прокатился по высшим учебным заведениям культуры, где, опять же, оставленные в живых профессиональные педагоги, в лучшем случае, затаились в виде «рабов» у именитых руководителей курсов.

Краткое пояснение:
Три основные сценические профессии — артист, педагог и режиссер, к сожалению, слабо различаемые со стороны непосвященной в закулисье публики, имеют меж собой не столь техническое, сколько психологическое разделение. Это, если позволите, клинически несмешиваемые способы сознания, ментально-психические социальные типы, призванные решать конкретные, исторически сложившиеся, узкопрофессиональные задачи в сложносоставном искусстве театра. Явственнее всего это различие можно увидеть относительно понятия «лидер».
Артист. Первая из характеристик профессиональной пригодности — отсутствие самоконтроля. Чем менее человек способен следить за собой, контролировать свои мысли и эмоции, тем пластичней, образней, ярче его игра на сцене, тем натуральней он перевоплощается, совершенно искренне вчера умирая Гамлетом, сегодня раздуваясь Хлестаковым, а назавтра цинично фиглярствуя под «бяк-бяк-бяк». Именно врожденная неспособность к соблюдению собственного «Я», устойчивая интеллектуальная инфантильность, безоглядная эмоциональная отдача любой предлагаемой ситуации — основа успешности артистической карьеры; и все звания, премии и награды как раз и отмечают честность этой природной душевной мимикрии. Идеальный актер — идеальный исполнитель. И только исполнитель: при всей своей харизматичности, красоте заученных поз и крылатости знаменитых фраз, он навсегда ложный лидер — до старости оставаясь ребенком, не способным к пониманию ответственности за сказанное и представленное согласно поставленной задаче и выстроенной мизансцены. Отсюда неспособность артиста жить вне бутафории, вне щадящей его слабости и покрывающей обаятельный эгоизм богемно-театральной среды.
Педагог. Актер, технически совершенно владеющий профессией, любящий ее, но не справляющийся с критическим контролем собственного разума, на сцене эмоционально холоден, школьно сер, скучен. Его игра всегда в рамках освоенных приемов, в пределах ремесленничества, так как его талант — талант анализаторский, его психические усилия центростремительно направлены на усвоение, а не на отдачу вовне. Для педагога его профессиональный интерес, его исследовательская страсть замкнуты в кухню профессии, он живет уроками, этюдами и репетициями, а сидящая в зале публика — не более, чем ритуальный фон завершения его лабораторных трудов. Педагог — нянька, гувернант, ментор и хирон, «мусье» и Арина Родионовна, без него на сцене самодеятельность, неряшливость и разложение. Педагог — лидер, но лидер внутренний, оперативный, так как его унтер-офицерское лидерство не знает стратегических задач.
Режиссер. Тот же дирижер, тот же балетмейстер. Профессия, не имеющая конечного определения. Наверное, главное в режиссере — его энциклопедические знания. Как композитор инструментом, так драматический режиссер, для начала, обязан владеть актерской школой, а его коллеги — оперный постановщик и балетмейстер, кроме того же искусства перевоплощения, должны еще знать технику пения и школу классического или народного танца, плюс читать партитуру. К тому же режиссеру необходимо иметь представление об акробатике и военных искусствах, литературных течениях и истории живописи, политических системах и религиозных канонах. Что сверху? Собственно режиссура — приемы превращения драматургии в массовое действо, со всеми, еще от античных жрецов неизменными ритуалами провождения посвящаемого зрителя-неофита в братья-соавторы. Соавторы чего? А разного, это тема отдельная, здесь опускаемая. Проще сказать, что режиссура есть разновидность психотерапии: грамотный постановщик спектакля, на основе избранной им литературной и музыкальной драматургии, проектирует и создает последовательный ряд психологических ситуаций, в финале которого зритель переживает катарсис. У неграмотного же режиссера зритель, в лучшем случае, испытывает шок, или же, что гораздо чаще, простое разочарование. Создание, обучение и воспитание профессионального постановщика дело кропотливое, дорогостоящее, овладение этой профессий требует никак не менее десяти лет одного только ученичества, поэтому лишь «тоталитарная» система Советского Союза смогла поставить «массовое производство» режиссеров, в достатке обеспечивая кадрами себя и дружественные страны. Советская режиссерская школа русского психологического театра стала уникальным явлением мировой культуры, на которую с завистью смотрели Запад и Восток: одно дело гениальные личности, которые изредка рождаются, где Бог пошлёт, другое — высочайший общий ремесленный уровень, методически доступный даже среднему таланту. И еще: режиссер, закулисный творец, создающий для нации героев, не может не радоваться славе их воплотителей, как отец родной не способен ревновать, тем более конкурировать со своими детьми. Режиссер — вот тот лидер, под которого строится вся пирамида театра, определяется репертуар и формируется труппа.

А еще советский период уникален тем, что насилием (!) власти практически все социальные слои могли, точнее — должны были причащаться классическому искусству, доступному в противостоящем нам тогда обществе «эксплуатации» и «потребительства» только финансовой элите. За тридцать копеек любой школьник и студент мог и должен был смотреть «Короля Лира», «Лебединое озеро», слушать «Хованщину» и «Первый фортепьянный». Огромный государственный аппарат занимался просвещением и разъяснением для крестьян и рабочих, школьников, студентов, для медиков, животноводов и инженеров основ мирового культурного наследия, «нашедшего окончательное этическое и эстетическое воплощение в соцреалистическом искусстве» побеждающего коммунизма. За всеми теми перегибами, мы можем, увы, теперь только с «рабской» ностальгией вспоминать о самой читающей, самой балетоманной стране, с болью и ужасом понимая, чего лишены наши дети и внуки.

И как же все разом вдруг рухнуло, почему бунт ведомых-исполнителей против лидеров-организаторов произошел так легко и слаженно, словно бы и не стихийно? Вряд ли все удастся списать на общие политико-управленческий и экономический кризисы периода начала «Perestroyki», ибо культура, как явление не совсем материальное, живет достаточно самостоятельно, не так наскоро завися от кошелька или маузера — вспомнить те же ленинградские блокадные аншлаги. Нет, сегодняшняя клетка для публики явно была продумана заранее, точно рассчитана, аккуратно исполнена, и теперь она крепка и надежна, иначе бы Цахес-Плохиш так не откровенничал.

Начиналось же все внутриконфессионно и как бы вполне «естественно»: стало отходить в иной мир поколение мастеров, из рук в руки унаследовавших Русский реалистический театр от его создателей, мастеров, чье национальное творчество, пробившееся сквозь РАПП и меерхольдовщину, было закреплено Великой Победой. Друг за другом нас покидали Туманов, Герасимов, Захаров, Гончаров и Товстоногов, так что ГИТИС, ВГИК, ЛГИТМИК и другие вузы буквально в несколько лет поменяли свой кадровый состав. Именно тогда-то союзные и республиканские министерства начали активно заполнять освобождающиеся места режиссеров и педагогов артистами. Народные и лауреаты, любимцы и кумиры, но всё равно — только артисты стали набирать курсы будущих постановщиков и учить их тому, чего не знали, не могли знать априори. В результате качество, да и количество знаний выпускников сегодняшней РАТИ невозможно даже попытаться сравнить с тем, что в свое время давал ГИТИС! Ну, а далее русская режиссерская школа разрушалась уже на местах: «Если я сыграл Мольера, станцевал Спартака, спел Отелло, то разве ж не смогу изобразить Любимова, Григоровича или Покровского»?.. И медсестра взялась за скальпель….

Для сформировавшейся к концу «застоя» вокруг ведущих театральных журналов группировки театроведов и критиков, раскрутка актеров была самой простой, краткой и гарантированной самораскруткой. Не требующие глубокой вспашки клише из учебника с пересыпкой брежневскими цитатами для «совкового быдла», плюс карманная интеллигентская фигушка — и сам критик грелся в лучах блаженно-обложечной улыбки «вечного ребенка». Психология артиста абсолютно беззащитна перед лестью, и через сладкую похвалу «шёлковы бородушки» и «миленькие буратиночки» зажигаемых звезд доверчиво льнули к добрым, так всем в них восхищающимся кречетовым, уральским и швыдким, параллельно копя злобу против вечно что-то требующих и тянущих жилы «карабасов-барабасов». Потаканием естественному для актёрства тщеславию, восхвалением их вокально-танцевальной любительщины, соблазнами облегчаться от систем и канонов классики в «экспериментаторстве», «модерне» — взламывались профессиональные критерии, хранившие незыблемость границ тех самых трех основных театральных профессий. Но, история потому и наука, что в ней все экспериментально повторяется! Как все активисты революций, актерские атаманы и батьки довольно скоро исчезли за ненадобностью. В ходе незамысловатой двухходовой рокировки, к управлению театрами, как всегда, пришли совсем не те, кто шли: творческий режиссерский диктат сменился на диктат административный. И так, крича о вольности, куклы сменили кукловодов….

Нет, внешнее представительство Табаковых, Ширвиндтов, Калягиных и Дорониных продолжается и будет продолжаться, ибо эти имена не просто священны как знаки прошлой славы, но и удобны как «бархатные» знамена «сохраненной традиции», под которыми, правда, теперь маршируют совсем другие солдаты и в совсем другом направлении. Ибо сегодняшний лидер театра — Директор-худрук … бухгалтер-идеолог и балетмейстер-завхоз…. Именно для прикрытия этого, невиданного доселе мутанта и оставлены в креслах Лавров и Ульянов, без сомнения, с самыми благими намерениями унисонно бормочущие, что де «раз нет хороших режиссёров, то, чем театр отдавать плохим, пусть лучше мы, а спектакли будут ставить приглашенные». Да только куда ж они делись — хорошие-то? Не вашей ли «классовой солидарностью» тысячи специалистов ушли из профессии или уже не выучились на нее?.. А ведь в начале бунта редкий артист, дорвавшийся до роли руководителя, сумел не соблазниться и не сымитировать режиссерское творчество, смог удержаться от того, чтобы не пощелкать хлыстом над своими же собратьями. Самые мудрые, вроде Майи Михайловны, тихо брали «рабов», и тогда, например, провалившаяся в Москве «Анна Каренина», профессионально переставленная Натальей Рыженко, имела достаточно долгую сценическую судьбу в Новосибирске. Менее же умные искренне пытались из наработанных стереотипов отыгранных ранее чужих спектаклей и фрагментов своей мышечной и эмоциональной памяти составлять «Кухню» или «Трех сестер». Кстати, когда в свое время «новые русские» понесли в театр пробные деньги, то, естественно, они отдавали их самым заметным, самым видным из зала лицам. И, понятно, что чаще всего это оказывались конферансье: хороший костюм, грим, подсветка, умные и ловкие тексты, проверенный ракурс, да и на «ты» с остальными звездами! И сколько же тогда спектаклей, фильмов, программ, сиявших и звеневших в афишах и титрах портретами и голосами всенародных кумиров, благополучно провалилось, оставив только пшиковый запах сожженной бумаги? Обжегшись на раскрученных, раззвученных именах самоназваных «руководителей», в общем-то, реально перспективных проектов, горе-инвесторы до сих пор дуют на воду, и, действительно, замечательная идея-возможность поддержать отечественный театр в самый страшный для коллективных видов искусства период оказалась упущенной.
Впрочем, попечительство, как и актерское худруководство, живо и живо громко — с «никами», «олимпами», желто-глянцевыми скандалами и судебными разбирательствами, — но! — на весьма определенных условиях: и частным, и «честным» капиталами, по строгому благословению министерства культуры (теперь ФАККа), поддерживается только откровенно деструктивное искусство. Почему? Да потому, что после развала русской школы режиссуры, после крушения творческого руководства театрами, наступил третий, завершающий этап — тотальная замена психологического реализма формалистскими шоу: «Аида» в телогрейке, клон Достоевского, канкан под Мусоргского, пионерка-проститутка на 60-летие Победы….
Рассаженные Швыдким директора государственных театров в поделенной на зоны стране обеспечивают работой несколько мобильных бригад имени Детей лейтенанта Шмидта, состоящих из «столичных» московско-питерских режиссёров, стенографов, осветителей и балетмейстеров, наскоро тиражирующих по городам и весям свои постановки. Слаженная система «разводов» этих бригад, необъяснимая экономическими соображениями величина их гонораров, заорганизованная пресса, цензурированный телеэфир, очередь за «масками» и прочая реклама строго ограниченного круга лиц, позволяют совершенно искренне подозревать естественную для нашего времени и нашей страны коррупционную систему. По «непроверенным слухам» «откат» постановщиков варьируется от 25 до 50 %. Однако эта «непроверенность» вполне даже может обернуться «проверенностью» — ведь после того, как министр Соколов и телеведущий Пушков вдруг внесли зажженную свечку в самый темный уголок ФАККа, эту тему так просто теперь не закроешь.
Ну, да ладно, коррупция не может существовать или же не существовать в одном отдельно взятом министерстве, болезнь эта, увы, наша общая, но особенность в том, что в данной развернутой сети нет только материальной составляющей. Здесь слишком выпирает скелет антинациональной, государстворазрушающей заданности, впрочем, достаточно честно декларируемой швыдковским ток-шоу. Ведь никакими воровскими целями не объяснить все новые и новые антиэстетические, извращенческие с точки зрения нормального большинства и колоссальные по затратам постановки на главных сценах страны монстров-однодневок, не выдерживающих и пяти представлений на публику, никак не оправдать ковровый пиар содомии, блуда и садизма, обезьянническое восхваление бродвейских обносков, если не учитывать, что, кроме приятного «отката», бригады Детей лейтенанта Шмидта позволяют с одного кресла контролировать репертуар всех Российских театров, монополизировать мощнейший способ воздействия на общественное сознание, в том числе — или самое страшное? — с возможностью по своему усмотрению влиять на процесс духовного формирования подрастающих поколений.

«Бархатная культурная революция в Новосибирске будет продолжаться». — Заявил прямой ставленник Швыдкова на должность директора нашего прославленного в прошлом академического театра оперы и балета Борис Мездрич в интервью, даваемом тележурналисту Максименко, по поводу провала в прокате великого «Риголетто», искалеченного в угоду вкусам сексуальных меньшинств заезжим питерским режиссером. И продолжил о том, что театр готовит на музыку Шнидке и либретто Ерофеева премьеру оперы «Жизнь с идиотом»: «Это будет элитарная постановка. … Элитарность заключается хотя бы в том, что будет употреблена ненормативная лексика». Забавный, однако, человек, этот бывший геолог-балетоман, а ныне директор одного из крупнейших в мире театров: как будто публика, интересующаяся оперным искусством или хотя бы смотрящая теле-шоу, не знает, что литератор Ерофеев тем только и известен, что употребляет в своих текстах эту самую ненормативную лексику. Когда уже на третье представление «элитарного» спектакля оказалось невозможным распространить билеты (ведь зачем платить триста-пятьсот рублей, когда всякий желающий может вдосталь наслушаться матов в трамвае всего за шесть), то, объясняя невиданные до того провинциалами постановочные расходы, дирекция заявила о том, что спектакль, де, поставлен на немецкий грант и изначально предназначался для показа в просвещенной Германии. Думается, что еще недостаточно отполированным «культурной бархоткой» сибирякам просто не дано понять, как же это нужно ненавидеть фашистов, чтобы и через шестьдесят лет продолжать мстить им — за деньги их внуков показывая этим внукам такое … элитное. И, вроде бы, ладно, раз не наша валюта, то и не наши проблемы, куда она выброшена, но! Но! Зачем при этом неутомимыми и неутолимыми мстителями используются «брэнды» «Русская культура» и «Государственный академический»? То есть, зачем идет наглая профанация титула «Русский театр» и дерзкое присвоение того всемирного уважения к нашему национальному искусству, веками, из поколения в поколение, нарабатываемому гениями Руси-России-СССР? Ну не может, не должно государственное представительство быть частным делом группы «доверяющих» друг другу чиновников и художников, особенно после того, как опытно (ногами) уже доказано, что вкусы этого местечкового объединения абсолютно противоположны вкусам большинства населения представляемой страны!

Кажется, в столице все же назревает культурная контрреволюция, ибо низы не могут, а, главное, верхи не хотят жить по-прежнему, и министр культуры России публично обвиняет главу Федерального агентства по культуре и кинематографии России в том, что тот действует против интересов России. Дословная цитата Александра Соколова в эфире телеканала ТВЦ: «…Тут начинается сфера полномочия агентств. Там происходят все рассмотрения заявок, рассматриваются приоритеты. Есть противоречие, потому что и есть это продолжение госполитики: на что конкретно эти деньги идут. Можно же выбрать проект перспективный для государства, а можно — проект, за который в конверте принесут «откат».
В Москве, естественно, всегда «выбирали» то, что «выбирали». И, так же естественно, в Новосибирске за мертворождёнными «Молодым Давидом», «Риголетто», «Жизнью с идиотом» следовала грандиознейшая «Аида», настолько извращенная все теми же Детьми лейтенанта Шмидта, что в антракте, уже не темные провинциалы, а и наглядевшаяся вдоволь и всякого столичная публика из Кремлевского дворца буквально валом валила через ворота Кутафьей башни.
Может быть, кого-то теперь заинтересует — чего ж тогда стоила (в прямом и переносном смысле) в свете слов Соколова «национальная» премия «Маска» за сие, опять же, совершенно безумное по затратам и изначально никому не нужное уродство, в котором, как выразилась Архипова, «Аида в телогрейке душу не греет»? Думается, замгенпрокурора России Колесников, «давно и внимательно следящий» за Швыдким, рано или поздно нам всем все доложит, причем с совершенно нескрываемым удовольствием.
100-летие «Сибирских огней»