Переписка Н. Н. Яновского и В. П. Астафьева. 1980—1991

* * *

(отв. 01.II.84 выслал кн<игу>.)

 

Дорогой Николай Николаевич!

Шлю Вам альманах и поздравляю с Новым годом. Мира всем нам на целый год, а Вам с Фаиной Васильевной здоровья хотя бы по летам Вашим, хорошего.

Был на Вашей Родине, в Барнауле, после Белокурихи, где меня так обиходили в современной «здравнице», что едва живой приехал. Я ж не могу ничего украсть для заправил местной медицины и достать не умею, а такие люди совсем не нужны и не интересны. Отравился еще под конец сильно, пневмонию подлечил свою. В обком съездил <нрзб> на курорт!..

От скуки, единственное благо — меня никто не знает и я никого! — благодать <нрзб> я набросал три рассказа о природе. Очень мне понравились ребята в Барнауле, в особенности главный редактор издательства — это ж надо было кончить Высшие лит. курсы, чтоб дойти до такой культуры — задумали издать буклетом — с одной стороны, «Дафнис и Хлоя» [1] — с другой — «Пастух и пастушка»! Нет, у нас жить все же забавно, порой и весело, а вообще, люди кончившие курсы наши, а их в Барнауле аж восемь человек, заметно отличаются от дикарей, нигде и ничему не учившихся, но потом попавших в Союз писателей.

О напечатании романа думать еще рано, точнее, совсем не надо пока думать — это по-прежнему на пользу. «Сиб. огни» по старой привычке не мои (? — В. Я.). «Затеси» зарубил Новосибирский главцензор и отправил их в Обком, но и в главный (? — В. Я.), откуда стучали кулаками на Красноярское издательство, требуя остановить книгу. Я читал, конечно, письма, посланные Никульковым в обком. Если б все редакторы решались так резко и прямо говорить с властями, глядишь, и литературе легче б было существовать, а пока вот «Зрячий посох» существует уже несколько лет в домашней обстановке, в рукописном виде.

Что касается Томска, то вероятно <нрзб> информирован кособоко. Есть там ученый муж, зам. разными кафедрами и по совместительству писатель Э. Бурмакин [2], человек толстый и трусливый. В 39-м году у него посадили папу, по той же статье, что и тебя садили и удавили там в числе многих, так мама еще в эмбриональном состоянии научила Эдика бояться всех и всего, начиная от кошки и кончая фонарным столбом и живым словом.

И вот он-то и «вел» мои выступления среди томского студенчества и совсем неглупой, судя по запискам-вопросам, интеллигенции. И она, или они, спросили меня: кого я считаю сейчас самыми выдающимися писателями в мире? И я ответил: «Маркеса и Солженицына». Тут же последовала злая реплика: «Он нас срамит, беженец проклятый, Родину чернит, а Вы его в гении производите». «Вы, наверное, себя гуманистом считаете?» — не менее резко спросил я. «Конечно!» — «Странный гуманизм!» — сказал я: «Барин, богатейший барин по фамилии Герцен сам рванул в Лондон и оттуда поливал Россию, как только ему хотелось, и он, значит, хороший, а человек, которого насильно лишили Родины, выдворили в шею на чужбину — плохой! И не думайте, что к Герцену все и всегда относились так же, как вы сейчас относитесь. Кто читал стихотворение Языкова “К ненашим”? Высоцкого больше хлопочете! А вы вот домой придете и Языкова [3] почитайте, ничего был поэт, лепил за Россию похлеще, чем некоторые…»

Вот тебе почти дословно, чтоб без кривотолков, то, что было. Сын вождя Черненко [4] назавтра попросил меня не говорить на встрече с журналистами и творческой интеллигенцией «об этом Солженицыне». И я не говорил, уважая просьбу хозяев, а телегу на меня все равно накатали, но Томск — город университетский, в нем и подлости потоньше, чем, скажем, в портовом темном городе — Владивостоке, откуда в доносе написали: «Астафьев сказал, что самые большие писатели в мире Солженицын и он», ну это уж донос на уровне заведующего отделом культуры Крайкома, не менее, это уж он наверняка был, думая, что укрепит свое положение номенклатурного работника и продвинется даже выше, и меня откуда-нибудь скинут, не понимая того, крашеная голова, что снять меня ниоткуда невозможно и Марья от меня, по причине моей дремучей политической отсталости, никуда не уйдет, хоть и партейная, а кроме Марьи, мне рядом никого не надо, она мне, как Ивану Тургеневу «во дни сомнений, во дни тягостных разлук, есть поддержка и опора»…

Дураков, дураков кругом! И ворья! Ворья даже больше стало и доносы ведь тоже вор пишет, чтобы с помощью такого вот «невинного» воровства попасть к отдельному корыту и ухватить там кость.

А-ах ты, Господи! А я-то, я-то два дня насовил весною и только от сознания, что необходим Марье, детям и внукам, еще раз победил смерть, но не ощутил того чувства радости и воскресенья, которое испытывал, возвращаясь даже из госпиталя, в ад окопов и в лапы дорогих отцов-командиров, и долго не мог понять, отчего это я «не ощутил-то?» Теперь понятно — от усталости и сознания бессилия перед тупостью и мерзостью бытия.

Роман Трамбо в «Сиб. огнях» протаскивал я, ибо его никто не хотел печатать. Трудно было, но прорвались, и сейчас готовят новый, не менее блистательный американский роман. Исполать им!

Скоро выйдет юбилейная книжка В. Курбатова обо мне [5]. Скоро появятся два фильма — «Дважды рожденный» в кинотеатрах и «Ненаглядный мой» в телевизоре, говорят, неплохие. Я еще их не видел.

А вот переводы с немецкого в альманахе «Акцент» Фаины Васильевны видел. Молодец она, что не дает себе закиснуть!

Обнимаю, целую — Виктор.

Маня делает то же. Ваши преданные Астафьевы.

15 декабря 1983 г.

 

1. «Дафнис и Хлоя», роман Лонга.

2. Бурмакин Э. В. (р. 1928) — прозаик, ученый.

3. Языков Н. М. (1803—1846) — поэт.

4. Черненко К. У. (1911—1985) — Генеральный секретарь ЦК КПСС в 1984—1985 гг. Сын, А. К. Черненко (1935—2009) — зав. отделом пропаганды и агитации Томского обкома КПСС в 1983—1984 гг.

5. Курбатов В. Я. Миг и вечность. — Красноярск: Книжное издательство, 1983.

* * *

31.I.1984 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Я ждал том 6 «Лит. наследства», а его со дня на день обещали и выдали на продажу только-только — потому с письмом-ответом задержался, хотя письмо твое меня очень и очень взволновало, и я неделю, что называется, не мог очухаться. Надо же, какую бы сторону нашего житья-бытья ни взял, всюду что-нибудь да не так, что уже переходит к прямым «указаниям», как и о чем надо писать. И попробуй ослушаться, не принять, оспорить — книгу или статью уже не увидишь в печати, а если она и появится, то в искалеченном виде. Издательство трусит, да и дело перестраховывается. Шестой том ЛНС вышел [1], а седьмой на 1985 год не запланировало, опять что-то их остановило, кто-то что-то, видимо, сказал… Этот том, посвященный Г. Н. Потанину, посылаю тебе, может, что-то покажется интересным или нужным, ибо это наша история, лет десять-пятнадцать [назад] о таком томе и мечтать было трудно, потому что в 1918 году он выступил в печати против большевиков. Оказывается, одно такое выступление способно зачеркнуть всю жизнь ученого, путешественника, писателя-публициста, общественного деятеля. А прожил он 85 лет. Десятки «ученых» всю жизнь кормились его «охаиванием». Один из них даже произнес: «Дайте мне бульдозер, и я сотру с лица земли стоящий в Томске памятник». И это доктор исторических наук, который ничем другим в жизни не занимался, кроме критики «буржуазного деятеля» Потанина. А этот Потанин еще в 1918 году сказал, что принцип «демократического централизма» неизбежно порождает культ вождя партии. Вот этого ему долго-долго не могли простить.

Не знаю, чем порождены беспринципность и процветающее очковтирательство и воровство, но все это у нас, увы, существует, а Потанин на пожертвованные гроши совершал невиданные до него путешествия, делал открытия, жил абсолютным бессребреником. А «товарищ Рашидов» [2], к тому же еще и писатель, отравился, когда его миллиарды тонн хлопка оказались мифом. Да говорят, вскрылось многое и другое, что не назовешь приписками; в Ростове-на-Дону верхушка заворовалась (об этом я узнал в декабре), а у нас в газете подвал посвящен воровству работников, подвизающихся в отделах культуры («Вечерний Новосибирск» от 31 января 84 г.). На этом фоне ужесточение «праведников» из цензуры и других идеологических работников выглядит нелепым.

История в Томске весьма показательна. Года два-три назад там было собрано специальное заседание бюро Обкома по вопросу о воровстве самих членов партии — их набралось, говорят в «Лит. газете», около 1000 человек! Когда я прочитал об этом, был удивлен, как еще при Брежневе это напечатали. Но там была названа смехотворно мелкая сумма растащенного — что-то около 11 тыс. руб. (это на тысячу человек!). Ах, как все это надоело!

Итак, наступил юбилейный год. Я слышал, что в Красноярске готовят «Конференцию по творчеству В. П. Астафьева» с последующей публикацией лучших докладов в специальном сборнике. Такому мероприятию я был бы рад.

Я сдал в набор юбилейную книгу под названием «Верность», в нее вошли некоторые страницы о твоих «Затесях», не пропущенные цензурой в Москве — что будет здесь, разумеется, не знаю — пока ушла книга в набор, пока все благополучно.

В этом юбилейном году желаю тебе здоровья — ах, как нам его недостает! Ф. В. и я кланяемся Марии Семёновне и тебе, обнимаем Вас.

Твой Н. Яновский.

П. С. Был в Омске на юбилее (70!) Леонида Иванова — он молодцом, много работает и хорошо отдыхает… Это ведь тоже уметь надо.

Н. Я.

 

1. Потанин Г. Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири.
Т. 6. — Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1983.

2. Рашидов Ш. Р. (1917—1983) — первый секретарь компартии Узбекистана, автор книг стихов и прозы (собрание сочинений в 5 т., 1979—1980 гг.).

 

* * *

(отв. 15.II.84 г.)

 

4 февраля 1984 г.

Красноярск

 

Дорогой Николай Николаевич!

Вышла книга Вали Курбатова, посылаю его Вам. И маленько о себе напишу.

Зима началась морозно и хорошо идет. Была Ирина с внуками на каникулах. Поле здесь исполнился год, такая девица подвижная и смышленая, вся в синяках явилась и еще тут добавила, лазаючи везде и всюду.

Мы их проводили до Москвы, купили маленько харчей и усадили в поезд. Поскольку в столице я не бывал полтора года, на меня обрушился шквал дел и визитов. Погода там была гнилая и через день я едва живой оттуда ноги унес. Приехав, занимался текучкой, а сейчас хочу доделать три небольших рассказика, написанных в Белокурихе, куда меня черти занесли в наказание за принадлежность к соцреализму — не иначе.

Подступает юбилей и к горлу уже подступают всякого рода посетители. Предлагали мне торжественный вечер в Колонном зале, я отказал, что-то подустал от торжеств и самолюбований братьев-писателей, в совсем не подходящее для торжеств время, да и силы для работы над романом сохранить хочется.

На весну мы с Марьей Семёновной отсюда уедем. Посетим Урал, могилкам родным поклонимся, навестим фронтовых друзей и к 1-му мая, буде живы будем <нрзб> к детям и внукам.

Я говорю «буде» не случайно, у Марьи Семёновны ухудшилось резко здоровье. Она когда-то лежала с туберкулезом коленного сустава, лечась, посадила сердце, но болеть некогда было, а стенать и жаловаться не в ее характере, и вот нога начала хромать, разрушается кость, предлагают ей операцию, а операцию ей не перенести после энцефалита, сдавшего сердца и недавней тяжкой операции перитонита, когда она, буквально, из могилы выкарабкалась.

Пока же она топчется по дому, трещит машинкой и строит какие-то планы на ближайшее время, хотя бы. А я тоже так думаю, может шевелиться, пусть и шевелится, а сляжет, ну что ж сделаешь — не она первая, не она последняя. Но на сердце у меня, конечно же, неспокойно, мы ведь изживаем 40 совместных лет, а это кое-что значит. Ну, никто как бог! На него и уповаем.

Поклон Фаине Васильевне от нас обоих.

Обнимаю и целую — Виктор.

 

 

* * *

16.II.1984 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Спасибо, я получил книгу В. Курбатова. Из того, что я объявлен рецензентом книги, явствует, что я не возражал против ее публикации, хотя у меня и были серьезные замечания. Но не возражал я потому, что у нас различные методы исследования. Я ее сразу же прочитал и убедился, что в очень разных случаях он ко мне прислушался. И это закономерно: он зрелый и <нрзб> критик, отстаивающий свое право на осмысление явлений литературы. Об этом я и писал в рецензии. Сочетание его и моего отношения к такому явлению, как «Астафьев», лишь углубляет постижение этого явления. (Извини, что выражаюсь высокопарно.) И потому я рад, что появилась еще одна монография, которая в чем-то дополняет и Макарова, и меня, и других, писавших о тебе. А это — главное.

Итак, я понял, что в мае — в дни юбилея, ты будешь у детей и внуков. Куда прикажешь посылать тебе поздравления, т. к. я не могу тебя не поздравить с грустной датой 60-летия? Я-то мечтал заявиться в Красноярск… Ну, это несущественные детали, потому что люблю я тебя в 59 лет и в 60!

Я очень огорчен, что у Марии Семёновны какие-то серьезные заболевания. Мы с Ф. В. узнали об этом с душевным прискорбием. Да не может быть! Она всегда в нашем представлении бодрая, энергичная, здоровая. Но время идет — годы и нас осаждают. Я уже не работаю, как прежде, по 12 часов в день, тянет на лень, тянет в постель, почитать какой-нибудь «романчик» с закрученной интригой. Боже, до чего мы доходим!

Чем мне нравится В. Курбатов? Отвлеченными размышлениями о вечном. Он не анализирует твои произведения, он размышляет по поводу их. Это тоже надо уметь. Я вот этого делать не умею, потому что сосредоточен на настоящем, а не на будущем. У меня, так сказать, цели оперативные, а не стратегические. Вероятно, в этом моя беда.

Получил ли ты мой том ЛНС? О Потанине. Важная для меня тема. Но это тема не только для меня, а для всей России, если она думает о своем прошлом без оглядки — великие это люди или нет. В скромных воспоминаниях Г. Н. Потанина есть свое величие, поскольку жизнь <нрзб> рядовых людей имеет свое непреходящее значение. Свою историю мы должны знать, чтобы не делать ошибок, которые уже совершены.

Будьте здоровы. Обнимаю.

Ваш Н. Яновский.

 

P. S. Книга В. Курбатова отлично издана. Хорошая обложка и твой портрет на ней. Но совершенно уникальны фотографии в конце. Почему «Сов. писатель» не пошел по этому пути! Странно, и это меня огорчает.

Н. Я.

* * *

(отв. III-84)

22.III.84 г.

 

Голубчик, Николай Николаевич!

Получил я том о Потанине и второе письмо о книге Курбатова, да написать-то ладом ничего не могу — опять валяюсь с воспалением легких. Как февраль-март, так оно меня и валит, и с каждым разом все тяжелее, не молоденек уж. Бывало и на ногах изнашивал обострения, а теперь — пластом, да еще грипп проклятый подсуетился, они мне дали пару.

Все же надеюсь к детям уехать. На всякий случай адрес дочери:

160001 — Вологда, ул. Кирова, дом 34, кв. 39.

Телефон — 3-43-55,

Астафьева Ирина Вик.

Поклон Фаине Васильевне.

Маня не очень здорова, подюжит, жалеет меня, а саму пожалеть некому уж.

Целую — Виктор Петрович.

* * *

3.IV.1984 г.

 

Дорогие мои Мария Семёновна и Виктор Петрович!

Очень беспокоюсь, что у Вас и как. Отступила ли болезнь, в рабочей ли форме, собираетесь ли в Вологду и когда? Недавно получил письмо из Кирова — и в нем тоже о Вашей болезни.

Я тоже в марте чувствовал себя не ахти как — грипп все-таки меня прихватил и сейчас еще не в полной форме.

Сижу, помаленьку копаюсь в бумагах Потанина, делаю том 7 ЛНС. Том в печати встречен хорошо, чему я очень радуюсь. Мои корреспонденты тоже пишут мне одобряющие отзывы. В Барнауле организована передача по радио.

Очень беспокоюсь — все ли у Вас хорошо. Ф. В. шлет Вам привет.

Обнимаю. Ваш Н. Яновский.

* * *

12.VI.1984 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Целую вечность не слышал Вашего голоса, хотя и читал Ваши статьи и статьи о Вас в связи с юбилеем. Теперь, надеюсь, Вы дома. И со здоровьем стало получше.

Посылаю Вам книгу о Вяч. Шишкове [1]. Долго-долго я с нею возился и радуюсь, что она наконец-то вышла. Без лишней скромности могу сказать, что это новое прочтение произведений Вячеслава Яковлевича. Странно как-то получилось. После его смерти прошло уже 40 лет, его книги — и собрания сочинений — издают и переиздают, народ их читает и чтит, а в критике, в литературоведении о них отзываются с большой оглядкой на прошлые, прижизненные оценки. И некоторые произведения до сих пор не включают в собрания сочинений — «Дикольче», «Ватага» и др. Между тем это, безусловно, значительные произведения, что я и постарался доказать в своей книге.

В издательство я принес рукопись в 25 п. листов. Попробовали с порогу сократить до 15 п. л. — вот и пришлось наступать «на горло собственной песне». Потерь много, но я не хотел отказываться от московского издания. Не так-то часто провинциальному критику удается напечатать свою книгу в Москве.

С интересом — и большим! — прочитал воспоминания Е. Городецкого [2]. Знать бы мне об этом раньше!

Марии Семёновне и тебе наш с Ф. В. общий поклон.

Обнимаю

Н. Яновский.

 

1. Яновский Н. Вячеслав Шишков. Очерк творчества. — М.: Художественная литература, 1984.

2. Городецкий Е. А. (1934—2005) — прозаик.

* * *

20.VIII.1984 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Посылаю юбилейную книгу — без юбилея она бы не появилась, в этом я уверен. В ней я впервые публично «ударился» в воспоминания [1]. Бог весть, что получилось, но я старался, чтоб не получилось по-казенному, «по-ученому». И если что-то было «не так», по высочайшему мнению изд-ва, то это незамедлительно убиралось. Как убрали невинную фразу из письма В. М. Шукшина (я ее вписал). Ах, нравственность нас одолела! Как бы общество наше не смутить! И мое предложение в тексте оказалось для читателя непонятным.

Статью о «Затесях» [2] даю лишь из-за того, что в книге был выброшен важный кусочек о рассказе «Падение листа». Выбросили на редакторском уровне. Кто-то на полях написал: «Не убедительно!» Я возмутился, но девочка-редакторша предупредила: бесполезно: это замечание «главной редакции». Итак, мои размышления о рассказе восстановлены, писать о «Затесях» шире, как я был намерен, и времени не было, но главное — «места»; просил я 25 п. л., Комитет потребовал 15! Я же не Феликс Кузнецов [3], которого издают и переиздают, а последний раз в двухтомнике листов по 30—35 каждый. С грехом пополам изд-во (так оно само себя изобразило) «отстояло» 20 п. л. На этот раз я не рискнул ссылаться на «Коммуниста» с его глупейшим отношением к рассказу. Мне этот рассказ дорог, он близок мне по идеям, настроениям, по чувству прежде всего. Все, о чем написано в нем, начинаешь понимать на склоне лет. Однако не каждый может так выразить это понимание — чувство. Тебе это удалось сделать именно поэтическими средствами, которые, по сути, необъяснимы. Я просто рационалистически попытался разъяснить его, коль появилось на свет не суждение о рассказе, а осуждение его. Осуждение с далеко идущими выводами. Это-то и возмутительно. И трибуна выбрана из числа «неприкасаемых». Цели своей я достиг, но не полностью, разумеется, следовало бы назвать журнал, ах, как следовало бы!

Обо всем, что есть в книге, я писал «с душой». Конечно, есть корявости и неточности, но фраз равнодушных нет.

Марии Семёновне наш с Ф. В. привет (да Ф. В., кажется, ей уже писала). Книгу мы получили — передай ей наше спасибо. Книгу об Александре Даниловиче я искал (почему и не ответил сразу), но ее в городском магазине «Наука» нет, в Академгородке мне пообещали поискать.

Как со здоровьем и настроением? Слышал я, что вы с В. Г. Распутиным были в Сростках и что там все прошло «на хорошем уровне» (так было сказано читателем). Я тоже все собираюсь туда поехать, но не удается, мелочи заедают.

Автор предисловия к моей книге Ефим Беленький [4] умер 3.VII, замечательный человек и талантливый критик. Говорю не потому, что он написал обо мне, я его знаю с 1956 года, привлек к участию в «Сиб. огнях», и все последние 30 лет он в журнале выступал… Очень жаль, нас связывали с ним и дружеские чувства. Мне нелегко было пережить эту утрату, пережить… Такое не переживешь, просто на время отвлечешься…

Будь здоров и счастлив!

Твой Н. Яновский

 

1. В раздел III книги «Верность» включены воспоминания Н. Яновского о К. Урманове, Н. Анове, В. Шукшине.

2. «Что запало в душу…» (О «Затесях» В. Астафьева) в разделе II книги «Верность».

3. Кузнецов Ф. Ф. (р. 1931) — критик, литературовед.

4. Беленький Е. И. (1912—1984) — критик, литературовед.

* * *

Дорогой Николай Николаевич!

Нет, нету у меня выступления в Сростках, я ведь всегда выступал «из головы». Прелестный все же русский вопрос сочинителю: «Как Вы пишете? Просто так или из головы?»

Это выступление (и другие тоже) записал работник барнаульского радио, оно было расшифровано и даже где-то печаталось, но где? Я не знаю. Получил программу из Ленинграда и если ничего не стрясется, мы там увидимся в октябре.

Марья Семёновна маленько поправилась, но все еще на лекарствах живет и не может отрываться от города, а я тороплюсь на выходные в Овсянку, чтоб хоть урывком поработать. Написал сказку про рыб, в духе Салтыкова — предания, очень современную, продолжаю писать «Затеси», в № 10 «Нашего современника» должен быть цикл. В ближайшее время начну работу над «Последним поклоном» — это надолго и серьезно.

Суета съела меня, как моль старую шубу, но моя суета, по сравнению с суетой Валентина Григорьевича, игрушки. Его совсем завертело, работать ему совсем не дают.

Я только что был в Иркутске на совместной японо-советской конференции по экологии и видел Валентина совсем подавленного, тоскливо-замкнутого. Беда!

Обнимаю Вас, кланяюсь Фаине Васильевне — здоровья Вам обоим!

Ваш — Виктор Петрович.

7 августа 1984 г.

* * *

6.XI.1984 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Только что дочитал повествование В. Карпова «Полководец» [1], очень и очень меня захватившее. Оторваться не мог до самого конца и не только потому, что каким-то краешком касалось это и меня — имею медаль «За освобождение Праги», — просто у В. Карпова все получилось человечно, искренно и с душой. Есть у него и такое местечко, тоже меня поразившее (в повествовании много поразительного, прежде всего судьба И. Е. Петрова). Так вот это место: «Бывая сейчас в просторных квартирах знакомых и приятелей, где много хорошей мебели, а на столах — обильное угощение, я часто вспоминаю ту тесную гостеприимную комнату и думаю: почему же теперь порой так мало бывает той же теплоты и сердечности?»

В самом деле: почему? Может быть, мы постарели и не воспринимаем людей с той же непосредственностью и открытостью, как раньше, особенно сразу после войны?

Но вспоминаю четыре дня, недавно проведенные у тебя, и думаю: как хорошо, что ты собрал нас, пусть не всех, кто тебя любит, под одной крышей, как душевно и открыто все состоялось! Я радовался, глядя на тебя, живущего теперь на родной земле, где все тебе дорого — от родных могил до величественной реки и… солнца, которое, по счастью, все дни сопровождало нас: видимо, не хотело омрачать наш праздник. Я радовался, видя, что ты работаешь и на столе у тебя книга о Соловьеве, отличная, кстати сказать, книга, что скоро мы будем читать у В. В. Карпова твои рассказы [2]. А я бы еще желал, чтобы ты окреп, набрался сил для завершения своего романа… Как говорили еще в наше время, бог тебе в помощь!

Все четыре дня я отдыхал душой и вернулся домой с зарядом бодрости и желанием трудиться… И я благодарен тебе. Целую, обнимаю. Твой Н. Яновский.

P. S. Надо же думать, забыл: хотя и поздно, поздравляю Марию Семёновну и тебя с праздником! Будьте здоровы и счастливы! Никогда не забуду, как радушно встречали вы нас с Марией Семёновной, знаю, сколько забот и треволнений выпало на ее долю. Съездили ли вы, куда намечали? Все ли получилось благополучно?

А мы побывали в Москве у сына, у внуков — это всегда радость; купались и загорали на Черном море в Пицунде, словом, полтора месяца нас не было дома и сейчас расхлебываем запущенные дела.

Я несколько раз порывался тебе написать, Виктор Петрович, сразу, как прилетел из Красноярска, но что-то не получалось, и я не был уверен — дома ли ты. И вот, читая В. Карпова, вдруг все всколыхнулось — и война, и наши судьбы, и наши страдания… А были ли радости? Да, были, и самая большая из них — дружба, пронесенная через годы ничем не омраченной.

Еще раз обнимаю. Н. Я.

 

1. Карпов В. В. (1922—2010) — прозаик, общественный деятель, главный редактор «Нового мира» (1981—1986). Роман «Полководец» (1984).

2. То есть в журнале «Новый мир». В 1984 г. в журнале был напечатан рассказ «Медвежья кровь» (№ 8), в 1985-м — «Жизнь прожить» (№ 9).

* * *

1.XII.1984 г.

Новосибирск

 

Дорогие Мария Семёновна и Виктор Петрович!

Я еще ранее письма Марии Семёновны с огорчением узнал, что Виктор Петрович в больнице. Хочется верить, что это ненадолго, и все Ваши планы сбудутся. Пишу, зная, что Вас, б. м., нет дома.

«Звездопад» я по телевизору видел, и он мне, увы, не поглянулся. Мешало мне соединение нескольких произведений — зачем это сделано, я так и не понял. Истерика героини в конце не соответствует ни повести, ни реальному событию в душевном мире девушки, как мы ее по повести же представляем. Она-то ведь не знала, что расстается навсегда; да и «взрыв» ее чувств попросту растянут, что в фильмах недопустимо. Неужели «киношники» этого не знают! Понимаю, что мое представление не совпадает с режиссерским. Искусство как раз в том, чтобы режиссер убедил всякого читателя в естественности и правде его прочтения. А вот о фильме «Дважды рожденный» ничего не слышал, даже не знал, что такой существует.

Меня спрашивают, почему в обширном списке награжденных нет Виктора Петровича. Объясняю тем, что в этом же году, юбилейном, Виктор Петрович был награжден… И добавляю: «Ну, и что, если нет, хуже от этого произведения Виктора Петровича не стали!» Самая большая награда — признание читателя. А оно есть. Ну кто, к примеру, знает награжденного прозаика Холопова [1]? Никто, кроме тех, что печатаются в «Звезде».

У нас наступили обещанные холода. Брр! Рождественские они раньше назывались.

Обнимаю.

Ваш Н. Яновский.

 

1. Холопов Г. К. (1914—1990) — прозаик, главный редактор журнала «Звезда». Государственная премия РСФСР (1983) за книгу «Иванов день».

* * *

01.01.1985 г.

Новосибирск

 

Дорогие друзья Мария Семёновна и Виктор Петрович!

Вот и канул в Лету 1984 год, памятный для нас важными событиями. Вам, Виктор Петрович, исполнилось 60 лет, а мне 70! Боже, как коротка жизнь! В это время кратость (так! — В. Я.) ее я почувствовал с особенной остротой, потому что вслед за 6.ХII, буквально через день умер мой старший брат — ему исполнилось 75 лет. Я знал, что он умирает, да и сам он говорил мне: «Вот встречу твой юбилей и — все». Так оно и случилось. Он словно только и ждал этого дня. А 7.XII свалился я. Начался злейший гипертонический криз. Хоронить его мне уже не пришлось, в тяжелом состоянии я только и смог приехать и навсегда попрощаться с ним. Старший брат — всегда любимый брат с детства, с юности, и таким он остался для меня до конца моих дней.

Врачи упорно лечат меня — я вот уже три недели на больничном, и сегодня впервые сел за стол, чтобы написать это письмо. Пришедшее наконец облегчение радует меня, ощущаю себя на седьмом небе только от одного прикосновения к чистому листу бумаги. Как, оказывается, мало надо человеку! Здоровья и ничего больше, остальное суета сует.

Итак, начался Новый год — что он нам принесет? Как хочется, чтобы наши планы осуществились. Да, осуществились. Жить надо до конца с поднятой головой и делать что должно, и пусть будет то, что будет, головы мы не опустим. Милый Виктор Петрович, надеюсь и верю, ты выкарабкался из своих недугов и по-прежнему деятелен и яростный в работе, как всегда.

Как только вспомню дни, проведенные у Вас, сердце мое наполняется радостью. 1984 год памятен для меня этой встречей — никогда, никогда мне ее не забыть! И солнце всюду сопутствовало нам, и Енисей нам улыбался, и земля в твоем родном селе была приветливой…

Счастливая мысль пришла тебе, Виктор Петрович, собрать нас к себе под одну крышу. Я вот ничего подобного сделать не сумел, да повторить такое уже невозможно. Прелесть ушедших дней в памятном 1984 году в их неповторимости.

Обнимаю Вас и целую.

Будьте здоровы!

Ваш Н. Яновский.

* * *

(отв. 1.V.85)

(телеграмма)

 

Милый Николай Николаевич.

Люблю тебя нежно братски. Пусть это придаст тебе сил здоровья на одоление годов и трудов твоих всем нужных. Обнимаю сердечно. Марья Семёновна кланяется Вам с Фаиной Васильевной. Вернулись благополучно занимаемся расширением квартиры. Приезжайте [на] новоселье. Целуем. Астафьевы.

* * *

9.IX.1985 г.

Пицунда

 

Дорогой Виктор Петрович!

Я был очень тронут твоим звонком. Значит, обо мне помнишь, в дни моей болезни — а я провалялся месяца три — добавляешь этим мне радости. А мы только-только собрались на юг, причем лечащий меня врач запретил эту поездку на Черное море, красочно описав, какие беды меня ожидают. Я было испугался, а потом махнул рукой — чему быть, того не миновать. И вот живу на Черном море уже полторы недели, купаюсь (не загораю, разумеется) и чувствую себя лучше, чем дома. Местный врач, у которого я побывал, говорит, что гипертоникам у нас лучше… Сижу, понемногу работаю (так как в самом деле стало лучше), Ф. В. загорает и прочее. Она шлет Вам с Марией Семёновной поклон и привет.

Мы надеемся, что у Вас в семье все благополучно, успешно и приятно съездили. Рассказ в «Новом мире» еще не видел и жду роман, давно обещанный. Набирайтесь для него сил и здоровья и — завершайте.

Я тружусь над очередным томом «Наследства», в этом году выходит том (в 35 листов) Вяч. Шишкова «Страшный кам» [1], мной составленный. Стал заправским «шишковистом» и не жалею об этом. Приеду домой (25.IX), буду им заниматься.

Мы попали в Пицунду в хорошие дни, и температура для меня подходящая. И море теплое. А какие здесь закаты — не оторвешься! В каждую новую секунду — новые, невиданные краски. И есть сотоварищи по профессии, хорошие, душевные люди.

А говорят, что в июне-июле было и холодно и неуютно. Так что нам повезло. А Ф. В. море просто было необходимо. В последние месяцы она тоже неважно себя чувствовала.

Будь здоров и пиши, если окажется свободная минутка.

Твой Н. Яновский.

 

1. Шишков В. Я. Страшный кам. Повести, роман, рассказы, очерки. — Иркутск, 1985.

* * *

(без даты, начало 1986 г.)

 

Дорогой Виктор Петрович!

На днях получил отличный подарок — «Печальный детектив» [1]. Спасибо! Я его читал еще в журнале и порадовался: хорошо! Выразительно, как всегда. Эмоционально и — зло нередко. Кое-кого зло коробит. Ну и пусть! Есть события и люди, о которых нельзя писать спокойно да и не нужно. Было время, когда за публицистику в романе хвалили. А теперь вот и В. Распутина укоряют: «Пожар» [2] — сплошная публицистика! Господи, до каких пор мы будем навязывать художнику — талантливому художнику! — свой способ изображения и осмысления действительности! Он почувствовал, что сегодня он только так может выразить свое отношение к текущей жизни. И не следует ему мешать. Он по-своему отозвался на насущные потребности времени.

Я, конечно, знаю, как грузины отнеслись к рассказу о них [3]. Это проявление беспардонного национализма. Критикуйте кого угодно, но только их не трогайте. Я только не понимаю известного всем члена редколлегии журнала, который публично извинился за публикацию якобы порочного рассказа. Какое у него право извиняться за всех? Тот же В. Распутин, например, с ним не согласен. Зачем же ставить его в такое неловкое положение! И почему тогда промолчал С. Викулов [4]?

А что за нравы этим извинением насаждаются? Надо полагать, безнравственные. Правду-то, оказывается, сказать нельзя, от тебя сразу извинений потребуют. А задача состоит в том, чтобы проанализировать рассказ и показать, в чем его правда или неправда. Но этим никто заниматься не желает — ни автор письма в журнал, ни извиняющийся член редколлегии.

В этом году я в сущности был неработоспособен. Старческие болезни меня донимали. Вот только в сентябре решился поехать в Пицунду, хотя лечащий врач меня попросту не пускал (не давал справку). Но я поехал на свой риск, там сходил в больницу, и все обошлось.

Почти все 24 дня мы купались, хотя и погода была не жаркая. Мы с Ф. В. много гуляли, окрепли и вернулись бодрыми.

Марии Семёновне наш общий поклон и добрые пожелания.

Фаина Васильевна и я Вас обнимаем и желаем здоровья.

Твой Н. Яновский.

 

1. Роман В. Астафьева «Печальный детектив» впервые опубликован в журнале «Октябрь», 1986, № 1.

2. Повесть В. Распутина «Пожар» (1985).

3. Речь идет о полемике вокруг рассказа В. Астафьева «Ловля пескарей в Грузии» (1984).

4. Викулов С. В. (1922—2006) — поэт, главный редактор журнала «Наш современник» (1969—1989).

* * *

19.IV.1986 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Поздравляю тебя и Марию Семёновну с Первомаем! Был у меня А. Е. Зябрев [1], передавал твой привет, чему я очень был рад.

Спасибо тебе за оценку моей работы, прозвучавшую в «Лит. обозрении» [2]. В этом же номере появилась и статья обо мне. Твое слово было весомым как подтверждение того, что сказал Е. Цейтлин. Статья его не лишена преувеличений, но, бог мой, о критиках так мало пишут, что преувеличения здесь оправданы. Оказывается, кое-что мы полезное делаем.

В «Октябре» я твой роман прочитал и — в восторге. Читал по кусочкам, наслаждаясь каждой фразой. А где твой «военный» роман? Жду его с нетерпением.

Сам я был все время занят ЛНС, т. 7 [3], посвященным Потанину (окончание «Воспоминаний» и плюс очерки и публицистика). Составил и отдал изд-ву том 8. Но главное — сделал том Азадовского [4] для Иркутска в связи с его столетием со дня рождения. Очень много сил это потребовало, а их у меня все меньше и меньше… Ничего не поделаешь — старость.

В «Лит. обозр.» я послал снимок, где мы втроем, но тебя они отрезали, т. к. портрет твой был впереди.

Очень соскучился. Повидаться бы!

Обнимаю. Твой Н. Яновский.

 

1. Зябрев А. Е. (р. 1926) — прозаик, очеркист.

2. В интервью Евг. Шкловскому («Это сложное время…» Беседа с Виктором Астафьевым // Литературное обозрение, 1986, № 3) В. Астафьев сказал: «“Литературное наследство Сибири” издается стараниями критика и литературоведа Николая Николаевича Яновского. Он буквально воскресил многих почти забытых писателей, живших в Сибири». Там же: Цейтлин Е. Л. Хранитель культуры. Из записок об учителе. Цейтлин Е. Л. (р. 1948) — критик, литературовед.

3. Потанин Г. Н. Воспоминания (окончание). Статьи, рецензии, очерки. Воспоминания о Г. Н. Потанине // Литературное наследство Сибири. Т. 7. — Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1986. К. Урманов. А. Новоселов. Л. Сейфуллина. М. Азадовский. К. Худяков. И. Ливертовский // Литературное наследство Сибири. Т. 8. — Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1986.

4. Азадовский М. К. Сибирские страницы. Статьи, рецензии, письма. — Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1988.

 

* * *

13 октября 1986 г.

с. Овсянка

 

Дорогой, милый Николай Николаевич!

Давно собираюсь Вам написать (чует мое сердце, что Вам что-то худо — может, одиноко? может, хвораете?), но лето было хорошее, осень дивная, ничего не хочется делать, а тут <нрзб> задавился, во связи с последними моими публикациями — от восторгов неудержимых и до угроз прикончить меня как врага грузинского народа.

Год был длинный и пестрый. Много ездил по краю, а Марья Семёновна едва жива, трое похорон за этот только год — схоронила всех близких — старшую сестру и брата, тетушку, которая была нам вместо матери. Я хорошо порыбачил в Эвенкии и Туве, ездил по грибы, а их было нынче очень много.

Весной, будучи в Болгарии, набросал новую главу в «Последний поклон» и вот завершил ее отделку, собираюсь послать Залыгину, в «Новый мир» [1]. Как погода зажмет, приступлю к работе над «Поклоном», теперь он будет состоять из трех книг — среднюю, вторую книгу составят главы юношеские, фэзэошные. Есть и еще планы, дай Бог здоровья, чтобы их осуществить.

Я до сих пор в Овсянке. Недавно здесь был Валентин Курбатов, заплывал Витя Конецкий [2]. Говорили о Вас. Валя Курбатов очень высоко ценит Вашу деятельность и подвиг Ваш, во имя сибирской литературы, говорит, что мы, обормоты, до конца этого и не понимаем. Наверное, так и есть. Но зато вот я нежно люблю тебя и всегда тепло помню, а что редко пишу, так ведь русский же человек, он о близких заботу проявляет <нрзб> Кланяюсь, целую обоих и Фаину Васильевну.

 

1. Астафьев В. Заберега. Глава из книги «Последний поклон» // Новый мир. — 1987. — № 4.

2. Конецкий В. В. (1929—2002) — прозаик, киносценарист.

 

 

* * *

10.I.1987 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

С удовольствием посылаю очередной том «Наследства». В нем есть что почитать не без пользы. Завершена «моя эпопея» — Ядринцев два тома и Потанин — два. Теперь могу сказать, что возмечтал я ее совершить лет десять назад и радуюсь ныне, как будто я все это и «сочинил». Вот как гордыня меня заедает! Но убежден: предшественников надо не просто чтить, но изучать их труды, пропагандировать, сознавая, что и сегодня они не потеряли своей цены. Наша сибирская история — не мертвый капитал, а действенное оружие современности, как и всякая другая история, если к ней подходить творчески.

«Сиб. огни» опубликовали мою статью «Потанин — писатель» к 150-летию со дня рождения с сокращениями [1]. Теперь она увидела свет в полном виде. В сущности, я прочитал Потанина по-новому. Если что-то ценное будет найдено в книгах Ядринцева и Потанина (с моими пояснениями), я буду просто счастлив.

Читаю полемику вокруг «Печального детектива». Цельного и разностороннего анализа с учетом состояния общества и текущего литературного процесса не нашел, да и сам все еще мучаюсь в раздумьях (а думать есть о чем!). Здоровье меня подводит, иначе вмешался бы…

Марии Семёновне и тебе наш с Ф. В. сердечный привет и добрые новогодние пожелания. Хотел послать в канун Нового года, но побоялся затеряться в потоке поздравлений.

Будь здоров и работоспособен — верю, что совершишь еще многое.

Обнимаю.

Твой Н. Яновский.

 

1. Яновский Н. Г. Н. Потанин — писатель, публицист и критик. К 150-летию со дня рождения // Сибирские огни. — 1985. — № 9.

* * *

(без даты, на открытке)

 

Милый Николай Николаевич!

Спасибо за 7-й том. Хоть у меня и зарез, полистал я его. Недавно в интервью, в Чехословакии, похвалил тебя за эту работу, наверное, первым в нашей литературе имел честь назвать тебя «подвижником», а это так и есть, и уже навсегда. Марья моя, Семёновна, все еще тяжко больна, поэтому пишу коротенько и желаю, чтоб Вы не хворали, поелику возможно, были бодры и работоспособны. Мои дела все стоят, даже с евреями лаяться некогда. Даст Бог, все поправится, и мы в марте поедем в Чехословакию <нрзб>.

Обнимаю, целую — твой Виктор.

* * *

8 мая 1987 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

У меня был А. Е. Зябрев, с ним я передавал привет и поздравления со священным Днем Победы. Идут годы, а в душе живет боль тех лет и дней, и не только боль, но и ее, так сказать, результаты — война укоротила нашу жизнь. Погибших, безусловно, но и оставшихся в живых.

Докатилась до меня и переписка с Эйдельманом [1]. Виктор Петрович! Не отвечайте Вы на провокации подобного рода! Сейчас переписка услужливо распространяется в списках, и мне ее доставил «доброжелатель», один из них мне понятен, он просто меня информировал, но другие — явно с какой-то «задней мыслью» как монографисту — знайте, дескать, о ком монографии создаете! Вся эта возня меня возмущает, хотел было написать Эйдельману, но это только увеличит тетрадь умышленно распространяемых писем. А этого-то Эйдельманы и хотят.

Договориться до того, что Герцев [2] не случайно напоминает Герцена, может только злоумышленник, с которым всерьез нет необходимости полемизировать. Это продиктовано зоологической злобой. Хотя против евреев я ничего не имею, но разговаривать на таком уровне я с ним не желаю.

Я теперь доволен, что в книге ты раскрыл, как мне кажется, социальную природу таких типов, не имевших, в сущности, отношения к настоящей русской интеллигенции. Что же тут копия ломать?! Вас обвинят в том, что Вы с пренебрежением относитесь к другим народам Сибири — такая несусветная глупость и недобросовестность, что даже как-то теряешься… Нет, я прошу Вас, не отвечайте на такие выступления! Это как снежный ком — на одно недобросовестное суждение тут же наматывается другое, даже со ссылкой на авторитет Пушкина — им же никого не жалко, им же невдомек, что Пушкин говорил о другом и в других исторических условиях. Эти знатоки Пушкина попросту не знают его, если взять на поверку. Я сразу вспомнил, читая Эйдельмана, статью Пушкина «Джон Теннер» о «драгоценных Записках Джона Теннера». В ней Пушкин пишет: «С изумлением увидели демократию (в США) в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках…» и т. д. и т. п. Прочтите статью и возражения со ссылкой на Пушкина сразу отпадут. Ах, Грузию критикой трогать нельзя, поскольку это другое государство. Во-первых, она сейчас входит в состав Советского государства, во-вторых, тезис с критикой только «своих» порочен с самого основания. Я не понимаю, почему Троепольский [3] взялся извиняться за всю редколлегию, и никто его не одернул, хотя бы тот же Викулов. У В. Распутина, например, другая точка зрения.

Я читаю «Новый мир» и опять погружаюсь в мир «Последнего поклона», я и не подозревал, что теперь уже и для меня станет своеобразным переживанием-воспоминанием с первого чтения. Я понимаю, почему возвращаетесь к этой же теме, и я не вижу здесь повторения. Душа, погруженная еще и еще раз в тот мир, обогащается, это и следует уловить в новых главах.

Марии Семёновне наш поклон и наши добрые пожелания. Как со здоровьем? Мы очень беспокоились.

Обнимаю.

Твой Н. Яновский.

 

1. Переписка Н. Эйдельмана с В. Астафьевым (два письма Н. Эйдельмана и одно письмо В. Астафьева) опубликована в журнале «Даугава» (1990, № 6).

2. Герцев — персонаж «Царь-рыбы» В. Астафьева.

3. Троепольский Г. Н. (1905—1995) — прозаик.

* * *

23.VII.1987 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Я не мог, разумеется, посмотреть пьесу, поставленную по роману «Печальный детектив» [1] и не могу сказать, насколько она «странная», но о романе-то я имею ясное представление, знаю, насколько он «странен», насколько он, несмотря на это, правдив. Статью-ответ в «Советской России» я прочитал с живейшим интересом, тем более что только что сделал «вытяжку» из своей книги о «Царь-рыбе» для «Библиотеки сибирского романа» [2]. Не спросясь, изд-во определило предисловие в объеме 0,7 п. л., запланировало, утвердило в инстанциях, а когда я запротестовал, сказало, что ничего поделать уже не могут. Диктат действует, хотя все спешат перестроиться.

Статья у Вас получилась хорошая, я по немочи своей не смог выступить о романе, но надеюсь, что он от меня не уйдет, и о нем напишу, разберусь, «странный» он или какой-то другой.

Работаю я, увы, мало, силы восстанавливаются медленно и не верю уже, восстановятся ли. Как бы то ни было, понемногу работаю, пишу «Лит. портрет» для <нрзб> нашей о Шукшине. И вот какая у меня просьба. Вы выступили о В. М. Шукшине в Сростках на юбилее, по радио, но в печати я Вашего выступления не встречал. Если есть текст, — пришлите, пожалуйста, буду очень благодарен (возможно, я его пропустил).

Ваша переписка с Эйдельманом ходит и распространяется — я ее тоже получил. Считаю, что такой оборот дела, если это исходит от Эйдельмана, тоже провокационным, как и первое письмо его. Неймется им, потому и отвечать им не стоит.

Мы с Ф. В. шлем Вам с Марией Семёновной сердечные приветы и обнимаем дружески.

Н. Яновский.

 

1. Премьера спектакля по роману «Печальный детектив» состоялась 6 марта 1987 г. в Москве в театре им. Моссовета (реж. Г. Тростянецкий, исполнитель гл. роли В. Соломин).

2. Астафьев В. Царь-рыба. — Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1988 (серия «Библиотека сибирского романа»).

* * *

20.XII.1987 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Который уже раз Вы благожелательно говорите обо мне — теперь вот в статье о Сергее Максимове, которого я чту за его большой труд «Сибирь и каторга» [1]. Три книги, вышедшие почти одновременно, дороги мне — «Мертвый дом» Ф. Достоевского, «Русская община в тюрьме и ссылке» Н. Ядринцева и книга С. Максимова, я читал их с особенной тщательностью, хотя три тома С. Максимова — махина колоссальная и без надобности в нее не полезешь. Я возмечтал о них написать, показывая общее и различие. Не дошел я до этого, потому что книга С. Максимова есть только в крупных библиотеках (я ее читал в Ленинской-Румянцевской, в Москве).

В Иркутске обещали дать в «Памятниках» том Ядринцева, в него я включил большой раздел из его книги «Русская община в тюрьме и ссылке» (первое и единственное издание 1872 г.). Почему не всю книгу? Потому что состоит из разных по содержанию глав; одни — научное исследование о русской тюрьме, другие — живое изображение им самим в Омском остроге пережитого, примерно через пять лет после Достоевского, и многое потому совпадает по фактам, по песням. Разница в мере таланта. Но убежден, что и эту книгу, как и книгу С. Максимова, забывать нельзя.

Поздравляем мы с Ф. В. Марию Семёновну и Вас с наступающим Новым годом. Жаль, что в Ленинграде не пришлось повидаться. Но сведения об этой конференции, увы, печальные, мне рассказывали очевидцы.

Понемножку копаюсь над ЛНС, <т.> 8, который нужно сдать в производство к январю.

Обнимаю.

Твой Н. Яновский.

1. Максимов С. В. (1831—1901) — писатель, этнограф, автор труда «Сибирь и каторга» (тт. 1—3, 1871). Статья В. Астафьева о нем: «Радетель слова народного» (Собрание сочинений в 15 т., т. 12, Красноярск, Офсет, 1998).

* * *

6.II.1988 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Из письма я понял, что Вы с Марией Семёновной понемногу «приходите в себя», хотя слова эти диковатые — случившееся пребудет вечно, знаю по себе. Марии Семёновне наш с Ф. В. поклон. 1987 г. наш, увы, ничего хорошего не принес. Едва выкарабкались из всяческих недугов и огорчений.

Посылаю «Ватагу» Вяч. Шишкова. Это уже третье издание и каждое по 100 тыс.: Воронеж, Иркутск, теперь вот Новосибирск, а я ведь предлагал Новосибирску лет пять назад, и равно и издательству в Кемерове, где события происходили (в их крае). А теперь вот в таком соседстве: «Разгром» — проповедь сознательности, «Ватага» — проповедь стихийности, как уверяла вся критика [1]. Вообще, история о том, как я «пробил» роман в «Современнике», любопытна и поучительна, ну и, конечно, юмористична, не без того. Нет на них современного Шишкова-юмориста. Но сначала надо было сокрушить авторитет Д. Фурманова [2], авторитет одного из руководителей партизанского движения в Сибири, ставшего впоследствии руководителем нашего министерства сельского хозяйства. Никто не знает, как Шишков высмеял его в повести «Дикольче», а в книге у меня этот «кусочек» выбросили, как «несущественный». А один современный критик (критикесса) прямо заявила, прочитав мою статью о «Ватаге»: «Я все-таки более верю Д. Фурманову, чем Яновскому». И, разумеется, никаких доказательств.

Сейчас, когда печатается столько «исторических» произведений, пролежавших 10—20 лет в рукописях, мои усилия опубликовать «Ватагу» Шишкова, «Чураевых» Гребенщикова, «Общежитие» и «Щепку» Зазубрина кажутся «детским лепетом» (Зазубрин-то так и не опубликован). Но мне было не до шуток, особенно в условиях новосибирских хамелеонов. Никульков уже успел «перестройку» осуществить, заявив в «Сиб. огнях», что Сталин проводил в жизнь идеи Троцкого. Он всегда впереди всех, когда меняется в стране обстановка, всегда в роли «открывателя» и «поучателя», смотрящего вперед. Сейчас он усиленно толкает в печать и роман «В буче», и роман о Маяковском [3]. Он с покойным теперь Смердовым действовал дружно, и Зазубрина вкупе с Коптеловым унижали согласно.

Посылаю одновременно и книгу «Воспоминания о Вячеславе Шишкове» [4], которые даются в более полном составе, чем книга московская. Она лучше уже потому, что открывается «Автобиографией» Вячеслава Яковлевича, нигде более не появлявшейся после 1929 года. В Москве ее отказались печатать дважды — в «Воспоминаниях» и в сборничке «Беседы о мастерстве» («Сов. Россия»). Находились благовидные предлоги, вообще 5 п. л. нового, по сравнению с московским изданием. Книгу издали прилично, хотя и продержали пять (!) лет. Есть уникальные снимки. Я рад, что мне удалось издать полдесятка его книг, скоро выйдет повесть «Прохиндей», изданная в таком виде лишь в 1942 году. Не могу только выбрать время для «доработки» своей книги о Шишкове, которую в изд-ве «Художест. лит-ра» изрядно «потрепали». А теперь боюсь и не успеть — так много еще надо сделать. Будьте здоровы! Роман жду.

Обнимаю.

Н. Яновский

 

1. Фадеев А. А. Разгром. Роман. Шишков В. Я. Ватага. Роман. — Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1987 (цикл «Гражданская война в Сибири»).

2. Фурманов Д. А. (1891—1926) — прозаик, военный и политический деятель.

3. Романы А. Никулькова «В буче» (1963), «На планете, мало оборудованной» (1967—1970).

4. Воспоминания о Вячеславе Шишкове. Сборник. — Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1987.

* * *

3.III.1988 г.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Был у меня Анат. Зябрев и привез альманах «Енисей», и я прочитал беседу Г. Сапронова с В. П. Астафьевым, беседу чрезвычайно интересную, где над многими «И» (в нашей истории) поставлена выразительная точка. Казалось бы, многое уже не новость (скоропалительность коллективизации, установление фактического «крепостного права» без свободы выезда из деревни и т. п.). Но тут важно, что это сказано тем Виктором Петровичем, который по-своему об этом же и писал ранее (режим жизни Игарки хотя бы). И я, пробираясь через частокол запретов, рвался написать о том же, когда писал книгу о Викторе Астафьеве. Но меня срочно разыскали в захудалом санатории и поставили перед вопросом — либо я соглашаюсь убрать что-то более пол-листа, либо книга будет снята с производства. Я рассмеялся, так как выбора здесь не могло быть.

Кстати, там я цитировал находящийся еще в рукописи — «Зрячий посох», и это особенно возмутило цензоров. Теперь я уже наслышан, что «Зрячий посох» (целиком?) будет опубликован. Боже, какие «качели» переживает наше поколение! И каждый раз «освобождение» идет как бы не снизу, а сверху, и этим обстоятельством кичатся — не больше, не меньше. Словом, беседой этой я очень доволен, снова, как всегда, пропущено все через душу…

Марии Семёновне шлем привет.

Обнимаю. Н. Яновский.

* * *

(без даты)

 

Дорогой Николай Николаевич!

Мне прислали из Новосибирска «Царь-рыбу» с Вашим предисловием — спасибо!

Посылаю новую книгу для счета и чтоб прочел «кончик» у «Бабушки».

И еще, у тебя идет молва, хранятся рукописи повестей Зазубрина «Щепка» и «Общежитие»? Наш альманах «Енисей» готов их напечатать и грозится не <нрзб> и не править [1].

Нет ли у тебя экземплярчика? Если нет — закажи, оплатим машинистке все сполна. Где Вы сейчас? Мы замерзаем в июле. Я болею легкими.

Обнимаю, целую. В. П.

 

1. Зазубрин В. Щепка. Повесть о Ней и о Ней // Сибирские огни. — 1989. — № 2. Его же. Общежитие. Бледная правда // Сибирские огни. — 1989. — № 11. Его же. Щепка // Енисей. — 1989. — № 1.

* * *

(без даты, на открытке)

 

Дорогой Николай Николаевич!

Так идет жизнь, что не помню, поздравил ли Вас с Фаиной Васильевной с Новым годом?

Если нет, желаю уже в наступившем году подходящего здоровья и чтобы работалось к душе и жилось не хуже, чем в предыдущем году.

Мы живем помаленьку, тащим горе на плечах, не Вам объяснять, какая это тяжелая работа.

Детей — Полю и Витю пришлось отправить к сыну, в Вологду — не справились, домработницу не нашли, а М. С. очень сдала и лишь недавно помаленьку начала включаться в домашние дела и стала печатать на машинке.

Я отлежал в больнице и по приглашению издательства «Альбен Мишель» съездил во Францию, осуществил свою мечту, побывал на могиле Бунина и княжны Веры Оболенской, поклонился им и попросил за всех за нас, засранцев, прощения.

Она мне помогла и Господь не отвернулся — по возвращении возобновил работу, прерванную смертью дочери и все <нрзб>, сейчас уж нахожусь в конце ее, или в конце очередного захода на «Последний поклон» — книга теперь состоит из трех частей, в ней шесть новых глав, много кусков и кусочков, поправок, уточнений. Можете мной гордиться, может, и Родина моя — Сибирь, когда-нибудь <нрзб> погордится мною — это получается песнь-песней о Сибири и о ее почти уже исчезнувшем народе, даже не исчезнувшем, а растворившемся в каком-то чужом интернациональном сброде, который из Америки сделал передовую страну, ибо в Бога веровал и люди там правили с головой, а у нас пламенные революционеры братоубийство устроили, насаждая передовые идеи во все души, людей истребили и ждут, чего на пустом месте взрастить.

2-го февраля я должен везти в Москву «Поклон» и там залягу в больницу, с легкими стало совсем плохо, надо лежать основательно, а я все подлеживался.

Кроме «Поклона» написал предерзкую статью к юбилею Гоголя [1], предисловие к книге Трамбо «Джонни получил винтовку» в «Худ. лит-е» и других всяких мелких работ кучу провернул. В работе я забылся маленько.

Марья Семёновна со 2-го марта поедет в санаторий имени Горького, под Москву, так там, наверное, и встретимся. Весной хочу отдохнуть, а там снова за работу. Планов много. Времени и сил не так уж много. «Печальный детектив», против моих ожиданий, гремит и идет по свету — издается в 20 уже странах, англичане добиваются сделать совместный советско-английский пятисерийный фильм (теле), а белорусы двухсерийный, экранный, ни там, ни там я участия не принимал, жалея силы и время.

Отпишу «Затеси» (много покоилось в башке) и продолжу работу над романом, может быть, и пьесу напишу, набросок которой сделал еще в Вологде. С № 1 в журнале «Москва» начинает печататься мой «Зрячий посох» [2] — Карамзин и я рядом. Это закономерность или совпадение? Шуму-гаму будет много. Кланяюсь, обнимаю.

Виктор.

П. С. Читал, что вышла «Ватага», если сможешь, достань для меня экземпляр, я ее даже не читал.

 

1. Астафьев В. Во что верил Гоголь // Москва. — 1989. — № 4.

2. Астафьев В. Зрячий посох // Москва. — 1988. — № 1, 2, 3.

* * *

23.VII.1988 г.

Новосибирск

 

Книгу — изданную хорошо — получил. Спасибо! Все искал, какие рассказы я еще не читал, но увлекся и с удовольствием перечитывал известные. Хорошо, что и целый раздел и всю книгу назвал «Падение листа». Помню, как «ругался» «Коммунист» и как у меня изымали полемику с этим высокопартийным журналом, на полях писали: «Не убедительно», «автор (т. е. я) ничего в рассказе не понял». «Коммунист» прав! И я теперь радуюсь, что ты вынес рассказ на целую книгу.

По поводу «Общежития» и «Щепки» В. Зазубрина мне звонил А. Е. Зябрев. Я сразу же сообщил Карпунину [1], у которого все это лежит. Через Преловского [2] он жаждал получить разрешение из Москвы. Но кому там все это надо? Сейчас же, узнав, что «Енисей» готов печатать и рассказ и повесть, сдали (или сдают!) в набор для очередных номеров С<ибирских> О<гней>. Карпунин сам взялся писать предисловие, как мне сообщили, хотя я сделал бы это лучше. Тут великолепно продемонстрирована трусость. Поживем — увидим, чем все это закончится.

Наш с Ф. В. большой привет Марии Семёновне, а тебя обнимаю.

Твой Н. Яновский.

 

1. Карпунин Г. Ф. (1939—1997) — поэт, главный редактор «Сибирских огней» (1987—1997).

2. Преловский А. В. (1934—2008) — поэт, переводчик, сценарист.

* * *

Авг. 1988 г.

Новосибирск

Дорогой Виктор Петрович!

Посылаю итоговую (далеко не полностью) книгу [1]. Хорошо, что и такая вышла. Это же как подарок судьбы. Критика да еще провинциального такими книгами не балуют.

Присоединяю к сему «Щепку» Зазубрина. Мне звонил работник «Енисея», я записал его адрес и тут же его утерял (слепнуть стал — катаракта!) и найти не смог.

Кстати, в книге есть и о «Щепке» (глава о Зазубрине). Если надо, из нее можно взять кратенькую характеристику повести — или хотя бы оттолкнуться от этой характеристики (моей и Правдухина). Я бы рекомендовал предварительно напечатать «Заметки о ремесле» («Сиб. огни», 1928, № 2), они еще хороши и тем, что в них даны портреты наших партвождей на съезде, за что Зазубрин был оклеветан в статье «Мещанин на партсъезде» («Сов. Сибирь») [2].

Вообще-то, смотрите. Карпунин не отказался ее печатать, но ждет «решение» Москвы.

Марии Семёновне от нас с Ф. В. большой привет, тебе желаем здоровья и успеха. Мы видели тебя по телевизору. Хорошо, дельно выступал от журнала «Наш современник».

Обнимаю.

Твой Н. Яновский.

 

1. Яновский Н. Писатели Сибири. Избранные статьи. — М.: Современник, 1988.

2. Мещанин на партсъезде // Советская Сибирь. — 1928. — 26 апреля.

* * *

Дорогая Фаина Васильевна!

Рад был Вашему письму и его горькому, но не безысходному тону. Жизнь есть жизнь и в ней, к сожалению, бывает и конец. Думаю, что уход мужчины [1] первым узаконен от Бога и, как говорил мой покойный дядя, а я это не раз повторил своими каракулями: «Ты меня снарядишь и оплачешь», и «в один день и в один час бывает только в сказке со счастливым концом, или в кратком бедствии, вроде войны».

Я закончил первую часть военного романа [2] и сожалею, что Николай Николаевич уже не может это прочесть. Горькое и чудовищное действие романа происходит в Новосибирске, точнее под Новосибирском, возле Бердска, в Запасном полку 42-го года. На том месте сейчас пляжи Академгородка и грязный остаток нами оплаканной и обиженной земли, видный вроде острова, если его еще не размыло мутной водой рукотворного моря.

Писал и самому было страшно, как это все мы могли терпеть, а главное зачем? Ради сегодняшнего счастья? Не лучше ль нам было погибнуть с верой, что за нами Царствие Божье?

Вторая книга еще страшней первой и третья, хотя и называется «Веселый солдат», ничего в себе веселого не содержит [3].

Хватит ли моих сил? Не знаю. Вот уже и после первой книги приболел, нахожусь в тяжелейшей душевной депрессии, безысходность на душе и думы беспросветны.

Живем только ребятишками, их без нас поднимать и доглядывать некому.

Ну, никто, как Бог! Будем уповать и надеяться на него, больше не на кого и не на чего.

Ждем весны, тепла, а они к нам ныне не торопятся.

Прощаясь с вами, передаю поклон от Марьи Семёновны и еще раз напоминаю, что Вы всегда можете рассчитывать на нашу посильную помощь и поддержку.

Кланяюсь, целую Вас — Ваш Виктор Петрович.

19 марта 1991 г.

Красноярск

 

1. Н. Н. Яновский умер 24 сентября 1990 г. в Новосибирске.

2. 1-я часть романа «Прокляты и убиты» — «Чертова яма».

3. 2-я часть («книга») романа «Прокляты и убиты» — «Плацдарм». «Веселый солдат» — повесть.