Вы здесь

Главная»Поэзия»№06 - ноябрь-декабрь 2001

Пока танцует дворник возле булочной

Соколов Анатолий
Цикл стихов
Файл: Иконка пакета 10_sokolov_ptdvb.zip (6.02 КБ)
***************
Анатолий СОКОЛОВ

«ПОКА ТАНЦУЕТ ДВОРНИК ВОЗЛЕ БУЛОЧНОЙ…»

* * *

Растоптал невразумительные годы,
Разжевал невыносимые слова,
В телогрейке, вышедшей из моды,
Из ума не выехав едва.
Шумное родное захолустье
Праздника, который не вернуть…
В сердце у поэта индекс грусти
Вверх растет, как в градуснике ртуть.
Каторжная русская истома,
Царь-девица, щука, автостоп,
Красный флаг над зданием обкома,
От стыда до неба дымный столб.
Лодку жизни, никуда не годной,
Покидают дети и жена,
И теперь душе твоей голодной
Некому насыпать горсть пшена.
Разве ради них не лез из кожи,
А потом без чувств не падал с ног?
Тополь всем проезжим и прохожим
Дарит свои уши, как Ван Гог.
Ты во сне становишься гуманным —
Не обидишь мухи и овцы...
Ночь ложится вирусным туманом
На бараки, избы и дворцы.
А проснувшись, молишься как инок,
В пыльных окнах не видать ни зги,
Кроме роя пляшущих блондинок
В жестко-нежных платьях из фольги.
И в ведро из полихлорвинила
Брось букет фальшивых, постных ласк,
Чтобы вдруг погибшие светила
Засияли в пепельницах глаз.
С головы до ног в долгах, как Пушкин,
Весь в морщинах, хмурый и седой…
Что ж ты в кособокой комнатушке
Вечность возмущаешь ерундой?




* * *

Под березкой худой и поникшей
Горожанка тоскует в грозу
По Христу, по Толстому, по Ницше,
А по мне не уронит слезу.
Жмутся лошади ночью к телегам
Будто к ним привязали магнит,
И звезда над изношенным снегом,
В темноте еле-еле горит.
Лошадь в городе сделалась лишней,
Авеню иномарки шерстят…
Что ж ты жадно вдыхаешь, гаишник,
Испарений бензиновых яд?
Обожаю пиры и ночевки
В помещенье, где грязь и клопы,
В недрах малолитражной хрущевки,
Ненавистной родной скорлупы.
От авансов любви кровожадной
До утра откажусь наотрез,
Ночь на голову прыгает жабой,
Словно мокрый, холодный компресс.
И мелодией песни заветной,
Кончив спор между «быть» и «иметь»,
Неожиданно и незаметно
Сон ломает меня, как медведь.


* * *

На набережной встряхивает гривами
Рябин и лип стреноженное тело,
Закрылось солнце сводами дождливыми —
И вдруг душа, как небо, потемнела.
Прощайте, тяжкий гнет благоразумия
И здравый смысл, лишенный полномочий,
Когда луны египетская мумия
Царит в громадной пирамиде ночи.
Но молодая, шумная компания
Гуляет до утра по Сибревкома,
Ведь бешеная скука выживания
Пока еще едва ли ей знакома.
Хруст веток, скрип подошв и скрежет гравия —
Кузнец порядка с плохо сшитой речью
И списком жертв дневного равноправия
Неторопливо движется навстречу.
Он, по ошибке принятый за демона,
Сегодня всем, всем, всем дарует милость.
А нам с тобой, любимая, зачем она?
Ведь счастья нет, и солнце закатилось!
Дав нищим духом удовлетворение
Во времена сезонных перемирий,
Начнут слова в тюрьме стихотворения
Беспрекословно делать харакири.
И вмиг озябнув в государстве случая,
Ругается душа со старшей бездной…
А тень моя страшней, чем мышь летучая,
Штурмует крепость истины железной.
Пускай в часы накопленной бессонницы
Слабеет сила ревности позорной,
Худая мышь трансцендентальной совести
Скребется между кухней и уборной.
И жадно дышит из сырого погреба
Ночь траурной старухой после ссоры,
Роскошным продолжением апокрифа
Луна в окно сочится через шторы.
На улице под рваными обложками
Деревья опекают круглых сирот,
В квартире у подруги пахнет кошками,
На чердаке бомж царствует как Ирод.
И в ад, дыша бензином и туманами,
Похожий на железного дракона,
Промчится полный трезвыми и пьяными
Автобус из центрального района
Под музыку и стерео, и моно.


* * *

Пока танцует дворник возле булочной,
Зима в сентябрь является царевной,
С ее приходом станет жизнь рассудочной,
С ума сойдешь от нищеты душевной.
Смешались в кучу листьев тарабарщина,
Вороний грай и хриплый лай собачий,
Вдруг пожелаешь по примеру Гаршина
Разбиться насмерть, прыгнув с крыши дачи.
Хотя в честь двадцать первого столетия
Шумит оркестр на Выборной фальшиво,
Летают листья, словно междометия,
Танцует сквер, как многорукий Шива.
Весь день апофеозом невезения
Царь мух жужжит в пространстве междурамном,
Невозмутимо в небеса осенние
Взмывает шар над Вознесенским храмом…
Один поэт новосибирский вечером
В тоске самоубийства ест варенье,
Хрустят дожди, подруга смотрит глетчером…
Тогда-то и восходит вдохновенье.


* * *

Виктору Чиркову

Пусть серым по серому в сумерках крыльями совы
Рисуют твоей отцветающей жизни портрет,
Проглоченный форточкой быстро, как ужин грошовый,
К утру переварится уличных дрязг винегрет.
Уютно в купе до упора зачитанной книги,
И в погреб души постороннему вход воспрещен,
Багровые листья на ветках гремят, как вериги,
Под окнами ждут виртуозы любовной интриги,
Ты все еще дышишь. Чего ж тебе нужно еще?
Блистает безумная конница тысячей сабель,
И дождь для атаки лишь ждет подходящий момент,
Плывет над домами большой, как мечта, дирижабль,
По радио мучает душу цыганский ансамбль,
В кармане сквозит недостаток банкнот и монет.
Должно быть, не зря тебе злые видения снятся,
Расставшись с которыми год остаешься без сил.
На плечи и голову нежные птицы садятся,
Не помнишь, когда только ты их к себе приручил.

Отпразднует город рождение Вити Чиркова,
Разрезанный Обью, одетой в песок и гранит,
На небе блистает луны золотая подкова,
И брачные игры ведут эскадрильи сильфид.
В кустах от бессонницы арии вяжет пичужка,
Вопрос за вопросом в уме сочиняет рассвет:
«Ты чувствуешь время, дизайнер, мудрец и пьянчужка?
С тобою знаком я не первую тысячу лет!
Лишь прошлое знает всему настоящую цену —
В него загляни, когда будешь немножко трезвей,
Тебя, новорожденный, зря соблазнит на измену
Минувшему, веткой сирени прикинувшись, змей».
На клумбах ВАСХНИЛа танцует орда незабудок,
На Витю посмотришь, увидишь: он вовсе не пьян...
«Зачем же ты будишь, — евклидовский спросит рассудок. —
Заснувшие души, включая свой умный баян?»
На ощупь войди в лабиринт перламутровых кнопок,
Его не постигли гроссмейстеры Фишер и Таль…
Ширь русской души, облаченную в лен, а не в хлопок,
Открыла баяна волнистая горизонталь.
Родной небосвод глуповатою синькой окрашен,
А помнишь, как весело жили мы в прошлом году?
Стекляннобородые рыцари падали с башен,
И вялыми листьями люди катились по льду...
Бес в бороду ребра крушит у незнающих броду,
Хор листьев звучит тяжелей, чем шаляпинский бас...
А жизни корабль зарывается в мертвую воду,
Влача за собой караван размечтавшихся барж.
100-летие «Сибирских огней»