Рассказ
Файл: Иконка пакета 04_tihonov_p.zip (21.21 КБ)

Вадим ТИХОНОВ

рассказ

ПОМОЙКА


И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем: потому что должен оставить его человеку, который будет после меня.
И кто знает: мудрый ли будет он или глупый?

Екклесиаст, гл. 2, п. 18-19


В город пришла беда. И как часто бывает, пришла беда именно с той стороны, откуда ее вовсе не ждали.
Внушительные по размерам, строенные не одним поколением горожан, всегда, казалось, сверхнадежные стены городской плотины дали в некоторых местах трещины, через которые слабыми ручейками устремилось на город что-то вязкое, пахучее, неопределенного и очень неприятного для глаз цвета.
Незнакомый запах сначала приняли за запах фекалий от то и дело прорывавшейся, давно дышащей на ладан, канализации. Вне плана обследовали наиболее опасные ее участки, никаких поломок не нашли, не нашли и того, что могло бы так неприятно пахнуть, успокоились и продолжили жить как жили.
Ручейки, между тем, продолжали течь и течь…
Первый, по-настоящему тревожный, сигнал получили от начальника следственного изолятора. Дело в том, что изолятор занимал на городском ландшафте низшую по уровню точку, и потому сначала оттуда, а не от возмущенного населения, узнавали про все очередные коммунальные аварии, и прежде всего, конечно, в системе канализации...
В самом изоляторе события развивались следующим образом.
В камере номер девять, в полуподвале, стали подозрительно намокать стены. Старая штукатурка, не выдерживая сырости, отслаивалась, падала на пол, превращалась в мокрый песок и лежала, так и не высыхая, до очередной редкой уборки. После уборки запах, неприятный, но пока терпимый, все равно ощущался.
По приказу начальника изолятора в эту камеру перевели наиболее несговорчивых постояльцев: сначала семерых, потом еще троих. Хотелось добавить туда еще немного людей, но это было немыслимо не то что по санитарным, а просто по геометрическим меркам. Переводы на время отменили, очень надеясь, что в будущем наверняка повезет и где-нибудь в другой камере обнаружится похожий запах. О самом происшествии перестали думать и сосредоточили себя на главном: допросы следовали за допросами, просто допросы дополнялись допросами с пристрастием и, для разнообразия, перекрестными допросами…
— Падлой буду... начальник! Ничего... не знаю!.. — перебарывая приступ застарелой астмы, третий час выдавливал из себя на свободу привычные слова подследственный по кличке Крест. («Крест» — была не только кличка, она служила еще и учетным обозначением, под которым этот человек проходил во всех документах, — это удобное новшество для учета обитателей изолятора предложил в свое время один толковый следователь, ныне, к великому сожалению начальника изолятора, уже пенсионер. Действительно, имена и фамилии повторялись, в цифрах путались, а с кличками, особенно удачно подобранными, подобное случиться не могло). — Переведи меня из этой камеры, — канючил Крест. — Ты же знаешь, начальник, я болен… Слышишь... будь человеком, переведи!..
Бесспорно, Креста можно было бы перевести, а еще лучше и вообще отпустить на все четыре стороны, тем более, что, судя по материалам дела, он был и правда не виновен. Но как быть с его бурным криминальным прошлым, а еще хуже — с отсутствием грязных следов настоящего? «Как?» — этот вопрос ставил в тупик блюстителей порядка, они подолгу размышляли над ним и не находили ничего лучшего, как продолжать наблюдение за рецидивистом Крестом в условиях неволи…
— Хорошо, допустим, ты, Крест, не виновен. А кто тогда виновен? — монотонно, изо дня в день, стучали по гулким стенам кабинета для допроса спокойные слова то и дело меняющихся следователей. — Кто убил?.. — начальник изолятора (дошла очередь и до него) заглянул в лежащее на столе «дело», чтобы разыскать фамилию убитого, но не нашел ее. «Вот, мать их, работнички!» — беззлобно подумалось начальнику. — В общем, отвечай, кто совершил убийство?.. — он растерянно поглядел на потолок, снова углубился в «дело» и после этого твердым голосом закончил начатое: — Так кто все-таки, Крест, совершил убийство на Первой Цветочной?.. Ты ведь знаешь!.. Что молчать-то?! Давай, вламывай дружков и чеши спокойно на свободу...
Крест тяжело вздохнул. Начальник изолятора чуть брезгливо отвернулся в сторону, уклоняясь от новой порции едкого запаха тюремной гнили, и тоже вздохнул: такие безрезультатные допросы его бесили и сильно выматывали. Упрямое молчание подследственных не поддавалось никакому объяснению. «Дурачье, кому хуже-то делают, как не себе?!» В случае с Крестом успокаивало одно: вдумчивая, терпеливая работа персонала изолятора принесла-таки свои плоды, этот, по сути еще совсем молодой человек, но уже матерый преступник, больше не излучал традиционного для него разухабистого нахальства, а выглядел затравленно и жалко.
«Ну все, скоро расколется! — с удовлетворением размышлял начальник изолятора, вглядываясь в обрамленные густой синевой глаза подозреваемого, — Только бы не кончился прямо тут, в кабинете... А вообще интересно, что у них там в камере случилось? Неужели весь сыр-бор только из-за странного запаха? Надо будет разобраться...»
— Ладно, Крест, пока иди, думай. Если что надумаешь, сразу дай знать... — наконец сдалось сильно уставшее должностное лицо, обремененное на сегодня еще несколькими подобными, крайне запутанными и не терпящими отлагательства, делами.
На третий день после допроса начальник изолятора, делая утром обход во вверенном ему заведении, натолкнулся на крепкий неприятный запах, струившийся сквозь, казалось бы наглухо закрытую, металлическую дверь девятой камеры. «До этого дня запашок, вроде бы, был намного слабее?» — с удивлением подумалось начальнику.
— Что у тебя там, в девятой? — брезгливо сморщив нос, спросил он дежурного. — Мочатся, что ли, мимо очка?
— Я им, пожалуй, помочусь! — самодовольно, с веселым вызовом ответил двухметровый детина.
Начальник изолятора с искренним наслаждением оглядел своего работника. «Во — кадры рождает родная землица!» — удовлетворенно подумалось довольно щуплому с виду ценителю физической гармонии.
— Ну, раз не мочатся, давай открывай ворота! Полюбопытствуем!..
Невообразимый по густоте и отвратительности запах от лужи непонятной жидкости посреди цементного пола с силой ударил в нос. Первая мысль была: «Живы ли они, бедолаги?» Вторая: «Строгача ведь впаяют, не меньше!»
Без особых промедлений в тот же день, ближе к вечеру, провели спешную эвакуация заключенных и доложили о происшествии высокому начальству.
Утром следующего дня для выяснения обстоятельств ЧП в изолятор приехал сам мэр города. Можно было, конечно, ему самому и не ездить (учреждений много — он один), а послать кого-нибудь из своих заместителей. Но, во-первых, слишком бурно срезонировало общественное мнение ( «Откуда только так быстро узнали?»): кипы коллективных запросов от граждан легли на стол градоначальника практически одновременно с телефонным звонком из изолятора. А во-вторых, факт остается фактом, в последнее время жители города что-то уж слишком часто стали жаловаться на неизвестный посторонний запах и собственные головные боли, и это несмотря на постоянные обнадеживающие заверения эксплуатационных служб, что все у них более чем нормально. Кроме того, и это главное, чутье опытного администратора подсказывало мэру, что происшествие в девятой камере и головные боли народа могут быть как-то связаны.
Короче говоря, получив тревожное сообщение из пенитенциарного заведения и тщательно взвесив все за и против своего присутствия на месте происшествия, он лично возглавил тут же созданную комиссию.
— Давай, показывай, что у тебя тут приключилось?! — властно приказал мэр начальнику следственного изолятора, приблизившись к двери злополучной камеры.
Слабая надежда на то, что, может быть,ничего серьезного и не произошло вовсе, у градоначальника улетучилась вместе с сильным ударом в голову мерзкого запаха. Недовольно крутя носом возле лужи в девятой камере, мэр, помимо желания как можно скорее покинуть злополучное место, предварительно сделав небольшой разнос всем присутствующим, расслышал в своем мозгу постыдную для себя мысль: да, запах ему знаком — ежедневно по утрам, еще на свежую голову, он что-то подобное, только несравненно меньшей концентрации, ощущал и тут же с тревогой бежал в туалет проверять, все ли там в порядке. Стыдно! Как он — умный и наблюдательный человек — мог не придать значение слабому запаху и не сопоставить ежедневно подбрасываемые народом факты со своими утренними наблюдениями?! Стыдно, непонятно и… непростительно!..
— Кто у тебя в девятой сидел? — скрывая свою растерянность, еще более строго спросил он у начальника следственного изолятора.
Начальник подумал и, кроме Креста, никого не вспомнил.
Мэру представили Креста.
Глядя на человека-тень, мэр в очередной раз утвердился в мысли, что сволочей в городе еще ой как предостаточно, вслух же, как вполне нормальный и культурный человек, не очень уверенно предложил:
— Лечить его, похоже, надо, господа...
Все присутствующие неопределенно пожали плечами. Только дежурный по первому этажу, молодой и наивный, с готовностью согнул свою могучую шею, как бы соглашаясь с довольно необычным пожеланием: «Полечить? Что ж не полечить! Полечим!..»
На этом мэр и его свита закончили осмотр и уехали проводить экстренное заседание.
На затянувшемся заседании ничего определенного не решили и перенесли его на завтра: утро вечера мудренее...
Со следующего дня заседания следовали за заседаниями...
А ручьи текли и текли...
И вновь заседания. Вопрос один: что течет и откуда? Так продолжалось до тех пор, пока все улицы, находящиеся в низинах, почти полностью не скрылись под непонятной и вонючей жидкостью.
Только тогда призвали на помощь ученых, которые быстро установили и популярно объяснили всем заинтересованным лицам, что виной всему — щели в городской плотине; а вот что конкретно за жидкость истекает через них — понять и, соответственно, объяснить они никак не могли. Не могли они объяснить и того, как такое вообще могло произойти.
Но в этом им помогли городские астрологи. Оказалось, что планета Плутон заняла какое-то чрезвычайно неподобающее положение по отношению к Земле и Солнцу, отсюда и все напасти.
Для получения более полной картины о происшествии заслушали последних строителей плотины, еще не успевших отойти в иной мир. Строители подтвердили, что да, мол, строили, но и много раз предупреждали, что нужен постоянный присмотр за их творением. А вот что, собственно, ограждали плотиной, сказать строители тоже не могли: стройка начиналась слишком много поколений назад…
Между тем, жидкость продолжала прибывать.
Бурля и растекаясь более-менее равномерно по городу, она в конце концов попадала в уже образовавшиеся в особо низменных местах озера. Над озерами установились тяжелые густые туманы. Туманы, как студень, колыхались то в одну сторону, то в другую, приводя в ужас наблюдавших за ними людей. От озер исходил невыносимый смрад. Хорошо смердело и на редких для города возвышенных местах. В иные дни чувствовалось: все, больше городу не вытерпеть. Но нет, жидкость с очередными порциями запаха все прибывала и прибывала. Так месяц следовал за месяцем...
Вместе с запахом в город пришли новые и возобновились старые, казалось бы, уже давно забытые, болезни. Смертность среди горожан достигла наивысшего, за все наблюдаемые годы, показателя — об этом неустанно твердили на своих совещаниях статистики. Врачи твердили об угрозе эпидемий. Экологи — об экологической катастрофе. Финансисты — о резком сокращении налогооблагаемой базы... Особые хлопоты выпали на долю работников соцобеспечения. Дело в том, что многие родители стали обращаться к ним с требованием признать своих новорожденных малюток за лиц пострадавших от запаха и, соответственно, выдать по этому случаю какую никакую денежную компенсацию. Но кроме туповатого, с легким налетом злости, взгляда новых жителей города, родители предъявить ответственным работникам ничего не могли, поэтому самим ответственным лицам отбивать атаки охотников попользоваться народными деньгами в смутное время не представляло особого труда.
Подвергалось нападкам и искусство. Но требовали от него не так много, а лишь отразить, объяснить, направить. В ответ служители вечного что-то отражали, что-то объясняли, куда-то направляли; но пребывая, как и народ, в подавленном состоянии духа, все перечисленное проделывали вяло, неубедительно, без всяких претензий на монументальность и долговечность...
Почитали философов. Любопытно, непонятно и не более того.
В поисках исторических аналогий изучили срочно изданный двухтомник истории города. Но никаких поучительных аналогий не нашли и поразились лишь обилию на страницах научного труда белых пятен. Поприглядывались получше и чертыхнулись от досады за напрасно потраченное время: грязь белых пятен на поверку оказалась сущим пустяком по сравнению с зловещей вонью сегодняшнего дня.
И только перепробовав на вкус всю мыслимую духовную пищу и, что тут говорить, заметно обогатив свой внутренний мир, общество вдруг отчетливо вспомнило о слишком уж незаметном существовании городской администрации и, связав в логическую цепь иступленное ее молчание с обрушившейся на город бедой, обратило свой негодующий взор на самый верх. Упрямое молчание руководства города незамедлительно сменилось его невинной улыбкой, потом непродолжительным всплеском активности (в частности, была произведена решительная перегруппировка сил в соответствующих эшелонах власти) и снова иступленным молчанием. Подобные метаморфозы, конечно, никого не удовлетворили. А то и дело вскрываемые вездесущими журналистами неприглядные факты из жизни высокопоставленных лиц — просто бесили.
«У-у-у-у!!!» — тревожно гудело коллективное бессознательное.
«Сво-ло-чи!» — тут же вторили ему индивидуальные сознания.
Но так на неприглядные факты реагировали в основном жители центральных городских районов, несчастные обладатели наиболее глубоких озер. Обитатели окраин, считая, что с концентрацией вони им более-менее повезло, в тайниках своего сознания вынашивали более радикальные мысли: «Ну и за каким хреном вы все нам сдались? — хмуро поглядывали они на представителей центра. — Наши-то озера, поди, если не перепрыгнуть, то уж перейти вброд можно запросто. И не лучше ли вам, уважаемые, одним нюхать ваше безобразие!»
Отчуждение власти от народа шло по нарастающей. Успокаивало людей в этой ситуации лишь одно: до перевыборов осталось всего ничего. Всего ничего городские острословы сравнили почему-то с переправой, и все, даже несведущие ни в лошадях, ни в переправах, посчитали, что «коней на переправе менять не следует».
Сам же народ (помимо уже упомянутых тайных сепаратистов с окраин) был в своем отчуждении вовсе не монолитен. Он разделился на две непримиримые части: те, кто от паскудного запаха побледнели, стали почему-то органически не переваривать тех, кто под влиянием трагических обстоятельств слегка посинел. Были, правда, среди народа и третьи — перевоплощенцы. Утром, вдохнув воздуха, они по обыкновению синели, к обеду, разгулявшись, становились белые, как перезревшие грибы шампиньоны, а ночью, вникнув в свои тревожные мысли, лежали совсем черные и никак не могли заснуть. Но таких хамелеонов было очень мало и потому на расклад противоборствующих сил особого влияния они не оказывали.
Тем не менее, разбуженная отвратительным запахом творческая сила и тех, и других, и третьих часто выступала единым фронтом. На стихийных митингах, следовавших один за другим, люди требовали малого: если уж ничего нельзя пока поделать с паскудным запахом, то хотя бы найдите виновников столь серьезного для города происшествия.
Кое-кого найти удалось довольно быстро, но с их наказанием вышел конфуз. Наказать преступников не представлялось возможным: следственный изолятор в этом деле стал не помощник. В нем, изрядно переполненном, стало невозможно находиться не только обитателям камер, но и самому персоналу: особой концентрации запах там всех достал. Поэтому для начала отправили в отпуск без содержания большую часть работников, из-за этого тут же прекратили прием новых, а затем уже отпустили на свободу значительную часть имеющегося спецконтингента. Наказание виновных в городском потопе решили оставить до лучших времен.
Появились и первые (помимо предсказанных статистикой) случайные жертвы безымянной жидкости. В основном все трагедии происходили по ночам и по вине самих потерпевших: кто-то оступится, кто-то попытается перепрыгнуть мелкое, на его взгляд, озерко, но не рассчитает сил. Жидкость, подобно ненасытному Молоху, с жадностью принимала всё новые и новые жертвы. Вечерние и ночные прогулки горожан прекратились. Подростки, за ненадобностью, поразбивали остатки и без того редких городских фонарей. И отныне ночные улицы встречали случайного прохожего привычным смрадом, могильной тишиной и жуткой темью.
Народ в случайность трагедий не верил и крепко связал происшествия с проведенной в городе амнистией. В город пришел страх.
Чутко реагируя на страх, руководство города усилило борьбу с преступностью: негласному наблюдению подверглись все лица, представляющие любую маломальскую опасность для общества. Люди из компетентных органов знали про преступников всё: и маршруты их передвижения, и их связи, и, главное, наигнуснейшие их мысли. Информация, в ожидании своего звездного часа, накапливалась, анализировалась, систематизировалась. Пока же усиленно обрабатывали оставшийся в наличии спецконтингент...
— Ну, господин Крест, что скажете? — наслушавшись уличных ораторов, непривычно вежливо обращался к подследственному начальник следственного изолятора.
— Я, начальник, в натуре, не понимаю: что ты от меня хочешь? — бодро отвечал чуточку оклемавшийся от болезней преступник. — А скажу я тебе одно: хрен ты что докажешь про Первую Цветочную!
Начальник изолятора, недавно потерявший упомянутое дело, болезненно морщился и переходил с изысканного языка ораторов на привычный служебный:
— У-у, как ты, гнида, раскалякался! Накидали вам, сволочам, свободы по самые уши вы и осмелели! Ничего, ничего, скоро вам, козлам, рты позаляпаем скотчем!..
— Ну, не гони, не гони, начальник, — убавлял свою бодрость Крест, вспоминавший про оглушительные запахи в девятой камере. — Ты толком объясни, о чем речь. Что там, на Первой Цветочной, грохнули, говоришь, кого-то?
— Первую Цветочную, паскуда, вспомнил! Первая Цветочная, гаденыш, это цветочки! Тут люди косяками в безвестность уходят, а он про Первую Цветочную…
— Ну ты, начальник, даешь! — искренне изумлялся Крест. — Ты что, все эти косяки на меня взвалить хочешь? Не выйдет это у тебя, даже не старайся, я у тебя безвылазно сижу и по вашим болотам не шастаю.
— По болотам, говоришь? Ишь ты, какой умник нашелся! — не унимался начальник следственного изолятора. — А связи, а ваши малявы? Не прикидывайся овечкой, Крест, лучше колись...
Крест что-нибудь ответит, начальник снова спросит. Вот так и сидят, беседуют часами. А в конце беседы непременно рождается протокол.
Но несмотря на все силы, отдаваемые работниками пенитенциарного заведения для предотвращения преступности, люди исчезали и исчезали.
В городе повисла тревожная тишина...
Понимая, что добром такое молчание не кончится, глава города вновь призвал на помощь науку и, помня про дельный совет, ту самую группу астрологов, которая за непродолжительное время успела пополниться талантливыми учеными.
Беседу с учеными мэр решил провести в неофициальной обстановке, подчеркивающей все его искреннее уважение к умнейшим людям города. Но старые пердуны (так сразу про себя окрестил глава города ученых) не оценили редкий для высокого начальства дружеский порыв и говорили путано, используя непонятные термины и, что самое неприятное, с неприкрытыми менторскими интонациями в голосе.
Отсеяв ненужное, глава города понял главное: химический состав жидкости при современном развитии науки (с подтекстом: науке не хватает денег) установить не представляется возможным и, если бы не возведенная плотина, то прохождение жидкости через город (город, оказывается, имел естественный уклон) никто бы и не заметил. На закономерный вопрос мэра: «Что делать?» — ученые подумали и ответили: «Ничего!» По их мнению, опять же из-за естественного уклона, остается лишь терпеливо ждать ухода жидкости за городскую черту.
— Мы можем точно установить, куда она уйдет! — заверили ученые градоначальника.
Мэр с ненавистью поглядел в глаза старых пердунов и вежливо отказался.
У астрологов же мэр со знанием дела поинтересовался тем, как ныне ведет себя беспокойная планета Плутон, доставившая городу так много неприятностей.
Астрологи успокоили главу города, сказав, что Плутон, а вместе с ним и Марс, расположились более или менее нормально. И мэр впервые за все время разговора улыбнулся...
Город ждал официального обращения властей, но не дождался. Власти молчали. Да и как объяснишь, что выход может быть лишь один: ждать. Были, правда, обнадеживающие научно-популярные статьи ученых в газетах и журналах по поводу возможного отступления за город вонючей жидкости, но статьи эти народ не удовлетворили: слишком уж все было в них расплывчато, витиевато и, главное, без обозначения конкретных сроков. Митинги протеста продолжали собираться чуть ли не ежедневно.
Но месяца через три после трагедии все неожиданно успокоилось. То ли люди повнимательней перечитали научно-популярные прогнозы ученых, то ли внепланово успели умереть те, кому статистика и предсказывала такую печальную участь, то ли просто принюхались к неприятному запаху — но все поголовно стали относиться к вонючей жидкости с явной прохладцей. Более того, все от мала до велика всерьез задумались над агрессивным всеуничтожающим свойством жидкости (с вопроса: «как бы это ее свойство применить для пользы дела?» — начинался день любого горожанина) и, в конце концов, додумались до того, что стали использовать те или иные озера как универсальные помойки. «Во истину, нет худа без добра!» — подытожили произошедшее поэтически настроенные среди них.
Все ненужное: от порванных ботинок и изношенных пиджаков до вышедшей из моды мебели и неработающих телевизоров, не говоря уже о бесчисленных окурках, скомканных обертках и просто плевках — с энтузиазмом полетело в озера. Жидкость, как оно и было замечено ранее наблюдательными горожанами, все принимала, сердито фыркала и методично уничтожала. При этом (новое открытие!) озера оставались всегда на прежнем уровне.
Единственная категория граждан — городские дворники — поначалу приняла нововведение в штыки, но как оказалось, напрасно: предостаточно мусора лежало и возле озер — кто промажет, а кто и просто схулиганит.
Уничтожала жидкость, правда, и улики преступлений, и тела самоубийц, и другие следы неприглядных людских делишек. Но что сделаешь: во всяком, даже очень хорошем, деле есть свои издержки, и потому на жидкость за это ее коварство никто не был в обиде.
Удивительно, но люди настолько пообвыклись, соседствуя с импровизированными помойками, что находили даже некоторую пикантность в совершении традиционных вечерних прогулок в непосредственной близости от тех или иных (кому какое больше приглянется) озер. Там же, под присмотром родителей, дети устраивали понятные только им шумные игры. Молодые люди полюбили в шутку пугать подруг, изображая попытки сбросить тех в жидкость. А бабушки и дедушки, вместо традиционного Бабая, стали пугать своих непослушных внучат страшными озерами. Дети в ответ весело смеялись...
В общем, жизнь в городе стала потихоньку налаживаться. Этот факт подтверждали на своих совещаниях и статистики, и финансисты, и врачи, и работники соцобеспечения.
А жидкость тем временем, как и предсказывали ученые, стала потихоньку убывать. Тут же, отпочковавшись от основной науки, в городе появилась группа ученых-прогнозистов. Их точные прогнозы относительно того, сколько именно литров уйдет за день, час, минуту, сделали абсолютно ненужными дорогостоящие поиски химического состава коварной жидкости.
Мэр, вдохновленный фактом ухода и вооруженный конкретными цифрами от молодой научной поросли, стал периодически выступать со свежими сводками по местному телевидению. Люди зачарованно слушали своего мэра и неожиданно для себя (да и для него тоже) переизбрали его еще на один срок. И тогда он одержал свою окончательную победу над вонючей жидкостью: при всеобщем ликовании граждан снес казавшуюся когда-то такой прочной городскую плотину.
В городе стало необыкновенно сухо и, пока не привыкли, даже скучно. Стали раздаваться упреки (в основном от жителей окраин), что, дескать, можно было бы и оставить где-нибудь в центре города небольшой пруд, да разбить вокруг него сад. Но на это замечание мэр не реагировал.
Что касается самой жидкости, то она скопилась недалеко от города, в одной из низин, полностью скрыв под собой небольшую деревеньку. Образовавшееся озеро, помимо выполнения традиционной функции городской помойки, как и ожидалось, стало любимым местом отдыха горожан. Любой гость города в первые два дня пребывания в нем крайне удивлялся такому выбору. Но потом, пообвыкшись да попринюхавшись, находил подобное положение дел вполне оправданным...
Прошел еще один год. Город продолжал жить своей обычной размеренной жизнью. Озеро, образовавшееся за городом, с годами не прибывало и не убывало. И быть бы ему до скончания века городской помойкой, если бы не один случай.
Двое шутников, решив досадить своему уж очень бдительному (что касается несанкционированных проникновений чужаков на его участок) соседу по даче, пустились на крайнюю меру. Набрав в знаменитом городском озере изрядное количество жидкости, они по весне тщательно полили ею все грядки нелюбимого соседа. Невинные улыбки, не сходившие с их лиц в течение всего периода вегетации, сменились к осени выражением недоуменной растерянности: овощи и фрукты соседа росли как на дрожжах и приняли в конце концов сказочные размеры. Шутники (нечего делать!) восхищались вместе с соседом-везунчиком его небывалому урожаю. Эта радость, в конце концов, сломила бы любителей невинных приколов, превратив их дальнейшее существование в ад, но судьба возьми да и подмигни обнадеживающе этим веселым ребятам. Оказалось, что их родные организмы может беспокоить не только запущенная зубная боль, но и жуткий стон неведомой им до этого предпринимательской жилки, которая буквально заново открыла им глаза на жизнь...
Новоявленные бизнесмены, преисполненные каким-то нечеловеческим энтузиазмом, начали продавать аккуратно запакованные неизвестные чудо-удобрения направо и налево и стали бы, бесспорно, очень зажиточными людьми, но недремлющее око городской бюрократии резво повернулось в их сторону. Для начала бизнесменов обложили, как казалось, непосильным налогом. Но из-за отсутствия каких бы то ни было существенных затрат в их удачном бизнесе ожидаемого эффекта не последовало. Бюрократы, от обрушившейся на их головы новизны жизненных впечатлений, забыли про сон. Бизнесмены, напротив, спали очень крепко. (Помешал, было, их сну тот самый сосед, на которого внезапно снизошло прозрение, но, взяв его в долю, бизнесмены решили и этот щекотливый вопрос). Чем бы закончилось их противоборство с властью — неизвестно, но те, кому было положено по долгу службы, наконец-то хорошенько принюхались и узнали в удобрении хорошо знакомую жидкость из помойки. На жидкость тут же ввели городскую монополию. Но монополия продержалась недолго, в основном из-за сложности с охраной довольно приличного по размерам озера.
Не прекращавшийся, в течение всего периода действия запретов, частный промысел на помойке обложили налогом, но не его непосредственно (кое-что бюрократия все-таки понимала), а занятие садоводством и огородничеством.
Правда, и этот налог люди научились не платить. «Будем всех сажать!» — категорично заявил мэр и немедленно посетил следственный изолятор, чтобы помочь тамошнему начальнику освободить камеры для нового типа преступников.
— Ну, показывай свой контингент! — затребовал градоначальник у главного тюремщика.
Начальник следственного изолятора, решив особо не фантазировать, представил мэру все того же Креста. Креста было не узнать. Благодатные изменения в городской жизни отразились и на нем: он окреп, прибавил в весе, в глазах появились озорные искорки. В общем, перед градоначальником он предстал в виде ничуть не худшем, чем какой-нибудь знатный хлебороб перед телевизионной камерой. Казалось, спроси Креста о его делах, и он без запинки ответит: «Товарищи, связав свою судьбу с изолятором, я никогда не жалел о сделанном мною выборе! А если честно, то я просто не мыслю свою жизнь вне стен родного учреждения!»
— И что же этот обалдуй здесь делает?! — гневно спросил мэр у присутствующих на осмотре.
Мэру пояснили, за какие чудовищные подозрения сидит этот человек. Градоначальник ужаснулся и в назидательном тоне обратился к преступнику:
— Ну что, гаденыш (мэр не любил подбирать выражения в разговоре с подобными подонками), сидишь?! И будешь сидеть! За все надо отвечать в этой жизни. Тебя бы, по-хорошему, расстрелять надо, а не перевоспитывать!..
Высказавшись таким образом, мэр укоризненно посмотрел почему-то на молодого здоровенного парня, бессменного дежурного по первому этажу. Здоровяк растерянно пожал плечами, как бы говоря: «А что не расстрелять? Расстреляем! Всё меньше бандитов в городе останется!»
Начальник следственного изолятора тоже поучаствовал в обмене взглядами: «Не сомневайтесь, господин мэр, что скажете, то и сделаем — нам не привыкать!»
А в городе, между тем, продолжали собирать сногсшибательные урожаи. И уже буквально все — от мала до велика — включились в битву за урожай, как наиболее достойное дело для приложения своих недюжинных способностей.
Администрация, врачи и ученые предупреждали людей о строгой дозировке жидкости, даже напечатали во всех газетах рекомендуемые нормативы. Но народная стихия и без этого все знала точно: больше польешь — больше получишь.
А потом и городская медицина стала использовать жидкость для лечения кое-каких запущенных болезней. Городских медиков обнадеживало то, что хуже от дурно пахнущих примочек никому из больных не становилось. А вот неугомонному отряду любителей горячительных напитков, наоборот, строго-настрого запретили поворачивать свой натренированный нос в сторону озера. Но первых дегустаторов пока и без этого запрета не находилось. Правда, нюхать до одури некоторые особо опустившиеся в жизни пробовали, но пить не пили.
Активная жизненная позиция горожан неумолимо приближала их к счастью. Люди наконец поняли простую истину: счастья (как это ни пытались им в свое время внушить некоторые заумники) в чистом виде не существует. («Это нонсенс!» — говорили наиболее продвинутые из них). А вот любая гнусность, если ее как следует рассмотреть со всех сторон, непременно заиграет самыми радужными красками.
Но для этого требуется внимательный взгляд и искреннее желание — что, по сути, дело вполне наживное...
В заключение хотелось бы отметить одну странность, обнаруженную астрономом города, а по совместительству городским сумасшедшим (действительно, кто из нормальных людей при таких урожаях будет бесцельно наблюдать за звездами?). Так вот, этот астроном установил, что одна комета с довольно не запоминающимся названием, то и дело вспыхивавшая у Земли яркой звездой, навсегда покинула пределы Млечного пути...


100-летие «Сибирских огней»