Вы здесь

Путем лабиринта

Литература и мировоззрение
Файл: Иконка пакета 11_golubenko_pl.zip (19.31 КБ)
Наталья ГОЛУБЕНКО
Наталья ГОЛУБЕНКО




ПУТЕМ ЛАБИРИНТА
Литература и мировоззрение




Из информационного потока сегодняшней поп-культуры можно составить представление об иллюзорной оптимистичности нашего бытия. Однако же ситуация радикально противоположна той, что нам навязывает книжный рынок: ее следует рассматривать как кризисную, и никак иначе. Вот несколько тезисов по этому поводу.
Культура и наша социальная действительность взаимосвязаны, и мы не можем утверждать, что их влияние односторонне. Не только бытие определяет сознание, но и сознание формирует бытие. Материалистическая и идеалистическая точки зрения в этом отношении равноправны. Мы, люди ХХI века, имеем возможность наблюдать, во что выливается фанатичная приверженность лишь одной концепции. И сейчас самое время вспомнить классическую формулу: тезис + антитезис = синтез.
Первая мировая война, вторая мировая война, холодная война, взрыв ядерной бомбы — вот действительность, которая была рождена непримиримостью и которая рождает современную культуру. Это и определило современный кризис культуры. Сейчас как никогда важно сызнова сформировать культурную традицию любви к ближнему, причем любви не в сартровском смысле, когда под человеколюбием понимается нейтральная позиция наблюдателя. Это и является основной нашей социально-культурной задачей.
Самым большим достижением в художественном произведении традиционно считается герой. Нет смысла создавать произведение ни большой, ни малой формы, если художник не изобразил яркого, живого героя, Личность, которая развивается, эволюционирует, живет собственной, неповторимой жизнью. Ходульность, схематизм героев — одна из самых серьезных проблем современного писателя. Герой, пытаясь быть оригинальным, становится то небритым мачо, целующим блондинку и стреляющим из револьвера во врага, то богатым метросексуалом — современным яппи, то феминисткой, то гомосексуалистом. Главное, привлечь внимание читателя яркой оберткой с пустым содержанием. А содержание — грубо и примитивно истолкованный Фрейд. Все поступки героя определяются низменными движениями его подсознания. Где высокие чувства, где глубина, где подлинно человеческие качества, отличающие его от животного, которое живет лишь инстинктами? И ведь писатель безупречно честен с нами, действия его героя определены детскими психологическими травмами, он не способен на высокие, человеческие и сверхчеловеческие мысли и поступки, но смело признается, что у него есть причины ненавидеть весь мир, хотя, в то же время, ему просто нравится быть тряпкой, он испытывает от этого мазохистское удовольствие. Современный герой не способен любить. Это единственный и главный его страх — то, в чем он боится признаться. Герой схематичен, обозначен лишь пунктирно, писатель пользуется трафаретом. Некоторые «оригинальные» формы были перечислены выше.
Все современное искусство, от музыки до самого массового — кино, носит весьма характерную особенность — мозаичность, фрагментарность. Конечно, критически настроенный читатель возразит, что это — свойство постмодернизма, доминирующего сейчас направления в искусстве. Однако же, чаще всего, такая фрагментация идет во вред произведению. За фрагментами, когда они становятся самоцелью, теряется общий смысл. Мы не можем объяснить, чем вызвано использование этого приема. Конечно, первоначально художники пользовались этим приемом, чтобы описать рассыпающуюся действительность, но сейчас многие пишут так, не понимая, зачем они это делают — ведь есть уже красивое определение. Можно также объяснить излишне частое употребление этого приема, во-первых, посредственностью автора, который не в состоянии продуцировать целостное, законченное произведение, а во-вторых, китчем, необходимостью мимикрировать под популярных авторов, попросту показаться автором-интеллектуалом и... заработать денег.
Еще один принцип постмодернизма — внесение игрового элемента в искусство. Но, к сожалению, на деле ситуация складывается точно так же, как и с фрагментарностью: авторы, закрывая глаза на объект художественного переосмысления, ставят во главу угла один лишь принцип, в данном случае принцип игры. Разумеется, игра как креативный прием используется с начала времён, более того, специалисты отмечают, что даже животным присуще понимание игровой ситуации. Но многие современные тексты можно сравнить с бессмысленным бросанием костей. Читатель становится игроком, играющим с автором в интеллектуальную литературу, по придуманным автором правилам, причем исход игры заранее предрешен, он известен обоим участникам, и автору, и читателю. А исход прост: обставить дело так, чтобы показать читателя в самом неприглядном свете, выставить его, читателя, дураком. Продукт массовой, многотиражной литературы зачастую «собирается» не одним человеком, а множеством «литературных негров». Подобная ситуация имеет место и в высокой, «интеллектуальной» литературе постмодернизма. Открытие одного автора тиражируется множеством клонов.
Ранее существовала литературная традиция, но, к сожалению, ХХ век (в особенности вторая его половина) перестал воспринимать традицию как объект для художественного переосмысления. Традиция для современной культуры стала одним из многих объектов сарказма, выродившегося в модное словечко «стёб». Современная литература мифологична. В ней находят всё: от мифа об Эдипе до скандинавского Эпоса. Миф вырождается, вековая мудрость обращена в глупую шутку. Ранее основатели модернизма, закрывшись в своей «башне из слоновой кости», писали исключительно для определенного круга, не претендуя на то, что их произведения станут общим достоянием. Они писали для избранных. Однако же постмодернисты пытались продвинуть в массы элитарную литературу, пользуясь всеми ценностями этой литературы, в то же время не гнушаясь беллетристическими приемами, придавая своим посредственным произведениям вид уникальных художественных явлений. Текст становится нормативной, обыденной дефиницией, служащей коммерческим целям. Собственно, все современное искусство служит одной цели — получению прибыли, неотъемлемым элементом, модусом массовой, тиражируемой сотнями миллионов экземпляров популярной культуры. Где благоговейное отношение к Книге?! Творчество остается лишь звеном в цепи печатной промышленности.
Нужно переосмыслить значение символа в современном искусстве. Одно дело, когда символ — это некий «второй этаж», культурная перекличка, доступная лишь узкому кругу избранных, когда ценитель искусства подмигивает автору, видя в этом тонкий намек и автоматически попадая в этот круг избранных. Мы всегда очень ценили эту тонкую, многогранную игру в прятки или шпионов. Также нужно определиться с позицией символа как метафоры. Здесь уже все сложнее. Почувствовать этот барьер, когда символ будет органично смотреться в контексте произведения, а когда символ перерастает в самоцель, и за нагромождением переплетающихся символов совершенно невозможно понять, что же все-таки имел в виду автор, — вот одна из сложнейших задач. Нужно найти эту золотую середину, потому как фотографическая передача окружающего пространства — вещь очень сомнительная с художественной точки зрения, а погоня за символизмом везде и всегда также вызывает большие сомнения, хотя, конечно, «на вкус и цвет...». Автор должен точно определять свое отношение к символу, к метафоричности в своем тексте.
В этом смысле особенно показательна и актуальна сейчас фантастика. Ограничен ли видимый мир и существует ли предел в его познании и изучении? Сегодня интерес человека, вооруженного знаниями, историческим опытом, совершенной техникой, простирается далеко за пределы ограниченного мира наших далеких предков, в иные миры, туманности, галактики. Перспектива открывается поистине беспредельная.
Как возникла фантастика? Глядя с плодородных пашен, бурных морей и горных вершин на Солнце, Луну, Марс, Венеру, Млечный Путь, кометы и звезды, люди со свойственной им любознательностью пытались понять диковинное устройство такого многообразия чудес. Родившись на Земле, они, казалось, вопреки здравому смыслу, устремлялись в глубины прекрасного, но неведомого голубого пространства, талантливо, с большой выдумкой изучали его. Их мысли, чувства и мечты отразились в истории, в замечательных творениях культуры, искусства и, конечно же, литературы. Особенно ярким и впечатляющим небосвод открывался людскому взору ночью. Всходила большая и холодная Луна, тускловато и заманчиво краснел Марс, ярко вспыхивали хвостатые кометы. Вершились и другие таинства. Например, сверкало и несло тепло Солнце, простирался Млечный Путь, но все это казалось привычным, менее загадочным. И потом не будем забывать, что в светлое время человек трудился, а труд в те далекие времена был тяжелым. Отдохновение наступало под вечер, у костра, где человек предавался не только трапезе и отдыху, но и размышлениям о своем бытии и мире вокруг.
Тогда-то и привлекли внимание чудесные превращения лунного диска. Он сверкал подобно яркому волшебному шару и через некоторое время превращался в узкий серп, а затем вновь возрождался и наполнял черное небо голубым сиянием. Прошли тысячелетия, прежде чем стала понятной закономерность новолуний, и от краткой меры времени — дня — был сделан шаг к более продолжительной — месяцу. Поняв периодичность смены лунных фаз, люди получили возможность измерить ход самого времени, считавшегося неуловимым и непостижимым, но дарившего жизнь, любовь, детей всему живущему на Земле. Возникшая догадка о начале и конце жизни, ее продолжении в другой, о бренности и вечности существования подтверждалась природой. Именно Луна и приучила людей знать и понимать, ценить время.
В этом и состоял секрет изначального поклонения людей Луне, а не Солнцу или другой планете, либо звезде. На основе лунной меры времени появился лунный год у народов Латинской Америки. Лунным календарем пользовались народы Древней Месопотамии и Средиземноморья, Арабского Востока и Индии. Многие народные обычаи и нравы были связаны с движением Луны по небосводу. Луна стала символом вселенского круговорота. В Африке при появлении нового месяца матери показывали младенцев возрожденной Луне. Такой же обычай был у древних греков, персов, армян. В новолуние древние германцы и славяне сеяли и справляли свадьбы, покупали землю, закладывали новый дом. Во Франции даже существовал закон, по которому лес разрешалось рубить только после полнолуния, когда он наиболее сухой. Считалось, что такой лес не гниет. Под Луной устраивались ритуальные праздники с плясками, пением и поклонениями. К ней проявляли знаки особого уважения. Серебряная планета волей людей превратилась в богиню Селену.
Но когда Галилей направил на Луну свой телескоп, то вместо замысловатых пятен обнаружил горные хребты, цепи и кратеры. Потом Ньютон создал теорию движения Луны. Затем на планету упал советский звездный вымпел и, наконец, человек — американский космонавт Нейл Армстронг — совершил первую прогулку по лунной пыли. События разделяли многие столетия, но первой на этом трудном пути заискрилась дерзкая мечта. История свидетельствует, что герой поэмы Гомера «Одиссея» во время своих скитаний попадает на Луну. Пожалуй, это первое в мировой литературе описание межпланетного путешествия. Серебряную тропу начали творить воображением. На Луну отправлялись с ураганом и испаряющейся на солнце росой, в упряжке из птиц и на воздушном шаре, в снаряде из пушки и с привязанными за спиной крыльями. Классическим примером устремленного в полет к другим мирам человека стала древняя легенда об Икаре, крылья которого, как известно, растаяли под горячими лучами солнца. Однако Луна находилась значительно ближе. Порой казалась рядом и поэтому привлекала сильнее.
В произведении древнегреческого сатирика Лукиана, жившего во II веке до нашей эры, «Икароменипп, или Заоблачный полет», есть замечательное продолжение этой легенды. Менипп не просто подражает Икару, но и рассказывает, каким образом ему удалось подняться в воздух: «Я старательно отрезал у орла правое крыло, а у коршуна левое и привязал их крепкими ремнями к плечам. Приладив к концам крыльев две петли для рук, я стал испытывать свою силу: сначала просто подпрыгивал, помогал себе руками, затем, подобно гусям, летел над самой землей, слегка касаясь ее ногами во время полета. Однако заметив, что дело идет на лад, я решился на более смелый шаг: взойдя на Акрополь, я бросился с утеса и … долетел до самого театра».
Мысли становится тесно, воображение и мастерство взывало к действию разума и мощной фантазии. Однако небесные явления еще продолжали вызывать у суеверных тревоги и опасения за судьбу человечества, как, например, о том свидетельствовал массовый страх столкновения Земли с кометой Галлея. И это хорошо отражается в событиях рассказа В. Одоевского « Два дня в жизни земного шара». Но неуемное стремление лететь вослед мысли оказалось сильнее. Желание опережать события стремительно нарастало. И вот мы уже видим смелого Нарсима — героя романа В. Левшина «Новейшее путешествие, сочиненное в городе Белеве» на самой Луне. Левшин создал свой роман в конце ХVIII века. А разве не привлекает конструкция «космического аппарата» Нарсима: «Во сне обращает он взоры свои на стену, где висело у него несколько орлиных крыл. Берет из них самые большие и надежные: укрепляет края оных самым тем местом, где они отрезаны, к ящику, сделанному из легчайших буковых дощечек, посредством стальных петель с пробоями, имеющими при себе малые пружины, кои бы нагнетали крылья книзу. С каждой стороны ящика расположил он по два крыла, привязав к ним проволоку и приведши оную к рукояти. Сие средство почитал он удобным к его измерению: что и в самом деле оказалось, ибо, вынеся сию машину на открытое место и сев в нее, когда двух сторон крылья опустил с ящиком горизонтально, а двумя других начал махать, поднялся он вдруг на воздух». Разве не похожий способ полета на Луну описывает Лукиан?
Далее следует обратить внимание на «Путешествие в космическое пространство» Н. Морозова. Оно совершалось на ином качественном уровне. Это тесное переплетение фантазии с попытками конкретного изучения неведомого. Как известно, герои летят на корабле в «бездонную эфирную глубину небесного океана», «падают» на Луну у горы Коперника, обнаруживают «низко лежащую» атмосферу, животных и даже «продукт водного разложения» — глину и песок, наконец, любуются даже цирком Платона. Но одновременно с наивными представлениями герои высказывают гипотезу о происхождении лунных кратеров, возникших, по их мнению, от ударов метеоритов… И немалую роль при этом наверняка сыграли «лунные сны» наподобие тех, что видят герои повестей К. Циолковского «На Луне» и «Грезы о земле и небе». Они — своеобразные модели, вполне реальная программа для космонавтов после прилунения. Между прочим, автор, считая вопрос о путешествии по Луне делом ближайшего будущего, предлагал построить и запустить «для удобства» искусственный спутник Земли «вроде Луны».
«Грезы» К.Э. Циолковского простирались неизмеримо далеко. Луна светила лишь ярким надежным лучиком в открывающихся лабиринтах межзвездного пространства. Поистине фантастические дали открывались основоположнику современной космонавтики. Идеи К.Э. Циолковского шли много дальше В. Левшина, тесно переплетались с прошлым и настоящим, с будущим. В тщетных поисках «земли праведной» — сказочного Беловодья — простые люди устремляли свои надежды к божественному небу. Однако прогрессивные умы России были полны страстного желания объяснить, подчас не без наивности, но искренне, что это небо — Вселенную и Землю, как ее составную часть, человек может и должен еще освоить, чтобы стать счастливым. И, возможно, в тесном содружестве с «братьями по разуму» с других планет.
Примечательно, что почти одновременно с К.Э. Циолковским над темой своеобразного «космического братства», продолжая традиции русской литературы, работал его современник В.Я. Брюсов. Почти четыре года он трудился над сравнительно небольшим произведением — романом «Гора Звезды». Брюсов не только интересовался работами К.Э. Циолковского, он знал о них еще будучи студентом, но и размышлял об их практическом применении. Возможно, при этом он брал свой потрепанный дневник времени написания «Горы Звезды», на одной из страниц которого тогда молодой поэт нарисовал конус фантастической горы, вычислил ее объем, высоту ярусов, размеры залов, а затем вычислил расстояние до Марса, скорость ракеты, сроки полета. Сравнивая полет своего воображения с реальностью открывающихся возможностей, писатель вновь задумался о будущем и его уже не фантастическом приближении. Может, именно поэтому В. Брюсов и стал пионером нашей научной поэзии. Божественные заклинания, философско-романтические идиллии о небе и звездах, наивные грезы отступали перед научным прозрением, осмыслением социальной сущности происходящего.
Довольно успешные попытки такого осмысления можно проследить в первом научно-фантастическом романе в полном смысле этого слова — «Красная звезда». Его автор А. Богданов — ученый и исследователь. Не пренебрегая романтическими наивностями, автор намеренно противопоставляет им точные научные знания, основанные на данных астрономии, теории и техники воздухоплавания. Отправившиеся с Земли на далекую звезду красноватого цвета — Марс — астронавты пролетают теперь уже «мертвую Луну», как установлено, ближайшую к нам «теллурическую планету». У них в руках географическая карта лунной поверхности, отдельные детали которой уточняются. Одновременно члены экипажа изучают даже гораздо мелкие планеты, такие, например, как Эрот, фотографируют «рой метеоритов», пишут «историю Марса», сравнивая ее с историей происхождения Земли, Венеры и других планет. Долгий путь по «океану Неосязаемого» приводит к тому, что новый мир стал близок и, казалось, вполне понятен, хотя «холод эфирных пустынь» таит в себе немало загадочного и далеко не все опыты на борту корабля-этеронефа оказываются удачными, есть даже трагичные — погибает астронавт Летти, спасая товарищей. Но именно благодаря полученным знаниям и приобретенному опыту герой романа Ленни становится «полезным работником марсианского общества».
Роман не лишен и социально-политической остроты, ибо «марсианское общество», созданное автором, отражало суть воззрений А. Богданова об обществе будущего и путях его построения. Есть в романе и привлекательные технические идеи. Например, о возможности синтеза белка и создания синтетических материалов, о прочном соединении между собой химически активных веществ, об использовании энергии атома в двигателях космических кораблей. А. Богданов сумел свою утопию написать так, что она представила будущую жизнь человечества с точки зрения научного социализма. Решение научных проблем здесь становится в зависимость от характера человеческих отношений, в том числе и межпланетных. Не случайно именно поэтому «Красная звезда» стала основой для всей советской научной фантастики. Социальная направленность была первейшим условием рассказа о необыкновенных выдумках и открытиях.
В отличие от Нарсима из романа В. Левшина герои романа А. Беляева «Звезда КЭЦ» отправляются на Луну в «настоящем» корабле — ракетном, космическом. Но при этом они размышляют об изучении не только «ночной красавицы» Луны. Это как бы пройденный этап. Ведь уже создана руками умельцев и сверкает новая звезда — КЭЦ. Что же она собой представляет? Вернувшиеся с неба «межпланетные путешественники», приняв сердечно пожелания землян: «Будьте здоровы!» — после посадки отвечают просто и буднично: «Искусственный спутник Земли. Надземная станция — лаборатория и ракетодром для ракет дальнего межпланетного сообщения». А. Беляев пишет о счастливом космосе. Его герои — убежденные романтики. Однако овладеть современной техникой, поставить науку на службу злу могут другие люди, тоже живущие в этом мире и тоже весьма своеобразные романтики, но — «золотого тельца», наживы и чистогана.
Об этом предупреждает, точнее, напоминает нам А.Н. Толстой в рассказе «Союз пяти», стремясь не допустить темного пятна на прекрасном лике земной спутницы. Автор беспокоится за судьбу научных открытий, которыми могут воспользоваться бесчестные люди в целях личного обогащения за счет других. «Мечтатели» посеять страх, создать хаос «взрывом и падением Луны» и под прикрытием случившегося ограбить целый мир находились уже и тогда. Они почему-то полагали, что порожденная злым гением катастрофа минует их самих. А наиболее «дальновидные» предложили даже начать продажу участков на Луне, так сказать, для самостоятельных изысканий, пока, наконец, наука не поставила под сомнение целесообразность подобных коммерческих операций. Маньяки хаоса на этом не успокоились и сегодня мечтают задействовать Луну для «звездных войн». Поэтому предупреждения А. Толстого и сегодня звучат остро и современно.
Пульс науки все отчетливее ощущался в нашей литературе и в полную силу дал о себе знать в творчестве замечательного советского писателя И.А. Ефремова. Повесть «Звездные корабли» открыла первую страницу в истории советской космической фантастики в ее современном виде. Наивно-романтические представления о звездах и планетах, далеких галактиках, обожествление загадочных небесных явлений навсегда ушли в прошлое. Их сменила еще более привлекательная романтика научного поиска и открытий. Поистине захватывающе выглядит теория движения солнечной системы в пространстве и сама мысль о гигантских «звездных кораблях», бороздящих просторы Вселенной. И, конечно же, нельзя не затаить дыхания перед «фантастическим» доказательством пребывания на Земле в очень далекие времена «небесного зверя или человека». Повесть И. Ефремова дает нам такую редкую возможность. И дело не только в гипнотическом очаровании вполне реальной догадки: «Они были!», а в том духе, прекрасном взлете воображения, которые догадка будит во всех нас.
В отечественной фантастике было и много других замечательных писателей. Произведения мастеров-романтиков всегда очень сильно воздействовали на читателя, изменяли его мировоззрение и заставляли искать смысл жизни. В двадцатом веке, к счастью, писали все, кому не лень, но пробивались в большую литературу лишь те, кто впоследствии стал «живым классиком» (Иван Ефремов, братья Стругацкие, Север Гансовский, Владимир Михайлов, Евгений Войскунский и Исай Лукодьянов). Писали о всемогуществе науки, воспевали бодрящую силу мечты, ставили во главу угла борьбу за свободу и счастье, шутили и смеялись. Но все вместе рассуждали о мире, о взаимоотношении человека и природы, о нас самих — таких агрессивных и таких ранимых. Фантастика должна подчинять себе пространство и время прежде всего ради размышлений о внутреннем мире человека, ради его духовного возрождения.
В последние годы можно только с ностальгией вспоминать о Большой Фантастической Литературе. Ушли классики, держатели языка, хранители культуры, их место постепенно заполняют торопыги, пишущие неряшливо, зло, агрессивно, грубо, маргинально. Из фантастики ушла присущая ей доброта и сбалансированность устремлений человека с духовностью Природы. Уже очевидно, что фантастика потеряла свое прежнее научно-популярное и прогностическое влияние. Процессы, происходящие в глобальном масштабе в нашем обществе, настолько сложны, многообразны и непредсказуемы, что любые прогнозы, в том числе научные, то ли не сбываются в силу ряда причин, то ли вообще противоречат законам социума. Из литературы научного моделирования и предвидения — чем отличалась фантастическая проза середины двадцатого века — фантастика в конце двадцатого столетия превратилась в литературу предупреждения грядущих бед, катаклизмов, способных зачеркнуть завтрашний день мира, в истинно художественное явление, не уступающее по влиянию на души людей так называемой «серьезной» и классической прозе. Никакого кризиса жанра не было, прекрасные творения писателей-фантастов — романы, повести и рассказы как были штучным товаром, так и остались, отражая суть изменений общества.
И вот наступил двадцать первый век, и все увидели, что писатели-фантасты перестали быть исследователями внутренних человеческих миров. Фантастика стала излишне драчливой, жестокой, меркантильной, сексуальной, призывающей не думать, а убивать, пить кровь, издеваться над жертвами! Они стали постмодернистами: перестав искать свежие идеи, они используют старые, либо становятся на плечи гигантов и пишут так называемые «продолжения» их произведений, что в наших условиях безудержного пиара и рекламы намного увеличивает тираж их произведений.
Какая фантастика и какая литература вообще нам теперь нужна? Человек только составная часть, элемент структуры Вселенной, а не царь, не вершина и не венец Природы, Космоса. Людскому сообществу необходимо пересмотреть свое отношение к окружающему миру: флоре, фауне и вообще к нашему дому — планете Земля. Еще вчера мы должны были заняться решением вопросов, связанных с возможным перенаселением планеты в случае увеличения продолжительности жизни человека, изысканием принципиально новых энергоресурсов, спрогнозировать пути развития нашей цивилизации на ближайшее и отдаленное будущее. Необходимо создавать сюжеты с постановкой ряда общечеловеческих проблем, решение которых является актуальным для всего населения земного шара, независимо от различий в социально-экономических формациях. Еще так и не решен вопрос о «братьях по разуму». Конечно, о контактах написано много, но в основном пишут об агрессивных пришельцах, стремящихся уничтожить человеческую цивилизацию. Но стоит ли так настраивать людей на встречу с инопланетным разумом? Ведь все может оказаться настолько неожиданным и непредсказуемым, что может привести к тяжким последствиям для всего человечества.
Сейчас очень популярны обсуждения всевозможных способов достижения бессмертия. Тема эта заслуживает в литературе не меньшего внимания, чем космос или наука. Ведь все живое смертно! Это истина, с которой не может примириться разум. Бессмертие, если оно и возможно, то оно не даруется, а создается! Человек должен сказать себе: я человек, я одинок в этом мире, и моя судьба зависит только от меня! Я хочу жить, хочу бессмертия не только роду человеческому, но и себе лично. Но я смогу, может быть, добиться бессмертия, если мое бессмертие будет целесообразно. В том случае оно будет целесообразно, если оно будет так же необходимо всему тому, что меня окружает как и мне самому. Следовательно, надо искать такого бессмертия, которое не только даст мне все блага вечной жизни, блага не ущемленные, но полноценные, с удовлетворением всех моих человеческих потребностей, как духовных, так и чисто биологических, но не только не принесет неудобства и вреда окружающему меня миру, а станет ему столь же необходимым, как и мне самому.
Человечество в своем развитии идет по запутанному лабиринту. Впереди его ждет неизвестное. Можно ли сейчас понять, куда мы идем? Ведь выход один, а тупиков великое множество. Какой же путь предпочесть? Если человечество живет только для себя, целесообразно ли оно? Мы существуем в Великой Самоорганизующейся Системе, именуемой Космосом. Космос в переводе означает порядок. Но порядок не создается сразу. Он возникает из хаоса, и, раз он существует, следовательно, он развивается. Кто мы, носители разума, в этой огромной системе? Никому не нужные паразиты, живущие только для себя, превращающие философию, искусство, литературу в постмодернистскую игру, или же этап и часть развития этой системы? Если мы сможем когда-нибудь ответить на этот вопрос, то мы ответим и на вопрос, целесообразно ли будет наше бессмертие в этой большой системе.
В людях следует возродить дух вдохновенного первопроходца, творца, а не легкомысленного «игрока в кости». Ведь путь к неизведанному вечен, а познание безгранично. Этому и служит литература настоящая, честная, заставляющая думать, а не уходить в тупики сознания.

100-летие «Сибирских огней»