Ралли

Чем спокойнее в начале рабочего дня ведет себя начальник отдела ценных бумаг Эдуард Витальевич, тем более стервенеет его подчиненная Инга Вендельгейзер, готовая в любую секунду нагрубить шефу, пусть только вякнет, сволочь такая!
Начальство, понимая это, молчит и терпит.
Так уж повелось с возникновением мирового финансового кризиса, а именно после того, как в их комнате от шести человек осталось двое, она и начальник, прочих коллег отпустили в неоплачиваемый отпуск до лучших времен в связи с отсутствием клиентуры. Умные молодые люди сбросили свои пакеты, все до единого, не очень умные, понеся солидные убытки, сделались учеными пессимистами, и при этом, естественно, никто Инге не улыбался, как прежде при росте рынка, роз с благодарностью не дарил, новых покупок акций не делал — дураков нет. Наступил мертвый сезон.
Вдобавок, начальник перестал ездить на белом «Мерседесе», определив его в гараж на зиму, как какой-нибудь «жигуль», а значит, вечерами подвозить ее стало вообще некому.
Инга дулась, дерзила, не разговаривала. Уставившись в экран монитора на сводки с ММВБ, могла даже послать начальство, благо посторонние наблюдатели в комнате отсутствовали, в то время как Эдуард Витальевич преспокойненько взирал на прекрасный гневный профиль, расположенный через один стол перед ним, улыбался по-отечески ласково, касаясь взором элегантного наряда то тут, то там. «Маленькое черное платье», — с замиранием сердца предвкушал он скорый обеденный перерыв, хотя на самом деле платье это было совсем не платье, а сложно организованный деловой наряд, состоящий из нескольких прикидов-разлетаек, в три оттенка черного цвета.
Дело в том, что полгода назад, еще до финансового кризиса, весной, Виталич соблазнил Ингу. Не подумайте, что случилось это по пьяной лавочке после корпоративной вечеринки в его белом «Мерседесе», нет-нет, упаси господь. И, конечно же, не в том, всем хорошо известном, закоулке ближнего к банку ресторана «Плаза», непосредственно за кухней, вторая дверь по коридорчику налево, куда официантка всего за тыщу рублей пускает на пятнадцать минут сбить жар излишне раздухарившиеся от танцев да коньяка парочки, и где стоит один только длинный-предлинный стол из нержавейки для разделки туш, с вмонтированными в кафельный пол ножками, да ванная, а больше ничего нет.
Нет, нет и еще раз нет!
Следует признать, Эдуард Витальевич ухаживал чрезвычайно красиво. Смотрел восхищенно, молча вздыхал, каждый день после работы подвозил девушку на белом «Мерседесе» домой и при этом даже не пытался себе ничего такого позволить, что хотя бы в малейшей степени могло омрачить их светлые отношения (хотя знал отлично, что молодые люди, привозящие цветочки в подарок и вечером забиравшие Вендельгейзер с собой, позволяли себе очень многое, практически все), даже поцелуйчика в щечку на прощание ни-ни, руку и то не отваживался чмокнуть. Сорок лет человеку, женат, семьянин, а вот поди ж ты — влюбился, но чисто платонически. Зато цветы дарил ко всем праздникам, какие только существуют в календарях мира. Не на глазах родного коллектива, разумеется, а когда скажет она: «Спасибо, Эдуард Витальевич», откроет дверцу авто, каблучок на асфальт выставит один, привстанет — тут он шикарно упакованный подарочек и вручит, а отказаться не получится из-за неудобно раскоряченной позы. К цветам иногда полагались духи или изящная коробочка дорогих конфет.
Он ей признавался откровенно: если чего не дарит больше трех дней, то хандра нападает и жить не хочется. Как не взять после таких признаний? Везет как-то начальник подчиненную домой в тот день, когда никто из молодых акционеров не удосужился пригласить покататься вечерком, и спрашивает: «А не хотите ли посмотреть мою новую евро-квартиру?» Вендельгейзер не справилась с любопытством, сказала: «Хочу».
Почему-то показалось ей в тот момент, что квартиру эту влюбленный по уши начальник купил для нее. И будет у Инги теперь евро-квартира в центре, сто с лишним квадратов за красивые черные глаза. Но ведь и правда, если разобраться, для нее старался Виталич, только не купил он стометровку, разумеется, такой глупости и в мыслях не было, а просто снял на месяц за бешеные деньги, чтобы пригласить девушку, вдруг придет?
Девушка Инга пришла и позволила себя соблазнить в меблированных условиях студии-спальни с прилагающейся ванной-джакузи. По истечении срока аренды Виталич объявил собственный финансовый кризис, несколько даже ранее общемирового, после чего гнездышком для служебного романа стала служить уже двухкомнатная квартира советского образца, только вскорости и она пала под ударами американской ипотеки. Вот тогда разгоревшиеся жарким костром отношения легко перенеслись в белый скоростной «Мерседес», о котором все думают нехорошо с самого начала, но теперь и «Мерседес» встал на зимний прикол.
Сволочь страшная этот Эдуард Витальевич! Скупердяй неимоверный: даже цветы перестал дарить, про духи с конфетами и говорить нечего, жмотина самая настоящая оказался. Хотя по-прежнему уверяет, что любит, и глядит все утро на подчиненную Вендельгейзер с прежней платонически-нежной тоской.
Делать Эдуарду Витальевичу абсолютно нечего, любые отчеты за любые периоды с любой тематической разбивкой можно выдать, нажав на кнопочку в одну секунду, система до мелочей отлажена за два предыдущих года ралли на российском рынке акций, когда жизнь в кабинете бурлила и кипела. Сегодня выдача необходимых документов занимает в общей сложности минут десять в день, еще час уходит на разного рода совещания у начальства и пятиминутки, остальное время, за отсутствием реальной работы с клиентами, полностью свободно. Поэтому в одиннадцать утра Эдуард Витальевич приступает демонстративно готовиться к главному своему удовольствию в сорокалетней жизни — к обеду. То бишь идет мыть руки.
По возвращению непременно сообщает изюмно-ласково, как бы ни к кому конкретно не обращаясь, но чтобы все присутствующие были в курсе его намерений: «Мужчина должен быть чистоплотным!» — и, достав из холодильника необходимые продукты, приступает к сооружению основного блюда.
Инга громко фыркает. Ее страшно раздражает абсолютно ни на чем не основанная уверенность начальства, что они проведут обед вместе. С чего это он решил? Спросил ее, захочет ли она с ним сегодня обедать? Может быть, у нее другие планы?
Однако Эдуарда Витальевича мнение сотрудницы абсолютно не интересует. Да и какие могут быть другие планы, когда ни одного клиента с утра? Никто ведь не пригласил сотрудницу отдела ценных бумаг Ингу Вендельгейзер скататься до кафешки в обеденный перерыв, тем более не преподнес голландскую розу на длиннющем стебле и не пообещал устроить в ресторане праздничный ужин на двоих в кабинете со свечами.
Исчезли добрые мальчики с деньгами и кабриолетами по случаю того же финансового кризиса, остался один лишь Эдуард Витальевич без своего белого «Мерседеса» да безлошадный Никита, третий раз за три года ухаживаний предложивший ей выйти за него замуж. Первые два раза Вендельгейзер отказывала Никите с веселым жизнерадостным смехом, последний раз со вздохом констатировала, что подумает.
Хотя о чем, собственно, тут думать? Ну, есть, есть у нее знакомый юноша, чего греха таить, окончивший энергетический факультет Политехнического, который работает в фирме по установке газовых котельных. Приходится ему много мотаться по командировкам: селам и северам. Инга в курсе, что командировки длительные, две недели минимум, моряк, короче, сухопутный этот Никита. Своей квартиры не имеет, живет у родителей в двухкомнатной квартире, хотя и намекает, что может взять кредит под ипотеку, а поди сегодня, возьми его в финансовый кризис. Машина также отсутствует… Зарабатывает по местным меркам средне, тысяч пятнадцать, о зарплате она сразу спросила, в лицо. С выплатой ипотеки, однозначно, зубы придется класть на полку. Цветы дарит не единичными экземплярами, а букетами, и не перед походом в ресторан в преддверии безумного секса, а ко дню рождения или просто для счастья. Ни разу пока не трахнул. Целовались раз пять под шальное настроение Инги, в трусы и лифчик при этом даже и не подумал сунуться. Воспитанный инженер-энергетик. Мечтает сначала жениться, а уж затем…
Но Вендельгейзер взращена в иных природных условиях. Ранее он был ей просто смешон, придерживала возле себя даже не на всякий случай, а так, для разнообразия, чтобы было над кем посмеяться с подружками, к тому же, интересно, как это некоторые могут годами дружить, любить без половых отношений.
Сама же молоденькая интересная брокерша постоянно пребывала в фонтане разнообразнейших отношений с интересными, молодыми, современными трейдерами на иномарках, разумеется, умело пользующихся контрацептивами. Все они — ее клиенты. По отделу ценных бумаг, разумеется. Жаль теперь, в связи с финансовым кризисом молодые люди неприлично резко испарились, Инга будто в вакууме осталась. Сорокалетний, женатый, благообразный Эдуард Витальевич не в счет.
Куда ни кинь, единственная реальная ближайшая перспектива — Никита.
Или начнется-таки снова ралли на мировом рынке? Аналитики в разброде. Одни обещают два-три года всеобщего мирового падения, рецессии, в лучшем случае бокового тренда, значит, мальчиков у нее точно не будет. Два-три года? С ума сойти! Другие обещают в самом скором времени предновогоднее ралли, ой, как здорово бы, но что-то не верится.
Подумала-подумала, а и впрямь пора мыслить о перспективе — выставила Никитке условие: бракосочетание должно быть устроено на высшем уровне, с белым кабриолетом, рестораном «Престиж», свадебным путешествием и медовым месяцем на Багамах.
Если потянет такую нагрузку, можно рискнуть пожить для интереса и семьей.
«Сделаю, — обрадовался Никита, — к июню все подготовлю, хорошо?»
А на дворе, между прочим, ноябрь.
«Ладно, женишок, — согласилась Вендельгейзер, — так и быть, полгода жду».
И вздохнула: излишне скучноват молодой человек в своей порядочности. Наглецы ей почему-то больше по душе.
После того Никита надолго исчез, как сквозь землю провалился, заключив договор с каким-нибудь дьяволом, где искать — непонятно, да и что с него взять, готовит, наверное, свадебное путешествие, котлы газовые устанавливает, деньги зарабатывает.
Эдуард Витальевич, кстати, про Никиту ничего не знает. Думает, что он один для нее остался свет в окошке, вон какой довольный сидит, аж расплылся весь от удовольствия. Раньше меньше демонстрировал свои права, гад ползучий. Раньше у нее что ни день — новое свидание предстояло, цветы, интересные лица, после работы в лимузин и в кафе или ресторан, потом на шикарную квартиру, или прямо в том же роскошном лимузине с тонированными стеклами на улице, рядом с прохожими. Со временем в лимузине ей даже почему-то больше всего нравиться стало. А этот гад свой белый «Мерседес» на прикол поставил, бережет.
— Гад паршивый, — сказала доверчиво Инга своему экрану, затем добавила, посмотрев на Эдуарда Витальевича: — Мерзкий, вонючий старикашка.
Явный перебор. Туалетная вода, которой пользуется Виталич, лучшая в банке — это признается всеми сотрудницами без исключения, и молодыми, и не очень, особенно теми, которые не очень. Идут из туалета, в узеньком коридорчике встретят, так всего обнюхают с ног до головы, аж крылышками носов трепещут при этом. Только что он ходил по тому узкому коридору, а потом по лестнице спускался в кассовый зал и, кстати говоря, заприметил гражданина странного вида, который долго-долго дожидался у одного окошечка информации, перевели на его сберкнижку деньги или нет, а у кассирши как раз компьютер завис. Кассирша — блатная племянница кадровички, начальник информатизации — родственник директора, так что система через пять минут во всем банке виснет.
Вспомнив смешного гражданина, ждущего денег у окошечка с малахольно-распаренным видом, Виталич решил подшутить над Ингой:
— Знаете, дорогая Ингуша, когда драгоценное ваше ралли начнется? Мне вчера в высших финансовых кругах поведали стопроцентную примету. Существует, оказывается, такое событие интересное, которого ждут теперь все без исключения брокерские фирмы.
Вендельгейзер хотела еще раз сказать «гад паршивый» или чего сочнее ввернуть, но так по ралли соскучилась, что спросила по-мужски отрывисто:
— Что за примета?
— Сейчас в брокерских компаниях все сидят и ждут клиента одного. Старого еврея, самого затрапезного вида, в замшевой облезлой курточке почему-то коричневого цвета, зеленоватом кепи, с седой бородкой — обычного советского пенсионера. Тот природным своим тысячелетним нюхом учует дно рынка и принесет все свои денежки, чтобы накупить акций и сорвать куш на ралли.
— Товарищ Славкин, вы мне лапшу на уши не вешайте, ладно?
— Почем купил, за то и продаю.
— Поэтому всегда в прогаре: ни квартиры у вас своей собственной нет, ни машины на работу ездить. Жена только и дети.
Начальник на демарш бровью не повел. Ему что? Он расходы под кризис удачно соптимизировал, лишних людей из отдела, комнаты и платежной ведомости вытурил, начальство тем удовлетворил. Девицу подчиненную под рукой держит. С гонором девица, а и ничего, зато никуда возить не надо, квартиру можно не снимать, по времени, опять же, экономия приличная, оклад идет, и слава богу. Премий не стало, а вы думаете, дешево спальню арендовать? Еще и выиграл на кафе и ресторанах для Инги. Попользовалась им девушка достаточно, пора и честь знать, пусть домой на маршрутке добирается, в темноте по льду бежит от остановки до подъезда, раз молодая. Нынче всем трудно. Поцарила — довольно. Виталича кризис финансовый абсолютно не волнует, на фиг ему это ралли сдалось? Опять шум-гам, топот, работы по горло в условиях жесткой мужской конкуренции, когда клиенты воруют красотку каждый вечер из-под носа, прямо с рабочего места, а кругом еще четыре пары острых бабских глаз. Квартиру содержи шикарную, вози ее, развлекай, потом явишься домой за полночь — еще жена голову мылит. Нет, у себя в кабинете много интереснее молоденькую, но подающую большие надежды стерву жизни учить.
Тугая входная дверь скрипнула на пару сантиметров.
Инга метнула острый взгляд в щель. Неужели клиент какой ожил? Хорошо бы на красном «Феррари». Красного «Феррари» в ее практике вождения еще не было, потому мечтала о нем, как о повышении зарплаты ровно в два раза.
Дверь хлопнулась на место. Ага, первый раз человек к ним попытался войти, не знает местных особенностей — это обнадеживает. Но слабак, слабак.
Ну вот, наконец-то, дверь натужно скрипнула и на второй раз отворилась, в кабинет испуганно впал пожилой гражданин в поношенной зеленоватой кепке, видавшей виды замшевой куртке, с унылым морщинистым лицом — явно из бывших. Не тех, бывших дореволюционных, а нынешних бывших, то есть советских пенсионеров. С седой козлиной бородкой.
— Мне бы брокерский счет открыть, можно?
Смотри, и правда клиент! А то Виталич подумал, что гражданин дверью ошибся.
—Проходите, пожалуйста, присаживайтесь, — Инга указала на кресло, при этом даже для порядка не улыбнувшись. Ее фирменной фишкой была не приветливость, а отточенный стилет деловой вежливости, граничащей с надменностью.
—Хочу акций купить, — стеснительно пояснил клиент, — вот моя сберкнижка, с нее перечислить надо.
Все объяснили человеку знающие люди. Инга приступила к оформлению брокерского счета с ксерокопирования паспорта да ИНН. Начальник вызвался помогать, уж очень хотел узнать фамилию, имя, отчество — вдруг и правда главный человек сезона пожаловал в их отдел? Вендельгейзер предоставила ему такую возможность замолить вчерашние наглости, которые пришлось выслушать на обеденном перерыве, пусть подсуетится, с его животиком полезно двигаться.
ФИО оказалось не еврейским. «Жаль», — сквасил выражение Виталич, коллега снова фыркнула.
До обеденного перерыва она успела оформить пенсионеру брокерский счет и отослала в операционный зал переводить на него деньги.
— Потом приходите, еще успеем сегодня отправить в Москву на биржу.
Начальник отдела ценных бумаг нарезал сыр кубиками, открыл баночку маслин, баночку оливок и начал, оттопыривая и чувственно облизывая тонкие губы, медленно, нежно их пронзать, нанизывая на шпажки по очереди: черненькую маслину, кусочек светлого украинского сыра, зелененькую оливку, кубик темного «Тартюфа». Это главное любовное блюдо для Инги, с рук кормиться девушка будет, не пройдет и десяти минут, не смотри, что сейчас змеюкой шипит. В обеденный перерыв замирится.
И точно, без пяти минут обед Инга, словно кто толкал ее в пружинистую спинку, подошла к столу начальства пробовать маслины с сыром. Виталич быстренько закрыл дверь на замок, крепко прижал девицу к себе одной рукой, другой — начал кормить.
Вендельгейзер хмурилась: «Не раздавите!» — но рот отворяла для оливок и сыра послушно.
Кормить досыта, естественно, никто ее здесь не собирался, в минуту была разоблачена и небрежно кинута на свободный стол, потом на все прочие столы по очереди, со сбрасыванием бумаг, грубо и непристойно, и тогда царил уже гневный начальник, тихо, презрительно выговаривая ей, какая она есть примитивная дрянь и мерзавка. Грязная шлюшка, прошаркавшая своей задницей все лимузины города. И за то, как она себя мерзопакостно ведет, придется нести ей кару всю оставшуюся жизнь, и как сегодня, так он с ней будет поступать всегда, во веки веков! Головенка проткнутой, как маслина шпажкой, Инги моталась на тряпичной шее во все стороны, однако голыми ножками она дрыгала непроизвольно бойко, энергично, выказывая желание в продолжении самого сурового наказания, прикиды наряда были пошиты специально таким образом, чтобы оставаться на обнаженном теле, откинувшись назад, местами порхали черными крылышками раздраконенного падшего ангела со стороны спины, местами служили некой подстилкой, и главное, ничем не мешали процессу.
Когда все было кончено, начальник мигом отвернулся застегиваться, потеряв к подчиненной всяческий интерес, даже вроде и совсем перестав замечать в качестве одушевленного объекта скорых наслаждений, обойдя стороной с неудовольствием и явной брезгливостью бессильно свесившиеся со стола стройные ножки, о которые с утра обмозолил все глаза, сел на свое место и начал с аппетитом кушать все подряд.
Перейдя в ранг ненужной и даже лишней в жизни вышестоящего руководства, Вендельгейзер торопливо привела себя и окружающее пространство в порядок, подобрала с полу и разложила на столах упавшие вещи и, приведя их к прежнему виду, будто ничего здесь не случилось, мигом сорвалась в туалет.
Когда вернулась, сама закрыла дверь на замок, посмотрела в лицо начальства просительно, словно просясь уйти пораньше с работы, присела рядом с Эдуардом Виталичем, не рядом даже, а подле, осторожно приникла и положила голову на мужское плечо, растекшись, расслабившись, ни о чем не думая, ни на кого не злясь, томная, сонная, не похожая на утреннюю стерву Ингу Вендельгейзер.
— Не мешай, отвали, — поморщился начальник, — лопай да иди на свое место.
— Не хочу есть, рядом, Эдичка, посижу немножечко, ладно?
Но Эдичка не позволил к плечу примоститься, отряхнул.
Села сзади, обняла за перетянутый ремнем тугой живот, в котором что-то еще бултыхалось и билось в прежнем бешеном ритме, прижалась щекой к спине. Там тоже билось. За спиной она не мешала Виталичу насыщаться, восстанавливать потраченные калории.
Эдуард терпел, конечно, куда деваться, но, убей, не мог сейчас одного простого вопроса для себя уяснить: зачем почти полгода снимал для этой козы драной отдельную квартиру, водил по ресторанам, для чего? Какая ему от этого польза? Внезапное открытие ненужности огромных усилий было, конечно же, явлением временным, сиюминутным и скоропреходящим, а все равно подавляло настолько, что он морщился от него, как от зубной боли.
В конце обеденного перерыва закрытую дверь снова попытались открыть. Не получилось.
— Идите на место, — приказал начальник.
Инга поднялась на непослушных, вздрагивающих рефлекторно ногах, дотопала в полуприсядь до своего кресла, присела уже вполне стройно, сощурила глаза в зеркальце и произнесла с прежним утренним выражением:
— Подонок вонючий.
Она всегда восстанавливалась очень быстро. В голову вернулись мысли о Никите, прервавшиеся тотчас, как только ее охватил Виталич и стал кормить со шпажки сыром с маслинами да оливками. И мысли те были печальные. Вот даже если ралли фондового рынка в ближайшие полгода не случится, а Никита найдет денег для свадьбы-женитьбы по высшему классу и медового месяца на Багамах, даже в этом случае Виталич запросто может устроить ей гигантскую подлянку. Потому что если ралли не будет, а она станет замужней дамой, этот козел окончательно распоясается, перестанет пользовать контрацептивом исключительно по низости мужской натуры, и ей придется родить ребенка от него, а не от законного мужа. И никуда ведь не денешься. Никите все время по командировкам предстоит мотаться, деньги зарабатывать, значит, встречаться будут очень-очень редко, зато с Виталичем придется каждый день обедать вместе и вдвоем. Свинья Эдик из соображений своей собственной экономии больше никого на работу не возьмет, чтобы она вкалывала здесь за всех в рабочее, а особенно обеденное время, и вечернее придется прихватывать тоже, когда начальству сильно захочется. Он же ей из подлости специально своего ребенка подсунет, чтобы привязать навсегда к себе. Ой, да он ей столько детей настрогает, что Никита никогда из командировок не вылезет, зарабатывая на всех деньги. Вот гад какой этот Эдик — подумать страшно.
А с ребенком от Виталича она не сможет расстаться с ним никогда, будет цепляться, даже если отпинываться в обед станет — это Инга отлично понимала. Теперь ей сделалась ясна до конца его речь насчет того, что вечно она будет под ним на столах пыхтеть. Вот боров вонючий! Да и ладно, черт с ним, с гадом. Конечно, не ралли тогда предстоит, но все-таки жить повеселей, чем с одним-единственным пешеходом Никитой. Но без последнего Никиты уж совсем хоть вешайся.
Дверь натужно отворилась, в комнату кое-как протолкнулся прежний пожилой гражданин в коричневой облезлой замше. Кепочку держал в руках, как посетитель собеса, упарился в окошечко очередь дожидаться, сомлел, расстегнулся весь, но лицом по-прежнему бледен и взгляд меланхолический. Пессимист какой-то, ей-богу.
— Проходите, присаживайтесь, какие акции покупать будете? — Инга нагнулась над столом, открыв папочку с документами на нового клиента, стандартным образом представив ему под нос грудки.
— Сбербанка, обычные, не привилегированные.
«Из дурдома сбежал, что ли?»
Седоватый пессимист скользнул взглядом по вырезу на платье, оказавшемуся в центре его поля зрения, сморщился от черного с коричневым шелка да высокого глухого воротничка с намеком на чистоту и непорочность гимназистки прежних времен. Полуоткрытая в прямоугольном вырезе грудь выглядела слегка желтоватой, будто восковая натура мадам Тюссо, и он опечалился еще больше.
Прежний-то молодцеватый посетитель, небось, возрадовался бы близости младой женской натуры, сделался энергичным, улыбчивым, этот — нет. Посмотрел на Виталича, что-то в виде начальства тоже его не удовлетворило, шмыгнул носом, нахохлился пуще прежнего. И сама их комната ему явно не нравилась — Инга видела это, поэтому решила срочно ковать железо, не то уйдет в соседнюю компанию «Кредит-брокер-сервис».
— Сегодня же деньги будут в Москве, они идут около двух часов в среднем. Учитывая смещение московского времени, покупка произойдет во второй половине дня. Вчера Сбербанк дорос до двадцати шести рублей с копейками. Сегодня будете покупать?
«Дорос до двадцати шести, — хмыкнул внутренне клиент, — а недавно был сто десять».
— Да, мне бы сегодня желательно купить. Или планку установить?
Он пошарил взглядом по углам, неожиданно лихо зыркнул в корзину у соседнего стола, где заканчивался бурный секс Инги с начальством в обеденный перерыв, и вообще нахмурился, будто увидел все вживую.
Вендельгейзер вдруг ощутила, что посетитель каким-то образом догадался, какого рода обед они только что провели на пару с Виталичем, черт знает откуда узнал, по запаху ли, потому ли, что грудь как-то неловко лежит в бюстгальтере и несимметричность расположения заметна пожилому предвзятому взгляду. «Ну и черт с тобой, мерзавец, — подумала привычно, — нашелся здесь соглядатай, раскручу сейчас на полную катушку, узнаешь тогда, как на бирже играть сбербанковскими акциями!»
— Если планку установите, то при росте цен можете ни сегодня не купить, ни на неделе, ни за месяц, смотря как будет подниматься рынок. Мы предлагаем заключить договор на сегодняшнюю покупку только по текущей цене, какая будет на ММВБ в момент прихода туда денег. Решайте сами.
Смяла чистый лист бумаги, швырнула его в урну, куда заглянул посетитель, чтобы прикрыть использованный презерватив, сброшенный Виталичем.
«Грязный, паршивый ублюдок!»
Хотя последнее молчаливое восклицание имело единственное число, относилось оно к ним обоим в равной степени: и к мерзкому Эдику, и к пессимисту-старикашке.
— А как вы считаете?
Инга выразительно пожала плечами. С известным, впрочем, раздражением: советов здесь не дают! Старикашка мигом среагировал на негативное отношение, сник окончательно:
— Ну, давайте по текущей цене покупать, но чтобы сегодня.
— Какая сумма?
— Двести тысяч.
Заворочался Виталич, завыглядывал из-за гладко обтянутой блестящим иссиня-черным шелком задницы Инги посмотреть еще раз на клиента: вдруг тот самый старик, предвестник ралли, которого он сам выдумал с утра, дабы задурить голову Инге? Не с пенсии же накопил такую сумму! И не кредит же взял под свою пенсию в Сбербанке!
Инга срочно распечатывала одну за другой бумажки, подсовывала под нос клиента вместе с желтоватой, но очень округлой и вызывающе, хотя несколько косовато, торчащей грудью, а тот расписывался, расписывался, расписывался в бешеном ритме, ею заданном, читать некогда, росчерк едва успевал сделать, а уже следующая бумазея из принтера горячим блином выпрыгивает!
Вот попалась птичка, не уйдешь из сети, не расстанусь я с тобой ни за что на свете!
«Нет, это не предвестник ралли, — с некоторой жалостью даже наблюдал за костлявой рукой, выводящей росчерк, Эдуард Витальевич, — дураша какая-то редчайшая прискакала. А где, спрашивается, пряталась столько лет со своими двумястами тысячами? И нет ли в том заповедном местечке еще парочки подобных дураш? Главное, даже Газпрома ему не надо, подай-принеси акций Сбербанка на двести тыщ. Оборзеть можно, каких дуралеев рождает Родина!»
А Инга решала другой вопрос: откуда ей известен взгляд старика? Самого она точно никогда не видела, а взгляд знакомый, простоватый, но судящий. Не суди, да не судим будешь!
— За выпиской завтра придете, сколько и почем купили вам акций. Согласно договора, покупка будет сделана обязательно сегодня, — выпроводила Инга старика.
После чего достала из урны презерватив, кинула на стол шефа:
— Спрячь, идиот, уборщицы увидят!
И окончательно вернулась в злое утреннее настроение, помня все до единого слова, какими кличками награждал ее гад в обеденный перерыв, таская по столам. Пламя забушевало внутри синим пламенем, как в топке газовой котельной Никиты…
Утром, однако, сорвать на начальстве злобу не успела толком — в десять заявился прежний унылый посетитель. Она представила, как вытянется его физиономия, по какой «текущей» цене в Москве обули лоха, и приветливо улыбнулась. Цена была выше средней на двадцать процентов. На графике вчерашних продаж Сбербанка среди общего падения эта покупка выглядела взметнувшейся к облакам ниточкой.
Ничего не говоря, сунула под нос покупателя бумагу и засобиралась уходить на учебу. Пусть Эдик разбирается с клиентом, если тот вздумает возмущаться, его прерогатива остужать недовольных! Такой покупке даже общее ралли не поможет года два. А вот не суди, дрянь такая, не заглядывай в чужие урны, коли сам болван!
Потерявший дар речи старик молча разглядывал бумагу, поворачивая ее и так, и этак с обеих сторон.
— Хорошо, — сказал он наконец, — очень хорошо! Даже, я бы сказал, замечательно. И рынок сегодня опять упал. Года два, думаю, не оклемается, а Сбербанк и того дольше.
— Не надо было покупать! — не скрыла кипевшее негодование Инга.
— Конечно, не надо, — с довольным видом кивнул бородкой старик. — Да себе бы я ни за что Сбербанк не взял, да и ничего бы не взял, но Сбербанк особенно. Сам здесь работал прежде, знаю эту гнилую структуру: все через зад делается, долго, с ошибками бесконечными, на невыгодных условиях. Давно ли деньги на сберкнижках у всего народа разом похерили? И как с гуся вода. В наши времена еще придумали эти акции, чтобы зарплату ими выплачивать. Или акциями бери, или лампочками на бартер с соседнего завода. Я лампочками предпочитал и правильно делал!
— Зачем тогда нынче накупили?
— Сын попросил. Взял кредит двести тысяч на два года, двести пятьдесят тысяч ему теперь предстоит выплатить.
— Что же вы его не остановили?
— А зачем? Пускай. Влюбленного человека останавливать бесполезно. Пока он на этой любви дурной не погорит до основания, ничем ему помочь нельзя. Конечно, если девушка нормальная, другое дело. Но ведь выжига попалась — не приведи господь — в офисе работает, со всеми клиентами переспала, ее «леди роза» зовут: розу ей поставишь — на ночь твоя, это мне знакомая бухгалтерша поведала банковская. Сейчас кризис, клиентов у них не стало, так теперь на обеденном перерыве с начальником прямо в кабинете трахается, представляете? А сыну про то разве скажешь? Нет, конечно. Она ему условие поставила: свадьба шикарная и — на Багамы. Сынок кредит взял, на ралли надеется, что за полгода курс акций Сбербанка вдвое вырастет, рублей до пятидесяти, тогда ему на все про все хватит. Только ралли вашего долгонько еще не будет, года два, как минимум. Значит, ни свадьбы, ни Багам, вместо того безвылазно на Северах вкалывать предстоит, никуда не деться, долг надо платить. За это время многое изменится, надеюсь… А что вы так покраснели? Что акции я купил плохие? Так по собственной же инициативе, вы здесь ни при чем, не переживайте. Зарплату вам еще не задерживают из-за кризиса? Нет? Скоро начнут. В девяностые годы лампочками платили, вы, если что, лампочки берите, акции — ни-ни, слушайте старика, он дурного не посоветует. У нас тоже был кризис тогда, ничего, девушка, все образуется со временем, годика через три-четыре, а пока возьмите вот шоколадку к чаю. Обед еще не скоро, подкрепитесь…