Рассказы длиной в одну выкуренную сигарету

— Вырасту — наломаю тебе такой же букет, как Толян из восьмой после рейса своей раскрасавице Зинке.
— Да-да, такой же, только еще больше.
Весь июнь тополь дымился от пуха. Пушистые белые клочья прятались в густой листве, но стоило подуть ветру — и двор засыпало бутафорским снегом. Вдоль бордюров наметало маленькие сугробы, мальчишки постарше поджигали их, и по двору разбегались огненные ручейки. Пух был везде — лез в нос, прилипал к ресницам, приставал к ковру. Сестра чихала и до слез терла глаза.
— Вот вырасту и спилю его.
— Нет-нет, пусть растет — он же не виноват, что такой.
А еще у нас была кошка Мяуша, совсем котенок, с полосочками на спине, как тельняшка Толяна. Сестра очень любила Мяушу, на ночь брала с собой в кровать, накрывала одеялом и приговаривала:
— Спи, моя девочка, и пусть тебе приснятся самые молочные сны.
Она учила Мяушу разным штукам: катать мячик, разворачивать конфетные фантики, запрыгивать с карниза в форточку. Как-то из любопытства, просто из любопытства, когда Мяуша примостилась на карнизе, умильно щурясь и лениво следя за прохожими, я тихонько закрыл форточку и позвал ее: кис-кис-кис. Она доверчиво прыгнула, проскользила по стеклу, бешено скребя когтями, ударилась спиной о край карниза и исчезла.
Я закричал, мы с сестрой сбежали вниз. Мяуша лежала на земле под кустом сирени и смотрела на нас гаснущими зелеными глазами. Я плакал, просил у сестры прощения.
— Ничего-ничего, забудь, ты ни в чем не виноват.
Мне уже много лет, я пережил войну, голод, эвакуацию, женился — на женщине обыкновенной, тихой, не очень красивой, думал, так спокойней, меньше проблем, но через несколько лет она меня бросила, говорит, хочу быть любимой, это понятно, я не осуждал, остался сын, мы виделись редко, он выучился, дослужился до ответственного поста и заезжал ко мне по праздникам, двух лет не дотянул до пенсии — инфаркт. Сестра живет у дочери в Америке, пишет раз в полгода, в основном о здоровье и всякой бабской чепухе. О том, что тогда случилось, мы с ней больше никогда не вспоминали.
Целыми днями я сижу у окна, смотрю на вымахавший выше крыши одинокий тополь (сирень-то давно засохла), из открытой форточки сладко тянет бодрой весенней прохладой, в окно барабанит дождь, а мне все кажется, это Мяуша скребет и скребет когтями по стеклу.