Вы здесь
Русская вьюга
* * *
Бредет навстречу дряхленький Мирон,
Еще с войны контуженный, живучий.
Извечный завсегдатай похорон
Других солдат, что в мир уходят лучший…
Он сдал в музей медаль и ордена,
Он потерял жену, а с ней — рассудок.
И встречного: «Закончилась война?..» —
Пытает он в любое время суток.
«Да-да, Мирон, закончилась… Прости,
Что мы тебе об этом не сказали…»
Он расцветает… И звенят в горсти
Монеты на бутылку от печали.
Бутылка — так… На первом же углу
Он встречного о том же спросит снова:
«Закончилась?..» Морщинки по челу
От радости бегут не так сурово.
Проклятый век… Шальные времена…
В соседней Украине гибнут дети.
А здесь Мирон: «Закончилась война?..»
И я не знаю, что ему ответить…
* * *
Вьюги поздним набегом
Города замели…
Я шептался со снегом
Посредине земли.
В суете паровозной
У хромого моста
Стылой ночью беззвездной,
Что без звезд — неспроста…
Я со снегом шептался,
Мне казалось, что он
Только в мире остался —
Ни людей, ни времен.
Хлопья рот забивали
И горчили слегка.
Комья белой печали
Всё сжимала рука.
Я шептался со снегом,
Я доверил ему,
Что спасаюсь побегом
В эту белую тьму.
Так мне видится зорче,
Если вьюга и мгла —
Обхожусь, будто зодчий,
Без прямого угла.
А потом — перебегом —
По дороге ночной…
Я шептался со снегом,
Он шептался со мной.
Снег пришел осторожно
И уйдет невзначай,
Как попутчик дорожный,
Что кивнул — и прощай…
* * *
По русскому полю, по русскому полю
Бродила гадалка, вещая недолю.
Где русская вьюга, там русская вьюга,
Там боль и беда подпирают друг друга.
Там, слыша стенанья, тускнеют зарницы,
Пред ворогом там не умеют клониться.
Там ворон кружит, а дряхлеющий сокол
О небе вздыхает, о небе высоком…
О, русское поле! Гадала гадалка,
Что выйдет мужик и ни шатко ни валко
Отложит косу и поднимет булаву
За русское поле, за русскую славу.
И охнет… Но вздрогнут от этого вздоха
Лишь чахлые заросли чертополоха…
Лишь сокол дряхлеющий дернет крылами
Да ветер шепнет: «Не Москва ли за нами?..»
О, смутное время! Прогнали гадалку…
И в храме нет места ее полушалку.
Кружит воронье, а напыщенный кочет
О чем-то в лесу одиноко хохочет.
Аль силы не стало? Аль где эта сила,
Что некогда ворога лихо косила,
Что ввысь возносила небесные храмы?..
Куда ни взгляни — только шрамы да ямы.
Лишь пес одичавший взирает матеро,
И нету для русского духа простора.
В траву одиноко роняют березы
Сквозь русское зарево русские слезы…
* * *
Расстегнутый ворот… Спеши не спеши,
Уже ничему удивляться не надо,
И тихая боль одинокой души
Не тише, чем шепот уснувшего сада.
И каждая буковка как полустон,
Что в горле твоим же рыданьем задушен.
И в мире уже ни концов, ни сторон,
А только одни заплутавшие души.
Им больно вставать со скрипучих колен
И больно нести пустоту и усталость…
И гул не идет от натруженных вен,
Где в тусклой крови и мечты не осталось.
Лишь утлая лужа звездами полна
Да клекот сменил соловьиное пенье.
А были ведь песни на все времена…
Но то времена… А теперь безвременье…
* * *
В этом доме к утру по углам задрожит паутина,
Закачаются стены, от гула качнет потолок…
И ты бросишься ниц пред иконою… Охнешь повинно,
Ощущая — томительный ужас тебя обволок.
Побоявшись поднять черный взгляд на корявую стену,
Там, где трещинка криво, но все ж обошла образа,
Ты душою покорной готов окунуться в геенну,
И повинные слезы вконец застилают глаза.
И сквозь эту слезу вдруг узреешь — светло и широко
Разливается в поле — где ратники — чудо-заря.
И летят скакуны, и все слышится: «Око за око!»
И упавшие замертво знают, что гибли не зря.
Одичалый сизарь — вислокрылый, худой и ленивый,
Ни на что не пригодный, голодный и глупый сизарь —
Лишь посмотрит хитро, удивится, что мы еще живы
И что город наш пеплом не пущен, как было бы встарь.
И, слезу осушив о веселые искры рассвета,
Вдруг поймешь, что являлись к тебе лишь в испуганном сне
Этот гул грозовой, эта песня, что так и не спета,
Этот ратник, упавший башкою к последней весне.
Потерев кулаком от испуга набрякшие веки,
Удивленно прошепчешь: «Приснится же, ешкина вошь…»
И все будешь гадать: «Это ж сколько всего в человеке…»
А откуда ожог на ладони — никак не поймешь…
* * *
Эта робкая сирость нищающих тихих берез…
Снова осень пришла… Все опять удивительно просто —
Если ветер с погоста печальные звуки донес,
Значит, кто-то ушел в ноздреватое чрево погоста.
И собака дичится… И женщину лучше не трожь —
Та похвалит соседку, потом обругает ее же…
И пошла по деревьям какая-то странная дрожь,
И такая же дрожь не дает успокоиться коже.
Только женские плачи все чаще слышны ввечеру…
Увлажнилось окно… И я знаю, не будет иначе —
Если в стылую осень я вдруг упаду и умру,
Мне достанутся тоже скорбящие женские плачи.
Постоишь у колодца… Почувствуешь — вот глубина!
А потом напрямки зашагаешь походкой тяжелой.
Но успеешь услышать, как булькнет у самого дна
Та ночная звезда, что недавно светила над школой.
Вслед холодная искра в зенит вознесется, слепя
Обитателей теплых и похотью пахнущих спален…
И звезду пожалеешь… И не пожалеешь себя…
Да о чем сожалеть, если сам ты и хмур, и печален?