Вы здесь

Smoke On The Water

(из серии «Небольшие трагедии»)
Файл: Иконка пакета 06_ahavev_sotw.zip (8.54 КБ)
Александр АХАВЬЕВ


Smoke On The Water
(из серии «Небольшие трагедии»)

We all come out to Montreux
On the Lake Geneva shoreline
(I. Gillan / R. Glover)

1.
Прости меня, четвёртый эскадрон,
Я не нарочно сделал тебе больно!
«О, поле, поле, кто тебя...»
...Пардон,
В ту ночь не фигурировало поле:

Ступая как по лезвию ножа,
Я шёл по плохо выбритому лугу,
Нетвёрдо в поле зрения держа
Свою вперёд протянутую руку;

Глаза б мои не видели её,
Когда бы ночь была еще темнее,
А голубое нижнее бельё,
Надетое на мне, ещё грязнее.

И хромовый бушлат, и галифе
К чертям сгорели вместе с самолётом,
А чёрный шлемофон на голове
Всё время истекал холодным потом,

И ветер дул навстречу, как на зло,
И ослеплял моими же слезами.
(Небось, отсюда за версту несло
Финальной сценой в некой мелодраме:

Красиво обгорелый персонаж
Идёт по очень длинному экрану —
Такой несчастный, что противно аж.
И кажется, он слышит фонограмму,

И даже титры чувствует спиной...
Но тут из глубины незримых пастбищ
Возникла барельефно предо мной
Тачанка, опрокинутая навзничь.

Признаться, я давно не ощущал
Такого напряжения сетчатки,
Преобразуя зрительный сигнал
От навзничь опрокинутой тачанки, —

Явленья, заурядного вполне
При солнечном,и даже лунном свете.
Всем вам известно, так же, как и мне:
Предметы тотемические эти

(Конечно, если библия не врёт)
Издревле мастерили ростовчане,
На них же прямо ехали на фронт,
И грамоте по ним же обучали.

Теперь услышать твой немой рассказ
Пора и мне, чудесная повозка,
Хотя, похоже, ты на этот раз
Сошла с холста Иеронима Босха,

Твоя поверхность, прямо как мечеть,
Покрыта непонятными графити, —
Я их хочу поближе рассмотреть.
А кто не хочет — ладно, как хотите.
* * *
На облучке, где сам комдив Чапай
Латынью начертал: «Smoke on the water!»*,
Кириллицей: «Энд Люси ин зе скай!»**
Добавить угораздило кого-то;

И как тому логический итог
Из темноты белела диатриба:
На пулемёт, имеющий щиток
Почти виолончельного изгиба, —

Помимо очевидного: «Максим» —
Добавить вознамерилось кому-то
По трафарету: «МИГ-21»
И по-приколу: «Тут была Анюта», —

Без лишних слов и ложного стыда.
Что тут ответишь? Право, не писать же,
Что не было меня здесь никогда,
И, чтоб я сдох, могло б не быть и дальше!

Нет, мне придётся, губы закусив, —
Не до крови, но так, чтоб было больно, —
Вживаться в этот жалкий детектив,
Достойный креативов Конан-Дойла:

Неважно кто — мой друг, или мой враг
Подобными вещами застит очи,
Но я на огонек спущусь в овраг,
Хотите вы того, или не очень;

Туда, туда, где из глубин земли
Клубится нечто вроде преисподней,
Туда, куда нас черти завели,
Я и сойду, как есть, в одном исподнем,

Без шапки-невидимки, без ружья,
Поскольку я не толкиновский хоббит
(В отличие, читатель, от тебя,
Я начал понимать, что происходит).

2.
И вот, когда из слёз, из темноты,
Из неуверенности в следующем шаге
Раздался часовой: «Пелевин, ты?...», —
И эхо тытыдыкнуло в овраге,

Предвосхищая первый майский гром, —
Так вот тогда я, поборов усталость,
Шагнул вперёд.
Четвёртый эскадрон, —
Вернее, то, что от него осталось, —

Застыло тёмной массой у костра,
Стараясь жертву подманить поближе.
(Ну кто бы мог мечтать ещё вчера
О том, что днесь его убьют свои же!)

Какой такой Пелевин? — кто бы знал...
Питая слабость к театральным сценам,
Я что есть силы брови приподнял,
Непроизвольно скрипнув лётным
                                    шлемом;

И тон беседы тонко переняв,
Не нарушая тишины словами,
Встал командир, весь в кожаных ремнях,
Мерцая боевыми орденами.

Волнение передалось костру,
И тут же искры — даром, что бесхвосты, —
Взлетели и погасли на лету,
Утрируя тропические звёзды.

А я утрировал рояль в кустах,
Насчёт себя уже не обольщаясь,
Едва прочтя на сомкнутых устах
Слова: «Усталость», «Месть»
                           и «Беспощадность»;

И, сопоставив пункты «бэ»и «цэ»,
Сообразил, как в скверном водевиле,
Что в третьем умозрительном лице
Здесь обо мне недавно говорили.

По поговорке — прямо на ловца
И зверь бежит. Да вот какая жалость:
De facto форма третьего лица
С моим лицом никак не сопрягалась.

Оно понятно, если на тебе —
Ни лычки, ни погона, ни медали!
О, как я благодарен был судьбе
Что здесь меня... Короче, не узнали.

3.
Случилось это много лет назад.
Точнее говоря, сегодня утром.
Не под землёй, как в части 2, а над.
(Возможно, мой рассказ слегка запутан,

Зато он исторически правдив.)
«Нам нет преград!»— сказала мне
                                    Держава,
Я уточнил: «Нам нет альтернатив!» —
И занял своё место у штурвала.

* * *
В щитке приборном щёлкало реле,
Как мысли в голове у Шерлок-Холмса,
А мы по отношению к Земле
Условно находились выше Солнца:

На горизонте теплился восход,
Но плазма раскалённого светила
Ещё не согревала нам живот,
А просто снизу на него светила.

Летел по небу истребитель «ЛаГГ»,
На землю не отбрасывая тени, —
Не потому что он был вурдалак,
А потому что в солнечной системе.

Ему на то и дали два крыла,
Чтоб он орлом парил среди простора,
А коль уж падал — так, чтоб не нашла
Наш чёрный ящик ни одна пандора.

И не найдёт! Так я вам говорю:
Сегодня на обломках фюзеляжа
Напишут не фамилию мою, —
Да что там говорить,— не имя даже...

(К примеру, житель города Монтрё***
Себя считает тоже патриотом,
Хотя на деле — всё одно враньё.
«Отчизна-мать»! Да ладно уж, чего там...

По логике вещей всё это вздор.
Любому очевидна из нас с вами
Двусмысленность в словах:
                  «античный хор»****, —
Вот так и здесь: увы,— одно названье.

Но если враг достанет нас всерьёз,
Как на войне, — какие тут игрушки!
«Бомбить иль не бомбить? —
                           встаёт вопрос, —
Иль, может быть, мудрей стрельнуть
                                    из пушки?»

Проблему эту, как я полагал,
Легко решает пара-тройка «Илов».)

* * *
Уж утренние тени по лугам
Тянулись, будто век мафусаилов,
И маленькие пухлые стога
Мелькали на полях, как нотабене,
И озера помятая фольга
Дрожала при малейшем дуновенье;

И ветер, довершая пастораль,
Причесывал берёзовую рощу.
Короче, там внизу, был сущий рай —
Приятный, судя по всему, на ощупь.

Когда мой самолёт вошёл в пике
С томящим душу характерным стоном,
Я знать не знал, что точка вдалеке
Была кавалерийским эскадроном;

Казалось, догадаться уж пора б, —
Но пропорционально ускоренью
Природа изменила свой масштаб
И растеклась по стёклам акварелью.

От этого кружилась голова,
И мысли хороводились друг с другом,
Пока отдельно взятые слова
Не стали цветом, запахом и звуком;

Пока из этих расчленённых слов
Не начали рождаться персонажи
И миражи швейцарских городов,
Похожие на римские пейзажи.

И первым появился Герострат, —
Как только Предводитель вместе с хором
Прочёл: «Содом, Помпея, Сталинград
(И, кажется, ещё какой-то город)...», —

И ангел выдул полную трубу
Надземных гулов и подземных стонов,
И Плиний заворочался в гробу,
И статуи осыпались с фронтонов;

И воробьи скрывали свой испуг
В ветвях пирамидальных кипарисов,
И междометья с пересохших губ
Срывались, как пожарные с карнизов.

Потом из окружающей среды
Исчез Монтрё, и вслед за ним — Женева.

Остался только дым поверх воды,
И пламя, опаляющее небо.

4.
Взошла луна, и люди у огня,
Сопоставляя следствие с причиной,
По-новому взглянули на меня,
И в воздухе запахло мертвечиной,

Когда во мне увидели они
Часть силы, что на бреющем полёте
Летает в паре метров от земли,
Но состоит из крови и из плоти.

Вот что они увидели во мне —
И вывели логически отсюда,
Что Бог — в неопалимой купине,
А я собою не являю чуда;

И не успел я досчитать до ста,
Как умерла последняя надежда.
Зато всё встало на свои места,
А это было правильно, конечно.

(Заметили задолго до меня
Жан Жак Руссо и Августин Аврелий:
Не надо путать тайны бытия
С рефлексиями Вечности на Время;

Но раз уж ворошиловский стрелок
В тебя упёрся оружейным дулом,
Ему не нужен никакой предлог,
Ему вообще не нужно больше думать.)

До сей поры я был неуязвим
Для смертного. Но этот звук, с которым
Простой кавалеристский карабин
Нервозно передёрнуло затвором,

И красное горячее пятно,
Растущее на голубой фланели,
Меня добили. Вот ведь как оно.
Хотели вы того, иль не хотели,

Организуя свой конгломерат.
Увы! Мне исповедываться не в чем —
Ни перед тем, как стану умирать,
Ни перед Тем, Кто богочеловечен;

Мне чуждо чувство собственной вины,
Все эти игры в саморазрушенье.
И в свете упомянутой луны
Я принял компромиссное решенье:

Позвольте рассказать вам, господа, —
Прошу простить, что лёжа, а не стоя, —
Про ангелов с глазами изо льда,
Про длинный коридор, и всё такое.

Про самолёт с малиновым винтом
И борозду в четвёртом эскадроне
Я расскажу когда-нибудь потом.
Сейчас меня мутит от вида крови.
100-летие «Сибирских огней»