Единый ресурс русскоязычных журналов и альманахов
Литературный подкаст
Увеличить
Решаем вместе
Считаете, что объекты культурного наследия находятся в плохом состоянии?
Расскажите об этом
Пн. 14:00 – 17:00
Вы здесь
«Солдаты» в путь!
Автобиографическая повесть
Файл: 
01_alekseev_mihail.zip (11.95 КБ)
01_alekseev_mihail.zip (11.95 КБ)
Михаил Николаевич Алексеев, недавно отметивший свое 85-летие, не нуждается в особом представлении. Он – из плеяды мастеров первого ряда, фундаторов русской советской литературы второй половины ХХ века, готовивших ей мировое признание и славу. А главным для него была любовь самого читающего в этом мире народа.
Мы от души поздравляем классика, с прекрасным юбилеем, желаем ему всего самого светлого в жизни и – многая, многая лета!
Читателям «Сибирских огней» будет, наверное, по-особому интересен публикуемый ниже отрывок из автобиографической повести старейшего нашего автора.
Мы от души поздравляем классика, с прекрасным юбилеем, желаем ему всего самого светлого в жизни и – многая, многая лета!
Читателям «Сибирских огней» будет, наверное, по-особому интересен публикуемый ниже отрывок из автобиографической повести старейшего нашего автора.
Редакция
Михаил Алексеев
Михаил Алексеев
«Солдаты» в путь!
Множество раз в разное время и разные люди, в основном издатели, просили меня написать автобиографию. Множество раз пытался это сделать, но всегда получалось что-то не то. Гораздо позже понял, почему. Я пытался поведать о себе в привычном, анкетном, что ли, смысле, вынося за скобки написанные мною книги, из экономии места отстраняясь от них. И выходило скучно, пресно, невыносимо занудно. И лишь в самом конце восьмидесятых годов мне пришлось — и то по крайней необходимости — вспомнить, что если у тебя, писателя, есть своя судьба, есть она и у книги, вышедшей из-под твоего пера. Её-то и нужно назвать биографией, совершенно естественно необходимо составляющей часть, и притом, может быть, главную часть твоей Автобиографии. Тогда же мне подумалось: а что, если написать биографию не автора, а его произведений? Не расскажет ли она больше и интереснее о своем создателе? И более того: не даст ли она возможность точнее и острее ощутить время, в какое это произведение рождалось и явилось на свет Божий? Ведь нередко такое рождение сопровождается весьма драматическими обстоятельствами, о коих знают лишь автор и очень узкий круг людей, связанных с изданием той или иной вещи. В этом случае следует, пожалуй, начать с биографии моего первенца — романа «Солдаты»: в прошлом, 2002 году, ему исполнилось 50 лет со дня появления на свет, то есть на ваш суд, дорогие мои читатели. А до этой, так сказать, юбилейной даты, «Солдаты» издавались множество раз на многих языках как в нашей стране, так и за рубежом. Этим романом открывались все, без исключения, мои собрания сочинений в шести и восьми томах, а также избранное в одном, двух и трех томах. Именно эта книга вывела меня, кажется, на самую тернистую и ухабистую из всех возможных дорог, имя которой — Литература. Когда же. однако, и с чего началось для меня все это?
Все произошло в мае 1945 года. Война кончилась, и наша дивизия находилась какое-то время на рубеже, занятом ею 9 мая в центре Европы Солдаты отдыхали. Отдыхали и мы, сотрудники армейской газеты «За Родину». Но что же делать, если на сердце поселилась жгучая потребность рассказать о фронтовых друзьях-товарищах, обо всем, что видано и пережито в тяжкие четыре года войны? Может быть, поступить так — вообразить себе, что рядом с тобой сидит близкий тебе человек, и ты, не торопясь, рассказываешь ему все, как было: без утайки, без прикрас, очень просто, как любят говорить ныне — доверительно.
Через месяц показал десятка три страниц единственному оставшемуся в нашей редакции члену Союза писателей Виктору Александровичу Старикову. Часа через два он сам не пришел да же, а вбежал в мой кабинет, и объявил с оттенком удивленной растерянности в голосе:
— Послушай, да это же куски настоящей прозы! По реакции В.А. Старикова я сообразил, что подкупил его сущим пустяком — простым, естественным, безыскусным изложением событий И все-таки временами задумывался: а правильно ли это? И не удержался, отдал-таки дань литературным завитушкам — их можно было легко обнаружить в первоначальном тексте рукописи и в особенности в первом названии романа — «Млечный Путь». Завитушки эти сейчас же обнаружила Лидия Сейфуллина, когда решался вопрос о приеме меня в Союз писателей СССР в конце ноября 1951 года. К тому времени я был уже отозван из Вены в Москву и работал в Военном издательстве. Вел заседание Секретариата Союза его генеральный секретарь Александр Александрович Фадеев. И поскольку моя фамилия начиналась с буквы «а», с меня всё и началось. Открыв заседание, А.Фадеев предложил принять меня сразу, минуя предусмотренный уставом кандидатский срок, в члены Союза. Первой взбунтовалась сидящая в первом ряду маленькая-премаленькая старушка. На белой, седой ее голове были, казалось, одни огромные черные глазищи, которые еще более расширились в страшном гневе.
— Саша! — кричала она, обратившись к председательствующему. — Ты с ума сошел. Кого ты предлагаешь принять в члены без кандидатского стажа?! — И обратившись уже ко всем другим членам секретариата Союза, продолжала: — Посмотрите, люди добрые, что он делает, этот молодой человек, — (это она уже обо мне). При этом она судорожно листала страницы опубликованного в журнале романа «Солдаты» и, найдя, что было ей нужно, громко читала: «Уранов медленно тянул из своей головы непрочные нити обрывочных нитей...» Каково! Не голова у того Уранова, а какая-то, простите, вьюшка! Нет, нет, если и принимать Алексеева, то разве лишь кандидатом!
В Дубовом зале Дома литераторов, где происходило заседание, захохотали, и больше всего, ядренее всех, как мне казалось, хохотал Фадеев, да еще и попросил:
— Лидочка, а ну-ка еще раз прочтите то место. Лидочка с радостью исполнила его просьбу. Маститые писатели еще громче засмеялись, а с ними вместе и Фадеев.
Множество раз в разное время и разные люди, в основном издатели, просили меня написать автобиографию. Множество раз пытался это сделать, но всегда получалось что-то не то. Гораздо позже понял, почему. Я пытался поведать о себе в привычном, анкетном, что ли, смысле, вынося за скобки написанные мною книги, из экономии места отстраняясь от них. И выходило скучно, пресно, невыносимо занудно. И лишь в самом конце восьмидесятых годов мне пришлось — и то по крайней необходимости — вспомнить, что если у тебя, писателя, есть своя судьба, есть она и у книги, вышедшей из-под твоего пера. Её-то и нужно назвать биографией, совершенно естественно необходимо составляющей часть, и притом, может быть, главную часть твоей Автобиографии. Тогда же мне подумалось: а что, если написать биографию не автора, а его произведений? Не расскажет ли она больше и интереснее о своем создателе? И более того: не даст ли она возможность точнее и острее ощутить время, в какое это произведение рождалось и явилось на свет Божий? Ведь нередко такое рождение сопровождается весьма драматическими обстоятельствами, о коих знают лишь автор и очень узкий круг людей, связанных с изданием той или иной вещи. В этом случае следует, пожалуй, начать с биографии моего первенца — романа «Солдаты»: в прошлом, 2002 году, ему исполнилось 50 лет со дня появления на свет, то есть на ваш суд, дорогие мои читатели. А до этой, так сказать, юбилейной даты, «Солдаты» издавались множество раз на многих языках как в нашей стране, так и за рубежом. Этим романом открывались все, без исключения, мои собрания сочинений в шести и восьми томах, а также избранное в одном, двух и трех томах. Именно эта книга вывела меня, кажется, на самую тернистую и ухабистую из всех возможных дорог, имя которой — Литература. Когда же. однако, и с чего началось для меня все это?
Все произошло в мае 1945 года. Война кончилась, и наша дивизия находилась какое-то время на рубеже, занятом ею 9 мая в центре Европы Солдаты отдыхали. Отдыхали и мы, сотрудники армейской газеты «За Родину». Но что же делать, если на сердце поселилась жгучая потребность рассказать о фронтовых друзьях-товарищах, обо всем, что видано и пережито в тяжкие четыре года войны? Может быть, поступить так — вообразить себе, что рядом с тобой сидит близкий тебе человек, и ты, не торопясь, рассказываешь ему все, как было: без утайки, без прикрас, очень просто, как любят говорить ныне — доверительно.
Через месяц показал десятка три страниц единственному оставшемуся в нашей редакции члену Союза писателей Виктору Александровичу Старикову. Часа через два он сам не пришел да же, а вбежал в мой кабинет, и объявил с оттенком удивленной растерянности в голосе:
— Послушай, да это же куски настоящей прозы! По реакции В.А. Старикова я сообразил, что подкупил его сущим пустяком — простым, естественным, безыскусным изложением событий И все-таки временами задумывался: а правильно ли это? И не удержался, отдал-таки дань литературным завитушкам — их можно было легко обнаружить в первоначальном тексте рукописи и в особенности в первом названии романа — «Млечный Путь». Завитушки эти сейчас же обнаружила Лидия Сейфуллина, когда решался вопрос о приеме меня в Союз писателей СССР в конце ноября 1951 года. К тому времени я был уже отозван из Вены в Москву и работал в Военном издательстве. Вел заседание Секретариата Союза его генеральный секретарь Александр Александрович Фадеев. И поскольку моя фамилия начиналась с буквы «а», с меня всё и началось. Открыв заседание, А.Фадеев предложил принять меня сразу, минуя предусмотренный уставом кандидатский срок, в члены Союза. Первой взбунтовалась сидящая в первом ряду маленькая-премаленькая старушка. На белой, седой ее голове были, казалось, одни огромные черные глазищи, которые еще более расширились в страшном гневе.
— Саша! — кричала она, обратившись к председательствующему. — Ты с ума сошел. Кого ты предлагаешь принять в члены без кандидатского стажа?! — И обратившись уже ко всем другим членам секретариата Союза, продолжала: — Посмотрите, люди добрые, что он делает, этот молодой человек, — (это она уже обо мне). При этом она судорожно листала страницы опубликованного в журнале романа «Солдаты» и, найдя, что было ей нужно, громко читала: «Уранов медленно тянул из своей головы непрочные нити обрывочных нитей...» Каково! Не голова у того Уранова, а какая-то, простите, вьюшка! Нет, нет, если и принимать Алексеева, то разве лишь кандидатом!
В Дубовом зале Дома литераторов, где происходило заседание, захохотали, и больше всего, ядренее всех, как мне казалось, хохотал Фадеев, да еще и попросил:
— Лидочка, а ну-ка еще раз прочтите то место. Лидочка с радостью исполнила его просьбу. Маститые писатели еще громче засмеялись, а с ними вместе и Фадеев.
Сердце мое куда-то убежало далеко вниз, может быть, в пятки.
Я решил, что меня после всего этого не то что в члены, но и в кандидаты-то не примут.
А Фадеев, продолжая похохатывать, вытирая платком ослезившиеся от смеха глаза, заметил:
— Вьюшка, значит?.. Лидочка, если заглянуть в наши с тобой первые вещи, мы там этих вьюшек отыщем еще больше... Я предлагаю принять Михаила Алексеева не в кандидаты, а в члены Союза писателей. С таким предложением обратилось к нам и Всесоюзное совещание молодых литераторов, прошедшее нынешней весной. С такою же просьбой обратился к нам Василий Семенович Гроссман, один из руководителей совещания. Он и Марк Колосов написали еще и свои собственные рекомендации, высоко оценив роман Михаила Алексеева. Мне известно также, что роман «Солдаты» выдвинут на соискание Сталинской премии. Получивши ее, Алексеев, так уж и быть уберет из книги эту несчастную вьюшку, на которую ты почему-то так обиделась, Лидочка! — сказав это, Фадеев повторил свое предложение.
За принятие меня прямо в члены Союза писателей проголосовали единогласно. При этом Фадеев радостно возгласил:
— Лидочка, и ты — за? Вот умница! Осознала все-таки.
Зал дружески еще раз посмеялся. Сейчас — уже над Лидией Сейфуллиной, замечательной писательницей, несомненным классиком, одним из основателей великой советской литературы. Ее «Виринея» стоит в первом ряду лучших созданий в художественной летописи нашей страны.
Часом позже я вышел на улицу Воровского и увидел там Сейфуллину, стоявшую в очереди к автобусу. Я неожиданно для себя осмелился, взял ее за руку и подвел к дверце. Затем взял старую под мышки и легко, не чувствуя совершенно ее веса. поднял прямо в автобус. Больше почему-то я ее ни разу не встречал.
Что касается А.А. Фадеева, то кто из литераторов из моего, и даже более старшего поколения, не успел погреться от его сердца?! Тоже покойный теперь Савва Елизарович Кожевников, главный редактор «Сибирских огней» в пору, когда в этом журнале неожиданно для многих появились мои «Солдаты», рассказал мне следующее.
В середине марта 1951 года в его новосибирской квартире в глухую полночь раздался телефонный звонок. Звонил А.А. Фадеев!
— Послушай, Савва!.. Ты жаловался мне, что у тебя нет стоящих рукописей. Посылаю тебе одну. Посмотри.
Во втором номере «Сибирских огней», помеченном мартом-апрелем (журнал выходил один раз в два месяца), и был напечатан роман «Солдаты» — оперативность прямо-таки умопомрачительная! Рукопись же могла оказаться в руках А. Фадеева, когда он готовился к докладу на 2-м Всесоюзном совещании молодых литераторов, участником коего я был. Доклад этот, к сожалению, не был произнесен — помешала болезнь Александра Александровича. Но вот, как видите, к моей большой радости, он не забыл о рукописи, которой я только и мог быть представлен на упомянутом совещании. Рука большого художника, Человека оказалась для меня и моего первого литературного детища очень легкой. Вслед за журналом «Сибирские огни» роман «Солдаты» был издан почти одновременно «Молодой гвардией» и «Воениздатом», а также миллионным тиражом в «Роман-газете», в том же, 1952-м году, был выдвинут несколькими организациями на соискание Сталинской премии, и я получил бы ее, если б не случилось того, что случилось.
Вечером, накануне того дня, когда в «Правде» и других центральных газетах готовилось к опубликованию постановление Правительства относительно премий, ко мне, в мою московскую десятиметровую квартиру на Октябрьском поле, нагрянула целая ватага дюжих ребят из фотохроники ТАСС, которые сейчас же принялись перемещать меня из угла в угол и обстреливать из множества камер. Наконец, нащелкались вдосталь и всей гурьбой подошли к столу, на котором оказались две бутылки водки и какая-то закуска, поставленные догадливой молодой хозяйкой. Все это было непостижимо быстро выпито и съедено, мастера из фотохроники забрали свое хозяйство, и уже за дверью кто-то из них, наверное, старший, громко выкрикнул:
— Утром вынимайте из почтового ящика «Правду»! Вам — Третью степень. Поздравляем!
Я, кажется, первым из всего нашего шестиэтажного дома, ни свет — ни заря оказался на улице у своего подъезда, ожидая почтальона. Ожидание было мучительно долгим для меня. И бедняга почтальон шарахнулся от меня, как от сумасшедшего, когда я кинулся на него и выхватил прямо из его рук свеженькую «Правду». И сейчас же увидел на первой странице список новых лауреатов. Пробежался по нему глазами сначала сверху вниз, затем снизу вверх. Увы, меня в списке не было. А я-то в нем был! И находился там до самого раннего утра, а потом чья-то рука убрала его оттуда. И она, эта рука, должна была принадлежать всесильному.
Так оно и случилось.
Как известно, рабочий день у И.В. Сталина начинался где-то в полдень, а заканчивался на рассвете уже следующего дня. И вот в промежутке нынешнего и завтрашнего дней Сталин получил телеграмму из Крыма от Сергеева-Ценского с настоятельной просьбой присудить Сталинскую премию писателю Евгению Ефимовичу Поповкину за роман «Семья Рубанюк». Классик мотивировал свою просьбу тем, что и книга, о которой идет речь, талантлива, а главным образом тем, что Евгений сейчас, живя и работая в Крыму, много делает для возрождения культуры в пострадавшем от вражеского нашествия крае И.В. Сталин попытался вызвать Николая Тихонова, председателя Комитета по Сталинским премиям, но того в Москве не было. Зато на месте оказался Константин Симонов, заместитель Тихонова. Тот быстро оказался и в сталинском кабинете. Вождь изложил Симонову суть дела, сказав при этом:
— Можно было бы прибавить к списку еще одного человека, но он и без того оказался длинным. Но и отказать академику не могу. Я, конечно, знаю, что все, оказавшиеся в этом списке, уже знают обо всем. И все-таки, товарищ Симонов, одного придется убрать. И сделать это надо менее болезненно для того, кого это коснется. Подумайте, товарищ Симонов.
И тут, на мою беду, Константин Михайлович вспомнил, что в «Литературной газете», которую он на то время редактировал, была опубликована большая статья Семена Гудзенко под названием «Труженики войны и мира». Это о романе молодого военного литератора Михаила Алексеева. Роман называется «Солдаты». В конце статьи была сделана сноска, где сказано, что речь идет о первой части книги, а над второй автор продолжает работать.
— Ну вот, видите. Сейчас мы дадим Алексееву Третью степень, а может, завершив роман полностью, он, Алексеев, поднимется на одну, а то и на две ступеньки повыше.
Оба — и вождь, и его заполуночный собеседник — облегченно вздохнули: «Менее болезненный выход найден». Но не для меня, конечно. А что тут можно сделать?
Я продолжал служить в армии, работал уже редактором художественной литературы в Воениздате. В 1953 году появилась вторая книга романа «Солдаты». Он мог бы быть вновь выдвинут на соискание Сталинской премии. Но умер человек, чьим именем была названа эта премия. А человек этот был слишком уж неугоден другому человеку, который волею судеб оказался на вершине власти. Вместе со смертью Сталина приказала долго жить и премия, носившая его имя.
Что касается меня, то я мог бы себя утешить тем, что я стал-таки лауреатом той же, что и Сталинская, премии, но она называется уже по-другому — Государственная премия СССР. И получил я её в 1976 году за роман «Ивушка неплакучая». Но «Солдаты» продолжали жить и издаваться чуть ли не каждый год, и неизменно ими, «Солдатами», как сказано выше, открывались и открываются поныне и мои собрания сочинений, и избранные одно-, двух- и трехтомники. Дождались «Солдатушки» мои своего часа и теперь, в канун шестидесятилетия величайшей битвы на Курской дуге. С нее-то, этой битвы, и начинается роман, где большей частью отдано место этому спасительному событию для нашего Отечества, вошедшему в историю под названием Курская битва.
За участие в ней и за книгу о ней я вскоре после войны и получил звание Почетного гражданина города Щебекино, являющегося почти предместьем Белгорода. В прошлом, 2002 году, роману «Солдаты» исполнилось 50 лет. Подумать только: моему первому литературному отпрыску можно было бы отпраздновать свой пятидесятилетний юбилей. Давайте же вместе с вами, дорогие мои читатели, поздравим юбиляра. Он уже давно принадлежит не мне одному, но, надеюсь, и всем вам, мои сограждане и соотечественники, Я прошу и вас поблагодарить моих земляков-саратовцев, губернатора Д.Ф.Аяцкова, который уже не в первый раз помогает вновь и вновь появиться перед читателями моим героям из «Драчунов», из «Хлеба — имени существительного», из повестей «Карюха» и «Рыжонка» и из других вещей. Не забыть мне до конца дней своих и «Алексеевский фестиваль», проведенный саратовцами по всей области накануне моего 80-летия, а сейчас вот, в канун уж 85-летия, здесь выпускают и отправляют в поход по великой русской земле моих «Солдат», давших путевку на всю мою творческую жизнь.
Постоянную и в высшей степени трогательную заботу обо мне моих земляков вспомнил в эти дни в своем пятом номере и «Русский вестник».
«Недавно, — сообщил он, — в Союзе писателей России состоялось торжественное вручение премии (имеется в виду премия под названием «Сын Отечества») лауреатам. Первый из них — Герой Социалистического труда, писатель Михаил Николаевич Алексеев, автор широко известных романов и повестей «Солдаты», «Вишневый омут», «Хлеб — имя существительное», «Драчуны», «Мой Сталинград»... Жизненный и литературный подвиг этого непосредственного участника Сталинградской битвы, ставшего блистательным мастером слова, отмечен многими наградами и лауреатскими званиями. Но, пожалуй, наиболее дорогим стало для него высокое признание своих земляков-саратовцев, когда администрация области совместно с Союзом писателей России учредила литературную премию имени самого М. Алексеева».
А Фадеев, продолжая похохатывать, вытирая платком ослезившиеся от смеха глаза, заметил:
— Вьюшка, значит?.. Лидочка, если заглянуть в наши с тобой первые вещи, мы там этих вьюшек отыщем еще больше... Я предлагаю принять Михаила Алексеева не в кандидаты, а в члены Союза писателей. С таким предложением обратилось к нам и Всесоюзное совещание молодых литераторов, прошедшее нынешней весной. С такою же просьбой обратился к нам Василий Семенович Гроссман, один из руководителей совещания. Он и Марк Колосов написали еще и свои собственные рекомендации, высоко оценив роман Михаила Алексеева. Мне известно также, что роман «Солдаты» выдвинут на соискание Сталинской премии. Получивши ее, Алексеев, так уж и быть уберет из книги эту несчастную вьюшку, на которую ты почему-то так обиделась, Лидочка! — сказав это, Фадеев повторил свое предложение.
За принятие меня прямо в члены Союза писателей проголосовали единогласно. При этом Фадеев радостно возгласил:
— Лидочка, и ты — за? Вот умница! Осознала все-таки.
Зал дружески еще раз посмеялся. Сейчас — уже над Лидией Сейфуллиной, замечательной писательницей, несомненным классиком, одним из основателей великой советской литературы. Ее «Виринея» стоит в первом ряду лучших созданий в художественной летописи нашей страны.
Часом позже я вышел на улицу Воровского и увидел там Сейфуллину, стоявшую в очереди к автобусу. Я неожиданно для себя осмелился, взял ее за руку и подвел к дверце. Затем взял старую под мышки и легко, не чувствуя совершенно ее веса. поднял прямо в автобус. Больше почему-то я ее ни разу не встречал.
Что касается А.А. Фадеева, то кто из литераторов из моего, и даже более старшего поколения, не успел погреться от его сердца?! Тоже покойный теперь Савва Елизарович Кожевников, главный редактор «Сибирских огней» в пору, когда в этом журнале неожиданно для многих появились мои «Солдаты», рассказал мне следующее.
В середине марта 1951 года в его новосибирской квартире в глухую полночь раздался телефонный звонок. Звонил А.А. Фадеев!
— Послушай, Савва!.. Ты жаловался мне, что у тебя нет стоящих рукописей. Посылаю тебе одну. Посмотри.
Во втором номере «Сибирских огней», помеченном мартом-апрелем (журнал выходил один раз в два месяца), и был напечатан роман «Солдаты» — оперативность прямо-таки умопомрачительная! Рукопись же могла оказаться в руках А. Фадеева, когда он готовился к докладу на 2-м Всесоюзном совещании молодых литераторов, участником коего я был. Доклад этот, к сожалению, не был произнесен — помешала болезнь Александра Александровича. Но вот, как видите, к моей большой радости, он не забыл о рукописи, которой я только и мог быть представлен на упомянутом совещании. Рука большого художника, Человека оказалась для меня и моего первого литературного детища очень легкой. Вслед за журналом «Сибирские огни» роман «Солдаты» был издан почти одновременно «Молодой гвардией» и «Воениздатом», а также миллионным тиражом в «Роман-газете», в том же, 1952-м году, был выдвинут несколькими организациями на соискание Сталинской премии, и я получил бы ее, если б не случилось того, что случилось.
Вечером, накануне того дня, когда в «Правде» и других центральных газетах готовилось к опубликованию постановление Правительства относительно премий, ко мне, в мою московскую десятиметровую квартиру на Октябрьском поле, нагрянула целая ватага дюжих ребят из фотохроники ТАСС, которые сейчас же принялись перемещать меня из угла в угол и обстреливать из множества камер. Наконец, нащелкались вдосталь и всей гурьбой подошли к столу, на котором оказались две бутылки водки и какая-то закуска, поставленные догадливой молодой хозяйкой. Все это было непостижимо быстро выпито и съедено, мастера из фотохроники забрали свое хозяйство, и уже за дверью кто-то из них, наверное, старший, громко выкрикнул:
— Утром вынимайте из почтового ящика «Правду»! Вам — Третью степень. Поздравляем!
Я, кажется, первым из всего нашего шестиэтажного дома, ни свет — ни заря оказался на улице у своего подъезда, ожидая почтальона. Ожидание было мучительно долгим для меня. И бедняга почтальон шарахнулся от меня, как от сумасшедшего, когда я кинулся на него и выхватил прямо из его рук свеженькую «Правду». И сейчас же увидел на первой странице список новых лауреатов. Пробежался по нему глазами сначала сверху вниз, затем снизу вверх. Увы, меня в списке не было. А я-то в нем был! И находился там до самого раннего утра, а потом чья-то рука убрала его оттуда. И она, эта рука, должна была принадлежать всесильному.
Так оно и случилось.
Как известно, рабочий день у И.В. Сталина начинался где-то в полдень, а заканчивался на рассвете уже следующего дня. И вот в промежутке нынешнего и завтрашнего дней Сталин получил телеграмму из Крыма от Сергеева-Ценского с настоятельной просьбой присудить Сталинскую премию писателю Евгению Ефимовичу Поповкину за роман «Семья Рубанюк». Классик мотивировал свою просьбу тем, что и книга, о которой идет речь, талантлива, а главным образом тем, что Евгений сейчас, живя и работая в Крыму, много делает для возрождения культуры в пострадавшем от вражеского нашествия крае И.В. Сталин попытался вызвать Николая Тихонова, председателя Комитета по Сталинским премиям, но того в Москве не было. Зато на месте оказался Константин Симонов, заместитель Тихонова. Тот быстро оказался и в сталинском кабинете. Вождь изложил Симонову суть дела, сказав при этом:
— Можно было бы прибавить к списку еще одного человека, но он и без того оказался длинным. Но и отказать академику не могу. Я, конечно, знаю, что все, оказавшиеся в этом списке, уже знают обо всем. И все-таки, товарищ Симонов, одного придется убрать. И сделать это надо менее болезненно для того, кого это коснется. Подумайте, товарищ Симонов.
И тут, на мою беду, Константин Михайлович вспомнил, что в «Литературной газете», которую он на то время редактировал, была опубликована большая статья Семена Гудзенко под названием «Труженики войны и мира». Это о романе молодого военного литератора Михаила Алексеева. Роман называется «Солдаты». В конце статьи была сделана сноска, где сказано, что речь идет о первой части книги, а над второй автор продолжает работать.
— Ну вот, видите. Сейчас мы дадим Алексееву Третью степень, а может, завершив роман полностью, он, Алексеев, поднимется на одну, а то и на две ступеньки повыше.
Оба — и вождь, и его заполуночный собеседник — облегченно вздохнули: «Менее болезненный выход найден». Но не для меня, конечно. А что тут можно сделать?
Я продолжал служить в армии, работал уже редактором художественной литературы в Воениздате. В 1953 году появилась вторая книга романа «Солдаты». Он мог бы быть вновь выдвинут на соискание Сталинской премии. Но умер человек, чьим именем была названа эта премия. А человек этот был слишком уж неугоден другому человеку, который волею судеб оказался на вершине власти. Вместе со смертью Сталина приказала долго жить и премия, носившая его имя.
Что касается меня, то я мог бы себя утешить тем, что я стал-таки лауреатом той же, что и Сталинская, премии, но она называется уже по-другому — Государственная премия СССР. И получил я её в 1976 году за роман «Ивушка неплакучая». Но «Солдаты» продолжали жить и издаваться чуть ли не каждый год, и неизменно ими, «Солдатами», как сказано выше, открывались и открываются поныне и мои собрания сочинений, и избранные одно-, двух- и трехтомники. Дождались «Солдатушки» мои своего часа и теперь, в канун шестидесятилетия величайшей битвы на Курской дуге. С нее-то, этой битвы, и начинается роман, где большей частью отдано место этому спасительному событию для нашего Отечества, вошедшему в историю под названием Курская битва.
За участие в ней и за книгу о ней я вскоре после войны и получил звание Почетного гражданина города Щебекино, являющегося почти предместьем Белгорода. В прошлом, 2002 году, роману «Солдаты» исполнилось 50 лет. Подумать только: моему первому литературному отпрыску можно было бы отпраздновать свой пятидесятилетний юбилей. Давайте же вместе с вами, дорогие мои читатели, поздравим юбиляра. Он уже давно принадлежит не мне одному, но, надеюсь, и всем вам, мои сограждане и соотечественники, Я прошу и вас поблагодарить моих земляков-саратовцев, губернатора Д.Ф.Аяцкова, который уже не в первый раз помогает вновь и вновь появиться перед читателями моим героям из «Драчунов», из «Хлеба — имени существительного», из повестей «Карюха» и «Рыжонка» и из других вещей. Не забыть мне до конца дней своих и «Алексеевский фестиваль», проведенный саратовцами по всей области накануне моего 80-летия, а сейчас вот, в канун уж 85-летия, здесь выпускают и отправляют в поход по великой русской земле моих «Солдат», давших путевку на всю мою творческую жизнь.
Постоянную и в высшей степени трогательную заботу обо мне моих земляков вспомнил в эти дни в своем пятом номере и «Русский вестник».
«Недавно, — сообщил он, — в Союзе писателей России состоялось торжественное вручение премии (имеется в виду премия под названием «Сын Отечества») лауреатам. Первый из них — Герой Социалистического труда, писатель Михаил Николаевич Алексеев, автор широко известных романов и повестей «Солдаты», «Вишневый омут», «Хлеб — имя существительное», «Драчуны», «Мой Сталинград»... Жизненный и литературный подвиг этого непосредственного участника Сталинградской битвы, ставшего блистательным мастером слова, отмечен многими наградами и лауреатскими званиями. Но, пожалуй, наиболее дорогим стало для него высокое признание своих земляков-саратовцев, когда администрация области совместно с Союзом писателей России учредила литературную премию имени самого М. Алексеева».
Саратовщина! Край ты мой родной! Когда я думаю о тебе, все треволнения житейские и творческие не в тягость, а в радость, поскольку вместе с тобой ничто уже меня не пугает. Потому что ты — во мне, а я в тебе. Это — одно целое.
