Вы здесь

Спички

Рассказ
Файл: Иконка пакета 01_teminskii_s.zip (73.04 КБ)

Деревня Лосиха — место далекое и глухое. Туда, в предгорье Восточных Саян, где на сотни километров тайга да сопки, добраться можно только на вездеходе или внедорожнике. Особенно зимой. А если снегопад или, того хуже, метель поднимется, в Лосиху лучше вовсе не соваться. Застрянешь где-нибудь — неделю придется ждать, пока разгребут заносы.

Лосиха и раньше была небольшой, а теперь и вовсе осталось дворов шесть, и ни магазина, ни почты, ни телефона. Свет и тот подают с перебоями. Одним словом — глушь, хорошее место для любителей дикой природы, тишины и уединения. Правда, любители тишины и уединения ехали туда в основном с ружьями да карабинами.

Из-за отдаленности от больших населенных пунктов зверья в тех местах всегда хватало: и на кабана можно поохотиться, и на сохатого сходить, и козу подстрелить, не говоря уже о разной мелочи вроде зайцев или кабарги. А если повезет (или не повезет, это уж для кого как), то и медведя можно повстречать. Но тогда уже не оплошай, не то сам превратишься из охотника в добычу!

Виталий тоже ехал в Лосиху на охоту. Не то чтобы специально на лося или кабана, а так: побродить по тайге, подышать свежим воздухом... В общем — развеяться, отдохнуть от городской суеты. Конечно, если удастся, то и добыть что-нибудь. Да хоть глухаря или куропатку. Все не с пустыми руками возвращаться. К тому же ехал он туда один. На серьезную охоту нужно отправляться хотя бы вдвоем: сибирская тайга — она легкомыслия не прощает. В одиночку в тайгу может пойти только опытный охотник-профессионал. А если ты в этом деле новичок, лучше не суйся, не то сгинешь в таежной глуши — и поминай потом как звали.

Виталий не собирался забираться в самую глушь. Он планировал дойти лишь до Широкой пади, это километров семь от Лосихи, и поохотиться в тех местах денька два-три. Он раньше там бывал, и места те были ему немного знакомы.

Виталий — предприниматель. Хваткий, расчетливый, осторожный — вот качества, которые помогали ему успешно заниматься бизнесом. Буквально неделю назад он заключил крупную сделку, хорошо заработал, и вот — себе в подарок, как он сам выразился, — купил японский внедорожник «Ленд-крузер» и карабин «Сайга», хоть и не был таким уж заядлым охотником.

Стрелять с друзьями по пустым бутылкам на пикниках за городом надоело, захотелось чего-нибудь серьезного и настоящего. К тому же возникло желание хотя бы ненадолго уединиться и отдохнуть от всего.

В Лосиху Виталий прибыл под вечер, уже начало смеркаться. Подъехал к крайней избе, что стояла почти у самого леса, и загнал свой внедорожник в просторный, расчищенный от снега двор. Двор был пуст. Это означало, что, кроме Виталия, из приезжих здесь больше никого нет.

В избе жил дед Афанасий, бывший охотник-промысловик, а теперь пенсионер, как и все немногочисленные жители Лосихи, которых и осталось-то не больше десятка. Все, кто приезжал в Лосиху, — в основном охотники, — останавливались у Афанасия. Сам дед в тайгу уже давно не ходил: стар стал, но таежников принимал у себя охотно. Здесь, перед тем как отправиться на охоту или вернувшись с нее, можно было хорошенько отдохнуть, а то и вовсе пожить какое-то время. Места хватало. И сам хозяин гостям был всегда рад. Вот только провизию и выпивку требовалось привозить с собой — в Лосихе с этим уже давно было туго. Единственный магазин закрылся еще лет десять назад, и теперь за всем необходимым нужно было ехать в Вересовку, ближайший к Лосихе поселок, а до него почти сорок километров. А то и вовсе приходилось добираться до города, а туда еще столько же. Итого — восемьдесят километров по тайге, через сопки, преодолевая опасные подъемы и крутые спуски.

Два раза в месяц, если позволяла погода, из районного отдела соцобеспечения в Лосиху отправляли машину с товарами первой необходимости: хлебом, крупами, макаронами, консервами и разной хозяйственной мелочью. Иногда жителей Лосихи навещали родственники, живущие кто в городе, кто в других поселках и деревнях, не столь отдаленных и труднодоступных. В Лосихе остались те, кто ни в какую не хотел покидать эти места, все уже старики. Среди них и дед Афанасий.

Изба, в которой жил дед Афанасий, состояла из двух половин. К ней прилегал большой двор, огороженный невысоким забором и с распахнутыми настежь воротами, чтобы гостям, прибывающим сюда, было удобно заезжать. А еще у деда Афанасия имелась баня, единственная в Лосихе, которая пользовалась большой популярностью как у местных жителей, для которых дед раз в неделю устраивал «банный день», так и у приезжих. В такой глуши, да еще зимой, когда температура нередко опускается до минус сорока и ниже, баня — ни с чем не сравнимое удовольствие! Как приятно, вернувшись с охоты усталым, промерзшим до последней косточки, оказаться затем в жаркой парной да пройтись по изнуренному долгой ходьбой телу горячим березовым веничком...

Хотя дед Афанасий принимал у себя гостей бескорыстно, можно сказать по доброте душевной, все, кто у него останавливался, старались отблагодарить старика: кто продуктов привезет, кто добытой дичью поделится, а кто и денег оставит. И конечно, все предлагали выпить. Дед это дело любил и отказом никого не огорчал.

Виталий забрал из машины два рюкзака: один большой — с одеждой, другой поменьше — с продуктами, миновал полутемные сени и, для приличия постучав, вошел в избу. Внутри было тихо и тепло. Топилась печь. Пахло дымком и подгорелой кашей.

Здравствуйте, — поздоровался Виталий и, не дождавшись ответа, уже громче спросил: — Есть кто дома?

Скрипнули половицы, и из другой половины избы появилась девушка лет двадцати пяти с короткой стрижкой и слегка раскосыми глазами. На ней был теплый спортивный костюм, плотно облегающий стройную фигуру, на ногах — домашние тапочки на босу ногу.

«Симпатичная», — отметил про себя Виталий.

Здравствуйте, — сказала девушка. — Я думала, это... — Она немного смутилась. — Да вы проходите, дед скоро вернется! К соседям, наверное, ушел.

Виталий оставил оба рюкзака у порога, разделся и, пройдя к скамейке у стола, сел.

Меня Виталием зовут, — представился он. — А вас?

Меня — Катериной. Я внучка Афанасия Митрофановича. Приехала навестить его. Вторую неделю тут живу. Надоело. Ни телевизора, ни радио, телефон и тот не ловит... А вы надолго в Лосиху? — спросила она после небольшой паузы.

Как понравится, — пожал плечами Виталий. — А вообще, планировал пробыть тут два-три дня.

На охоту приехали?

На охоту... Ну и отдохнуть от благ цивилизации.

Это у вас получится, — улыбнулась Катерина. — Чаю хотите?

Хочу, — охотно согласился Виталий.

В сенях скрипнула дверь, и в избу вошел сам хозяин — дед Афанасий, небольшого роста старичок лет семидесяти пяти с узким разрезом глаз и гладким безбородым лицом.

Увидев Виталия, дед искренне обрадовался:

О, у нас гости! А я смотрю — машина во дворе! Ну проходите, проходите... — засуетился старик, хотя гость уже не только прошел, но и сидел за столом.

Виталий поднялся и поздоровался с хозяином за руку. Он приезжал сюда в прошлом году. На всякий случай, если дед забыл, напомнил:

Меня Виталием зовут.

А я Афанасий Митрофанович, — представился дед, снимая шапку и тулуп. — Первый раз у нас?

Бывал уже. Прошлой зимой.

То-то я смотрю, лицо вроде знакомое.

Дед прищурился, пытаясь получше разглядеть гостя. Затем перевел взгляд на рюкзаки.

Надолго к нам?

Как понравится.

Понравится, — кивнул дед, садясь на диван. — У нас тут воздух чистый и охота отменная.

Похоже, в Лосиху давненько никто не приезжал и дед Афанасий заскучал по новым людям. Обрадованный, что наконец кто-то прибыл и наверняка не с пустыми руками, он старался всячески угодить гостю.

Может, баньку истопить — с дороги попариться? — предложил он, щуря и без того узкие глаза.

Виталий пожал плечами и направился к рюкзакам.

Катерина, иди растопи! — распорядился Афанасий. — И воды в котел натаскай. Да побольше! Может, и я заодно попарюсь. Спину что-то второй день ломит.

Катерина сунула ноги в валенки, накинула полушубок и шаль и отправилась заниматься баней.

Виталий поставил на скамью рюкзак (тот, что поменьше) и принялся извлекать из него содержимое.

Скоро на столе оказались две банки тушенки, банка маринованных огурчиков, копченый лосось, паштет из гусиной печени, грамм двести пармезана, палка сервелата и хороший шмат соленого сала. За ними последовали буханка ржаного хлеба и стограммовая банка осетровой икры. В завершении на стол была выставлена бутылка водки.

Старик наблюдал за каждым продуктом, который появлялся из рюкзака и оказывался затем на столе, сосредоточенно и внимательно. Но как только, радуя глаз своим кристально-прозрачным содержимым, появилась бутылка и царственно заняла свое место среди банок, свертков и пакетов, на лице деда непроизвольно образовалась улыбка, которую он и не пытался скрывать.

Охота — это хорошо, охота — это здорово! — сказал он и, шаркая подшитыми подошвами валенок, направился к стенному шкафчику за рюмками.

Виталий нарезал колбасу, сыр, сало, лосося, хлеб; открыл тушенку, огурчики. Икру он аккуратно выложил из банки на блюдце. После этого взялся за водку. Не спеша, почти церемониально отвинтил колпачок и под восхищенным взглядом деда Афанасия наполнил до краев две стограммовые рюмки.

Едва собрались выпить, вернулась Катерина.

Присаживайтесь с нами, — предложил ей Виталий на правах угощающего.

Девушка застенчиво улыбнулась:

Спасибо, я не пью.

Просто посидите, поужинайте за компанию.

Садись, внучка, — поддержал Виталия дед. — Стопочку можно выпить. Такому-то гостю грех отказывать.

Румяная от мороза, с белыми от инея ресницами, похожая на Снегурочку, Катерина скинула полушубок, вылезла из валенок и, потирая озябшие ладони, присела у края стола.

Может, все-таки чуть-чуть налить? — снова предложил Виталий, взявшись за бутылку. — Для согрева?

Катерина неуверенно пожала плечами:

Ну, если только полрюмочки...

Виталий налил ей полную и после короткого: «За вас, хозяева!» — ловко опрокинул свою рюмку в рот. Следом выпил дед. Тоже до дна, но не с такой лихостью. Стали закусывать, не спеша и с аппетитом: Виталий — хлебом и салом, дед захрустел огурцом.

Катерина долго не решалась, затем сделала глоток — и, выкатив глаза, начала хватать ртом воздух. Отдышавшись и утерев выступившие слезы, робко потянулась за ломтиком колбасы.

Закусывай, закусывай! — подбодрил ее дед. — А то опьянеешь натощак да без привычки.

Когда выпили по второй, начался разговор. Сначала говорили про тайгу и охоту, про повадки зверей. Дед рассказал пару интересных случаев, связанных с охотниками. Когда заговорили о личном: кто откуда и чем занимается, выяснилось, что Катерина тоже из Иркутска и ей на самом деле уже тридцать два. Не замужем. И не была. Да уже особо и не надеется.

За кого выходить? Все нормальные давно женаты, а кто свободен — либо пьяницы, либо приспособленцы. А то и вовсе нетрадиционной ориентации, — пояснила она.

Позвольте не согласиться, — возразил Виталий, подняв указательный палец вверх. — Вот я, можно сказать, непьющий, не приспособленец и тем более не голубой. А до сих пор не женат.

Достойной невесты не нашлось? — улыбнулась Катерина.

Невест-то полно, — не обращая внимания на ее иронию, заверил Виталий. — Только свистну — очередь образуется... Ко мне кто только не сватался! Все как на подбор умницы, красавицы, с высшим образованием. А то и с двумя! Иностранка даже одна жениться на ней звала. Из Австрии с какой-то делегацией к нам приезжала. Предлагала мне уехать с ней. В Вене у нее квартира, загородный дом и все такое. Фотографии показывала — красота!

Катерина смешливо вздернула брови:

А вы что же?

Отказался.

Что так? Сейчас бы в Вене жили, отдыхали бы в Альпах, а не в этой глуши, где даже телевизора нет и телефон не ловит. — В голосе Катерины звучали шутливые нотки.

Это не для меня, — все с той же серьезностью отвечал Виталий. — Да и жениться пока не хочу. Рановато. Семья, дети — пока не до этого. Бизнес нужно раскручивать, а там посмотрю.

А я хочу замуж, — вздохнула Катерина. — Хоть за иностранца, хоть за нашего. Даже за самого простого. Лишь бы непьющим был и не придурком. И чтобы меня любил. Семью хочу, детей.

С простым мужем и с голоду помереть можно, — поучительно заметил Виталий. — Замуж выходить нужно за того, кто чего-то добился. Или за перспективного!

За такого, как вы? — снова улыбнулась Катерина, уже немного захмелев.

И не надо смеяться! — обиделся Виталий. — Не хочу хвалиться, но я в свои тридцать кое-чего добился. Две квартиры в Иркутске: одна в центре, двухуровневая — триста квадратов; вторая в новостройке — двухкомнатная, с видом на залив. Дача — сто квадратов — с участком в двадцать соток. Две машины: «камри» и вон, — Виталий кивнул в сторону двери, — у крыльца стоит, «крузак». Специально для охоты взял.

Ух ты! — восхищенно произнес дед, любовно разливая по рюмкам водку. — За это надо выпить.

Выпили.

Когда женюсь, — продолжал Виталий, — семья ни в чем нуждаться не будет. Детей в лучший детсад отдам. Потом в школу с каким-нибудь уклоном. С английским или французским. Или за границу отправлю учиться. В Лондон, к примеру.

Так уж и в Лондон? — то ли всерьез, то ли в шутку удивилась Катерина.

Да, в Лондон! — подтвердил Виталий. — Когда есть деньги, и в Америку можно отправить. В какой-нибудь Гарвард или Оксфорд. Я и сейчас не беден, но смогу еще подняться. Я умею зарабатывать. У меня к этому талант.

Он поднял рюмку и, никого не дожидаясь, выпил.

С деньгами можно многое себе позволить, — согласилась Катерина, тоже глотнув немного водки и закусив сыром. — А тут живешь, все на что-то надеешься, чего-то ждешь, а жизнь проходит. Да что об этом говорить... — Она взяла рюмку и допила.

Мало получаешь? — поинтересовался Виталий, переходя на «ты». — Где работаешь, если не секрет?

Да какой секрет — продавцом в магазине. Бытовую технику продаю. Разве там много заработаешь? Вообще-то, я бухгалтер. Шесть лет отработала на радиозаводе. Замом главбуха была. Потом предприятие закрыли, всех сократили... Вот и пошла торговать.

Иди ко мне работать. Мне хороший бухгалтер нужен.

Катерина пожала плечами и засмеялась:

Смотря сколько платить станете.

Не обижу.

А ведь она тоже бизнесом занималась, — похвастался дед, кивнув на Катерину. — Свой магазин держала!

Да какой магазин, — усмехнулась Катерина. — Так, небольшой отдельчик арендовала. Шубами торговала да всякой мелочью из Китая.

И как дела шли? — поинтересовался Виталий, дожевывая кусок лосося.

Да-а... — Катерина разочарованно махнула рукой. — Сначала мало-помалу шли, потом кризис, доллар подскочил — и все, конец. Обанкротилась. Да еще и в долги влезла. До сих пор отдаю... Даже не хочется вспоминать. В общем, коммерция — это не мое. Мое дело — чужие деньги считать.

Да, бизнес — это не для всех, — со знанием дела заявил Виталий. — Тут требуются определенные качества, особый склад ума, умение просчитывать ситуацию. И еще нужно хорошо разбираться в людях. Вот я — мне достаточно пообщаться с кем-то полчаса, и все понятно: кто он, чего стоит, можно ли с ним иметь дело. И конечно, нужна удача! Без нее никак. Можно все продумать, просчитать, предусмотреть каждую мелочь, но если удача отвернулась — считай, все пропало! А я удачлив. Сколько раз находился, что называется, на краю, думал, все, конец, но каким-то чудом проносило. Друзья называют меня везунчиком.

После того как выпили за удачу, Виталий стал рассказывать о том, как он много работает, устает и нервы его от этого бывают на пределе.

Кто-то на море едет, кто-то водкой спасается, а мне для отдыха покой нужен и уединение. Вот я и прибыл сюда отдохнуть. Схожу в тайгу, поживу там пару деньков, подышу свежим воздухом — и снова за работу!

Обычно Виталий не отличался общительностью, скорее был замкнутым и малоразговорчивым, и только когда выпивал, что случалось не часто, ему хотелось выговориться. Врать не врал, но любил похвастаться, произвести впечатление, особенно на девушек. Чаще всего ему это удавалось. Вот и сейчас он видел, что Катерина, сначала ироничная, теперь стала серьезнее, слушала его с интересом и уже не отводила глаза, если их взгляды встречались. Старик к этому времени вовсю клевал носом и только едва слышно бормотал:

Охота — это хорошо... Охота — это здорово...

Елки-палки! — спохватилась Катерина. — Совсем забыла: в бане печь, наверное, погасла!

Она быстро оделась и выбежала на улицу.

Следом вышел Виталий. Он помог Катерине с дровами, натаскал из речки воды — на «холодную» (на «горячую» уже грелась в котле), принес из сарая два березовых веника и положил в тазик.

Когда оба вернулись в дом, дед Афанасий уже спал, свернувшись клубочком на диване и накрывшись овечьим полушубком. Бутылка на столе была пуста. Виталий убрал ее и достал из рюкзака другую.

Может, не стоит? — засомневалась Катерина. — Тебе же еще в баню идти. Да и мне достаточно. Что-то я разошлась сегодня. Боюсь, не к добру.

А мы после бани выпьем, — хитро улыбнулся Виталий. — После баньки грех не выпить.

Ну, это тебе. А мне-то с чего пить?

Ты разве в баню не идешь? — Виталий вопросительно посмотрел на Катерину.

Вместе? — хихикнула она.

А почему нет? Мы же взрослые люди.

Катерина смущенно отвернулась, не зная, что ответить. Затем кинулась к плите:

Чайник вскипел! Сейчас чаю свежего заварим!

Чрезмерно суетясь, она достала с полки белый фарфоровый заварник, насыпала в него из жестяной банки чай и залила бурлящим кипятком.

Виталий наблюдал за ее действиями с легкой улыбкой победителя. Он знал, Катерину он покорил. Сегодня она будет его.

Когда чай настоялся и даже был разлит по чашкам, в окне, что выходило во двор, промелькнул свет автомобильных фар.

Кого-то принесло, — недовольно пробурчал Виталий.

Катерина, кажется, этому не удивилась. Она оделась и вышла во двор.

Вернулась, как и следовало ожидать, не одна. Вместе с ней в избу вошел бородатый мужчина лет тридцати пяти. На нем был старый армейский полушубок и лохматая лисья шапка. В одной руке бородач держал тощий потертый мешок, в другой — двустволку.

Поставив ружье в угол и там же небрежно бросив мешок, гость не спеша разделся и в сопровождении Катерины прошел к столу.

Девушка представила молодых людей друг другу:

Виталий. Иван.

Мужчины холодно пожали друг другу руки, после чего Ивану было предложено сесть к столу и присоединиться к ужину.

Не откажусь, — согласился он и, вымыв под умывальником руки, как-то привычно уселся рядом с Катериной.

Без шубы и шапки он оказался маленьким и щуплым, густая рыжая борода совсем не гармонировала с его далеко не брутальной внешностью. Он напоминал дьячка из какой-нибудь деревенской церкви. И голос у него был тихий, даже слабый, как у больного.

А дед где? — спросил Иван, обращаясь к Катерине.

Та кивнула на диван:

Готов уже. Совсем слабым стал.

Дед Афанасий будто услышал, что говорят о нем, дрыгнул ногой, что-то невнятное пробормотал и тут же почти по-детски засопел.

Может, водочки с дороги? — предложил Виталий новому гостю, указывая на нераспечатанную бутылку на столе.

Нет, не надо, — категоричнее, чем следовало бы, отказался Иван. — Мне вставать рано. В тайгу нужно сходить, капканы проверить — и к вечеру уже назад вернуться.

Как знаешь, — немного обиженно сказал Виталий.

Иван потянулся к сыру и чуть погодя спросил:

Твой внедорожник там, у крыльца, стоит?

Виталий усмехнулся, кивнув на деда:

Нет, вон его.

Без номеров еще, — с нескрываемым восхищением произнес Иван, не обращая внимания на сарказм собеседника.

Виталий не удержался:

Неделю как из салона.

Красавец! Я бы на таком даже ездить не стал, только бы любовался.

Да, хороша машина, — согласился Виталий и, чтобы продолжить автомобильную тему, спросил: — А ты на чем сюда прибыл?

Я-то? Я на... — начал Иван.

Но Виталий прервал его:

Погоди-погоди, дай угадаю... Наверное, на уазике?

На уазике, — подтвердил Иван. — В окно увидал?

Да тут и смотреть нечего. — Виталий ухмыльнулся и покосился на Катерину. — И так все понятно. На «москвиче» или «жигулях» сюда не добраться. Остается уазик. — Он нарочито внимательно оглядел Ивана. — На чем же еще?

Иван улыбнулся и пожал плечами:

Ну да, сюда только на УАЗе и можно добраться. А ты на охоту или так?

На охоту, — не сразу ответил Виталий.

Появление Ивана расстроило его, и он с трудом скрывал растущее раздражение. Иван, то ли не замечая этого, то ли не желая замечать, пробежался глазами по столу.

Жаль, картошечки нет, — сказал он, смачно хрустнув огурцом.

Каша есть гречневая. Будешь? — предложила Катерина.

Нет, кашу не хочу. Так, перекушу чем-нибудь.

Чем-нибудь? — Виталий удивленно усмехнулся. — Все это, — он кивнул на стол, — уже за еду не считаешь?

Почему не считаю? Считаю, — вытерев ладонью рот, ответил Иван. — К огурчикам картошечка была бы хороша. Ну нет так нет. Я не привередлив.

Оно и видно. — Виталий покачал головой, зачерпнул ложкой икру из блюдца и, пока не отправил ее в рот, сказал, как бы рассуждая вслух: — Вот народ! Чем его ни корми, а все картошку подавай.

Почему обязательно картошку? — спокойно отреагировал Иван. — Я все ем. Лишь бы вкусно было.

И что для тебя вкусно? — медленно прожевывая икру, спросил Виталий. — Кроме картошки, разумеется.

Иван немного растерянно пожал плечами:

Ну, не знаю. Много что... Ты ведь тоже, наверное, не одну икру ешь.

Конечно, не одну, — с удовольствием подхватил Виталий. — Семга, форель, филейная вырезка, омары, акульи хрящики... Тебе весь список огласить? Хотя ты, наверное, и названий многих не слышал.

Почему не слышал? Слышал. Даже ел кое-что.

Что, например?

Семгу ел. Омаров тех же. Да много чего.

И как тебе омары?

Признаться, не распробовал.

То-то и оно — их не пробовать надо, а есть! — довольным тоном произнес Виталий.

У каждого свои предпочтения, — сказал Иван. — Один любит картошку, другой — морошку. О вкусах, как говорится, не спорят.

О вкусах не спорят, — согласился Виталий. — По вкусам судят. Хороший вкус может развиться только благодаря достатку. Дело не в том, что ты ешь, а в том, что ты можешь себе позволить есть. Достаток, в свою очередь, находится в прямой зависимости от интеллекта. Не хочу тебя обидеть, но человек, для которого любимое блюдо — картошка, чаще всего небольшого ума. Он ничего больше не может себе позволить. А почему? В силу своих способностей.

Хочешь сказать, я дурак? — без злобы и обиды спросил Иван. — Достаток еще не признак ума. Иногда достаток приобретается благодаря жадности и непомерному желанию наживы. Могу привести массу примеров, когда в общем-то неплохие люди в своем стремлении разбогатеть превращались в мелочных, коварных, а порой и жестоких. В них проявлялся не ум, не талант, а хищнический животный нрав!

А люди и есть животные. Только одни травоядные, другие хищники. Какая может быть справедливость среди животных? Кто сильнее и умнее, тот и имеет все лучшее. Другим достаются остатки. А слабаки довольствуются объедками от первых двух. Естественный отбор: либо ты, либо тебя. Так что мало быть умным, нужны еще и крепкие зубы, чтобы добычу не вырвали. И тогда будет тебе и хорошая машина, и икра с омарами. И лучшие женщины! — Виталий взглянул на Катерину и подмигнул ей: — Верно, Катя?

Не знаю, — смутилась Катерина. — Я в этом не разбираюсь.

А что тут разбираться, — немного раздраженно бросил Иван. — Мне лично плевать на омаров, и на икру, и... И вообще, давайте сменим тему. Везде, о чем бы ни говорили, все сводится к деньгам.

Потому что деньги интересуют всех! — довольный собой, сказал Виталий. — Всех, всегда и везде — только деньги!

Иван не ответил. Он демонстративно повернулся к Катерине:

Не слыхала, говорят, циклон надвигается? Снежную бурю через два дня обещают.

Ну вот, опять дорогу заметет! — вздохнула Катерина. — Застряну тут еще неизвестно на сколько.

Она поднялась из-за стола и стала собираться на улицу. Пора было проверить печь в бане.

Завтра, как вернусь из тайги, уедем, — сказал Иван, тайком косясь на Виталия.

Завтра и видно будет, — ответила Катерина. — Почему сегодня только приехал? Мы с дедом тебя вчера ждали.

Иван нахмурился:

Вчера не получилось. Машина сломалась. Только починил — и сразу сюда.

Он немного помолчал и продолжил:

Даже неудобно получилось — с пустыми руками явился. В этой суматохе ничего не успел захватить. Думал мешок муки или крупы какой-нибудь привезти.

Ничего, мы тут не бедствуем и с голоду не умираем. Вон, — Катерина кивнула на стол, — даже черную икру едим.

Вижу, неплохо живете, — сказал Иван, почесав в затылке. — Может, и меня выручите? Утром в тайгу идти, а с собой взять нечего.

Катерина глазами показала на Виталия:

Это к нему. Он тут главный по продуктам.

Иван виновато перевел взгляд на Виталия:

Выручишь?

Виталий вскинул брови, хотел что-то сказать, но промолчал. Он подождал, пока Катерина оденется и выйдет из избы, и только потом начал говорить.

Я, прежде чем сюда приехать, купил этот внедорожник, — Виталий кивнул в сторону двора. — Пятьдесят тысяч за него отдал! Зеленых, естественно. Карабин новый приобрел. Тоже недешевый. Охотничью экипировку — импортную. О продуктах не говорю, сам видишь. А ты банку тушенки за пятьдесят рублей купить не смог. Как же ты на охоту собирался?

Иван виновато поджал губы.

Понимаю, что облажался. По правде сказать, надеялся, что по дороге сюда в Вересовке все куплю. А там сегодня магазин рано закрылся. Не рассчитал малость. С кем не бывает...

Со мной не бывает, — Виталий вальяжно развалился на скамье, закинув ногу на ногу. — К любому делу я основательно готовлюсь. Стараюсь все предусмотреть.

Я тоже готовлюсь... Да мне немного надо: банку каких-нибудь консервов и полбулки хлеба. Могу заплатить, деньги есть.

«Деньги есть». — Виталий криво ухмыльнулся. — Что толку с твоих денег? Есть их теперь будешь? Зато о справедливости толкуешь, о морали и принципах. Когда жрать нечего, принципы продаются за булку хлеба.

Иван развел руками:

Ну нет так нет. С голоду, надеюсь, не помру за день.

Виталий не спеша поднялся и направился к своим рюкзакам.

Ладно, выручу. Как охотник охотника.

Другое дело! — оживился Иван. — Охотник охотника всегда должен выручать. Таков таежный закон! А то заладил: «Все люди хищники! Человек человеку волк!» Может, где-то и так, но в тайге в одиночку не выжить. Сегодня ты мне помог, завтра я тебе.

Интересно, чем же ты мне сможешь помочь? — спросил Виталий, открывая рюкзак с продуктами. — Деньгами или связями? У тебя, наверное, папа — губернатор области?

Ну, мало ли. Как говорится, жизнь длинная, а Земля круглая.

Земля-то круглая, да дорожек на ней много. Наши вряд ли уже пересекутся.

Виталий выложил из рюкзака банку тушенки, кусок сала и буханку ржаного хлеба. К этому набору придвинул бутылку водки, которая стояла на столе нераспечатанной.

Вдруг замерзать станешь — согреешься, — прокомментировал он. Затем с сарказмом добавил: — А вот картошки, извини, нет.

Да ладно, переживу, — улыбнулся Иван и неуверенно полез в карман. — Я тебе что-то должен?

Три тысячи, — невозмутимо произнес Виталий.

Три тысячи? — Улыбка медленно сошла с лица Ивана. — Ладно. Три так три.

Он достал из кармана деньги, отсчитал три тысячи и положил на стол.

Хотя тут всего-то рублей на шестьсот, не больше.

На пятьсот, — так же спокойно сказал Виталий. — Но здесь тебе не супермаркет и даже не райпо. Здесь тайга, и потому цены другие. Хочешь — бери, не хочешь — не бери.

Понимаю, что тайга... — Иван хотел еще что-то сказать, но махнул рукой и стал закуривать.

Истратив несколько спичек, он опять обратился к Виталию:

Спичек не найдется? Мои отсырели.

Виталий достал из кармана коробок и бросил Ивану. Иван ловко одной рукой поймал его, подкурил и хотел было вернуть, но передумал.

Не одолжишь коробок?

Да хоть два.

Давай два. Лишними не будут.

Виталий пошарил по карманам, достал еще коробок и положил рядом с продуктами.

Патроны-то хоть взял, охотник?

Иван забрал спички и положил их в карман.

Патроны взял. Спасибо.

Да не за что. С тебя еще две сотни.

За что? — вырвалось у Ивана.

За спички, разумеется.

Это что, по сотне за коробок? — удивился Иван.

А ты как хотел? Привыкли всё на халяву. Совдепия давно закончилась. Пора отвыкнуть.

Иван насупился, достал двести рублей и положил к лежавшим на столе трем тысячам.

Виталий тщательно вытер руки о полотенце, пересчитал все деньги и, аккуратно сложив, купюра к купюре, убрал в бумажник.

Без обид?

Иван пожал плечами:

Да какие обиды.

Вот и хорошо. Рад, что смог тебе помочь.

Да уж, — усмехнулся Иван. — Странно у тебя получается помогать. Умеешь ты воспользоваться трудностями других.

А чьи-то трудности — это тоже способ заработать, — уверенно заявил Виталий. — Уметь воспользоваться моментом — это тоже талант. Случился где-то пожар или наводнение — вези туда стройматериалы; неурожай — продовольствие; война — оружие! Это называется «благоприятная ситуация для бизнеса». На этом зарабатываются большие деньги.

То-то я смотрю, ты сейчас заработал большие деньги, — усмехнулся Иван. — Особенно на спичках.

Сколько смог, столько заработал. — Виталий по-прежнему был невозмутим. — И потом, ты думаешь, я обрадовался твоим копейкам? Да мне этой мелочи на один обед в ресторане не хватит. Ты неправильно рассуждаешь. С твоими представлениями о жизни еще долго будешь есть одну картошку и ездить на уазике.

Советуешь начать спичками торговать?

Если умело подойти к этому делу, то и на спичках можно заработать. Почему нет? — Виталий с хрустом в спине потянулся, раскинув в сторону большие сильные руки. — Главное, поменьше сантиментов и побольше цинизма. И никакой жалости и чувств. Люби только деньги. Они ревнивы — любят, чтобы их любили. Их одних. Не будешь любить — уйдут к другим. Они как женщины, только женщину обмануть легко, а деньги не обманешь.

И зачем мне все это?

Пригодится. Можешь считать это бесплатным уроком от меня. Как бонус к покупке. Еще благодарить станешь!

Ну, я могу понять, когда речь идет о больших деньгах. Но позориться из-за такой мелочи... Да я со стыда сгорю, если кому-то продам коробок спичек за сто рублей!

Считаешь, мне должно быть стыдно? — искренне удивился Виталий. — А чего стыдиться? Я не ворую, никого не обманываю, не стою на паперти. Я покупаю и продаю. Хочешь — бери, хочешь — нет. Все честно. Да, я не гнушаюсь мелочью, потому что знаю: сегодня упустишь копейку — завтра потеряешь миллион. Я предприниматель. Я привык зарабатывать везде и на всем. Хоть сто рублей, да возьму. Это мой принцип.

Иван открыл рот, чтобы что-то возразить, но с улицы вернулась Катерина. Он вышел из-за стола и направился к своим вещам.

А ты чего соскочил? — спросила Катерина. — Не поздно же еще, посидел бы с нами.

Насиделся уже, — буркнул Иван.

А чего такой невеселый стал?

Да-а, — махнул рукой Иван. — Устал. Спать пойду. Куда мне лечь?

Катерина на мгновение задумалась.

Ляжешь в той половине, на кровать деда? Там тепло и тихо, никто мешать не будет.

Иван замялся, робко поглядывая на Катерину, словно хотел что-то сказать или спросить.

А я еще посижу немного, — сказала она, догадываясь, в чем дело. — Спать совсем не хочется. — Затем, будто спохватившись, добавила: — Да мне еще и баню топить надо.

 

Иван бросил в мешок купленные у Виталия продукты, забрал двустволку и отправился в другую половину избы, куда его определила Катерина. Он снял валенки и, не раздеваясь, лег на старую железную кровать, застеленную грубым холщовым покрывалом. Закурил. Из кухни доносились неразборчивые голоса. Иногда слышался приглушенный смех. В какой-то момент Ивану показалось, что говорят о нем. Он прислушался, но слов было не разобрать. Иван затушил сигарету, поднялся, надел валенки и осторожно, стараясь не скрипеть половицами, прокрался к кухонному проему, завешенному старым байковым одеялом.

Пусть один едет, — донесся негромкий голос Виталия. — А ты через три дня со мной уедешь.

Было слышно, как Катерина вздохнула.

Зачем? — Ее голос звучал тихо, но достаточно разборчиво.

Что значит «зачем»? — спросил Виталий.

Зачем тебе?

Понравилась ты мне.

Так уж и понравилась? — кокетливо засмеялась Катерина. — Ты же меня не знаешь.

Вот и хочу узнать...

Как узнавать будешь, если в тайгу уходишь?

Хочешь, останусь?

Иди, раз уж приехал.

Катерина помолчала, затем сказала с легким сожалением:

Он ведь за мной приехал. Охота — это так, предлог.

Ничего. Как приехал, так и уедет. Скажешь, передумала: дед нехорошо себя чувствует.

Звякнула посуда, послышалось бульканье, затем снова полупьяный голос Виталия:

Что он может тебе дать?

Не знаю. Может, любовь.

Виталий засмеялся.

Веришь в любовь?

Меня что, полюбить нельзя?

Дело не в этом. Он тебе не пара. Ты вся утонченная. Бухгалтером работала. А он...

Тебе-то откуда его знать! Знаком с ним два часа...

А мне и десяти минут достаточно. Я в людях разбираюсь.

Оба помолчали. Затем снова Виталий:

Хочешь, проверим, как он тебя любит?

И как проверять собрался? Спросишь у него?

Зачем спрашивать. Есть другие способы.

Это какие?

Деньги, например. Предложу ему определенную сумму, чтобы он оставил тебя в покое. Вот и посмотрим. Уверен, он согласится.

Плохо же ты о людях думаешь!

Я думаю о людях ни плохо, ни хорошо, а как есть. Дождемся утра, сама убедишься.

Сколько предлагать собрался? Надеюсь, не гроши? — в голосе Катерины снова послышались ироничные нотки.

Ну сколько... Тысяч десять, думаю, будет достаточно!

Долларов или евро?

Какие доллары? Рублей, конечно.

По-твоему, я так мало стою?

Не ты — он. Если по-честному, ему цена — мешок картошки.

Катерина негромко засмеялась:

Далась тебе эта картошка... А если не согласится?

Предложу двадцать.

А если и за двадцать не согласится?

Тогда сто. За сто согласится. Таких денег он сроду не видел. И не увидит, насколько я его понял.

А если он от любых денег откажется? Он ведь немного странный. Такие ведут себя непредсказуемо. Мне что, придется уехать с ним? Тогда окажется, он прав, а ты — нет, со своей теорией всемогущества денег.

У каждого человека есть слабые стороны. Откажется от денег, я ему «крузак» предложу. Вот тут у него крышу снесет! Слышала, как он им восторгался? За такой автомобиль он мать родную продаст, не то что тебя.

Ты готов отдать ему за меня свой автомобиль? — удивленно спросила Катерина.

Конечно, нет! Это лишь проверка на вшивость. Посмотрим, насколько ты ему дорога. А то развел демагогию: «Бескорыстие, справедливость! Деньги — зло...» Так обычно рассуждают те, у кого ничего нет. А как что-то появляется, замаячит надежда, тут же меняют взгляды. Продаются за тридцать сребреников.

А по-настоящему отдал бы за меня свою машину? Без всяких проверок на вшивость. Только честно!

Виталий выдержал паузу.

Конечно, отдал бы!

Катерина громко рассмеялась:

Врешь ты все. Знаю я вас, богатеньких: за копейку удавитесь. А тут машину отдал бы! Миллион, наверное, стоит?

Три!

Тем более. Три миллиона!

Хочешь сказать, я жадюга и трепач? — воскликнул Виталий. — Ты это хочешь сказать?

Откуда мне знать, что у тебя на уме. Я ведь не знаю тебя. Может, и машина не твоя, взял покататься. Или копил на нее десять лет, и тебе ее на самом деле жалко. Я всяких повидала. Наобещают, распустят хвосты, а у самих телефоны и те в кредит взяты.

Вероятно, эти слова окончательно разозлили Виталия.

Думаешь, я тут пальцы перед тобой гну веером, понтуюсь? Пыль в глаза пускаю, а у самого зад голый? На чужой машине приехал? Да у меня часы — на, смотри — стоят дороже всей вашей деревни!

Послышалось шуршание одежды, затем снова возбужденный голос Виталия:

Вот на этой карте три миллиона. Поверь на слово. Это для нищебродов вроде Иванушки три миллиона — состояние, а для меня — карманные деньги! Завтра же могу купить еще такой же «крузак».

Красивая. У меня другая.

Виталий немного успокоился, голос стал мягче.

Это необычная карта — корпоративная. Такие мало у кого имеются.

Чем же она отличается от обычных?

У нее особая защита. В день без комиссии можно снять до пятисот тысяч.

Зачем же ты ее с собой носишь? Ладно бы в городе, а здесь, в тайге, к чему она тебе? Тут и банкоматов-то нет, да и купить нечего.

Когда у тебя в кармане три миллиона, как-то комфортнее себя чувствуешь. Это дает уверенность. Если хочешь, чувство превосходства над другими.

Три миллиона! Мне лет шесть нужно за такую сумму вкалывать. При этом не есть, не пить... Тебе на самом деле нужен бухгалтер?

Виталий усмехнулся:

Что я — врать буду?

Возникла пауза, после чего снова послышался голос Катерины:

Наверное, баня уже готова.

Виталий что-то сказал, но неразборчиво. Катерина засмеялась. Затем кто-то заходил по кухне. Судя по шагам, Виталий. Чтобы не оказаться застигнутым врасплох, Иван тихо удалился в другую половину дома и замер.

Хлопнула входная дверь. Стало тихо.

«Ушел в баню», — догадался Иван и, немного подождав, вернулся к дверному проему. Не отодвигая одеяла, позвал:

Катя!

Ответа не последовало.

Катерина! — снова позвал он, уже громче.

Снова никто не отозвался. Иван отодвинул край одеяла, заглянул в кухню: на диване спал дед Афанасий, больше никого не было.

Иван вернулся к своей кровати, лег и долго не мог уснуть, глядя в темную и чужую пустоту.

* * *

Виталий проснулся, когда уже рассвело. Он поднялся с кровати, не торопясь оделся и прошел на кухню. Здесь уже жарко топилась печь, возле нее хлопотала Катерина.

Расправив плечи, Виталий поздоровался:

Доброе утро.

Катерина молча кивнула.

Чуть свет, а ты уже на ногах. Давно встала?

Не дождавшись ответа, Виталий прошел за печку, умылся, гремя умывальником, и почистил зубы.

А дед где? — спросил он, тщательно вытираясь полотенцем.

На речку за водой пошел.

Почему меня не попросил?

Катерина пожала плечами, но ничего не сказала.

Ты что такая невеселая с утра? Заболела, что ли?

Она сделала вид, что не расслышала.

Что случилось? — не отставал Виталий. — С дедом поругалась? Ладно, не хочешь — не говори.

Катерина вздохнула, но не обернулась.

Зря я вчера выпила. Говорила ведь, нельзя мне... Нет же — «давай выпьем, давай выпьем»!

Голова, что ли, болит? Так опохмелись. Налить?

Да при чем тут это!

Что же тогда?

Дура я, вот что.

Катерина помолчала, затем добавила:

Не знаю, что не меня нашло... Дура, одним словом.

О чем это ты? — удивился Виталий. Затем кивнул на дверной проем, завешенный одеялом, и заговорил вполголоса: — Из-за него, что ли?

Да нет его уже. Еще до рассвета в тайгу ушел.

Вот, значит, в чем дело. — Виталий усмехнулся. — Нашла о ком переживать! Да таких Иванов в любой деревне с десяток наберется.

А он не из деревни.

Да хоть из Москвы, все равно... Мне казалось, ты поразборчивее. Поумнее.

Да нет, как видишь, дура полная.

Дура так дура, — согласился Виталий и отвернулся к окну. — Никто в тебя силой не заливал. И вообще, девочка, что ли? — Виталий махнул рукой и замолчал.

У тебя все дураки, — после затянувшейся паузы сказала Катерина. — Ты и его весь вечер пытался дурачком выставить.

А он есть дурачок. Кто он? Что у него есть? Морали мне читать вздумал, пристыдить пытался, а у самого штаны в заплатах. Смотреть-то не на что: маленький, плюгавенький. Еще борода эта дурацкая... Скажи, я тебя обидел чем-то?

Катерина усмехнулась, щеки покрылись румянцем.

А что — ты? Ты ведь так, побаловаться. Все равно я тебе не нужна. Попользовался и забыл. Наобещал: «Со мной поедем... На работу возьму...» Наговорил красивых слов. Помнишь хоть, что болтал? А как зовут меня? То Людой называл, то Мариной... — Катерина снова вздохнула. — Ладно, сама виновата, уши развесила. Мы ведь, бабы, всему верим, как дети малые. А пьяные — так и вовсе.

Виталий покачал головой и отошел. Он плохо помнил прошедшую ночь. Хорошо, что с улицы вернулся дед Афанасий и Катерина снова уткнулась в кастрюли.

Выспался, охотник? — спросил дед, снимая запорошенный снегом тулуп.

Выспался, — невесело ответил Виталий.

Может, опохмелимся?

Опохмелись, я не буду.

Как знаешь.

Виталий поставил на стол бутылку с остатками водки, себе налил стакан крепкого чая, пару раз глотнул и начал собираться в тайгу.

Значит, в Широкую падь пойдешь? — спросил дед, наливая в рюмку водку.

Туда.

Дорогу-то найдешь?

Найду. Бывал уже там.

Снегоход бы тебе дал, да сломанный стоит. Не заводится. Обещали запчасти привезти, да тянут что-то.

Ничего, на лыжах добегу. Мне так даже полезнее.

Ты вот что, будь там поосторожнее. Говорят, нынче в тайге волков полно.

Я сам как волк, — Виталий клацнул зубами. — Любому глотку перегрызу. А с этой штукой, — он взял карабин и потряс им, — мне сам черт не страшен.

Тайгу ружьем не возьмешь, — поучительно заметил Афанасий. — К ней надо с уважением, тогда и она тебе ответит тем же. Тайга всяких видала. И забирала.

Не пугай, дед. Не в первый раз, — пробурчал Виталий. — К тому же я ненадолго.

Если все-таки надумаешь в Дальнее пойти, держи все время на юг, а как...

Туда не пойду, — прервал деда Виталий. — Сказал, в Ближнее, значит, в Ближнее.

И правильно, — согласился дед. — Чего одному по тайге лазить? Не ровен час, заблудишься. В прошлом году два охотника из Ангарска сходили здесь у нас на охоту. Сказали, пойдут в Дальнее на три-четыре дня. Прождали мы их больше недели, затем спасателей вызвали. Сначала с собаками искали, потом вертолет прислали. Так и не нашли. Сгинули мужики. Забрала их тайга. И ни следа, ни отметинки. Только воспоминания.

Старик налил себе еще водки и, вздохнув, как на поминках, выпил.

Не переживай, дед, все будет в порядке. Через пару дней вернусь. Да еще с трофеем. Хоть зайца, да подстрелю. А может, и кого покрупнее. Я вообще фартовый.

Везунчик, значит? Ну-ну... — Дед налил себе еще водки и быстро, пока гость не убрал бутылку, выпил.

Виталий переоделся в пятнистый охотничий костюм, взял рюкзак с провизией, туда же, за спину, закинул карабин и, встав на лыжи, отправился в сторону Широкой пади. Там находилось зимовье, которое охотники называли Ближним. Было еще одно — Дальнее, его потому так и называли, что оно находилось километров на пять дальше. Но там уже совсем глушь. Виталий не собирался туда — засветло не дойти, да и опасно одному, мало ли что может случиться.

 

Путь до Широкой пади занял больше времени, чем Виталий предполагал: снег был глубокий, рыхлый и дорога большей частью шла на подъем. К тому же без привычки двигаться оказалось тяжеловато. Пришлось пару раз делать привал.

Зимовье, куда Виталий добрался за три с половиной часа, представляло собой небольшой бревенчатый домик с плоской покатой крышей из толстых жердей и хлипкой дверью, подпертой березовым колом. Внутри небольшая железная печь, в углу стол со скамейкой, у стены лежанка, сколоченная из грубо струганных досок и застеленная ельником, от которого шел «новогодний» запах. Через небольшое оконце с двойными застекленными рамами попадало достаточно света, чтобы днем можно было обходиться без керосиновой лампы или фонаря. С наступлением темноты зимовье дополнительно освещалось огнем из щелей печи и из ее приоткрытой дверцы.

Над столом на узкой и длинной полке стояла посуда: алюминиевый чайник, две миски с ложками и две кружки, а также немного продуктов, оставленных теми, кто был здесь до этого, — полбуханки замерзшего ржаного хлеба, гречневая крупа в прозрачном пакете, соль, чай, сахар в литровой стеклянной банке и пачка махорки. Когда курить нечего, сойдет и это. На печи на видном месте лежал коробок спичек, а рядом на полу — дрова, аккуратно сложенные горкой. Таков таежный закон: оставлять в зимовье немного еды, а зимой и дрова для тех, кто окажется здесь после тебя. В тайге случается всякое, и даже небольшой запас продуктов может спасти чью-то жизнь.

Виталию всего этого не требовалось. Провизии он взял с собой достаточно, при необходимости ее могло бы хватить на неделю, а то и на две.

Сложив на лежанку вещи, он растопил печь, вскипятил воду, добытую из растопленного снега, и заварил чай в кружке. Есть после вчерашнего не хотелось. До вечера еще было далеко, и, попив чая, Виталий решил прогуляться недалеко от зимовья. Не терпелось проверить в деле карабин, сделать хотя бы пару выстрелов. Если повезет, то по живой мишени. Поохотиться всерьез, подольше и подальше, он планировал утром, со свежими силами и основательно подготовившись. Сейчас же отправился налегке, взяв только карабин и немного патронов.

Виталий прошелся по распадку и, сделав небольшой круг, решил возвращаться к зимовью. Заячьих следов заметил много, но самих зайцев не увидел. Зато белок было полно. Они прыгали с дерева на дерево, с ветки на ветку, словно взялись сопровождать его всю дорогу. Виталий даже пару раз брался за карабин, целился в них, но стрелять не решался. То ли жалко было этих маленьких пушистых зверьков, то ли не хотелось напрасно расходовать патроны. А возможно, боялся выстрелом вспугнуть более крупную добычу.

И, как оказалось, не зря. Уже на подходе к зимовью он остановился, чтобы передохнуть, залюбовался видом заснеженной тайги, и ему показалось, что за деревьями что-то промелькнуло. Это явно была не птица, а кто-то гораздо крупнее. На всякий случай Виталий приготовил карабин и стал ждать. Вскоре из молодого ельника показалась косуля. Она пробиралась по глубокому снегу почти бесшумно, останавливалась, прислушиваясь к каждому шороху. Виталий замер. Он находился от нее против ветра, и животное не могло его учуять. Когда до косули оставалось метров пятьдесят, он прицелился ей в грудь и нажал на курок. Треск выстрела пронзил тайгу, несколько раз гулким эхом отразившись от деревьев и ближайшей сопки. С веток посыпался снег.

Почти одновременно с выстрелом косуля метнулась в сторону и, словно споткнувшись обо что-то, упала на передние ноги. Но тут же вскочила и, прихрамывая, кинулась назад в ельник. Виталий дважды выстрелил ей вдогонку, но она только ускорилась и исчезла за деревьями.

То, что косуля ранена, сомнений не было. «А значит, она далеко не уйдет», — подумал Виталий и бросился в погоню. Проследить ее путь не составляло труда. След косули, местами окропленный кровью, отчетливо отпечатывался на снегу. Был слышен хруст ломающихся веток. Однако преследовать животное, пусть и раненое, зимой в тайге оказалось делом непростым: лыжи проваливались и вязли в снегу. Там, где животное бежало напрямик сквозь густые заросли деревьев и кустарника, Виталию приходилось идти в обход, при этом стараясь не терять из виду ее следы. «Главное, не отпустить слишком далеко. Рано или поздно она обессилеет и упадет», — подбадривал себя Виталий.

Погоня длилась уже не менее получаса, но, похоже, косуля и не собиралась останавливаться, а тем более падать обескровленная и обессиленная. Она все дальше уходила в тайгу, увлекая за собой преследователя. Охваченный охотничьим азартом, Виталий не замечал ни усталости, ни времени, ни того, что начала портиться погода.

Прошло еще полчаса, прежде чем он наконец остановился, тяжело дыша и вытирая со лба пот. Только теперь Виталий обратил внимание, что дует холодный ветер и начинает пробрасывать снег. Но главное, он понял, что уже далеко ушел от своего зимовья и чем дольше продолжится погоня, тем длиннее предстоит путь обратно. Да если еще с трофеем... Косуля хоть и не очень крупная, а килограммов на пятнадцать потянуть может. Но и бросать раненое животное не хотелось. Неизвестно, повезет ли ему еще так же, как сегодня.

Нужно было решать, продолжать погоню или возвращаться назад, в зимовье. Перед Виталием подобные дилеммы вставали не раз: бизнес — это постоянный выбор между за и против. Можно рискнуть и выиграть, а можно и проиграть. Виталий не любил рисковать, предпочитая осторожность. Лучше получить меньше, зато в случае неудачи меньше потерять.

Погода между тем продолжала портиться. К тому же была вторая половина дня, а в тайге темнеет рано.

Виталий взглянул еще раз на следы косули, теряющиеся за деревьями, поправил на ногах лыжи и решительным шагом двинулся в обратный путь. Некоторое время его еще одолевали сомнения в правильности сделанного выбора. Возможно, еще чуть-чуть — и он бы настиг животное. Быть может, оно уже лежит где-нибудь в снегу на последнем издыхании, не в силах подняться... Но скоро все сомнения исчезли: ветер продолжал усиливаться и уже через четверть часа поднялся настоящий буран. Невообразимый гул и шум наполнили тайгу. Закачались и затрещали деревья, сверху с ветвей полетели огромные комья снега. Белая мгла заполнила все пространство. В десяти шагах уже ничего нельзя было разобрать. Его собственные следы, по которым он мог безошибочно вернуться назад, начало заносить снегом. Они исчезали на глазах, словно круги на воде, и через несколько минут исчезли совсем.

Виталий ускорил шаг, стараясь двигаться все время прямо. Ему казалось, если он будет держаться этого курса, то выйдет к Широкой пади, а там непременно сориентируется и найдет свое зимовье. С учетом всех трудностей и расстояния, которое предстояло преодолеть, он мог оказаться на месте через час-полтора. Главное — не сбиться с пути.

Но ни через час, ни через полтора, ни даже через два часа ни зимовья, ни самой Широкой пади впереди не наблюдалось. К тому же начало смеркаться. Появился первый страх: «Неужели заблудился? Что делать, когда наступит ночь? Ждать утра, забравшись под какое-нибудь дерево, или, невзирая на непогоду, пытаться выйти к зимовью?»

Вспомнились предостережения деда Афанасия о волках. Здесь, в тайге, о них думалось по-иному, и угроза повстречаться с голодными хищниками представлялась вполне реальной. Даже карабин, с которым еще недавно Виталий чувствовал себя уверенно, теперь не гарантировал безопасности.

Сквозь гул и свист ветра Виталию явственно послышался протяжный вой. Казалось, он становился все громче. Бешено заколотилось сердце. Неприятный холодок пробежал по вспотевшей спине и мгновенно остудил ее. Появился легкий озноб.

Виталий скинул с плеча карабин, передернул затвор и несколько раз выстрелил: вперед, назад, влево, вправо. Звуки выстрелов разлетались в стороны и тут же глохли в шуме ветра и шершавой пелене снега.

Едва справившись с паникой, Виталий спрятался за ствол поваленного дерева и попытался взять себя в руки.

«Может, закопаться в снег и дождаться, пока закончится буран? — стал рассуждать он, стараясь реально оценить ситуацию. — Но непогода может продолжаться несколько дней, а если долго оставаться без движения, так скорее замерзнешь. Может спасти костер, но, чтобы его развести, необходимо тихое, безветренное место. А сейчас даже спичку невозможно зажечь...»

«Спички!» — эта мысль пронзила его как молния.

Скинув рукавицы, Виталий принялся шарить по карманам, ругая себя, что не вовремя отдал два коробка Ивану. Не обнаружив спичек, он закричал, не в силах сдержать досаду и злость.

Конечно, он отдал Ивану не последние спички, имелись еще, но они остались в зимовье вместе с другими вещами. Разве он мог предположить, что все так обернется!

На смену злости пришла растерянность и чувство отчаяния. Виталий снова попытался успокоиться. «Все будет хорошо, — твердил он себе. — Я выйду к Широкой пади. Главное — не падать духом и продолжать двигаться. Оставаться на месте — значит погибнуть! Но в темноте, без ориентиров, человека все время тянет в сторону, обычно вправо. В результате он начинает ходить по кругу. Значит, нужно держаться левее. Тогда, если промахнусь с Широкой падью, есть вероятность оказаться в Лосихе. Это, конечно, гораздо дальше, но тоже шанс на спасение».

Немного передохнув и собравшись с духом, Виталий поднялся и двинулся дальше, в беспросветную и пугающую своей неизвестностью мглу. Он старался не думать, что, возможно, идет не в ту сторону и с каждым шагом все больше удаляется от Широкой пади и от Лосихи, а значит, от своего спасения.

Ветер не утихал, все ощутимее становился мороз. Снег больно хлестал по щекам, от холода сводило скулы, лыжи проваливались в сугробы, застревали в кустарнике. Хуже всего было, когда на пути попадались буреломы. Их приходилось преодолевать в прямом смысле на ощупь, в кромешной темноте пробираясь через ветви и толстые стволы поваленных деревьев.

Нелегко давались подъемы и крутые спуски, а занесенные снегом и невидимые во тьме ямы и овраги были смертельно опасны.

В какой-то момент Виталий почувствовал, что куда-то проваливается. Екнуло сердце, он упал и, пролетев кубарем несколько метров, ударился обо что-то твердое. Возможно, это было дерево или коряга, торчавшая из-под снега.

Несколько минут он пролежал, уткнувшись лицом в снег, боясь даже пошевелиться. Затем попытался подняться, но снова рухнул, почувствовав острую боль в колене. Перед глазами на мгновение вспыхнул пронзительно яркий свет, после чего все вокруг стало еще темнее.

Виталия бросило в холодный пот: «Если это перелом, то мне конец! Здесь и останусь, пока не превращусь в кусок мороженого мяса».

Подождав, пока боль отпустит, он, как мог, ощупал ногу. Кажется, перелома не было, но колено начало распухать. Оно и раньше подводило — сказывалась старая травма, полученная несколько лет назад в аварии. Но одно дело остаться недвижимым в городе, где тебе всегда окажут помощь, а другое — здесь, где подобное может грозит гибелью.

Виталий снова попытался встать, но уже осторожно, опираясь на слетевшую с ноги лыжу. Боль оставалась, но уже не такая острая. Он отыскал на ощупь вторую лыжу — и снова застонал, но теперь не от боли: «Только не это!» Вторая лыжа оказалась сломанной. Виталий понимал, что значит остаться зимой в тайге без лыж...

Зло выругавшись, он выбросил целую лыжу в темноту. Без пары она была бесполезной. Идти на одной лыже по глубокому снегу будет гораздо труднее, чем совсем без лыж.

«За что? — спрашивал он себя. — Что я сделал не так? Конечно, я не ангел, но есть люди гораздо хуже меня. И бесполезнее. Почему я должен умереть?! За что мне это?»

Немного успокоившись, Виталий стал себя убеждать, что рано или поздно все закончится. И закончится благополучно. Так случалось не раз. Например, когда на него напали бандиты, требовали заплатить крупную сумму, но он отказался. Его избили, связали, затолкали в багажник «семерки» и повезли в неизвестном направлении. Вероятно, в лес, чтобы убить и, наверное, там же закопать. У бандитов тогда это было модно. К счастью, на дороге оказался наряд омоновцев, «жигулям» дали команду остановиться. Похитители не послушались и проскочили мимо. Уходя от погони, их автомобиль угодил в кювет и перевернулся. Бандиты бросили машину и разбежались, а Виталия, перепуганного, уже попрощавшегося с жизнью, доблестные стражи порядка вытащили из багажника.

И тогда, в той самой аварии, в которой повредил колено, он тоже каким-то чудом спасся. Ему срочно понадобилось ехать в Байкальск. На одном из перевалов на скользкой трассе его «висту» закрутило и понесло под откос. За то мгновение, пока машина катилась вниз, Виталий так же успел попрощаться с жизнью, пожалеть, что не купил на зиму новую резину и не подождал благоразумно до утра, когда трассу разъездят и она станет безопаснее. И не чудо ли, что на пути к двадцатиметровой пропасти, куда он неминуемо должен был свалиться, оказалось одно-единственное дерево — старый полузасохший кедр, неизвестно каким образом сохранившийся на крутом скалистом склоне. Автомобиль врезался в него передним бампером, сломал ствол и невероятным образом зацепился задней подвеской за обломок. Виталий тогда отделался разбитым лицом и травмой коленного сустава.

Вот и сейчас все должно закончиться благополучно. Непонятно, каким образом, но он обязательно спасется! По-другому не должно быть.

Опираясь на карабин, Виталий с трудом выбрался из оврага и, превозмогая боль в колене, медленно двинулся дальше, мысленно повторяя, как заклинание, что обязательно найдет свое зимовье, где его ждет тепло, огонь и кружка горячего, до боли обжигающего губы чая.

Передвигаться по снегу без лыж, да еще с поврежденной ногой, было невыносимо трудно и больно. Колено ныло, чтобы сделать очередной шаг, больную ногу приходилось руками за штанину вытаскивать из снега и передвигать вперед, словно протез. Пройдя таким образом несколько шагов, Виталий валился в снег и подолгу лежал, раскинув руки и закрыв глаза, хотя все равно ничего не было видно. В такие минуты он еще не знал, хватит ли ему сил подняться и идти дальше. Вспомнились слова деда Афанасия об охотниках из Ангарска: «Сгинули мужики. Забрала их тайга. И ни следа, ни отметинки. Только воспоминания».

Виталия охватил ужас: с ним может произойти то же самое. Хотя он сгинет не совсем бесследно. В зимовье остались его вещи. Не обнаружат только карабин и лыжи. Сделают вывод, что он отправился на охоту и не вернулся. Вероятно, заблудился и замерз. Или волки напали, что тоже вполне реально.

Виталий ясно представил, как его закоченевшее, занесенное снегом тело находит стая голодных волков. Острыми зубами хищники вгрызаются в промерзшую плоть, пока не останется куча рваного тряпья и обглоданные кости... Хорошо, что он уже ничего не будет чувствовать!

Проходило какое-то время — может, десять минут, может, полчаса, — и что-то живое, сильное где-то внутри, в глубине сознания, начинало пульсировать, биться, подталкивать, заставляя подниматься. И он поднимался — медленно, с огромным усилием, почти неосознанно. И снова шел.

Неразличимые во тьме деревья вставали на пути непреодолимой стеной. Ветви и сучья цеплялись за одежду, рвали ее, кололи и царапали лицо. Усталость и холод сковывали тело и разум. Хотелось упасть и уже не подниматься. И ничего не видеть, не слышать, не ощущать. Лишь бы все закончилось...

В какой-то момент Виталий обнаружил, что тьма вокруг начала рассеиваться. Стали проявляться очертания деревьев. Снег, который можно было только ощущать, теперь сделался видимым. Рассветало. И хотя ветер по-прежнему не утихал, а мороз к утру, казалось, только стал крепче, вместе с первыми лучами солнца опять забрезжила надежда на спасение. Это придало Виталию сил. К тому же обнаружилось, что тайга начала редеть, стала не такой непроходимой. Кое-где даже виднелись поляны.

Неожиданно сквозь снежную мглу проглянуло большое темное пятно. Виталий закрыл глаза, и, когда он их снова открыл, пятно не исчезло. Вдохновленный, он устремился вперед. Пятно сначала превратилось в почти квадратный силуэт, затем приняло очертания небольшого домика. Без сомнения, это было зимовье! Не то, из которого он ушел, не Ближнее, и даже не Дальнее, его бы он тоже узнал. У этого была двускатная крыша и высоко торчащая над ней труба. Это было незнакомое зимовье. Неизвестно, где оно находилось, насколько далеко от Широкой пади и тем более от Лосихи, если о нем не упоминал даже дед Афанасий. Но сейчас это не имело значения. Главное, случилось то, на что он уже и не надеялся, — он спасен! Спасен каким-то чудесным образом. Мелькнула мысль, что, может быть, в этом зимовье сейчас кто-нибудь есть. Даже показалось, что из трубы вылетает белый дымок. Хотя, возможно, это были лишь снежные вихри, кружащие над коньком крыши.

Виталий поспешил к домику. Не дойдя нескольких метров, он упал и остаток пути проделал ползком. Дверь в зимовье почти до половины оказалась занесенной снегом. Он постучал в нее кулаком и, не получив ответа, принялся руками отгребать сугроб. Освободив дверь, Виталий приподнялся, вцепился в ручку и из последних сил потянул на себя. Дверь с трудом, но без скрипа отворилась.

Внутри было темно, пусто и холодно. Сквозь полумрак, разбавленный тусклым утренним светом, проникавшим сюда через два небольших окна, также до половины занесенных снегом, и открытую дверь, можно было разглядеть сколоченную из досок лежанку, стол со скамьей и длинную, почти во всю стену, пустую полку. Но главное, здесь была печь. Небольшая, сложенная из кирпича и даже когда-то беленная известью. Возле печи лежали дрова — охапка колотых поленьев. Рядом валялся кусок бересты — для растопки.

Виталий закрыл за собой дверь, и непривычная тишина словно отрезала его от остального мира. Буран продолжался, но он остался там, за толстой бревенчатой стеной. А главное, больше не ощущался его холодный, обжигающий напор. Так же непривычно было стоять на твердом деревянном полу, а не проваливаться почти по пояс в снег. Но сейчас все его внимание было приковано к печи и дровам.

Печь и дрова! От одного их вида становилось теплее. Виталий едва не расплакался от нахлынувшей на него радости.

А разве могло быть иначе? Разве я, здоровый молодой мужик, мог погибнуть? Да еще так нелепо! — бормотал он, забыв о холоде и больной ноге. — Существуют все-таки высшие силы, Провидение, которое вывело меня на это зимовье. А ведь пойди я чуть в сторону...

Но сейчас об этом не хотелось даже думать. Скорее огня, скорее тепла!

«Плевать, где я нахожусь, в какой стороне, далеко ли от Широкой пади, от Лосихи, — думал Виталий. — Главное, я спасен! А больная нога — это пустяк. Будет время отдохнуть, собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Даже если не смогу идти, здесь меня все равно найдут. Хоть через неделю, хоть через две. Теперь не страшно. Наверняка тут есть немного еды. Хотя бы хлеб, чай и горсть крупы. Но главное, я в тепле!»

Виталий уселся на пол и принялся укладывать в печь дрова. Руки едва шевелились, замерзшие пальцы не разгибались и почти ничего не чувствовали. Но это уже не пугало, еще немного — и он отогреется. И весь этот кошмар, весь перенесенный ужас покажется страшным сном, который вот-вот закончится. Он даже не будет закрывать дверцу печи, чтобы видеть огонь, чтобы любоваться пляшущими языками пламени.

Неужели для того, чтобы понять всю полноту жизни, ее ценность, нужно обязательно пройти через жуткие испытания, побывать на самом краю?

Никогда еще Виталий не ощущал такой радости, какую испытывал сейчас. Были облегчение, удовлетворение, но такой эйфории не было никогда. Даже после самых удачных коммерческих сделок он не чувствовал ничего подобного. Никакие деньги не вызывали таких эмоций, как эта обшарпанная, почерневшая от копоти печь и кучка сухих дров, не имеющая сейчас цены.

Оставаясь на полу, Виталий потянулся за спичками: они должны быть где-то здесь. Если есть печь и дрова, значит, должны быть и спички. Он пошарил рукой по промерзшей чугунной плите, но, к своему удивлению, спичек на ней не обнаружил. Он не без труда поднялся и, словно незрячий, изучающий незнакомый предмет, стал ощупывать всю печь снизу доверху, проверяя каждый выступ, каждую впадинку, каждый кирпичик, — снова ничего! Виталий бросился к полке, обыскал ее вдоль и поперек. Затем проверил стол, подоконник и даже лежанку. Спичек нигде не было. Не было и никакой еды: ни хлеба, ни соли, ни заварки. Все, что он обнаружил, — старый эмалированный чайник с помятым боком и проржавевший на сколах.

Этого не может быть! — растерянно пробормотал он. — А как же таежный закон?

Он еще раз обыскал все зимовье, проверяя и прощупывая каждый угол. Спичек не было.

Виталий вернулся к столу, принялся выворачивать содержимое карманов в надежде на чудо. Ключи от внедорожника, бумажник с документами и деньгами, записная книжка, авторучка, носовой платок, расческа. Он даже снял с руки часы. Все эти вещи, несомненно, были нужны и полезны, но при других обстоятельствах и в другой обстановке. Здесь, сейчас от них не было никакого прока. Нужны были только спички стоимостью пятьдесят копеек. Виталий впервые пожалел, что шесть лет назад бросил курить. Тогда бы у него наверняка имелся при себе этот злосчастный коробок или зажигалка.

Виталий лег на пол и стал отчаянно ползать в поисках хотя бы одной, каким-то чудом случайно завалявшейся спички. Он проверял каждый уголок, каждую половицу, каждую щель. Иногда что-нибудь находил, но затем с разочарованием выяснял, что это всего лишь маленькая щепочка или обломок ветки.

Снова стало невыносимо холодно. Стараясь сохранять спокойствие, Виталий спрашивал себя: «Что делать? Оставаться здесь без надежды на тепло или, пока еще день, отправиться на поиски своего зимовья? Только куда идти, в какую сторону? Да еще в такую погоду... И далеко ли я смогу уйти с больной ногой? Если уж суждено замерзнуть, то лучше здесь. Хотя бы звери не сожрут и мои останки когда-нибудь обнаружат».

Виталий вернулся к столу, вырвал из записной книжки чистый листок, взял скрюченными пальцами авторучку и попытался написать прощальную записку. Но ничего не вышло, ручка замерзла и не писала.

Его снова затрясло. Теперь не только от холода, но и от обиды, что судьба так жестоко посмеялась над ним, сначала дав надежду на спасение, а затем отобрав ее, лишь немного отсрочив неминуемую гибель. Обиднее всего, что погибнуть придется от отсутствия такого пустяка, как спички.

«Помощи ждать неоткуда. Вспомнят обо мне только через пять-шесть дней, не раньше. Потом еще пару дней подождут, вдруг сам вернусь, и только потом начнут беспокоиться, — с горечью размышлял Виталий, оценивая свое положение. — Может, даже отправятся искать. Хотя кому искать? В деревне одни старики, они в тайгу не пойдут. Других охотников нет и в такую погоду не ожидается. Был один — Иван, так и он наверняка еще вчера вернулся из тайги и уехал в город. Получается, я обречен».

Ветер между тем не утихал. От его ударов содрогались стены, звенели стекла на окнах и скрипела дверь. Когда порывы усиливались, казалось: еще немного — и снесет крышу.

Иногда наступало затишье. В один из таких моментов Виталию почудилось, будто в дверь кто-то скребется, пытаясь ее открыть.

Мелькнула надежда.

Кто там? — осипшим голосом спросил он.

Ответа не последовало.

Я здесь! — насколько хватило сил, крикнул Виталий.

Волоча ногу, он подошел к двери и слегка приоткрыл ее. В зимовье ворвался густой белый вихрь, ударяя снежной крупой в лицо. В следующий момент ему показалось, что перед ним возникла огромная оскаленная пасть. Виталий захлопнул дверь, схватил карабин, передернул затвор и несколько раз выстрелил перед собой. Чуть выше порога образовались едва заметные отверстия от пуль.

Он немного подождал и снова приоткрыл дверь, надеясь увидеть убитого им волка. Но у двери никого не было. Виталий еще несколько раз выстрелил вверх, чтобы, если хищники все же рядом, отпугнуть их. Потом закрыл дверь и сел на лавку. Пахло сгоревшим порохом, а от ствола карабина приятно веяло теплом. Он схватился за него и держался обеими руками, пока металл снова не стал обжигать холодом.

Виталий отставил карабин в сторону, прислонился плечом к стене и закрыл глаза. Его непреодолимо клонило ко сну. Он то впадал в полузабытье, видя короткие и весьма реалистичные сны, то возвращался в леденящую тело и душу реальность, порой не понимая, спит или бодрствует.

Вот перед ним длинный стол, за ним сидят его друзья, человек пять. На столе букет цветов, много закуски и вина. Всем весело. Через мгновение он уже в избе у деда Афанасия. Топится печь. Тепло и уютно. Сам дед сидит на диванчике в шапке и валенках. Катерина пьет чай, она почему-то в летнем платьице, смотрит на Виталия и улыбается. Затем открывается настежь дверь, в избу с шумом врывается снежный вихрь, заполняя собой все пространство... Это уже не изба деда Афанасия, а темное холодное зимовье, и вместо деда Афанасия и Катерины — кто-то неизвестный. По облику — человек. Он весь в белом с ног до головы, словно только что выткался из клубов снега.

«Что это, сон или галлюцинация? — думает Виталий. — Или я умер и ко мне явился ангел? Белый ангел!»

Наверное, Виталий уже был готов к этому, и потому мысль о смерти не испугала его. Он лишь немного удивился: если это ангел, почему у него такой странный вид?

Ангел был в полушубке, лохматой шапке, валенках и, что совсем не вязалось с общепринятым обликом, — с бородой. Почти как у Деда Мороза, только поменьше. По очертаниям, и особенно бородой, он напоминал Ивана. Того самого, с которым накануне встречались в Лосихе у деда Афанасия. Виталий даже немного обиделся: «Что, у них там другого ангела не нашлось? Явился самый затрапезный. Хотя кто знает, какие они, эти ангелы, бывают на самом деле. Кто их при жизни видел? Это только на картинках они младенцы, голые и с крыльями. А в действительности, наверное, принимают образ того человека, с которым ты общался накануне, пока был жив».

Странным показалось и то, что он, хоть и умер, почему-то до сих пор чувствует холод, пусть и не так сильно. Насколько он знал, смерть должна приносить облегчение, как душевное, так и физическое. В этом ее главное, а может, и единственное преимущество перед жизнью.

Возможно, ему и дальше бы лезли в голову разные мысли, если бы «ангел» не заговорил.

Виталий, это ты, что ли? — Голос был настолько естественным и удивленным, что Виталий тут же очнулся, выйдя из полузабытья.

«Нет, это не сон, не галлюцинация! И я вовсе не умер — я все еще жив! — про себя воскликнул он. — Это Иван — настоящий, не ангел. И голос его, и шапка, и борода. А белый, потому что в снегу. Ведь там, снаружи, все еще бушует буран».

Виталий был готов броситься к нему, обнять, может, даже расцеловать. Но смог только вымолвить:

Я, как видишь...

Что ты тут делаешь? — спросил Иван все тем же удивленным тоном.

Жду, — ответил Виталий, еще не до конца осознавая, что это все не во сне.

Чего ждешь?

Когда буран закончится.

Ты же сейчас должен находиться в Широкой пади.

Должен, — стараясь унять дрожь в голосе, сказал Виталий.

А как здесь оказался?

Долго рассказывать, — неуклюже отмахнулся Виталий.

Ему не хотелось показывать перед Иваном свою беспомощность. Он пытался говорить как можно естественнее, хотя из этого ничего не получалось. Стянутое от холода лицо, дрожащие челюсти и онемевший язык мешали нормально произносить слова. Да и выглядел он ужасно: лицо в глубоких царапинах и ссадинах, куртка разодрана в клочья, из шапки во все стороны торчал мех.

Ну и видок у тебя! — все так же удивленно сказал Иван, в упор разглядывая Виталия. — Ты что, с медведем подрался?

Виталию не хотелось отвечать. Он думал только о том, чтобы скорее согреться.

Растопи печь, — попросил он.

Растопить печь? — спросил Иван не то с удивлением, не то с издевкой. — Ты что, собрался жить здесь?

Куда же идти в такой буран? Да и ты погреешься.

А я не замерз, — уверенно произнес Иван.

Действительно, он, хоть и был весь в снегу, выглядел бодро и совсем не замерзшим. Наверное, потому что все время находился в движении.

А я немного замерз, — признался Виталий.

Немного? — воскликнул Иван. — Да ты уже инеем покрылся! Видать, давно здесь сидишь.

Виталий ответил не сразу.

С утра.

Иван покачал головой:

Странно все это.

Чего странного?

Иван прошелся по зимовью, взял стоявший у стены карабин.

Ты стрелял? Зачем?

Показалось, волки приходили, — насупившись, ответил Виталий.

Волки? — Иван громко рассмеялся. — Много их было?

Он покрутил в руках карабин, проверил магазин, заглянул в патронник и поставил оружие на место.

Зря смеешься, — обиделся Виталий. — Дед Афанасий предупреждал, что их нынче полно в лесу. Да что об этом, давай уже растопи печь! — более настойчиво попросил он.

Но Иван словно не слышал его.

И все-таки как ты здесь оказался?

Что непонятного? Пошел поохотиться, тут начался буран. Вот и решил переждать здесь.

Это же далеко от Широкой пади!

Виталий то ли поежился от холода, то ли пожал плечами.

Так получилось... А ты сам-то как здесь оказался?

Я-то? — Иван подошел к столу и принялся рассматривать вещи, которые Виталий выложил из карманов. — Я возвращаюсь с Соболиной горы. Тропа как раз рядом проходит.

Чего не переждешь? Ни черта ж не видно.

А если пурга неделю не утихнет? Лучше уж переждать в Лосихе у деда Афанасия.

Далеко до Лосихи? — осторожно спросил Виталий.

Иван задумался, прикидывая, сколько может быть до Лосихи.

Километров пятнадцать, я думаю.

Пятнадцать? — Виталий покачал головой.

Может, чуть дальше.

А до Широкой пади?

Туда не меньше двадцати. Это если идти по прямой, через сопку. А в обход, по распадку, то и вовсе тридцать будет. Удивляюсь, как ты досюда дошел.

Сам удивлен, — тихо произнес Виталий. — В яму провалился, чуть ногу не сломал. Кое-как доковылял. Думал, замерзну в тайге. Хорошо, это зимовье нашел.

Повезло тебе.

Повезло, — невесело согласился Виталий. — Как догадался заглянуть сюда?

Услышал выстрелы. Удивился, что за чудак в такую погоду охотиться вздумал. Оказывается, это ты от волков отстреливаешься.

Издеваешься? — Виталий взглянул на Ивана с укоризной. — Ну-ну, продолжай. Только печь растопи. Дрова уже приготовлены, осталось спичкой чиркнуть!

Сам-то почему до сих пор не растопил? — задал резонный вопрос Иван. — Ведь с утра уже здесь.

Собирался. Да вот ты явился...

Видя, что Ивана его ответ не убедил, Виталий решил сказать как есть. Пусть злорадствует, все равно больше не увидимся. А терпеть холод уже нет сил.

Спичек у меня нет, — выдавил он из себя. И, помолчав, добавил: — Остались в зимовье вместе с другими вещами.

Нет спичек? — Лицо у Ивана от удивления вытянулось. — Ну и дела! Как же так? То торговал спичками, а теперь сам остался без них. Внедорожник за пятьдесят тысяч зеленых приобрел — специально для охоты; карабин последней модели. Само собой, провизии накупил. Даже на черную икру не поскупился. А о копеечных спичках не позаботился! Ведь утверждал, что все предусмотрел.

Злорадствуешь? — огрызнулся Виталий. — Посмотрел бы я на тебя, если б ты оказался на моем месте.

Каждый оказывается на том месте, какого заслуживает, — с нескрываемым удовольствием заявил Иван. — К тому же я не злорадствую — просто настроение у меня улучшилось, как тебя увидел. Так жизнь устроена: вчера тебе было весело, сегодня — мне.

Хватит смеяться, — пробурчал Виталий. — Мне совсем не до веселья. Столько пришлось вытерпеть! Чуть не замерз, пока сюда дополз. А здесь ни спичек, ни еды — ничего. Только дрова. Что с них толку, если разжечь нечем! Теперь ты издеваешься... Растопи же наконец эту чертову печь!

Иван громко вздохнул:

Догадываюсь, как тебе было несладко. Но... помочь ничем не могу.

Это почему? — теперь уже удивился Виталий. — У тебя же есть спички. Должны быть. Я сам тебе дал два коробка!

Продал! — поправил Виталия Иван.

Ну продал. Какая разница? Спички-то у тебя имеются. Вот и растопи печь!

Не могу.

Почему не можешь? Спичек, что ли, жалко?

Не поверишь, жалко. Дорого они мне обошлись. — Иван похлопал себя по карману, где, видимо, они лежали. — Жалко тратить по пустякам.

Не валяй дурака, — чуть резче произнес Виталий. — Не обеднеешь, если истратишь всего одну.

Мне и одной жалко. Сегодня спичку истратишь, завтра без штанов останешься. У меня тоже есть свои принципы.

Что за бред ты несешь! Ты мне мстишь? Мстишь за то, что я предприниматель? Не ты ли утверждал: «Охотник охотнику должен помогать»?

Я и сейчас это утверждаю: охотник охотнику должен помогать. И я тебе помогу, не брошу здесь одного.

Как же ты мне поможешь?

Ты же заблудился, насколько я понимаю? Вот я и выведу тебя отсюда. Как тебе такое? Давай, собирайся!

Куда собираться? — испуганно воскликнул Виталий.

В Широкую падь нет смысла возвращаться — далеко, тебе не дойти. Отправимся в Лосиху. Туда ближе, но все равно нужно поспешить, чтобы успеть до темноты.

Я никуда не пойду, останусь здесь! — категорично заявил Виталий. — Мне нужно отогреться и отдохнуть. Я всю ночь в тайге провел, пока не оказался здесь.

Вот в Лосихе и отогреешься! — Иван жестом велел ему подниматься. — У деда в избе тепло. Печь, наверное, топится, щи варятся. А хочешь, баньку натопим? Ты ведь любишь баню. Катерина как следует тебя попарит! Давай-давай, пошевеливайся!

Ты надо мной издеваешься? — зло пробурчал Виталий. — Это все из-за Катерины? У нас ничего не было. И не нужна она мне.

Ну что ты, я зла на тебя не держу. Видишь, даже пытаюсь тебе помочь! Дорогу знаю, не заблудимся. Если поторопимся, к вечеру будем там. В крайнем случае к утру.

Какой вечер, какое утро? — застонал Виталий. — У меня нога больная. Мне и ста метров не одолеть. Ты же не потащишь меня на себе?

Иван внимательно посмотрел на Виталия, на его ногу.

Да, ты прав. И что предлагаешь?

Затопи печь для начала.

А потом? Ты ведь все равно самостоятельно не сможешь отсюда выбраться.

Виталий подождал, когда уймется дрожь.

Давай поступим так. Ты пойдешь один, а я здесь останусь. Тебе надо будет добраться до города и сообщить обо мне в МЧС. Пусть вертолет пришлют.

Какой, к черту, вертолет в такую погоду? Ты что, мозги отморозил?

Тогда что-то другое пусть отправят. Вездеход какой-нибудь или снегоход. Только скорее. Ты ведь знаешь, где мы находимся, дорогу покажешь?

Конечно, покажу, — согласился Иван.

В МЧС работает мой приятель — майор Гришин. Расскажешь ему все обстоятельства. Нет, не так: в записной книжке найди фамилию Романов. Запиши его телефон. Позвони ему и скажи, что мне нужна помощь. Только без подробностей. Он все организует. А ты ему поможешь. В долгу не останусь, отблагодарю.

Иван взял на столе блокнот, вырвал из него страницу с фамилией Романов и положил в карман.

Сделаю все, что в моих силах.

Сколько мне ждать придется?

Трудно сказать. К вечеру бы до Лосихи добраться. Да и до города еще нужно как-то доехать. Дорогу наверняка замело. Уазик, сам знаешь, ненадежный. Хорошо, если не сломаюсь дорогой или не застряну.

Виталий задумался.

Ладно, черт с тобой, — сказал он после недолгого размышления. — На «крузере» сможешь ехать?

Наверное, смогу.

Ключ на столе. — Виталий кивком показал на ключ от своего внедорожника. — Так будет надежнее и быстрее.

Иван пожал плечами:

Ладно. Тогда и документы давай. Мало ли: остановят, обвинят в краже. Доказывай потом, что я не угонщик, а человеку жизнь спасаю.

Виталий кое-как раскрыл бумажник, вынул из него документы на автомобиль и подал Ивану.

Только осторожнее, — предупредил он. — Не гони. И машину потом оставь там же, у деда.

Иван застегнул пуговицы на тулупе, поправил шапку и направился к двери.

Ну, я пошел.

Постой! — испуганно закричал Виталий. — А печь?

Что — печь?

Печь растопи сначала, а потом отправляйся.

Про печь мы не договаривались. Я только согласился вызвать спасателей.

Что ты как маленький! Я ни рук, ни ног уже не чувствую. Мне не выдержать здесь даже двух часов, замерзну.

Выдержишь, — ободряюще заверил Иван. — Знал одного охотника, так он неделю просидел в холодной избушке без еды и тепла. И ничего, выжил. Только пальцы на ногах обморозил. Ему их пришлось ампутировать. Так он неделю просидел в холоде, а тут всего-то сутки, максимум двое.

Иван, прошу тебя, растопи печь! Умоляю! Не будь таким злыднем! — взмолился Виталий. — Признаю, я был неправ. И насчет Катерины, и с этими дурацкими спичками. Но ты ведь уже вдоволь поиздевался надо мной. Может, хватит? Все равно ведь растопишь. Чего тянешь, зачем мучаешь меня? Растопи прямо сейчас! Я не останусь в долгу. Как только выберемся отсюда, я тебя за все отблагодарю.

Ну что ты, какая благодарность. Я помогаю тебе бескорыстно, как охотник охотнику. Земля хоть и большая и дорожек на ней много, как ты говоришь, но они все же иногда пересекаются. Вот и наши пересеклись.

Я понял, — прохрипел Виталий. — Я все понял. Если тебе жалко спичек, тогда давай я их куплю у тебя. Ты ведь можешь мне их продать?

Хочешь купить у меня спички? — оживился Иван. — То есть выкупить их назад?

Да, верно. Выкупить их назад. — Виталий потянулся к бумажнику. — Назови цену.

Иван заходил по зимовью взад-вперед.

Надо подумать.

Что тут думать? Вот тебе двести рублей...

Почему двести?

Ты же заплатил за них двести. Причем за два коробка. А я покупаю у тебя один за двести. Второй остается у тебя. Имеешь сто процентов прибыли.

А это не дешево?

Ну хорошо, дам тебе триста, — легко согласился Виталий.

А если четыреста?

Могу и четыреста заплатить, только давай быстрее. Я уже не могу терпеть.

Иван вздохнул, но отдавать спички не спешил.

Понимаю твое нетерпение, — сказал он. — Но и ты пойми меня — боюсь продешевить.

Как можно продешевить? — возмутился Виталий. — Это всего лишь спички. Не дом, не автомобиль — спички! Даю тебе пятьсот. За пятьсот — точно не продешевишь.

Иван покачал головой:

Нет, это теперь не простые спички! Это спички необыкновенные. Им теперь цены нет. Сам посуди: тайга, глушь, магазины далеко. Где ты их еще возьмешь, кроме как у меня?

Это запрещенный прием. Так дела не делаются!

Не ты ли про пожары и наводнения рассказывал? Мол, нужно учитывать сложившуюся ситуацию...

Ладно, даю тысячу! С учетом всего того, что ты перечислил, этого будет достаточно. Хотя здесь нет ни пожара, ни наводнения.

Сейчас твое положение намного хуже, чем если бы случился пожар или наводнение. Тысяча рублей — это мало.

Хорошо, две тысячи! За две-то продашь?

Иван покачал головой:

Нет.

Как — нет? — снова возмутился Виталий. — Не сходи с ума! Вот тебе две тысячи, давай сюда спички!

Виталий снова взялся за бумажник, но, видя, что Иван продолжает качать головой, прохрипел:

Черт с тобой! Три тысячи. Соглашайся, прошу тебя! Они не стоят столько, даже здесь. Посуди сам, разве спички могут стоить три тысячи? Ты отдал за них всего двести рублей. Это символическая цена.

Тогда и ситуация была иной. Здесь они стоят дороже.

Не могут они стоить дороже!

Могут. — Иван говорил спокойно и уверенно. — Скоро ты сам в этом убедишься.

Хорошо, хорошо! — заторопился Виталий. — Бери все, что есть. У меня пять тысяч! Три твоих и еще две моих. На бензин оставлял... Уму непостижимо! Коробок спичек покупаю за пять тысяч. Кому рассказать, не поверят. Да, умеешь ты... Недооценил я тебя.

Виталий взглянул на Ивана, и его затрясло сильнее.

Не дури! Ты издеваешься надо мной? Сколько же ты хочешь за эти дурацкие спички?

Иван не спеша расстегнул полушубок, достал из-за пазухи коробок и стал крутить его в руке, рассматривая со всех сторон, словно это были не спички, а слиток золота или драгоценный камень.

За эти дурацкие спички, — Иван потряс коробком, — я хочу получить миллион рублей.

Слова «миллион рублей» Иван произнес как можно разборчивее, чтобы тот, кому они предназначались, не решил, что ослышался.

Виталий какое-то время молчал, не зная, как реагировать на это. Затем его замерзшие губы слабо дернулись в попытке улыбнуться.

Я понял, — сказал он. — Ты шутишь. Разыгрываешь меня. А я ведь почти поверил.

Считаешь, сейчас время для шуток? — как можно серьезнее сказал Иван. — Твое положение тебе кажется смешным? Что ж, значит, не все так плохо... Но на всякий случай, если ты не расслышал или не так понял, повторю: спички стоят миллион рублей! Если есть желание, можешь купить.

Бред! Полнейший бред! — Виталий задышал чаще. — Ты болен! Ты сошел с ума! Сам-то понимаешь, что... За миллион можно купить вагон спичек. Да я лучше замерзну, чем...

Виталий замолчал.

Как знаешь. — Иван пожал плечами. — Никто никого не заставляет.

Он сунул спички обратно в карман и стал застегивать полушубок.

Виталий уставился на него холодным стеклянным взглядом, в котором читались отчаяние и страх.

Даже если бы я захотел купить, у меня нет миллиона. — Он снова попытался вытащить из бумажника деньги. — Это все, что у меня есть. Забирай!

Ты можешь расплатиться банковской картой, — предложил Иван.

На ней ничего нет.

Ты утверждал, что на ней три миллиона!

Ты подслушивал? — Виталий взглянул на Ивана с ненавистью.

Нет, услышал. Ты так громко хвастался.

Подло.

Сейчас не время, чтобы выяснять, кто из нас подлее.

Я говорю правду. На этой карте ничего нет. Я был пьян. Блефовал. Хотел произвести впечатление.

У тебя получилось. Произвел. Я тоже тебе поверил. Так что давай проведем обмен: ты мне — карту, я тебе — спички. Обещаю, возьму ровно миллион. А если на ней ничего нет, что ж, значит, я ничего не получу. По рукам?

Виталий затряс головой.

Я не отдам тебе карту. Не имею права. Она именная, ее нельзя передавать другим лицам. Я заплачу позже. У меня есть деньги на счету. — Он замолчал, снова взялся за бумажник и вытряс из него содержимое, включая деньги и карту. — Забирай пока это. Здесь тридцать тысяч. Позже получишь еще. Только растопи печь!

Мил-ли-он! — по слогам произнес Иван.

Виталий спрятал голову в воротник куртки и замер, уставившись в пустоту.

Хорошо, — сказал Иван. — Нет так нет. Постарайся не засыпать, а то на самом деле замерзнешь, прежде чем я за тобой отправлю помощь. — Он повернулся и направился к двери.

Постой! — остановил его Виталий. — Забирай.

Иван не торопясь, словно нехотя, вернулся к столу и забрал карту.

Красивая. У меня другая, — сказал он, разглядывая ее со всех сторон. — Сделка почти состоялась, осталось назвать код.

Какой код? — Виталий сделал вид, что не понимает, о чем речь.

Пин-код карты, разумеется. Четыре цифры.

Виталий замотал головой:

Не помню. Честное слово! Я в таком состоянии, что ничего не помню... Он записан в другой книжке. Она осталась там, в зимовье. Когда выберемся отсюда, я тебе его сообщу. До тех пор карта пусть останется у тебя.

Ну, Виталий, это несерьезно. Это все равно, что я тебе оставлю пустой коробок.

Виталий снова замолчал. Иван присел с ним рядом.

Подумай, разве деньги стоят того, чтобы так страдать, мучиться, даже рисковать здоровьем? А то и вовсе жизнью? Зачем тогда они нужны, если не можешь воспользоваться ими?

Виталий тяжело и с хрипом задышал, словно ему не хватало воздуха.

Эти деньги я заработал. Честно заработал. А ты хочешь их отнять у меня, ограбить. Знаешь, ты кто? Бандит!

Я бандит? — усмехнулся Иван. — Я твой ангел-спаситель! Без меня ты мог бы погибнуть. Ведь тебе самому отсюда не выбраться.

Нет, ты не спаситель, ты — хищник. Волк! Вцепился зубами в горло — и душишь, и душишь!

Сам же учил: чтобы выжить, нужно быть сильным и зубастым, иначе тебя сожрут! Вот я и стараюсь соответствовать. Как говорится, с волками жить — по-волчьи выть.

Будь все проклято! — Голос Виталия наполнился отчаянием и злобой. — Будь проклята эта охота, тайга, это зимовье, и ты тоже! Лучше бы я замерз один и не унижался бы сейчас перед тобой — маленьким ничтожным человечком, способным лишь воспользоваться случаем!

Раньше ты называл это благоприятными условиями для бизнеса, — возразил Иван. — Это хорошая сделка: ты мне — миллион, я тебе — спички. Дороговато? Может быть. Все зависит от обстоятельств. Тебе осталось назвать четыре цифры, и в печурке тут же заполыхает огонь. Ты даже пожалеешь, что так долго торговался.

Виталий посмотрел на Ивана с обреченностью приговоренного к казни, понимая, что помилования не будет. Еще немного оттянув момент, когда, по сути, он лишится своих денег, он назвал пин-код карты. Иван попросил повторить цифры еще раз и чуть внятнее, после чего сам отчетливо и громко произнес их вслух.

Я правильно запомнил? — спросил он, вставая со скамейки.

Правильно, — сквозь зубы процедил Виталий. — Давай спички! А лучше растопи сам. Я не в состоянии. Пальцы уже онемели.

Иван подошел к печи и открыл в трубе заслонку.

Сразу предупреждаю: я сообщу о тебе лишь тогда, когда деньги будут у меня в кармане. Если обманул или, не дай бог, ошибся, помощь жди только через месяц. Без еды ты столько не протянешь. Да и дрова к этому времени закончатся. А без меня тебя здесь не найдут. Во всяком случае, до весны. Сам видишь, зимовье заброшено, сюда никто не ходит... Здесь такое место... гиблое, что ли. Да ты и сам в этом убедился.

А если ты меня обманешь? — испуганно спросил Виталий. — Заберешь деньги и забудешь про меня?

Нет, я не стану брать грех на душу. Как договорились, возьму миллион и тут же о тебе сообщу. Не успеешь отогреться, как за тобой придут.

Иван достал из кармана коробок, вынул из него спичку и, покрутив двумя пальцами, словно фокусник, показывающий зрителям предмет, с которым сейчас произойдет чудо, зажег ее. Зимовье озарилось тусклым холодным светом. Желтый огонек в руке Ивана проплыл к лежащим в печи дровам и коснулся бересты, торчавшей между поленьями. Береста тут же вспыхнула, коптя и потрескивая, из печи приятно потянуло дымком. Сухие дрова, охваченные огнем, мгновенно запылали, распространяя из открытой топки тепло и свет. Иван еще немного полюбовался пляшущими на поленьях языками пламени и закрыл дверцу.

Наверное, эти спички ты будешь хранить как талисман! — сказал он, кладя коробок на стол рядом с Виталием. — Они ведь, можно сказать, спасли тебя.

Виталий с трудом поднялся со скамьи, доковылял до печи и вытянул над чугунной плитой скрюченные пальцы. С плиты уже поднимался пар от тающего на ней снега.

Надоело тебя слушать, — сказал он, не оборачиваясь. — Думаешь, такой умный? Просто тебе повезло. Нелепая случайность, что ты застал меня в таком дурацком положении.

Вся жизнь состоит из случайностей, — ответил Иван. — Видно, судьбе было угодно, чтобы мы встретились. Ты еще не понимаешь всей нелепости своего положения. Осознание всегда приходит позже.

Хватит! — резко оборвал Виталий. — Отправляйся быстрее и вызови помощь.

Не волнуйся. Мне самому не терпится получить свой миллион. Но сначала еще немного позабочусь о тебе.

Иван взял с полки чайник и вышел с ним наружу. Через минуту он вернулся, поставил наполненный снегом чайник на печь.

Когда вскипит, выпей горячей воды, так быстрее согреешься. Главное, из зимовья не высовывайся. Вдруг на самом деле волки, с больной ногой не убежишь. Ну и про печь не забывай, вовремя подкладывай дрова. Хотя чего беспокоиться? Теперь ты со спичками.

Иван еще постоял, словно вспоминая, все ли сказал и сделал, и направился к двери. Перед тем как выйти, обернулся.

Да, чуть не забыл... Спасибо за урок. Ты был прав — действительно, работает.

Виталий брезгливо поморщился.

Машину оставь там же, у деда, — сказал он дрожащим от озноба голосом.

Хорошо, — сказал Иван, еще на мгновение задержавшись. — Но я подумаю над твоим предложением.

Над каким предложением? — насторожился Виталий.

Но Иван уже не слышал его. Выйдя из зимовья, он тут же растворился в снежной мгле, сквозь которую едва проглядывали ближайшие деревья.

Виталий всем телом прижался к печи, будто хотел слиться с ней воедино. От тепла его затрясло еще сильнее. Нестерпимо заныли пальцы рук. По всему телу волной прокатился озноб.

«Все-таки мне повезло, — стал успокаивать он себя. — И эта избушка, и Иван, появившийся неизвестно откуда, — это ли не чудо? А миллион... Выберусь отсюда, разыщу этого голодранца, семь шкур с него сдеру. Всю жизнь на меня пахать будет».

Его опять потянуло на сон. Сказывались усталость, бессонная ночь и перенесенный стресс. Положив в печь два больших сучковатых полена, чтобы подольше горели, Виталий бросил на лежанку свою разодранную куртку, лег на нее и мгновенно уснул.

Сон был тревожным и чутким. Он часто просыпался, с испугом глядел на печь — не погас ли огонь, и всякий раз судорожно лез в карман, проверяя, на месте ли спички. Убедившись, что на месте, снова засыпал.

 

Под вечер того же дня, едва начало смеркаться, дверь в зимовье распахнулась и на пороге появился дед Афанасий.

Виталий соскочил с лежанки и растерянно уставился на него:

Дед Афанасий? Ты? Один?

Виталий ждал, что за ним придут не раньше утра, а то и вовсе к вечеру следующего дня. И что это будет не дед Афанасий, а спасатели. В крайнем случае его друзья.

А с кем мне еще быть? — пожал плечами дед. — С Катериной, что ли?

Так быстро! На снегоходе, что ли?

Почти, — скупо улыбнулся дед. — Саночки за дверью стоят.

Какие еще саночки? — не понял Виталий.

Обыкновенные. Воду на них с речки вожу.

Дед, ты что, смеешься? Пятнадцать километров меня на санках собрался везти? У меня же нога больная. Я сам идти не могу. Разве тебя Иван не предупредил?

А кто тебя пятнадцать километров повезет? — усмехнулся дед. — Чего захотел! Только до избы.

До какой избы? — Виталий растерянно смотрел на деда.

Как до какой? До моей, конечно.

На лице Виталия отобразилось еще большее удивление и растерянность.

Это сколько же до твоей избы?

Ну, сколько... — Дед Афанасий наморщил лоб, словно в уме решал сложную математическую задачу. — Метров сто, думаю.

Как... сто метров? — Виталий почувствовал, как жар разливается по всему телу, от ног к голове и обратно. — Постой, дед, постой... Это где же я?

Надев только валенки, Виталий выскочил из зимовья и, стоя по колено в снегу, стал осматриваться. Уже вечерело, но света еще хватало. К тому же метель утихла, и густой зимний воздух был тих и прозрачен. Недалеко, за небольшой рощицей, если присмотреться, виднелись дома. Оттуда через сугробы зигзагами шли свежие следы ног и полозьев санок.

Не узнаешь? Это Лосиха. Только с другой стороны, — сказал дед Афанасий, выйдя следом за Виталием. — А вон, видишь, за сосенками дымок из трубы валит? Это моя изба. Баня топится. Да уже готова, наверное.

Виталий растерянно оглянулся и дрожащей рукой показал на зимовье, из которого только что выскочил:

А это... Это что за избушка?

А-а... — Дед поправил съехавшую на глаза шапку. — Эта избушка давно заброшена. Ее когда-то охотники поставили, которые приезжали в Лосиху. Затем все стали останавливаться у меня и в ней надобность отпала. Уже лет пять пустует.

Лицо Виталия исказилось от злобы:

А где этот... Иван?.. Где он?!

Так уехал. Как с охоты пришел, собрался и уехал. На твоей машине. Сказал, вы обо всем договорились. Очень довольный был. Говорил, что такой охоты у него еще не было. Волка будто бы подстрелил. Здоровенный, мол, волчара попался. Шкуру с него содрал. Правда, шкуры я не видел. Может, в машине уже лежала.

Что еще?.. Что обо мне сказал?

Сказал, что будешь ждать меня в этой избушке. И чтобы я, как начнет смеркаться, не раньше, пришел за тобой с саночками. Сказал, ногу ты повредил. Пятьсот рублей мне дал.

Виталия снова затрясло. Даже сильнее, чем когда он замерзал. Только сейчас он в полной мере начал осознавать, как жестоко был обманут. А ведь можно было догадаться: у Ивана не было с собой ни ружья, ни мешка, ни лыж. Не мог он возвращаться с Соболиной горы! И эта избушка совсем не похожа на таежное зимовье. Кто потащит в глухую тайгу кирпичи, чтобы сложить печь, да еще потом станет белить ее известью? И окна, и пол, и двускатная крыша — все должно было подсказать: здесь что-то не так.

Да, вот еще что, — сказал дед. — Иван просил передать, что принимает твое предложение. Он согласен на обмен.

Виталия прошиб холодный пот.

На какой обмен?

Твой внедорожник — на Катерину. Ты ему машину, значит, отдаешь, а он от нее отступается.

Дед, ты что несешь, какой обмен?! — Виталий схватил Афанасия за грудки и принялся трясти.

Тот испуганно заверещал:

Он сказал, у тебя был такой разговор с Катериной! Да и она подтвердила... Баню вон готовит. Дымок видишь из трубы? — Дед глазами показал в сторону своего дома.

Лицо Виталия налилось кровью. Он бросил старика и с криком: «Убью гада!» — кинулся в избушку. Назад выскочил с карабином, на ходу натягивая ободранную куртку и шапку.

Дед Афанасий с опаской подкатил санки:

Садись. Нога-то больная.

Ты что, старый, совсем из ума выжил? — Виталий со злостью оттолкнул старика в снег и быстро, насколько мог, поковылял к его дому.

Там, не теряя времени, он принялся заводить УАЗ, оставленный Иваном. Простоявший два дня на морозе двигатель не заводился. Пришлось паяльной лампой разогреть картер и залить в радиатор горячей воды, благо ее в бане было полно. Провозившись до ночи, Виталий вернулся в избу, выпил полный стакан водки и свалился на диван.

На другой день поздно вечером в Лосиху прибыли его друзья. Четверо. Они привезли шампанское, вино, водку, разную закуску и большой букет белых роз. Один из них — тот, который Романов, — рассказал, что ему днем позвонил какой-то охотник и сообщил, что в Лосихе их ждет Виталий. Он остался без машины, зато, кажется, женился. Просил приехать, чтобы отметить это событие.

После этих слов Виталий набросился на Романова с кулаками. Пришлось его скрутить и успокоить, хотя это получилось не сразу.

Оказавшись в городе, Виталий сразу написал заявление в полицию, в котором подробно указал, что с ним произошло. И про косулю, и про то, как оказался в зимовье, и как у него отобрали банковскую карту и под страхом смерти заставили назвать пин-код. Ивана объявили в розыск, но найти его не удалось. Ни сразу, по горячим следам, ни позже. Он исчез вместе с миллионом рублей, снятым с карты в два приема, и новеньким внедорожником «Ленд-крузер», который, к несчастью для Виталия, еще не был поставлен на учет в ГИБДД.

Сам Виталий также пытался отыскать Ивана, используя для этого все свои связи. Но и эти попытки оказались безрезультатными. Трудно найти того, о ком почти ничего не известно. УАЗ оказался зарегистрирован на другого человека, которого уже два года не было в живых. Во внешности Ивана не нашлось никаких отличительных черт. Никто его толком не знал. Даже дед Афанасий и его внучка Катерина не смогли рассказать о нем ничего существенного. А может, не захотели. Ну появлялся этот Иван в Лосихе несколько раз, но если и рассказывал о себе, то как-то неопределенно. Мужик да мужик, каких в каждой деревне с десяток наберется. Вроде бы приезжий. Не то из Белоруссии, не то из Казахстана. Пытался ухаживать за Катериной, но, как оказалось, не всерьез. Да и она не питала к нему особой симпатии.

 

С тех пор прошло несколько лет. Виталий по-прежнему занимается бизнесом и, по слухам, все так же успешно. Только стал еще более недоверчив и осторожен. Автомобиль у него — BMW, легковой седан последней модели. Внедорожник Виталию теперь без надобности — на охоту он уже не ездит. Ни в Лосиху, ни куда-либо еще.

А вот на личном фронте перемен нет: живет один, так и не женился. Даже на Катерине, хоть она и дорого ему обошлась. И вообще о том, что произошло с ним в Лосихе, он старается не вспоминать. Хотя те злополучные спички, опять же по слухам, хранятся у него до сих пор. Сначала, в порыве ярости, он будто бы хотел их выбросить, но не смог. Они ведь тоже стоили ему недешево — все-таки миллион рублей. А разбрасываться деньгами, тем более большими, не в его правилах.

Еще говорят, что без спичек он теперь из дому не выходит. В каждом кармане по коробку — на всякий случай. И еще зажигалка. Наверное, это всего лишь байка. А может, нет. Все, кто с ним знаком, уверяют, это на него похоже.

100-летие «Сибирских огней»