Вы здесь

Яблоко и крест

Стихи
Файл: Иконка пакета 04_kekova_jik.zip (13.73 КБ)

Листья

Дубы без листвы — как олени

в пространстве без всяких границ…

Засохшие листья сирени

похожи на маленьких птиц.

 

Мне кажется, будто я вижу

и тельце, и клювик, и взгляд…

Но эти птенцы неподвижно

на веточках тонких сидят.

 

Что с ними случилось — не знаю,

никто их уже не спасет.

Последнюю мертвую стаю

неведомый вихрь унесет.

 

Да, поздняя осень, сиротство,

листва на земле, как броня.

Но с птицами странное сходство

тех листьев волнует меня.

 

А ветви в пространстве повисли —

в них ищут приют воробьи,

и чьи-то посмертные мысли

тревожней,

чем мысли мои.

 

 

* * *

М. А.

Среди сора, пыли и чепухи,

среди странных строчек в тетрадях старых

ты находишь брошенные стихи,

где слова, как овцы в больших отарах,

 

вдруг живым потоком стекают с гор

иль, как кони, мчатся во весь опор.

 

Среди тех событий, что отошли,

погрузились в тень, а потом исчезли,

вдруг одно встает, и команду «пли!»

исполняет так хорошо, что если

 

ты не рухнешь, голову обхватив,

на траву, то останешься вряд ли жив.

 

Среди тех, кто жил и тебя любил,

среди тех, с кем ты не успел проститься,

есть ли тот, кто умер, зарывшись в ил,

а потом воскрес и взлетел, как птица?

 

Ты подумай, прежде чем отвечать, —

с древа плод срывать, словно с уст — печать.

 

Все, что было в прошлом, таит в себе

потрясенье, взрыв, обретенье смысла…

Так, в борьбе с собою, в пустой пальбе,

жизнь моя над бездной на миг повисла.

 

Жизнь моя — вопрос или жизнь — ответ?

И зачем в ней смешаны тьма и свет?

 

* * *

Р.

Зарастает плесенью в доме печка,

как в немецком погребе сыр дорблю…

На стекле туманном внутри сердечка

напиши слова: «Я тебя люблю».

 

Утром окна шторами занавесим

и осину вырубим у крыльца…

Уничтожим мы голубую плесень,

чтоб вернуться в прошлое, в дом Отца.

 

Чтоб вернуться — птицею обернуться

или рыбкой мелкою я должна,

и по речке плыть, и в кольцо свернуться,

и спросить: «Зачем я тебе нужна?»

 

Но уже Господь отразился в малом —

в невесомой капле речной воды,

и лежат, укрытые покрывалом

нашей общей памяти и беды,

 

твой отец на кладбище мусульманском,

мой — под крестным знаменьем и огнем…

Мы с тобой сегодня в дому крестьянском

их вином рубиновым помянем.

 

 

Жуки

Когда опускается морок

на ямы, канавы и рвы,

жуки выползают из норок,

из зарослей пыльной травы.

 

На узкой и длинной дороге

как будто разлили мазут, —

а это жуки-носороги,

жуки-скарабеи ползут.

 

К какой они движутся цели

и где они ищут приют?

В лесах соловьи-менестрели

о светлой печали поют.

 

Чтоб жизнь твои слезы отерла,

тебе, как прощенье, даны

и спазм соловьиного горла,

и песни великой страны,

 

и ветлы, как кроткие овцы,

которые спят у реки…

 

Но эти жуки-рогоносцы,

жуки-древоточцы,

жуки…

 

 

* * *

И. Е.

1.

По пашне чайки ходят, как грачи,

в Крыму, недалеко от Коктебеля…

Уже пошла четвертая неделя,

как мы живем здесь. Но с какой бахчи

арбузы возят ловкие цыгане,

не ведаем. Они, как в балагане,

к прилавку зазывают праздный люд.

Автомобиль, горбатый, как верблюд,

стоит в тени, в своем скрывая чреве

то, что по вкусу даже королеве, —

капусту, баклажаны, кабачки,

болгарский перец, стебли базилика,

а в небе солнце прячут, как улику,

вчерашних туч обрывки и клочки.

 

2.

Давай поговорим о мелочах,

скрывая боль за фразою неловкой:

поговорим о солнечных лучах,

о том, что там, вдали, за Щебетовкой,

есть кладбище на фоне диких гор,

а дальше — моря синего простор

и каменные притчи Карадага.

Когда-то я прочесть их не смогла,

и скрыла путь мой пламенная мгла —

заполненная буквами бумага.

 

3.

А нужно было вникнуть в чуждый текст

и оценить его огонь и холод,

забыть себя, проникнуть в мертвый город,

в руке сжимая яблоко и крест.

 

Здесь, в этом месте, память — как палач.

Передо мной скала Кара-Агач,

на ней — король и каменная свита,

и все, что пережито и забыто, —

уже не слово, но еще не плач.

 

И я лежу в ущелье Гяур-Бах,

со мною рядом в каменных гробах

неверные невесты точат слезы.

А там, где глубина и высота

сомкнулись, королевская чета

и свита их мне шлют свои угрозы.

 

4.

Мы ехали назад в Коран-Эли

с водителем Марленом из Отуза,

и кипарисы в блеске и пыли

стояли молча. Сыновья земли

и горькие плоды ее союза

с высоким небом

груз ветвей несли

навстречу солнцу. Пастухи пасли

за кладбищем коров кирпично-красных

в блестящих шкурах, мягких и атласных.

Ты Кушнера цитировала. Я

о том, что миновало, вспоминала,

и чаек легкокрылая семья

опять на пашне землю приминала.

Мы ехали и думали о том,

что жизни груз — нелегкая поклажа,

что смерть мы оставляем на потом,

что вскоре вдалеке возникнет дом,

который в землю врос как часть пейзажа…

 

 

Феодосия

В синем море лодки плывут, как дни,

приближая к сердцу пространство осени,

и в последний раз манят нас огни

по горам разбросанной Феодосии.

 

Ты была рабыня и госпожа,

а еще — колхозница и стахановка,

брал тебя султан, как еду с ножа,

а по-русски имя твое — Богдановка.

 

Посмотри, как чайка взмывает ввысь,

исчезая, — только ее и видели…

А в селе Богдановка родились

и ходили в школу мои родители.

 

Невозможно жизнь уместить в объем

одного, дорогого для сердца, имени…

И в двойной реальности мы живем.

И хотя б за это, Господь, прости меня.

 

 

* * *

1.

Август — время фруктов и овощей.

Подведен итог мастерству оратая…

 

Помню, как-то в августе, у мощей

Питирима

женщина бесноватая,

словно волк тамбовский в лесной глуши,

стала выть: «И Ирода запиши».

 

2.

Питирим святой пожалел ее,

и под сводом неба преображенского

подобрал солому, убрал жнивье

с золотого поля поста Успенского,

и закрыл он житницы на засов,

и в мгновенье ока изгнал бесов. 

3.

И завял репей, и расцвел кипрей,

победив в бою своего соперника,

и стояла женщина у дверей

и в руках держала букет бессмертника.

Ей теперь не страшен ни Ирод, ни

волчьих глаз пронзительные огни.

 

4.

Ей не нужен бунт, но потребен свет,

у нее сочувствия больше нет

Пугачеву или Степану Разину…

 

Август — время фруктов и овощей,

время смутных чувств и простых вещей —

например,

заготовки картошки на зиму.

 

 

Земля

1.

Грузовик пылит, а вокруг — теплынь!

Овощей гора заполняет кузов.

Наступает срок созреванья дынь,

розовеет сок под корой арбузов.

 

2.

Но в каком мы времени — не пойму,

то ль в двадцатом веке с его страстями,

то ли в двадцать первом — в огне, в дыму,

то ли мы в Богдановке, то ль — в Крыму,

у себя живем иль в чужом дому…

 

Но следим прилежно за новостями.

 

3.

В новостях о том, что в Москве — протест,

говорят с тревогою и надрывом.

А у нас, скажу вам, другой контекст,

и хотя вокруг поколенье next

держит в виде знамени банку с пивом,

 

но еще нам внятен задор юнца

и молчанье девы в платке сиротском,

и уже осознана до конца

жизнь земли на кладбище за Синодском.

 

4.

Там — Прасковья, Нина и Николай,

их тела сокрыты от нас во мраке.

Не разбудит их ни собачий лай,

ни сорочий треск, ни вороний грай,

ни истошный вой театральной клаки.

 

Там земля вершит свой последний суд,

но когда пространство и время минет,

то — нам сказано — ангельский голос труб

всех, кто в землю лег, из земли поднимет.

 

И, держа кресты, как мечи, в руках,

потому что в них — наша власть и сила,

понесется вихрем оживший прах

к церкви в честь архангела Михаила.

 

5.

Только мы должны понести труды

на своей земле,

принести плоды

и не ждать, когда отойдут поминки…

 

Ветви ив, как руки детей, тонки.

На заборе сушатся чугунки

и хранящие запах сметаны крынки.

100-летие «Сибирских огней»