Вы здесь

Жена

Рассказ
Файл: Иконка пакета 04_kobou_j.zip (18.51 КБ)

Свадьбу гуляли два дня. Пришла не вся деревня — такого давно уже не водилось, но все же человек восемьдесят за выходные перебывали, переобнимали, перекричали «горько!», перешептали на ухо «счастья тебе».

Ольге не верилось, что это все наяву. Что она теперь — жена. Хозяйка теперь, будущая мать. Теперь все становилось настоящим, взаправдашним: свой дом, ответственность за семью, за мужа. Она с любовью и ожиданием смотрела на раскрасневшегося Григория, прощала ему водку без меры, дерганые танцы с соседками под «Ласковый май», ссору с кем-то на крыльце… Теперь он был только ее, принадлежал ей.

Разминая оливье на тарелке, представляла, какими получатся их свадебные фотографии. Фотографироваться решили заранее, чтобы «по трезвяку». Вчера Ольга надела свадебное платье, сшитое вместе с мамой (очень простое, приталенное, она выглядела в нем как девочка), он — новый костюм (за костюмом пришлось ехать в Челябинск, в Кустанае таких не было). Розовые задники, сердито прикрикивающий фотограф (мало, что ли, он видел таких молодоженов, ну чего время тянуть?). Ей уже тогда стало страшно, сердце подкатило к горлу — неужели это навсегда теперь? С ним? Крепко уцепилась за его руку.

Оль, ну чего ты, все пальцы отдавишь! Чего, боишься, что ли? Сейчас вылетит птичка! — подсмеивался над ней.

Бабушка была против:

Нехорошо, что он Олечку заранее в платье увидит! Не полагается так! Счастья не будет!

Свекровь остудила:

Анна Петровна, ну чего вы глупостями старыми пугаете! В понедельник фотостудия не работает, да и им потом уже не до того будет, — подмигнула незаметно будущей невестке. — Пока они проявят да напечатают, небось, неделя и пройдет. Нам же их всем разослать надо, Ленка вон как расстраивается, что не могут приехать на свадьбу.

Нечего было черт-те куда уматывать… где родился — там и пригодился, — ворчала бабушка.

Крики на улице — «Гри-ша-ня! Гри-ша-ня!», качали на руках. Лица сливовые, потные.

Свадьба удалась, веселая, — шушукались девчонки. — Счастливая ты, Олька! Какого парня отхватила!

Ну-у, девочки, у вас тоже хорошие!

Чокались вином, стаканы все разные: синее стекло, красное, у кого-то с узорами. Большая свадьба — все соседи посуду принесли. Лишь бы не побили, крику потом не оберешься.

Отмечали в его доме: после смерти отца большой дом с тремя комнатами — только его и матери. Целое богатство. На ночь приезжих родственников положили в две комнаты — на кровати с приставленными в ногах стульями и на пол в кухне.

У молодых была своя комната. Григорий привел ее за руку, стащил с постели покрывало, кинул на пол, сверху набросал полотенец.

Гриша, погоди, — пыталась она остановить. — Может, завтра лучше? Устал же, вон мокрый весь.

Жена ты мне или не жена? Мало, что ли, я ждал? — засмеялся.

Она подчинилась.

Сравнивать было не с кем — первый раз. Перебрались на кровать и заснули как убитые. Утром Ольга проснулась от голосов и шума — это Гриша бегал по дому с полотенцем, демонстрировал друзьям: всё как надо, самые настоящие молодожены! Друзья топали и подсвистывали. Вышла к гостям вся багровая, но, к счастью, старшие родственники полотенце уже отобрали и спрятали.

На второй день все было то же самое: тосты, песни, пляски. Только уже без всякой системы: в субботу они еще кусали каравай, шли по вышитому полотенцу, слушали благословение родителей, а в воскресенье все было по-простому — больше молодежи, беспрестанно грохотала музыка. Ольге казалось, что она уже и не всех гостей-то знает.

Никак не могла привыкнуть к кольцу: норовила все время держать руки замочком — боялась, что оно вот-вот упадет с пальца. Когда никто не видел, украдкой любовалась, отставляла руку подальше — вот ты какая, взрослая жизнь.

Платье было уже попроще, но все равно красивое: розовое, с тугим поясом. К вечеру пояс стал невыносим, она потихоньку запускала под него пальцы и пыталась отдышаться. Ничего уже не хотелось — только смыть с себя пот и скорее на взбитые подушки, спать.

Разошлись за полночь. У нее не было даже сил проводить последних гостей — лежала на кровати, пощипывала себя, чтобы не заснуть, пока Гриша не пришел и не лег, а то какая же из нее жена…

Красивая ты у меня, Олька-а… — погладил ее по груди и в секунду засопел. Она благодарно потрепала его по волосам, прижалась к его плечу и тоже уснула.

Следующая неделя была выходная. На его жигулях перевезли ее вещи от родителей в новый дом. Ольга намывала полы, крахмалила занавески, поливала и полола огород. Григорий взялся подновить баню, которая косела потихоньку в сторону соседского забора. Вечером ходили в центр, гулять. Надевали самое лучшее, она брала его под руку, вышагивали степенно, гордо — теперь муж и жена. Товарищи подсмеивались над ними, подначивали:

Когда наследник-то будет?

За нами не заржавеет, — отвечал Григорий и прижимал жену за талию. Ночи стояли душные, но они закрывали окно, — чтобы на улице не слышно было, как у них «не ржавеет».

В субботу утром Григорий с друзьями отправился на озеро, купаться. Ольга осталась — хотела выспаться, а потом сходить к родителям: рассказать про новую жизнь, помочь младшей сестре с уроками.

Вместо Тополиного озера ребята поехали на дальние карьеры.

Григорий нырнул вниз головой. Ударился о бетонную плиту на дне (разве никто не знал про эту плиту? Неужели там не было местных в тот день? Почему ему никто не сказал?! — задавалась позже вопросами Ольга вновь и вновь). Сломал шейные позвонки. К счастью, товарищи заметили сразу, как бессильно он повис в прозрачной воде. Вытащили. Увезли в больницу.

Дальнейшие недели Ольга запомнила плохо. Что-то происходило и тут же стиралось. Главное стало ясно быстро: ее муж полностью парализован. Травма спинного мозга, паралич всех конечностей, никаких шансов на выздоровление.

Первые месяцы Григорий должен был лежать неподвижно — чтобы срослись сломанные кости. Она ездила к нему в больницу, каждый день к двум часам, и сидела до вечера, держала за руку. Когда нянечки его мыли и делали процедуры, выходила в коридор. Поврежденные функции дыхания восстановились, и он мог самостоятельно дышать и говорить. Но молчал. Много недель.

Она плакала, говорила, что любит его, будет ухаживать за ним, что он поправится, что у них вся жизнь впереди. Потом перестала плакать, тоже молчала, гладила по рукам и лицу.

По утрам, до больницы, с 8:00 до 13:00 отрабатывала свою смену в школе. Ученики затихали, когда она входила в класс. Коллеги говорили в ее присутствии шепотом, на большой перемене приносили ей чай в учительскую, по очереди дежурили вместо нее по школе.

В начале третьего месяца Григорий сказал Ольге:

Выпишут из больницы — разведемся. Не хочу, чтоб ты со мной… таким. Раз уж не получилось, то… Разведут без вопросов — понятно же.

Она знала, что к тому идет. Внутренне уже много раз перекатала камешки ответа с левой стороны рта на правую, с правой стороны сердца на левую. Отшлифовала их, ненужные выбросила, троеточия подчистила до точки.

Его выцветшая мать уже говорила ей это.

Ее растерянный отец уже говорил ей это.

Ее мать уже рыдала в голос:

Дочка, ты не понимаешь, что тебя ждет, на что ты идешь!

Я твоя жена, — ответила она. — И буду жить с тобой.

Вышла в коридор. Ноги не держали, села на пол.

На следующий день приехала, как обычно, в два часа. Стала рассказывать ему про свой класс, про хулигана Мишу Казанкова, про отличную контрольную работу Светы Бочкарёвой. Раньше она почти каждый свой день ему пересказывала, в подробностях. Дети же — у них каждый день что-то происходит.

Раньше в классе сидели и ее будущие дети, невидимые для всех остальных, и тоже учили правила сложения и вычитания. Теперь их не стало, они растворились в проклятом озере, и она их больше не видела. Но об этом она ему не рассказывала.

В течение нескольких недель после выписки из больницы к ним приходили врач и медсестра. Учили Ольгу и свекровь ухаживать за лежачим: как кормить, мыть, опустошать мочевой пузырь и кишечник, переворачивать и обтирать, сгибать, разгибать и растирать руки и ноги для поддержания кровообращения и, теоретически, восстановления чувствительности. Все понимали, что последнее — для галочки. Атмосфера в доме была тяжелая, черная — как когда стоит гроб с покойником. Только гораздо дольше, чем три дня.

Григория положили в «их» комнату, на «их» кровать, над которой висела свадебная фотография. Ольга спала в соседней комнате, свекровь — в большой, где праздновали свадьбу.

По ночам Григорий часто просыпался, кричал каким-то чужим, страшным голосом, похожим больше на вой, чем на крик. Ольга и свекровь вставали к нему, как встают к грудному ребенку, но не по очереди, а вместе. Разговаривали с ним, обтирали, переворачивали (вот как раз это — вдвоем). Потом свекровь уходила, а Ольга оставалась и пела ему колыбельные или шептала что-то, прижавшись губами к его лицу. Он успокаивался, впадал в забытье.

* * *

Как оказалось, так тоже можно жить.

Первая половина дня была «сменой» свекрови-пенсионерки, вторая — Ольги. Иногда приходили его друзья, мялись смущенно на пороге, комкали кулаки в карманах. Спрашивали, что купить, чем помочь. Ольга давала деньги, они ездили за продуктами на Гришиных жигулях.

Друг Андрей помог купить у больницы каталку на колесиках. В хорошую погоду они укладывали на нее Григория и вывозили в огород, побыть на свежем воздухе. Тузик истошно лаял от своей будки: не понимал, почему хозяин теперь все время на четырех ногах.

Пособие по инвалидности начислялось исправно. Родители Ольги, еще работавшие, помогали деньгами и по огороду.

Как дела, Григорий? — бодро спрашивал тесть, заходя в дом и надевая рукавицы для работы. — Какие новости?

Да вот, наши выиграли опять, — отзывался зять. Друзья скинулись и подарили им новый телевизор, который поставили напротив его кровати.

Приходила Ольгина сестра, читала ему вслух газеты и книги: в основном то, что ей задавали по школьной программе.

Прикидывавшая до свадьбы, как бы сохранить свои порядки в доме, свекровь теперь во всем беспрекословно слушалась невестку. Поздними вечерами она открывала потихоньку дверцу своего шкафа, с внутренней стороны увешанную репродукциями икон, и молилась за рабов Божьих, Ольгу и Григория.

Наконец Ольге удалось раздобыть инвалидную коляску — самую простую, которую надо крутить движением колес. Этого Григорий, конечно, не мог. Но зато теперь вместо каталки они сажали его на коляску, чтобы вывезти на солнышко. Ольга предлагала ему «выйти» и за ворота, проехать, посмотреть на село, но от этого он решительно отказался.

Не хочу, и не настаивай, — сказал он, как будто заглатывая лишний воздух. — Я вроде человек еще, уважай мое мнение, разве я многого прошу?

* * *

Через пять лет, ранним мартовским утром (свекровь приболела и лежала у себя), когда Ольга обмывала Григория после сна, ей показалось, что она почувствовала небольшое шевеление под рукой. Через несколько дней — опять. Некоторые функции организма у парализованных со временем восстанавливаются… Они снова стали мужем и женой.

Она забеременела. Это казалось невероятным. Родственники плакали от счастья. Соседи с подозрением переглядывались. Григорий с Ольгой сидели вместе на солнце, держались за руки, тихо разговаривали. Тузик присмирел: к инвалидной коляске он привык давно и гораздо быстрее, чем к каталке.

Зимой Ольга родила дочь Надю. В начале нового года ее младшая сестра вышла замуж и уехала в Челябинск, а свекровь однажды утром умерла от инсульта по дороге в магазин.

Ухаживать одной за Григорием было сложно, и внучку растила мать Ольги. Пока Надя была на грудном молоке, они жили все вчетвером, потом девочка переехала к бабушке и дедушке. Ольга забегала к ним утром, перед школой, а после обеда бабушка приходила с Надей и сидела с ней у кровати Григория. Два раза в день заходил дед, помогал переворачивать зятя. Количество уроков в школе Ольге пришлось сократить.

Распада Советского Союза она за своими делами не заметила. Просто в какой-то момент продуктов в магазине стало еще меньше, чем раньше, а зарплата, кажется, совсем потеряла свое значение. Ольга за бесценок продала машину — все равно водить некому, ржавеет только. По выходным и летом стала ездить на автобусе на городской рынок — торговать помидорами, огурцами и зеленью с огорода.

Когда Надя подросла, стало полегче: дочка убиралась в доме, полола грядки, кормила папу. Когда пошла в школу, молча и тщательно лупила мальчишек, припевающих: «Надькин папка — паралитик! Надькин папка — паралитик!»

Под конец дня Ольга ложилась на кровать к Григорию, клала голову ему на плечо и смотрела вместе с ним телевизор. Когда были силы, рассказывала, как прошел день в школе и что сегодня на базаре подрались две торговки. Советовалась с ним, как распределить семейный бюджет: Надьке надо пальто на зиму, а еще она коньков испросилась, давай купим ей.

В конце девяностых произошли важные улучшения: в продаже появились подгузники, влажные салфетки, специальные присыпки. Они не могли себе позволить такие покупки каждую неделю, но эти средства помогали в случаях Ольгиного отсутствия.

На похоронах ее отца Григорий в инвалидной коляске сидел среди прощающихся. Это был его первый за долгие годы выход в люди. Когда пришло время закапывать могилу, Ольга подвезла мужа к яме и, держа левой рукой, его правой кинула от них обоих горсть земли, как положено.

Ослабевшую, с постоянным высоким давлением мать младшая сестра забрала к себе.

* * *

На пятнадцатом году их семейной жизни силы Ольги иссякли. Произошло это как-то вдруг, в одночасье. Она стояла за своим прилавком на базаре, и вдруг какой-то молодой человек оглядел ее сверху донизу. И потом — снизу доверху. По-мужски оглядел. Ей стало жарко. Она уткнулась глазами в равнодушные огурцы и помидоры. «Ведь мне же еще и сорока нет, — подумалось ей. — Сколько же можно… Даже дочь уже родили…» Ныла спина: от постоянного поднимания тяжестей давно образовалась грыжа.

Она приняла решение. Несколько дней маялась, не знала, как ему сказать. Сама за стеной бесцельно перебирала вещи в шкафу. На четвертый вечер пошла в баню и долго плакала там в голос, сидя голышом на мокром теплом полу.

Наконец, отправив Надю на всю субботу к однокласснице (сначала пойдут собирать грибы, потом с родителями той девочки будут их чистить и жарить — так весь день и уйдет), сказала ему.

Он молчал. Побледнел.

Я хочу видеть дочь, — сказал.

Конечно-конечно! — заполошилась она. — Мы будем приезжать к тебе, каждые выходные!

Места для него пришлось ждать почти месяц. Они все втроем маялись неловкостью, как при затянувшемся прощании на вокзале: все слова уже сказаны, а поезда все нет. Надя приняла решение матери на удивление спокойно, но весь этот месяц она кормила отца сама, мать отгоняла.

Наконец Григория увезли.

Стояло сухое бабье лето. Ольга открыла все окна и проветрила дом. Вымыла с мылом полы, переставила в их комнате местами две тумбочки. Раскрыла шкафы, вытащила всю одежду, развесила в огороде на веревках. Собрала оставшиеся поильники, пеленки, подгузники, сложила в коробки и поставила в гараж.

Солнце заливало комнаты, мелкие трещины в полу, высвечивало ярко лица молодоженов на свадебной фотографии.

Через две недели Ольга поехала и забрала Григория обратно, домой.

Там они и живут до сих пор, уже двадцать пять лет.

 

 

100-летие «Сибирских огней»