Вы здесь

Цена мечты

Рассказы
Файл: Иконка пакета 01_soos_cm.zip (94.94 КБ)

Серенький козлик

Кризис поджимал. Деньги в кошелке таяли серым сугробом в весенний солнечный день, новых поступлений не ожидалось, и я, отложив все остальные дела, поехал бомбить.

Пока не везло. Мы с «копеечкой» доехали уже до Черной речки, но попутчиков не попадалось. Вдруг я увидел впереди на противоположной стороне улицы чью-то вытянутую руку и замедлил ход. Встречные машины не останавливались, образовался просвет, я резким движением рванул руль влево и развернулся точно перед клиентом, радуясь почину. Резкий визг тормозов прервал радость: прямо мне в лоб с бешеной скоростью летела черная BMW, уткнувшись мордой в асфальт и тормозя с дымом из-под колес. Пальцы, вцепившиеся в руль, побелели, все тело будто парализовало. «Копеечка» тоже сильно дрожала.

Страшная черная машина остановилась в метре от нас, оттуда выскочили три амбала в черной коже. Самый здоровый рванул дверцу жигуля, одним движением вытащил меня наружу и кинул на бежевый, с пятнами ржавчины капот.

Ты совсем?.. Ты понимаешь, какого... ты сейчас?.. Да я тебя!.. — заорал он на меня.

Сопротивляться или возражать было бесполезно — я был виноват, хотя до сих пор не понимаю, откуда взялась эта BMW, я ведь перед разворотом успел глянуть в зеркало.

Я лежал на капоте тихо, не шевелясь. Прочие машины и люди тихонечко огибали нас, стараясь смотреть в сторону. Мы с «копеечкой» были одиноки против этих монстров в гуще большого города. Из-за широченных плеч амбала вынырнул человек нормального размера с более-менее осмысленным взглядом — их главный, шеф.

Тебе жить надоело? — спросил он меня ласково.

Я молчал, только теперь поняв, как смотрит кролик на удава.

Паспорт есть?

Сглотнув сухую слюну, я отрицательно покачал головой.

А что есть?

Права… — еле выдавил я.

Давай!

Аккуратно, стараясь не совершать резких движений, я вытащил кошелек и протянул ему. Он брезгливо заглянул внутрь, вытащил права.

Так, Урмас… поедешь с нами.

Зачем? Может, здесь? — пискнул я.

Он посмотрел на меня — и я сник.

Один из бугаев протянул шефу мобильный телефон. Тот приложил его к уху, посмотрел на едва различимое над домами небо и негромко сказал:

Так, срываемся.

Через полминуты не было ни братвы, ни шефа, ни BMW. Я медленно стек с капота на асфальт, пытаясь осмыслить, что сейчас произошло.

Давайте я вам помогу… — прорвался в мой закукленный мозг незнакомый голос.

Я сидел на асфальте, прислонившись спиной к колесу. «Копейку» трясло крупной дрожью, которая через колесо передавалась мне. В руке я сжимал свой кошелек. А надо мной склонился пожилой, не очень опрятный, но приятный мужчина с тревогой во взгляде.

Я вскочил. «Копейка» уже даже не тряслась, а крупно вздрагивала. Заглянул в кабину — мотор перегрелся. Я выключил двигатель и ответил старичку:

Спасибо, все нормально.

Вас ограбили, я видел. Я могу выступить свидетелем...

Нет, спасибо, не надо. Никто меня не грабил, я чуть аварию не устроил, а они рассердились...

Вам успокоиться надо, у вас руки трясутся.

Я кивнул: руки у меня действительно тряслись.

Мне надо кофе выпить. Может, вы мне компанию составите?

Он задумался и, после некоторой внутренней борьбы, сказал:

Я бы с удовольствием, но у меня пенсия, и вообще, мне уже пора идти, а то на электричку опоздаю.

Мне не хотелось его отпускать:

Вон кафе напротив, там кофе по-турецки делают. Я вас угощаю, а потом отвезу, куда скажете. Пожалуйста…

Он еще пытался сопротивляться:

Да вы ж, наверное, тоже не миллионер, да и неудобно, что так...

Удобно-удобно… — ответил я, уже улыбаясь. — Нынче так редко в людях участие встретишь, что просто так я вас не отпущу.

Пока мы пили кофе и знакомились, я перестал дрожать да и «копеечка» остыла. Мы вышли, и я спросил Виктора (так звали нашего нового знакомого):

Так куда вас отвезти?

Вы знаете, я, наверное, на метро, спасибо, вы меня и так хорошим кофе угостили. Правда, электричку я уже пропустил, следующая через час.

Давайте я вас отвезу прямо домой? Работать сегодня все равно не получится, а, когда я за рулем за городом, это успокаивает.

После недолгого сопротивления он согласился. «Копейка» вырвалась из города и понеслась вдоль побережья Финского залива.

Любая машина, даже самая мелкая, мечтает о дальней дороге, когда вместо унылого ползанья по давно изученному и потому скучному лабиринту городских улиц вылетаешь на бесконечную трассу. Цель поездки становится неважной, а ее приближение, означающее скорый конец дороги, вызывает скорее раздражение, чем радость — все подчиняется процессу движения. Уплотнившийся от скорости свежий воздух усиленно нагнетает горючую смесь в цилиндры, туго бьет в лобовое стекло и гнет в дугу антенну. За окном проносятся виды, сменяя друг друга, как кадры в телерекламе, без видимой логической последовательности: лес, речка, деревня, поле, бензоколонка, перекресток, грузовик пылит вдали, неопрятный придорожный магазинчик, снова поле... Когда нам удавалось вырваться на свободу, мы менялись ролями и «копейка» безудержно неслась вперед, а я ее сдерживал. Такое выходило нечасто, но сегодня случилось.

Я молча наслаждался движением и единением с бежевой подругой. В городе хлопотно и суетливо, только на трассе полностью сливаешься с машиной. Виктор же скучал и рассказывал о своей жизни. Живет он в доме, на краю дачной деревни на Карельском перешейке. Раньше жил в городе, но после того, как дети, сын и дочка, разъехались кто куда (сын в Израиль, а дочка — в Сибирь, в военный гарнизон), они с женой поменяли квартиру на дом в деревне и обосновались там. Им нравился такой образ жизни, но жена через год умерла — инсульт: пока добрался до телефона, пока «скорая» приехала, уже упустили… А теперь он живет бобылем, но старается себя и хозяйство не запускать: «Есть причины», — загадочно подмигнул он. Я подмигнул в ответ, ухмыльнувшись про себя.

Враскачку, по неровной грунтовке мы въехали в тупичок на окраине небольшого дачного поселка.

Вот здесь, — указал Виктор на слегка покосившиеся, но еще прочные ворота, крашенные шаровой краской.

«Копеечка» остановилась. Напротив, перекрывая вид, высился мрачный кирпичный забор с железными воротами. А над ним торчала вершина замкоподобного трехэтажного сооружения, резавшего глаз своей аляповатостью после потрясающе красивых, но не бросающихся в глаза домов Петроградской стороны. Я сразу вспомнил шефа из того черного BMW — наверняка у него такое же уродище.

Соседи не мешают? — спросил я.

Не мешают, — добро улыбнулся Виктор и добавил: — Кофе, извините, нету, но без чая я вас не отпущу.

Я согласно кивнул и, толкнув дверцу, вышел на свежий воздух, резко пахнущий деревней, свежестью и солнцем. Виктор просунул руку в щель в заборе и открыл изнутри щеколду, потом толкнул калитку и жестом пригласил меня войти. Я похлопал «копейку» по теплому боку, запер дверцы и шагнул к калитке.

Не слишком ухоженный участок был приятен глазу: вместо стройных грядок большую часть участка занимал лужок. Газоном назвать его было нельзя в силу нестрижености и кочковатости. Ближе к забору сбились вместе несколько разросшихся корявых деревьев, кажется яблонь, а чуть подальше виднелись шары смородиновых кустов. Все было уютно и практично. Я посмотрел в другую сторону и вытаращил глаза — на меня несся грязно-серый ком. Едва успел отскочить, как мимо просвистел небольшой козел, даже козленок. Он тут же остановился, развернулся и снова помчался на меня.

Виктор перехватил козленка за рога и прижал его голову к земле:

Извините, это он так играет, молодой еще.

Я пожал плечами.

Это Серый, его так зовут, вообще-то он не мой, — продолжил Виктор.

Я удивленно вздернул брови.

Ну да, запутал я вас совсем. Пойдемте в дом, я за чаем объясню.

Вскоре на допотопной газовой плите загудел чайник, на столе появились сушки, мед и домашнее варенье. Хозяин был домовитый — все в доме было прочное, добротное, хотя и не очень аккуратное. Чувствовалось отсутствие женской руки. Он заварил чай, и в воздухе явственно запахло душистыми травами, у меня даже потекли слюнки — ужасно захотелось хлебнуть горяченького и зажевать сушкой.

В окно что-то стукнуло. Я оглянулся, но увидел только мелькнувшую тень.

Анюта, — улыбнулся Виктор и встал.

Дверь открылась, и вошла молодая женщина.

Здравствуйте, дядя Вить! — поздоровалась она. — Серый опять к вам сбежал?

Ухоженная, со вкусом одетая, она была будто из другого мира. Не то чтобы красива броской яркостью городских девиц — просто радовала глаз доброй улыбкой и правильными формами. Ее присутствие здесь сначала показалось диссонансом, но, когда я увидел, как она по-домашнему улыбается хозяину дома, чувство неловкости пропало.

Она увидела меня, улыбка ее сошла с лица, взгляд насторожился.

Анюта, это мой гость… — засуетился Виктор. — Его бандиты чуть не ограбили, вот я и позвал чаю попить.

Я встал и представился:

Здравствуйте, я Урмас, только меня не грабили, я сам чуть аварию не устроил.

На ее лице отразилось удивление.

Анечка, садись с нами, — пригласил хозяин.

Гостья посмотрела на меня, на секунду задумалась и отказалась:

Нет, дядь Вить, спасибо, я побегу. Вы Серого потом ко мне загоните, ладно?

Обязательно! — согласился Виктор. — А может, все-таки чаю?

Нет, я побежала. Всего! — она улыбнулась хозяину, холодно кивнула мне и пропала.

За окном снова мелькнула тень. Виктор смотрел в окно.

Так это ее козлик, да? — спросил я.

Он встрепенулся:

Серый-то? Да, ее. Анюта подобрала его. Кто-то привязал его к столбу на пустыре и оставил, он там три дня блеял. Она его к себе забрала, усыновила вроде, с мужем поругалась из-за этого, а оставила себе.

Он налил себе еще чая и медленно, обстоятельно начал рассказывать, аппетитно прихлебывая из большой чашки.

Аня — она вон в том доме живет, напротив. — он показал на тот самый аляповатый замок. — Она не работает, дома сидит. Это летом, конечно, а так-то у них квартира в городе. А это — вроде как дача. Когда они сюда приехали, скучно ей было после города. А тут этот козленок… Она его усыновила, а что с ним делать, не знает. Ну, у меня и спросила. Я вообще-то тоже в козах не очень, но разобрались, что к чему. Анюта теперь часто ко мне забегает — и на чаек, и так, поболтать, всякими деликатесами балует, попробовать приносит. Вот эту гусиную печень, как ее?.. Фута га?..

Фуа-гра? — переспросил я.

Во-во, она самая. Интересно, но мне не понравилось. Сало, ежели с чесноком, да с прожилочкой… или, например, груздь соленый… куда как лучше, особенно если под рюмочку.

Мне было уютно и спокойно. Я не перебивал, не спрашивал, даже почти не слушал, пребывая в каком-то взвешенном состоянии.

А он продолжал:

Муж ее сперва косился, даже зашел узнать, куда это его жена бегает. А потом даже и обрадовался, что я такой неказистый, но поболтать люблю. Но вы не подумайте, муж ее не из тех бандитов, что на вас сегодня напали, он… биз-нес-мен, — Виктор аккуратно, по слогам произнес это сложное слово, — и вообще, хороший человек, но суетный какой-то, все ему быстро надо, раз-два — и дальше бежать. Даже чаю тогда не попил. И на жену времени не хватает, все дела разные. Зато придумал проход между заборами сделать, мол, нечего Ане по улице у всех на виду бегать, мало ли кто что скажет. Посмотрите вот...

Мне пришлось встать с уютного продавленного стула и выглянуть в окно. Скосив взгляд совсем в сторону, я увидел небольшую деревянную дверцу в глухом заборе.

Мы эту дверь не запираем. Серый любит ко мне бегать. Боднет с той стороны и ко мне бежит, зелень щипать. Там-то, за забором, газон стриженый… да розарий, особо не развернешься, а у меня — ешь не хочу. А назад ему никак, дверь в эту сторону открывается.

Он подлил себе чаю и продолжил:

А мне Анюта… как дочка: свою-то я почитай и не вижу годами. А тут — такая интересная, образованная, столько мне рассказывает всего. И я ей помогаю, Серого вместе растим, как внук он почти. У меня своих-то пока нету.

У меня начали слипаться глаза. Я протер их, тряхнул головой и сказал:

Спасибо вам, выручили вы меня.

Да чем выручил-то? — всплеснул руками хозяин. — Это вы меня подвезли, хотя чай, конечно, у меня хороший, я туда чабрец добавляю и еще...

За чай спасибо, но не в чае дело, — перебил его я. — Вы мне веру в людей сегодня вернули. Вы сами, и соседка ваша, и даже муж ее, и уж, конечно, козлик усыновленный.

Я встал и почему-то, неожиданно для себя, поклонился ему, положив руку на грудь.

Какая вера? Вы о чем? — Виктор смотрел на меня ласково, как на неопасно помешанного.

Сейчас каждый сам за себя, как в джунглях, в каменных джунглях, — сбивчиво объяснял я. — Понимаете, родные, несколько близких друзей… и все, больше ты никого не интересуешь, разве только в качестве мишени. Эти… — я пошевелил пальцами, не желая произносить вслух, — утром могли убить меня… и никто бы ничего не заметил. А вы подошли, помогли. И у вас тут козлик, калитка незапертая между дворами, Аня на чай приходит… Здорово тут у вас. Спасибо вам большое, мне пора ехать.

Я сделал шаг к двери.

И тебе спасибо, — Виктор перешел на «ты».

На улице меня поджидал Серый, сразу кинувшись в атаку. Я схватил его за рожки, они удобно ложились в руки, и стал качать его голову влево-вправо. Серый попробовал вырваться, но сил явно не хватало. Тогда он смиренно сдался, позволяя мне качать его головой. Я отпустил козленка, он отбежал назад и тут же, пританцовывая задними ногами, ускакал за дом.

Уже с Серым подружился, — улыбаясь сказал Виктор.

Запыленная «копеечка» ждала меня за воротами. Она не бросилась бодаться, а только радостно скрипнула, когда я подошел. Виктор, шедший за мной, протянул мне руку. Я пожал ее, получив в ответ крепкое пожатие рабочей мужской ладони.

До свидания, здорово тут у вас! — попрощался я.

А ты заходи, в любое время, — ответил он. — Я тебя и с Аней познакомлю, она тебе понравится.

Обязательно! — ответил я, думая, что вряд ли сюда вернусь, хотя… кто знает…

На въезде в город я заметил голосующего человека, но останавливаться не стал: хватит на сегодня приключений. Бежевая подруга согласно кивнула на неровности дороги.

Ну вот и отлично! — заметил я. — Давай-ка я тебя лучше помою, а то вся запылилась.

И мы поехали в гараж.

«Психопаты»

Смерть человека — это всегда трагедия, но уход по собственной воле особенно страшен. Самоубийства подростков из-за несчастной любви или непонимания взрослых еще можно списать на неустойчивую психику и гипертрофированную реакцию при конфликте между внутренним и внешним миром. Когда проигравший сражение полководец пускает пулю в висок или самурай совершает сеппуку, мы говорим о кодексе чести и даже уважаем таких сильных людей. Но что заставляет вполне благополучного и состоявшегося человека без всякой видимой причины сводить счеты с жизнью, иногда прихватывая с собой близких людей, остается непонятным для остальных. Исследования продолжаются, и, возможно, когда-нибудь проблема будет решена.

Как-то был у нас с «копеечкой» случайный гость — молодой человек, спокойный и ничем внешне не примечательный. Ехали молча, работало радио, взахлеб, с подробностями пугая дедовщиной и издевательствами в армии.

Гость вдруг сказал негромко:

Все так, но мне армия жизнь спасла. — Увидев мой недоуменный взгляд, пояснил: — Я в школу в восемь лет пошел, и меня сразу после школы в военкомат загребли, раньше остальных. А когда вернулся, из нашей команды только двое остались в живых. Не понимаешь? Ну да, что ж с вас, столичных, взять... В бандиты они все пошли, куда ж еще пацану было податься… А тут — тачки, стволы, крутизна, бабло, девки пищат от восторга... А жили мелкие шестерки не больше года-двух. Все на стрелках и разборках полегли. Говорят, Серый Димона замочил — в разных командах оказались, а потом и его порезали...

Жизнь человека в нашей стране никогда не была особо ценной, а в те годы и вовсе ничего не значила. Там, где миллиардные состояния делались за полгода, за сто долларов или мобильный телефон могли убить не задумываясь.

В начале 1990-х профессиональные психологи-психопатологи, которых мы про себя называли «психопаты», с удивлением узнали, что в развитой Германии и других благополучных местах, включая спокойную Скандинавию, уровень самоубийств среди трудоспособного здорового населения гораздо выше, чем у нас, где все разваливалось на части на всех уровнях, от сверхдержавы до отдельно взятого подъезда. И заграничные «психопаты» снарядили научную экспедицию в рассыпающуюся империю, чтобы понять, почему же люди здесь, в этом хаосе, не спешат расставаться со своей жизнью, которая ничего не стоит и никому, кроме мамы, жены и пары друзей, не интересна.

Экспедиция прибыла на место и отобрала дюжину разнородных аборигенов для опытов. Тут были женщины и мужчины, молодые и не очень, семейные и одинокие, успешные и формальные неудачники, с высшим образованием и без оного — с бору по сосенке, чтобы выявить группы риска. Мне тоже повезло стать подопытной мышкой, представителем большой социальной группы. К счастью, обошлось без вивисекции, зато на подкормку нам выдавали по сто дойчмарок в месяц — бешеные деньги. Выходит, бывает бесплатный сыр…

В первый раз нас, мышек, собрали в спортзале какой-то школы, где трое «психопатов» объяснили свои цели и интересы — выявить причины депрессии и суицидных настроений в условиях социальных потрясений. Для начала они провели с нами занятие по основам аутотренинга. Эти наивные теоретики и не знали настоящих приемов поддержания себя в тонусе.

Затем задание: каждой мышке предложили прилюдно изложить свою самую важную проблему, предполагаемые способы ее решения и что делать в случае неудачи. Проблемы у всех оказались какие-то несуразные, на повод для суицида явно не тянули. Все сводилось к занудно невыразительному рассказу о нехватке денег и попытках их заработать на второй, третьей, пятой работах и каких-то халтурах. Кто-то ради оригинальности пожаловался на неудачи в личной жизни, но вышло как-то неубедительно: похоже, его это не сильно волновало. И только у одного мыша, живущего в малогабаритной квартире не только с женой, но и с тещей, голос срывался в искренний надрыв. Впрочем, и тут все решилось просто — германский «сыр» в дойчмарках позволил снять комнату в коммуналке, и проблема была исчерпана. Я тоже пробубнил что-то в общем русле мелких жалоб на непростую, но очень насыщенную жизнь. Что-то про памперсы, выходящий из строя телевизор… сейчас уже и не вспомнить. В общем, сеппукой не пахло... «Психопаты» были недовольны нашей неискренностью, подозревая в сокрытии реальных проблем, и выдали первое хитрое задание, чтобы обойти нашу замкнутость. Нам надо было вести дневник, каждый день записывая в аккуратную тетрадочку, заранее разграфленную, свои желания, планы на будущее и этапы их осуществления. На этом и расстались.

Когда мы ехали домой, я сказал своей бежевой подруге, поглаживая карман, в котором надежно укрылись триста дойчмарок, аванс за три месяца вперед:

Ну что, можно жить. Сегодня гостей не возим. Семью подкормим… и тебе перепадет, обещаю!

В тот вечер мы прокатились по городу в свое удовольствие, просто так, без цели. Впервые за много лет я просто побродил по Петропавловке: сверкающий золотом шпиль, освещенный низким солнцем, рельефно выделялся на фоне слоеного, живущего собственной бурной жизнью серо-белого неба, и на него можно было любоваться часами. Потом мы проехали по набережным Невы и Невки. Я был пьян от внезапного ощущения свободы, невнятные мысли причудливо цеплялись одна за другую, я вываливал это на «копейку», а она слушала и не перебивала. Может, и не соглашалась, но не перечила.

Смешные эти «психопаты», — развивал я тему. — Что-то исследуют, тренинги, анкеты... Им интересно, почему мы в этом турбулентном водовороте хаоса не накладываем на себя руки, а их успешные граждане — нет-нет да и соскользнут… Все же ясно: когда борешься за существование, свое и детей, не до мыслей о суициде. Для такого сильного поступка нужна сильная причина — какое-то серьезное событие. А отсутствие чего-то событием не является. Все четко и просто: надо вертеться, искать, добывать. Все зависит от тебя. Сегодня есть чем накормить ребенка — хорошо, можешь спать спокойно. Если нечем — надо крутиться шибче. Ты кому-то нужен, на тебя надеются. Пока ты нужен, не уйдешь в никуда. Каждый прожитый день — маленькая личная победа. А у сытого бюргера все основные проблемы решены. У него все налажено, все работает, все по плану, и он чувствует, что никому не нужен. И тогда отсутствие или задержка очередного положительного события автоматически становится событием отрицательным. Но человек не может без проблем, он сам создает себе новые. Хорошо, если это что-то осуществимое, типа мерс купить или построить уменьшенную копию Тадж-Махала из портновских булавок. Тогда это в его силах, он занят и иногда счастлив. Можно больным детям помогать, тогда тоже получается череда маленьких побед. А если придумал проблему, которую решить не в состоянии: спасти мир или поймать идеальную любовь? Тогда-то и возникнут нехорошие настроения, когда поймет, что разрешить эту проблему не в силах. А если каждый прожитый день — твоя победа, то и руки на себя не наложишь. Не там «психопаты» ищут… Если бы люди вешались от бытовой неустроенности, наши предки самоуничтожились бы в каменном веке.

Потом я купил «копеечке» новую обувку на задние колеса, взамен изношенной, и отличное масло. И кое-что в дом…

Разумеется, благие намерения рухнули. Заполнять дневник каждый день почему-то не получалось: дела валились как тяжелый мокрый снег в марте — пока разгребаешь один конец дорожки к дому, другой уже снова засыпан. Звонок от «психопатов» о том, что послезавтра семинар, застал врасплох. Пришлось за пару часов, насильно отобранных у сна, и без того не слишком долгого, сочинять свои планы и их поденную реализацию за последние месяцы. К тому моменту, когда мы снова ехали на собрание, дневник был в идеально красивом состоянии, хотя если бы кто вчитался, то затосковал бы уже на второй странице: записи блистали лаконичностью, но отнюдь не разнообразием. Дневник у меня забрали, и больше я ничего про него не слышал. Скорее всего, он вошел в чью-нибудь диссертацию по психологии — единичкой в статистическом океане. Надеюсь, никто в него особо не вчитывался.

Когда я попробовал на семинаре высказать свои мысли о самоубийствах, «психопаты» меня быстро отшили, пригрозив изгнать из группы каждого, кто будет задумываться на эту тему. Мышиное дело — отвечать на вопросы и заполнять анкеты, а думать будут те, кому положено, в другом месте и в другое время.

Темой нового семинара была алкогербатерапия. Кто-то придумал, что подавленное состояние можно лечить настойками на травах, и на нас это надо было проверить. «Психопаты» вывалили на стол чемодан, полный маленьких гомеопатических бутылочек, наполненных настойками разных трав на спирту. Каждому из нас досталось несколько бутылочек. В случае хандры, усталости или апатии надо было выпить четыре капли настойки и записать эффект в опять же заранее разграфленную книжечку.

Хандра навалилась в тот же вечер. Не то чтобы была какая-то особая причина, но семинар, реакция «психопатов» и даже аванс в дойчмарках, выданный для подкрепления научного энтузиазма, оптимизма не вызвали. Деньги были тут же потрачены на латание бюджета, включая обновки для «копейки», но вместо вздоха облегчения мысль о дойчмарках вызывала горечь. В голове незаметно росло сознание обмана «психопатов», немецких налогоплательщиков, себя самого. В общем, типичный беспочвенный легкий депрессняк. Четыре капли из первой бутылочки с нечитаемым немецким названием легли под язык и сгинули как в прорву: никакого эффекта. Еще четыре капли — туда же. Потом еще и еще... И эффект проявился — стало отпускать, тяжелые мысли, бешено плясавшие в голове и норовившие проломить темя изнутри, утихомирились. Я попытался подумать о самоубийстве, и меня разобрал смех, настолько несуразны были все мои мелкие неурядицы. Видимо, засмеялся я вслух, ибо жена пробормотала сквозь сон что-то неодобрительное про ночное пьянство в одиночку.

Я отправился спать в умиротворенном настроении, но перед этим записал в книжечку: «Подавленное состояние. Принял четыре капли — не помогло. Продолжил принимать до достижения положительного эффекта». Вообще-то эти травяные настойки мне не очень понравились: у них был резкий и горький вкус, коньяк лучше.

Третий семинар был совсем короткий. «Психопаты» объявили, что программа сворачивается — то ли они все уже поняли, то ли деньги закончились. Нас поблагодарили за вклад в мировую науку и отпустили назад в реальный мир. Мы с «копеечкой» слегка погрустили, что кончился легкий заработок, основанный на любопытстве немецких психологов. С другой стороны, мне было немножко стыдно за свою не совсем добросовестную работу на скрупулезных исследователей. Да и легкие деньги обычно не бывают впрок. «Копеечка» была не слишком согласна с таким взглядом — ей нравилась новая обувка и свежее хорошее масло. Ну так ведь это же не ее совесть грызла...

Оружие

В Городе была напряженка с бензином. Не то чтобы совсем не было, но его надо было ловить, загонять в угол и там уже, придерживая, чтоб не убежал, заполнять все возможные емкости. У меня в багажнике постоянно валялась небольшая канистра с НЗ для моей «копеечки». В большинстве гаражей стояли канистры или бочки с бензином про запас, ибо не было никакой гарантии, что завтра сумеешь залить бак. У моей бежевой подруги своего дома-гаража не было, но в гараже отца, в дальнем правом углу, на деревянных подпорках стояла черная и замасленная 200-литровая бочка с запасами машинного питания. Мне было разрешено использовать ее в качестве буфера — брать бензина сколько надо, но потом вновь заполнять по мере возможности.

Потому, когда Ваня, мой друг и коллега по ремеслу, позвонил и сказал, что на одну удаленную заправку скоро подвезут бензин и надо ехать занимать очередь, я не стал уточнять, откуда у него такие сведения, а вскочил с рабочего места, выбежал на улицу, погладил бежевую подругу по не очень чистому дырявому крылу, заклеенному липкой лентой, и сказал:

Ну, поехали тебя кормить, проголодалась небось.

И мы помчались в гараж взять три пустые канистры, а потом отправились по указанному адресу. Бензозаправку, о которой по секрету сообщил Ваня, я знал — она находилась на выезде из Города, неподалеку от поста ГАИ. Маленькая неприметная заправочка вдруг стала меккой для местных автомобилистов: очередь была уже метров на сто пятьдесят. Видать, сегодняшний секрет был не таким уж и секретным, но шансы залиться были вполне реальными. Время в очереди пролетело быстро, и вскоре «копеечка» с полным, по самое горлышко залитым, брюшком и тремя канистрами в багажнике вывернула на шоссе и радостно поскакала в сторону Города. Я, хоть и расстался с изрядной долей содержимого потертого коричневого бумажника, тоже был рад за нас обоих. Далее по дороге был небольшой поселок, и мы законопослушно снизили скорость. На автобусной остановке, где бетонный навес был когда-то кем-то раскрашен непонятным орнаментом из разноразмерных прямоугольников, стоял приличный, явно городской мужчина и напрашивался в гости к проезжающим машинам. Мой почти пустой бумажник, тихо лежавший в левом нагрудном кармане, тут же толкнул меня прямо в сердце: «Надо брать, деньги нужны». Я послушно нажал на тормоз, «копеечка» аккуратно остановилась передней дверью прямо под руку гостю.

Здравствуйте! До метро не подбросите? — спросил он.

Добрый день, садитесь, — ответил я.

Вперед можно сесть?

Да-да, конечно.

Он плотно уселся, пристегнул ремень безопасности и принюхался.

Извините, — признался я, — бензин. Только заправились. Сейчас выветрится.

Он кивнул, бежевая подруга стартовала с места и легко побежала на восток.

Автобус пропустил, а может, его и вовсе не было, — сказал попутчик.

Я кивнул: бывает, мол.

Впереди показался пост ГАИ на въезде в Город. Там стояли два автоматчика, напоминавшие кукол-неваляшек из-за пухлых бронежилетов, одетых поверх курток, круглых касок и не менее круглых добродушных лиц. Мы снизили скорость и проползли мимо неваляшек на цыпочках, стараясь не дышать. Те скользнули дулами прищуренных глаз по бежевому борту и своей неподвижностью милостиво разрешили продолжать движение. Только метров через сто мы вздохнули и набрали свой привычный темп.

Вот времена нынче пошли, — сказал я, — без оружия уже никак.

Всегда можно без оружия! — ответил он довольно агрессивно.

Ну как же! — загорячился я. — Сейчас бандитов всяких полно, сплошные разборки кругом. Вы «600 секунд» смотрите?

Он брезгливо поморщился, словно увидел дохлую крысу, и спросил в ответ:

У вас есть оружие?

Я напрягся: выглядит-то он прилично, а кто на самом деле?

Нет, — ответил, подумав. — Но... — я вытащил из-под сиденья монтировку. — Если что, не с голыми руками.

Он кивнул задумчиво и продолжил опрос:

А применить вы ее сможете?

Ну, если придется… — я был не очень уверен, но хорохорился.

Мы молчали, «копеечка» бодро бежала по шоссе навстречу Городу, в приоткрытой форточке посвистывал ветер.

А у меня ведь было оружие, — неожиданно выдавил гость.

Я удивленно посмотрел на него.

Мы как-то с Димой, это друг мой, а я — Игорь… впрочем, неважно… у него на участке копали грядки… и откопали нечто. Ржавый ком. Там много всякого попадается, линия Маннергейма проходила в Зимнюю войну… — начал гость.

Он говорил, «копейка» ровно везла нас в уплотняющемся потоке машин в сторону вспучивающих горизонт высоток Города, а я почти видел то, что происходило на Диминой даче…

 

Глянь-ка, — сказал Дима, — железяка какая-то, с войны небось.

Да выкинь! — гость брезгливо покрутил ком в руках. — Там же все насквозь прогнило.

Он положил предмет на крыльцо и несильно стукнул лопатой. Кусок проржавевшей земли отвалился… и показалось нечто, похожее на пистолетную рукоятку. Еще один тычок, теперь уже черенком, и все стало ясно — это пистолет. Очень старый, заросший ржой, пистолет времен войны, а может, и старше.

Ого! — воскликнул Дима. — Круто! Парабеллум, что ли, немецкий?

Какой, в ногу, парабеллум?! — возмутился гость. — Начитался «Двенадцать стульев», про «дам вам парабеллум». Это или ТТ, или беретта. Так не разобрать.

Он взял обнаруженное и пошел в дом.

А не боишься? — бросил ему в спину Дима. — Нельзя же.

Так это же ржавая железяка, нерабочая, насквозь прогнила. Да и кто узнает? Ты же не стукнешь.

Дима яростно затряс головой: мол, ни в коем случае.

Через день Игорь задержался на работе, в институте, чуть подольше и заглянул в слесарную мастерскую. Механик Володя что-то точил на станке. Все знали, что он по вечерам работал на казенном оборудовании налево, но, поскольку слесарем он был от бога, на это закрывали глаза. А еще Володя был знатоком оружия. Поговаривали, что в надежном месте у него хранится целый арсенал времен аж первой еще мировой войны.

Привет, дядя Вова! — гость подошел поближе, пряча что-то за спиной.

А, привет! — Володя обернулся и внимательно посмотрел на собеседника. — Что?

Посмотри, а? Совет нужен.

Игорь выложил на рабочий стол тряпичный пакет и осторожно развернул его.

Давай завтра. — дядя Вова был недоволен, что его отвлекли.

А ты глянь сейчас, — настаивал гость, звякнув об столешницу бутылочкой с бесцветной жидкостью.

Спирт — универсальная валюта. На звон стекла дядя Вова обернулся и с неохотой подошел к столу.

Твою мать! — выразился он, беря предмет в руки. — Это же ТТ, наградной. Откуда?

Гость пожал плечами.

Это надо почистить, перебрать и устаканить, — подвел дядя Вова итог после осмотра.

Ну, устаканить — это мы организуем, — заверил гость.

Через недельку загляни, — закончил разговор дядя Вова, накрывая бутылочку волосатой лапой.

А ТТ? — не понял гость.

Оставь, через неделю заберешь.

На следующей неделе дядя Вова встретил давешнего посетителя в коридоре и бросил:

Загляни вечерком.

Вечером «копатель» снова зашел в мастерскую, пряча за пазухой остатки казенного спирта. Дядя Вова закрыл дверь на замок, вытащил из какого-то загашника сверток и торжественно развернул. Там лежал пистолет, источенный въевшейся ржавчиной, но грозного вида.

ТТ, родной, довоенный, — рапортовал дядя Вова, — именной, но табличка сгнила совсем. Думаю, в рабочем состоянии, без магазина.

Спасибо… — медленно выдавил гость. — Как это — в рабочем?

А почему нет? Боек исправен, там ржавчина на механизме, но если в керосине вымочить подольше и смазать как следует, будет порядок. Магазин тебе достать?

Нет-нет, на фиг. — гость выставил на стол спирт, завернул пистолет в тряпку и убрал за пазуху.

Ну, смотри, — усмехнулся дядя Вова. — Если что, патрон можно прямо в патронник вогнать, если постараться, тогда на один выстрел хватит. Патрон 7,62 на 25 миллиметров.

Обладатель ствола вымочил-смазал, прикупив у того же дяди Вовы несколько подходящих патронов, и отправился к Диме, по телефону предварительно предупредив о своем визите. Еще с порога он первым делом спросил:

Один?

Один, — удивленно ответил Дима.

Удовлетворенно кивнув головой, гость не раздеваясь прошел на кухню и водрузил на стол бутылку водки.

Ого! Повод есть?

Обмывать будем!

Что?

Гость молча снял куртку и повернулся к Диме спиной. Тот присвистнул — из-за пояса торчала устрашающая рукоятка пистолета.

В бандиты подался? — удивленно спросил Дима.

Ну зачем же сразу в бандиты? Мужиком решил стать! — гость с лязгом грохнул пистолет на стол. — Помнишь, ТТ откопали?

Ни фига себе! Я думал… там вообще ничего не разобрать будет.

Давай закусь, обмоем, а завтра поедем опробовать.

Так он стреляет?

Пока не знаю, но должен.

Когда решивший «стать мужиком» старательной походкой вышел из подъезда, над Городом властвовал темный вечер, переходящий в ночь. Мир, ограниченный желтым световым куполом уличного фонаря, покачивался и сбивал с равновесия. Поясницу натирала рукоятка заряженного пистолета, в кармане куртки лежало два патрона. Он шагнул за пределы этого желтого мирка и очутился в другом, громадном мире, с Большой Медведицей над головой, мириадами жилых огней вдали и маленьким фонарным мирком позади. Он встал, широко расставив ноги, и глубоко, шумно вдохнул прохладный, пахнущий сыростью воздух. Его накрыло пронзительной любовью ко всему сущему, в глазах защипало.

Стоять, Атос! — раздался сзади женский окрик.

Игорь обернулся. По желтому фонарному мирку неслось что-то коричневое и лохматое. Оно ворвалось в его ночной мир и злобно залаяло — нестриженый, в колтунах, королевский пудель. Мужчина протянул к пуделю руку, но нетвердые ноги подвели, и он позорно качнулся вперед. Пудель испуганно замолчал, присев на задние лапы, потом подпрыгнул, цапнул нетрезвого доброхота за запястье и тут же отскочил назад, снова залившись лаем. Игорь посмотрел на руку — там появилось черное пятно, оно разрасталось и наливалось болью. Пистолет на пояснице налился тяжестью и требовал, чтобы его вытащили. Правая ладонь вспотела и легла на рукоятку, ожидая команды. Глаза сфокусировались на открытой лающей пасти с неопрятными потеками слюны. С такого расстояния можно и не целиться, пуля разнесет эту лающую голову в мелкие брызги…

Мужчина, он вас укусил? Да вы же пьяны! Атос не любит пьяных. Сами виноваты, испугали мне собаку! Атосик, иди сюда…

Молодая женщина могла бы показаться красивой, если бы не была так уродлива в крике. Второй патрон заткнет ей глотку. Его, правда, надо будет зарядить, но она все равно ничего не успеет сообразить.

Левая рука в кармане куртки нащупала патрон и тоже замерла… Но вместо всего нафантазированного он развернулся, задрал голову к небу и медленно пошел прочь от злобного фонарного мира, который лаял и кричал позади. Проходя мимо пруда, Игорь не глядя достал из кармана и швырнул в воду что-то тяжелое, с задорным плеском пошедшее ко дну, изморщинив блестящую черную поверхность, и пропал в темноте…

 

Вот тут можно остановить? — голос попутчика вернул меня к действительности.

Сквозь хаос из машин и пешеходов мы медленно подрулили к тротуару около входа в метро.

Спасибо! Сколько с меня?

Триста. Впрочем, можно и двести. Скажите, а как же тот ТТ?

Поверьте, лучше без него, — сказал он, протягивая мне три сотенные купюры.

Через десять секунд его уже не было.

Цена мечты

Изморозь. Мокрый ледяной туман заполнил Город в то январское утро. Мы с дочкой выползли из уютного дома на улицу, и зябкая тьма, не развеянная редкими фонарями, набросилась на нас. Меня передернуло, а дочка на такие пустяки внимания не обращала — в желтой мутоновой шубке, коричневой шапочке с болтающимися помпончиками и в валенках она походила на забавно-неуклюжего плюшевого медвежонка. Мы, как обычно, направлялись в детский сад, находящийся в трех километрах от дома. Все неудобства, связанные с таким удалением, с лихвой перекрывались одним железным аргументом: ребенок не приносил оттуда домой матерные словечки и похабные анекдоты, ибо садик был ведомственный, от Академии наук.

Когда мы подошли к машине, «копеечку» было не узнать: она стала вся бело-серебристой от наросшего за ночь инея и сверкала под тусклым уличным фонарем.

Я с трудом открыл дверцы и стал усаживать дочку на заднее сиденье.

Я сама! — неожиданно заявила дочь и с грацией медвежонка начала забираться в машину.

Я сел на каменно-ледяное водительское сиденье, на полминуты включил фары, чтобы прогреть аккумулятор, вытянул подсос, выжал сцепление и повернул ключ зажигания.

Дыр-дыр-дыр-дыр… — сказала «копеечка», но не завелась: и ей нелегко было проснуться в такую промозглую погоду.

Я открыл капот, вручную подкачал бензин, протер заиндевевшие провода зажигания, убрал подсос и снова повернул ключ.

Дыр-дыр-дыр… Пчхи! — «копейка» чихнула — это хороший признак, сейчас заведется.

Я оглянулся назад: «медвежонок» успешно вскарабкался на заднее сиденье и там завалился набок, закрыв глазки, уже сладко посапывая. Я улыбнулся и снова повернул ключ:

Ды-ы-ы...

Ну вот, сел аккумулятор, теперь без посторонней помощи не завестись. Я вышел из машины и оглянулся: мимо проезжала большая грузная «Волга». Я замахал руками, «Волга» остановилась.

Доброе утро! — затараторил я. — Друг, помоги, не заводится, зараза, а мне ребенка в садик везти. Дерни, а?..

Да уж, погодка сегодня нелетная, — солидно ответил водила. — Трос есть?

Есть! — обрадовался я. — Я мигом!

Пока «Волга» сдавала задом, я успел достать из багажника трос, усадить хлопающего глазами «медвежонка» вертикально и пристегнуть ремнем и привязать трос к своей бежевой помощнице. «Волга» аккуратно вытащила ее на проезжую часть и чуть ускорилась. Когда скорость дошла до двадцати километров в час, я выжал сцепление, включил третью передачу, нажал на газ и довольно резко отпустил сцепление. Обычный порядок вещей нарушился: теперь колеса заставляли двигатель крутиться. От такой наглости «копеечка» еще раз чихнула, выпустила облако сизого дыма, широко раскрыла глаза и проснулась. Двигатель заурчал уже самостоятельно.

Поблагодарив водителя «Волги» за помощь, мы доехали до детского садика. Там неуклюжий медвежонок волшебным образом превратился в нарядную шуструю девочку, которая, поцеловав меня на прощание, убежала по своим важным делам.

Я вышел на улицу, похлопал «копеечку» по рулю:

Ну что, оплошали мы с тобой сегодня? Не переживай, прорвемся — надо тебе новый аккумулятор купить и свечи прокалить. — и мы поехали по своим делам.

Не успели отъехать и сотню метров, как я увидел взъерошенного мужичка, размахивающего руками около машины с открытым капотом. Я остановился.

Не заводится?

Никак… и аккумулятор уже посадил, — пожаловался сердешный.

Ну что, дернем? — спросил я.

Да у меня, понимаешь, троса нету… — виновато понурился бедолага.

У меня найдется, — утешил я его.

Мы прицепили его москвичок к моей «копеечке», которая честно старалась помочь коллеге, но безуспешно: мы три раза объехали двор, но москвич не желал просыпаться, даже ни разу не чихнул.

Тебе надо систему зажигания проверить: трамблер, провода, свечи… — объяснил я. — Похоже, искра ушла.

Да-да, — не слушая поддакивал он. — Черт, ехать надо… Слушай, а может, ты меня подкинешь до Чернышевской… или хотя бы до метро? Я заплачу.

А подкину! — согласился я. — Садись.

Он закрыл свою заупрямившуюся машину и сел ко мне пассажиром. Мы выползли из двора и влились в угрюмый утренний поток грязных машин.

Семён, Сеня, — представился он.

Урмас, — ответил я.

Эстонец, что ли?

Типа того.

Он не стал уточнять. Видно было, что его распирает что-то важное, чего не может удержать в себе. И точно — он посмотрел в окно и сказал, как бы ни к кому не обращаясь:

А у меня сын будет!

Поздравляю! — ответил я. — А у меня — дочка.

Ты не понял! — заволновался он. — У меня сы-ы-ын будет! А дочерей у меня уже четыре штуки.

Он произнес это с таким напором, что я с удивлением посмотрел на него и не заметил, что на светофоре зажегся зеленый свет, о чем сзади любезно напомнили многочисленными гудками.

Я пятнадцать лет этого ждал, четырех дочек родил, жен менял!

Я все еще не понимал, и он рассказал мне свою историю.

Семён, Сеня, был одержим идеей иметь сына, ходить с ним на рыбалку, играть в футбол, научить его стрелять из рогатки… и вообще, делать все, что положено нормальному мальчишке. Сам Сеня рос без отца, при строгой и заботливой матери и еще более заботливой бабушке. Будучи единственным сыном-внуком, он был полностью лишен главной прелести мальчишеской жизни — свободы. Постоянная опека лишила его шанса быть нормальным уличным пацаном, о чем он всегда жалел, тихо ненавидя своих «надзирательниц». Он полагал, что упустил что-то важное, и хотел все-таки пройти через все это заново, пусть не сам, а с помощью сына.

Жизнь шла по накатанной колее: у Семёна была неплохая работа в «почтовом ящике», он удачно женился на однокашнице. Они друг друга любили, вместе становились на ноги. Через пару лет родилась девочка. Они радовались ребенку и, как и все, страдали от бытовых сложностей, сопровождающих жизнь молодых родителей. Когда дочка чуть подросла, Сеня подбил жену на второго ребенка. Она не очень хотела, но против его напора устоять не смогла. Он уже присматривал игрушки для сына, на даче, доставшейся от родителей жены, планировал постройку индейского вигвама. И вдруг, подлым ударом под дых в мальчишеской драке, ошеломительная новость: опять девочка. Как девочка?! Так нечестно! У него же уже есть девочка!.. Как же этот мир несправедлив!

Сеня замкнулся; вторая дочка причиняла те же бытовые неурядицы, усугубленные малогабаритностью квартиры, а радости уже почти не доставляла. Жена наотрез отказывалась говорить о третьем ребенке и имела неосторожность что-то упомянуть о генетике. Он полез в литературу и ничего не понял, кроме того, что дело это индивидуальное: может, с другой женщиной все будет правильно. Эта мысль так засела Сене в голову, что он через полгода развелся, бросив жену с двумя детьми. Впрочем, он оставил им общую квартиру и честно платил алименты с основной работы, так что формально упрекнуть его было не в чем. Чтобы свести концы с концами и снова выступить женихом, ему пришлось устроиться на подработку — дежурить по ночам в одной конторе в качестве охранника.

Вскоре он женился вторично, на женщине из соседнего отдела в «ящике», которая вообразила себя старой девой и готова была выйти за кого угодно. Она была скучна и постна, особенно в постели — Сеню эти нечастые «упражнения на бревне» совершенно не вдохновляли, но мечта о сыне подстегивала. Долго ничего не получалось — и вот наконец жена забеременела. Как же он надеялся! По ночам долго не мог заснуть — глядел на затейливые узоры, прорисованные на потолке светом уличного фонаря, который пронизывал листву тополя, росшего прямо под окном, и неплотные занавески. В узорах ему виделись картинки, неподвижные, как фотографии, где он играл с сыном, и Сеня засыпал со счастливой улыбкой на лице…

И опять — о мир, где твоя справедливость! — это была девочка. И снова пеленки, бессонные ночи, тихие всхлипывания жены в ванной комнате («Она-то чего там плачет? У нее-то все в порядке, муж, ребенок — это у меня сына нету!»). Его понесло — изредка приходил домой навеселе, хоть и нечасто — все-таки не алкаш какой-нибудь. Жене иногда кричал, что зря на ней женился — не может сына родить, но руку никогда не поднимал. Один раз даже стал бить посуду, а потом поглядел на жену — она побледнела, но слез не было и лицо стало каменным, высеченным из мрамора (как она красива и холодна, будто античная статуя, подумал он).

Из комнаты вышла, раскачиваясь и держась за стену, дочка в розовой пижамке, сказала, не открывая глаз:

Папа, не ругай маму, она не нарочно тарелку разбила! — и ушла назад спать.

Сеня, впервые после многих месяцев, снова увидел в жене женщину и с неистовством изголодавшегося хищника набросился на нее. Теперь он был уверен, он знал наверняка, что должен родиться сын. Но... через девять месяцев опять родилась девочка.

Он озлобился, ожесточился, скоро бросил и эту семью и начал скатываться вниз, но желание иметь сына было стержнем, ухватившись за который он смог выползти. Прочитав в каком-то медицинском журнале, что мальчики чаще рождаются у молодых мам, он принялся искать невесту помоложе. В третий раз Сеня женился на двадцатилетней дебелой девушке, приехавшей в Город из загибающегося колхоза и работавшей на табачной фабрике. Новая жена не скрывала, что выходит за него из-за городской прописки, но взамен честно трудилась золушкой, наводя домашний уют в съемной комнате, где они жили. Уют был, на Сенин вкус, мещанским и пошловатым, но обеды из трех блюд были отменными, так что он начал отращивать брюшко и почему-то лысину.

Энергия молодого здорового тела жены требовала выхода, и по ночам она донимала уставшего мужа долгими и ритмичными, хотя и однообразными экзерсисами, пока наконец, раскрасневшаяся и горячая, не говорила:

Ну все, пора спать.

А он снова глядел в темный потолок, на котором теперь не было никаких узоров, но тем шире был простор для фантазии, и засыпал, улыбаясь и думая о мальчишке, с которым они будут строить пиратское логово. Вскоре молодая жена известила его, что ожидает ребенка, и он подумал, что если опять девочка, то не переживет. Время шло, и настал момент, когда можно было определить пол будущего ребенка. Сердце замирало, он ожидал результатов. И вот вчера подтвердилось: мальчик. Теперь, только теперь начинается жизнь!

Сеня отчаянно жестикулировал.

Ну поздравляю, — сказал я.

Спасибо! Ты не представляешь, как я рад! Моя мечта сбывается!

А как же четыре дочки, бывшие жены? — спросил я.

Дочки... — он загрустил. — Ты знаешь, я ведь их не вижу совсем. Иногда, тайком от бывшей, встречаюсь со старшей — она уже совсем взрослая. А с остальными… не получается.

Он подумал и продолжил:

Я так хотел сына, что был готов платить любую цену. И то, что не вижу дочерей, это тоже цена за мечту, и я ее плачу. Но я ни о чем не жалею!

Да? — удивился я. — И дочки должны за тебя платить, хотя это не их мечта?

Да! — парировал он. — Иногда люди должны платить и за чужую мечту. Тогда и за их мечту кто-то заплатит. И даже если этот сын не мой, если у моей нынешней жены есть хахаль, он все равно мой — я готов и эту цену платить. Я заплачу любую цену и, если кто-нибудь встанет на моем пути, снесу без жалости и сожаления!

«Да он чокнутый, — сказал я себе, — одержимый…» — а вслух произнес:

Ну что ж, счастья тебе с сыном!

Спасибо! — ответил он. — Теперь-то все будет хорошо!

«Дай-то бог…» — подумал я про себя.

Мы подъехали к метро, он протянул мне смятую купюру.

Не надо, — отказался я. — Сегодня твой праздник.

Спасибо! — согласился он. — У меня сын будет!

И вышел.

А ведь он прав, подумал я, любая мечта может осуществиться, вопрос только в цене и времени. У меня тоже есть мечта… и она обязательно сбудется, а уж какую цену потребуется заплатить, ту и заплачу, торг тут неуместен. Но это уже будет другая история.

 

Чемпион

В этот смурной зимний день я не собирался бомбить, просто лениво ехал с работы домой. Выпавший накануне обильный снег таял, превращая улицы и тротуары в серую кашу. Пешеходы упрямо топтали грязно-снежную жижу и опасливо держались подальше от проезжей части. Дворники «копеечки» не успевали очищать стекло от грязи, летевшей из-под колес проезжавших машин. Ехать приходилось медленно, в сплошном потоке, ориентируясь скорее на мерцающие впереди красные габариты, чем на дорожную обстановку. По радио пел Шарль Азнавур, и его проникновенный голос, выводивший «La Boheme», тихонько трогал струны души, вызывая сладкую дрожь. Это позволяло мне примириться с дискомфортом за окнами «копейки», хотя я и переживал за нее, почти физически ощущая, как брызги тающего снега вперемешку с солью и песком бьют по брюшку моей бежевой подруги, сбивая защитную мастику и вгрызаясь ржавчиной в металлическую шкуру.

Вдруг у обочины я увидел голосующего человека. Вообще-то я не собирался никого брать, но какой-то джигит обдал страдальца фонтаном полужидкого снега, и я решил проявить милосердие, тем более что «копеечка» не возражала.

Гость оказался высоким, немного нескладным мужчиной средних лет, хорошо одетым. Он источал добродушие и оптимизм, несмотря на эпизод с холодным душем. С его черной куртки с меховой опушкой брызги отряхнулись легко, а вот на серых брюках расплывалось несколько темных пятен. Он попросил отвезти к большому спортивному магазину в спальном районе, и мы стали перемещаться в том направлении.

Эк он вас окатил! — с осуждением в голосе сказал я.

Ерунда! — ответил гость. — При такой погоде все равно чистым не останешься.

По радио начали передавать новостной блок, больше похожий на вести с фронта. На фразе «А теперь новости культуры: вчера вечером был избит главный дирижер...» я выключил радио.

Вот такие у нас новости культуры. Грустно... — прокомментировал я.

Не обращайте внимания, — посоветовал гость. — Не слушайте такие новости.

Так ведь других нету, — подхватил я.

Вот никакие и не слушайте! — улыбнулся он.

Контакт был установлен, как у обнюхавших друг друга дворняжек. После нескольких слов о погоде он вдруг спросил:

Скажите, пожалуйста, а вы в лыжах разбираетесь?

Я слегка оторопел:

В каких лыжах?

Ну-у-у… в обычных.

Беговые, слаломные, прыжковые?

Эм-м-м... Беговые?.. — после некоторого раздумья полувопросительно ответил он. — Вы знаете, там еще «коньковый» шаг есть.

Ну да, знаю, но я в беговых не силен.

А может, поможете выбрать? — спросил гость. — Вы не волнуйтесь, я оплачу ваше время.

Так в магазине продавца спросите.

Да они там все подороже всучить норовят.

А для кого вам лыжи нужны?

Мне и жене. Хотим начать ходить на лыжах.

Дело хорошее, — согласился я. — И сразу «коньком»?

Я пока не зна-аю... — протянул он, а потом добавил: — Давайте… я вам расскажу свою историю, вы тогда поймете.

Давайте, — согласился, а про себя подумал: «Все лучше, чем новости такой культуры слушать».

Скоро исполняется двадцать лет нашему с женой знакомству, и мы решили отметить это событие освоением нового для нас вида спорта, — начал гость. — Не удивляйтесь, пожалуйста, но познакомились мы не совсем обычно, благодаря невольному обману… или, если хотите, стечению обстоятельств. И отмечать мы тоже хотим необычно — купим лыжи и поедем в пансионат в глуши, на Карельском, учиться на лыжах ходить… Двадцать лет назад я работал по распределению после института в «ящике», в конструкторском бюро, проектировал изделия. Коллектив был скучный: несколько предпенсионных дедушек, три тетеньки да начальник с вечно залитыми глазами. Тоска, в общем. И вот как-то прикомандировали к нам представителя заказчика, для приемки заказа. А представитель этот оказался представительницей, да еще симпатичной… Девушка, красивая, молодая, но дело знает: после техникума сразу работать пошла, это я в институте балду пинал. Это ее первое ответственное задание было, ну она из себя и изображала важную такую. А глаза-то светятся и зыркают ненароком. Озверевший от своего коллектива, я решил приударить за ней, да без толку. В обед в столовку приглашаю, после работы жду у проходной. Она меня в упор не видит, отвечает: «Спасибо, я сама», смотрит как сквозь дырку и важно так себе дальше плывет. Я за ней тихонечко проследил — вроде никто не встречает, не провожает… да и кольца на пальце нет. Была бы из наших, я бы в отделе кадров про нее быстро разузнал, телефончик и остальное, но она пришла из ведущего института, а там такие секреты, у-у... В общем, ко мне она ноль внимания, килограмм презрения. Я уж совсем оставил эту идею, и вдруг на четвертый день она сама ко мне подходит и спрашивает, не знаю ли я, есть ли тут поблизости кафе-мороженое. Я, конечно, вызвался показать после работы, мол, есть тут одно симпатичное. Пришли туда… я, как сейчас помню, себе два шарика сливочного взял, а ей крем-брюле с орехами и вишневым сиропом. Ну и сифончик с газировкой. Помните такие?.. Ну вот… А сам все понять не могу, за что мне счастье такое. А она — кстати, зовут ее Ниной — спрашивает: «Скажите, а вы и правда чемпион?» Я в непонятках: какой еще чемпион? Я ж в школе физкультуру еле-еле сдал. Неспортивный: сейчас-то еще ничего, мясом оброс, на жены-то харчах, а был тощий, сутулый, соплей перешибешь. «Вы о чем?» — спрашиваю. А она смеется, довольная такая, что меня раскусила, и говорит: «Не скромничайте, я ваш портрет на стенде в отделе видела — “Наши чемпионы”». Ах это, говорю… это я так, случайно — попросили поучаствовать, ну я и пробежал. Нина меня за руку схватила: «Ничего себе, просто случайно пробежали — и сразу чемпион!» Вы, говорит, тренируетесь, выступаете? Я отнекиваюсь, а она не верит: вам, говорит, тренироваться надо, раз у вас талант спортивный. А я ж действительно случайно чемпионом стал. Там такая история вышла, что на спартакиаде «ящика» от нашего отдела двое должны были бежать: Виталий — он вообще спортсмен-перворазрядник, и Сергей Степанович, он тоже спортом здорово увлекался.
А Виталий возьми да и заболей. Наш профорг и давай меня агитировать — ты, говорит, просто пробеги, хоть пешком, главное, до финиша дойди. А если никого не выставим на дистанцию, то будет незачет, лишимся очков. Дистанция-то всего километр, ну я и согласился — пробегу уж, ладно, чтобы не подводить родной отдел. Поставили меня в самый сильный забег, ведь я Виталия заменял. Побежали мы… остальные участники вроде не слишком быстро торопятся, я держусь с ними, чуть сзади, но не отстаю. А ближе к финишу они как ломанутся вперед… спурт называется, а мне уже дышать нечем. Последние метров десять вообще пешком шел, чуть не помер. Финиш пересек и упасть хотел, но не дали — говорят, ты походи еще. А какое тут ходить, когда сердце из груди выскакивает и воздуху не хватает. Но ничего, выжил… и результат даже приличный показал: две минуты пятьдесят восемь секунд, до сих пор помню. А Сергей Степанович бежал с такими же чайниками, как и я, и легко победил в своем забеге, но время показал три минуты пять секунд. Очков-то он заработал много, но чемпионом отдела стал я. Один раз в жизни. И как раз вовремя, чтобы Нина наткнулась на мое фото. А она, оказывается, втихаря мечтала о культурном и спортивном парне. Сама-то комсомолка, спортсменка… да и просто красавица. А тут как раз чемпион, да еще и скромный! Вот она и обрадовалась. А пока разобралась, что к чему, уже поздно было. Вот она, судьба, не уйдешь от нее! А скоро и поженились. Но иногда Нина требует, под годовщину знакомства нашего, чтобы я доказывал свое чемпионство, хотя бы на уровне семьи. Вот и сейчас надо освоить лыжи и ее обогнать!.. Так все и вышло, — заключил гость. — А ведь страшно подумать, от каких пустяков иногда зависит наша судьба. Ведь не заболей тогда Виталий, не попади я в сильный забег, бог знает, кем, где и с кем бы я сейчас был... И дети… у меня бы не было этих детей! Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Я-то точно нашел!

Он весь светился радостью. Наверняка эта история стала их семейной легендой и будет передаваться из поколения в поколение, обрастая все новыми и новыми деталями и вымыслами.

Мы подъехали к магазину. Бежевая подруга, облепленная ниже талии толстым слоем мокрой грязной субстанции, с трудом нашла местечко в хаотическом беспорядке произвольно припаркованных машин, где можно было приткнуться. Я открыл дверцу, глянул на бурую жижу под ногами, вздохнул и погрузил в нее по щиколотку свои протекающие ботинки. Гость легко выскочил в снежную лужу с другой стороны и осветил меня своей искренней и широкой улыбкой. Я стер щеткой налипшую на фары грязь, похлопал «копеечку» по крылу, захлопнул дверцу и, невзирая на холодную струйку, уже подтекавшую под правую пятку, бодро произнес:

Ну что, пойдем чемпионские лыжи выбирать!

Танец

Мы с «копеечкой» часто попадаем в разные истории, а иногда участвуем и в чужих, которые случаются с нашими гостями. Гости разные и истории разные. Но иногда попадаются люди, которые просто притягивают к себе все необычное. Таким человеком была моя подруга Оля. Она не только сама влипла в эту историю, но и нас туда втянула. Но я на нее не в обиде…

Я ворвался домой запыхавшись — кто-то пытался впихнуть в лифт шкаф, который мог туда поместиться только в виде горы опилок. Но грузчики попались серьезные, задорно, с матерком пытались решить нерешаемую топологическую задачу. Потому на девятый этаж я взбежал по лестнице.

Дома был покой и благодать: дочка рисовала, слава богу, не фломастерами на обоях, а карандашами на бумаге, на кухне гудел чайник, а няня, пожилая Юлия Семёновна, вышла мне навстречу.

Здравствуйте! — приветствовала она меня. — У нас все в порядке, девочку я покормила.

Здравствуйте, Юлия Семёновна! Извините, я немного опоздал.

Ничего страшного. Я могу идти?

Да-да, спасибо большое!

Юлия Семёновна степенно оделась, поправила перед зеркалом шляпку и сказала:

Я вам там пирога с капустой принесла, попробуйте.

Ой, спасибо! — ответил я, уже заползая на кухню, ведомый голодным урчанием в животе.

Тогда я пойду, до послезавтра, да?

Да, спасибо, Юлия Семёновна! — отозвался я из кухни, занося нож над квадратным ломтем пирога.

Да, вам какая-то Оля звонила, просила перезвонить… дело, сказала, важное. До свидания!

Дверь хлопнула. У меня было несколько знакомых Оль, но тут явно чувствовался почерк той самой Оли. Съев половину оставленного пирога, я заглянул к дочке, которая все еще рисовала, снял трубку телефона и набрал номер:

Привет! Это я.

Привет! — ответила Оля.

Визиваль?

Визиваль-визиваль… приезжай, ты нам нужен.

Зачем? Что-то случилось?

Приезжай, узнаешь. Когда сможешь?

Я с дочкой, жена поздно придет.

Приезжай с дочкой, — велела трубка.

С Олей спорить трудно, практически невозможно. Я вздохнул и стал собираться.

Через полчаса мы были в гостях. Дочку усадили в гостиной на диван с пряником в руках и телевизором в поле зрения, где шла передача «Спокойной ночи, малыши!». А на кухне засел военный совет.

Оля сразу жестко осадила меня:

Пока помолчи, я расскажу, в чем проблема.

Совет состоял из четырех участников (пятый, беспородный кот, дрых на подоконнике): Оля с мужем Мишей, ваш верный (но не очень покорный) слуга и Люба. Люба была Олиной подругой, но я знал ее лишь шапочно — встречал пару раз в гостях.

Ну, значит, так… — начала Оля и рассказала свежую историю.

Они с Любой занимались латиноамериканскими танцами: танго, сальса, самба и прочие ча-ча-ча. Занимались любительски, но участвовали в каких-то конкурсах время от времени. Были у них партнеры постоянные: у Оли — стеснительный, но музыкальный Саша; у Любы — Василий Сергеевич, солидный и малоповоротливый мужчина. «Грациозный, как танк», — охарактеризовала его Оля, а Люба хихикнула. Так вот, у Любы с Василием Сергеевичем не очень получалось, она не могла понять его «танковые» движения, переживала из-за этого. А вчера так вышло, что «танк» не пришел, Саша тоже заболел, и у девочек родилась смелая идея: Люба будет в паре с Олей за мужчину, ведущей.

Чтобы она могла понять, что мужчина в танце чувствует, когда ведет партнершу, — пояснила Оля.

И надо же такому было случиться, что вчера Любу привез на занятия муж и остался там же, подождать. Обычно-то она сама приезжает. Сел Алдар, так мужа зовут, в уголочке, и что же он видит: все в парах танцуют как люди, мужчина с женщиной, а его жена — со своей подругой, да еще и норовит за мужика в танце сойти! Он косился, косился… потом встал и ушел.

Оля замолкла.

И что? — не понял я.

А то! — возмутилась Оля. — Алдар решил, что мы лесбиянки.

Ну, Оля… — Люба покраснела. — Ты что? Не надо так-то.

Можешь выйти в комнату и не слушать. Этот гад вообще-то не ревнивый, а тут просто с ума сошел: Любку в спальню не пускает, кричит, что с лесбиянками спать не будет. Он, ты понимаешь, к мужикам ревнует спокойно, даже горделиво: вот, мол, какая у меня жена красавица. А тут у него крышу снесло.

Люба забилась в уголок и не поднимала глаз.

Так… — задумчиво сказал я. — Ну а я-то тут при чем? Надеюсь, вы не хотите, чтобы я... — начал я осторожно.

И не надейся! — впечатала меня Оля. — Именно ты и докажешь, что она не лесбиянка.

Я вытаращил глаза:

Для вашего сведения, уважаемая сводница, я женат… и дочка в соседней комнате ваш телевизор смотрит!

Дочка тут же появилась, вцепившись мне в руку.

Пряника с чаем хочешь? — спросила ее Оля.

Дочь кивнула головой, но руку мою не выпустила, поднялась на цыпочки и прошептала мне в ухо:

Я в комнату больше не пойду, там страшно.

Ее усадили за стол, налили теплого чаю с сахаром, дали пряник и шоколадную конфету, и она осоловело смотрела на взрослые лица кругом и думала о чем-то своем. А нам пришлось сдерживать языки.

Да нет, ты не совсем правильно понял… — начала Оля. — Никаких откровенных сцен не надо.

Премного благодарен, — откликнулся я. — А что требуется?

Завтра в клубе будут танцы...

Завтра праздник у девчат? — подколол я.

Оля сердито зыркнула и продолжила:

Будет открытый танцевальный вечер. Люба приведет Алдара...

Люба дернулась с места.

Приведешь! — скомандовала Оля и повернулась ко мне. — А ты пригласишь Любу, будешь с ней танцевать, пока...

Вот это «пока» мне совсем не нравится. Этот ваш Алдар случайно не бандит? Стрелять не начнет?

Не начнет, — отрезала Оля. — Надо вызвать в нем ревность к мужчине, а не к женщине, понятно? А потом ты исчезнешь.

Что-то мне это не нравится… то «пока», то «исчезнешь»... Ты Мишу не хочешь напрячь?

Миша, все время молчавший, встрепенулся:

Да я бы, конечно...

Не выйдет! — перебила Оля. — Алдар Мишу знает, я же там тоже буду, заподозрит неладное.

Я помолчал, потом спохватился:

Я же танцевать не умею!

Ерунда! Это неважно, я тебе покажу пару движений.

Я предпринял последнюю попытку:

Так моя жена...

С ней я договорюсь, не боись, — отбила Оля, и моя участь была решена.

Я подхватил засыпающую дочку и помчался домой, чтобы уложить ее спать. «Копеечка» ехала тихо и плавно, включив инструментальные пьесы по радио, дочка клевала носом на заднем сиденье, а я глазел на проплывающие мимо суматошные огни большого города…

Назавтра мы с «копейкой» ехали по Городу, заливаемому легкой прозрачной темнотой в промежутках между фонарями, и разговаривали.

Ну вот, никогда еще не доводилось играть… дразнителя ревнивцев, — признался я.

«Копеечка» согласно кивнула, переезжая через трамвайные пути.

А вдруг он амбал какой, драться полезет, изобьет меня?

«Копеечка» качнулась с боку на бок на неровности дороги, и я понял: если что, она увезет меня так, что никто не догонит.

Смотри, все очень просто, — говорила Оля. — Вбок, приставил ногу, вперед, приставил ногу… и так квадратом. Держись к Любе ближе, но не лапай.

Ага, — прошептал я.

Все, вон они идут. — Оля отскочила от меня и встала неподалеку.

Вошла Люба вместе со здоровым мужиком, чьи монгольские выпирающие скулы и раскосые глаза мне сильно не понравились.

Он что, китаец? — шепнул я Оле.

Бурят, — ответила она и отодвинулась.

Алдар оставил Любу в стороне и направился к нам. Буряты — это которые на медведя с ножом ходят, вспомнил я, начиная отодвигаться в сторону. Бурят не обратил на меня ни малейшего внимания, направившись прямиком к Оле.

Ольга, можно тебя пригласить? — услышал я его неожиданно высокий голос.

Не дожидаясь ответа, он сграбастал Олю и потащил ее на середину зала. Из-за его плеча сверкнули изумленные Олины глаза, а потом их заслонили.

Договор есть договор, и я подошел к Любе, стоявшей около двери. Она положила мне руку на плечо, я ей на талию, и мы отошли от стены, считая все эти «шаг-приставить».

А что это он Олю пригласил? — спросила Люба.

Ну как… убедиться, что она не лесбиянка, — объяснил я очевидное и понял, что сделал это зря: Люба остановилась, почти с ненавистью глядя на меня, и я чуть не наступил ей на ногу.

Простите, я не то хотел сказать… он просто хочет разбить вашу пару, — поправился я. — Давайте танцевать.

Мы снова пошли в танце. Скоро втянулись в ритм.

Говорите же что-нибудь, — шепнула она. — Вы как бревно танцуете, молча и неуклюже.

После такой мотивации говорить не очень хотелось.

Ну я не знаю… — протянул я. — А о чем говорить-то?

Хоть о чем-нибудь.

Я замолчал. Музыка тоже. Люба меня не отпускала, мы так и стояли молча, держась друг за друга — за плечо и талию. Начался следующий танец, мы снова двинулись. И тут меня осенило:

Знаете что… Давайте… я буду стихи читать, а вы подсказывать, если знаете?

Давайте попробуем… — сказала она с сомнением.

Черный вечер,

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер —

На всем белом свете!

 

начал я, сбиваясь с такта.

Что это за фигня? — поморщилась она. — Сами сочинили?

Это Блок, — сказал я. — Мне такое не сочинить.

А что-нибудь другое знаете?

К нам на утренний рассол

Прибыл аглицкий посол,

А у нас в дому закуски —

Полгорбушки и мосол,

 

закрыв глаза и шагая-приставляя, нараспев читал я гремевшую тогда «Сказку по Федота-стрельца, удалого молодца» Леонида Филатова. Этот вариант вроде попал в точку: партнерша раскраснелась, разулыбалась, даже толкала меня рукой в грудь, давясь от смеха. Я тоже улыбнулся.

Вдруг в глазах Любы мелькнул испуг… и следом на мое плечо легла тяжелая рука. Я оглянулся. Рядом стоял бурят, тяжелый взгляд метался между Любой и мной. Из-за спины бурята выглядывала Оля.

Вы позволите… — обратился он ко мне.

Это был не вопрос, а утверждение. Я отошел в сторону. Алдар взял Любу за руку и потащил ее к выходу. Я оглянулся: Оля пожала плечами.

По дороге домой я рассказал «копеечке» о сегодняшнем приключении:

Ты знаешь, стихи — великая вещь! Интересно, а автомобильные стихи бывают?

«Копейка» согласно кивала и сочувственно поскрипывала.

Поздно вечером в затихшей уже квартире затрещал приглушенный телефонный звонок.

Да, — сказал я сонно в трубку.

Урмас! — ворвался Олин голос. — Спасибо тебе, все отлично!

Что отлично?

Люба! Она помирилась с Алдаром! Все хорошо, но...

Что «но»?

Она больше не будет ходить на танцы.

 

Гипнотизер

День не задался. Все шло не так, наперекосяк. Знаете, как это бывает, когда ни с того ни с сего все валится из рук, проблемы возникают на ровном месте... Лучше спрятаться под теплое одеяло и переждать такой день. Пережидать я не мог, были дела, поэтому пришлось просто переживать. Я тихонько сидел в своей бежевой «копеечке», а она аккуратно везла меня домой. Уверен, она бы меня доставила, даже если бы я свернулся калачиком на заднем сиденье, но во избежание недоразумений я сидел на водительском месте и делал вид, что управляю. «Копейка» спокойно ползла в правом ряду, а я глазел по сторонам. Мы уже выбрались из центра и ехали по бывшим кварталам доходных домов. Я сфокусировал взгляд и стал разглядывать людей на тротуарах. Вот идет дама с детской коляской, то ли молодая бабушка, то ли поздняя мама, к коляске привязана мелкая собачка, которая без умолку тявкает и норовит попасть даме под ноги. А вот навстречу движется представительный мужчина, гордо несущий элегантную, с проседью, бородку-эспаньолку, в легком плаще нараспашку и с основательным кожаным портфелем в руках. «Да я же его знаю!» — сказал я сам себе и перехватил управление у бежевой подруги, нажав на тормоз.

Пока мужчина приближался, я, почти лежа на переднем сиденье, открывал окно пассажирской двери, заодно судорожно вспоминая его имя.

З-з-здравствуйте, Иван Алексеевич! — выкрикнул я, когда он уже проходил мимо.

Он остановился и начал изумленно озираться. Тогда я выскочил из машины и подошел к нему.

З-з-здравствуйте! — снова сказал я.

Здравствуйте… — ответил он, слегка картавя и выпячивая вперед бородку.

Вы меня, наверное, не помните, меня зовут...

Секундочку, — перебил он меня, — я сам...

Он закрыл глаза, и я почти услышал, как в его голове включилась мощная машина, шаря по отсортированным шкафам и полкам. Машина щелкнула, он открыл глаза, улыбнулся и четким голосом произнес:

Урмас… фамилию точно не помню, но нерусская и смешная.

Я радостно кивнул, а он продолжил:

Заикание в детском возрасте, интересный случай, сам себя напугал своим же воображением. — он широко улыбнулся и поприветствовал меня: — Здравствуй, Урмас!

 

Здесь, пожалуй, стоит пояснить, кто такой Иван Алексеевич и откуда он меня знает.

Началось все, когда я был в детском саду, в подготовительной группе. Детский сад был в запущенном состоянии, но детей это мало волновало. Зато нас очень волновала дыра в заборе, куда вполне мог пролезть шестилетний ребенок. Воспитатели тоже знали о дыре, но почему-то ее не заделывали, а вместо этого говорили нам, что за забор детям одним, без взрослых, выходить нельзя, так как там ходит черный человек, который, если видит одинокого ребенка, кидает его в мешок, уносит в лес и там съедает.

Мы — Лёшка, Вадик, Саша и я — сидели в беседке и пересчитывали желуди, нужные для какого-то очень важного дела. Желудей немного не хватало, и мы держали совет, где бы раздобыть еще.

А вон дуб за забором, — сказал Вадик. — Там много желудей, я вчера с папой шел, хотел взять, а он не разрешил.

А ты сегодня папу попроси, может, он разрешит, — предложил Лёшка.

Не-е, пацаны, — подражая старшему брату-школьнику, сказал Саша, — желуди нам сейчас нужны, не вечером.

Да-а… — протянул Лешка, который был у нас генератором идей. — А давайте… встанем у забора, подождем, когда старушка добрая пойдет, и попросим нам желудей дать.

Идея всем понравилась. Мы подошли к забору напротив дуба, благо это было рядом с игровой площадкой нашей группы, и стали ждать. Ждали долго, минут, наверное, пять. Никто не шел мимо.

Пацаны, — теперь уже я подражал Сашиному брату, — а давайте через дырку вылезем, быстро соберем желудей… и назад.

Да-а? А черный человек? — возразил осторожный Вадик.

Воспиталки нас обманывают, — заверил его я. — Нет никакого черного человека. Если бы он был, его бы давно милиция поймала. Я видел в телевизоре. Они бы одного милиционера в ребенка переодели, а сами в засаду сели, с собакой. Черный человек захочет ребенка в мешок засунуть, а его собака за руку укусит, а милиция арестует!

Да-а? А вдруг не поймали?.. — не очень-то поверил Вадик. — Вот ты и иди тогда. Или трусишь?

Я? — с меня от возмущения аж панамка упала. — Да сам ты трус!

А давай… ты пойдешь, — смекнул Лёшка, — а мы тут постоим. Если черный человек придет, мы воспиталку крикнем, а она милицию вызовет.

На том и порешили. Я осторожно, стараясь не ободрать коленки, полез за забор. С той стороны я радостно помахал друзьям, белевшим лицами сквозь щелки, и направился к дубу. Сердце резво скакало между желудком и горлом, в ушах гудело, ноги еле слушались… Вот и желуди. Я быстро-быстро схватил несколько штук и показал друзьям по ту сторону забора. Они радостно замахали руками: бери еще! Я успокоился, начал собирать еще, выбирая получше и покрупнее. Когда карманы оказались полны и даже в руках было по пригоршне желудей, я выпрямился и с видом героя-победителя двинулся назад, к дыре в заборе. И вдруг из-за угла стремительным шагом вышел высокий худой дядька с густой бородой. Он был одет в черную рабочую робу, черные же штаны и резиновые сапоги. А на спине он нес черный рюкзак...

В себя я пришел уже дома, в окружении родителей и даже бабушки. Говорить я почти не мог — нервный стресс вызвал сильнейшее заикание. Для излечения меня направили к детскому невропатологу. Мне повезло: мой случай оказался довольно необычным, и Иван Алексеевич, работавший над докторской диссертацией, взял меня в свою группу.

Как оказалось, основной причиной детских логоневрозов является испуг, и больше всего случаев связано с большими собаками, приблизившимися к ребенку. (Ау, владельцы собак, вспомните, пожалуйста, об этом перед тем, как выпустить вашего добродушнейшего сенбернара побегать в парке без поводка.) Далее следуют семейные ссоры, падения… А такое, чтобы ребенок сам себе нафантазировал причину, встречается не слишком часто. Дело в том, что Вадик, Лёшка и Саша клялись, что никакого черного человека не было, но ведь я-то его видел... Иван Алексеевич, расспрашивая меня о черном человеке, попросил даже нарисовать его и сказал, пряча в бородке хитрую улыбку: «Ты, брат, того… поосторожней со своими фантазиями, а то такого нафантазируешь, что не расхлебать будет».

Лечение было нестандартным (диссертация все-таки!) и заключалось в сеансах лечебного гипноза и физических упражнениях. На сеансах вся группа укладывалась в большой комнате на кушетки, и Иван Алексеевич громко говорил:

У вас закрываются глаза, веки тяжелеют… вы засыпаете, а когда проснетесь, будете говорить нормально… — после чего выходил из комнаты.

Нет, иногда я, конечно, засыпал, если был уставший, но обычно просто тихо лежал, глядел в потолок, выискивая в узорах трещин интересные картины (мне нравилась одна кушетка, над которой то ли медведь, то ли тигр лез на наклоненное ветром дерево), в уме решал задачи или просто мечтал. Про себя я очень гордился, что могу противостоять гипнозу, но никому об этом не говорил, ибо боялся, что меня тогда выгонят из группы.

Ровно через час Иван Алексеевич возвращался и говорил:

Глаза открываются, вы просыпаетесь легко и говорите лучше…

Так продолжалось несколько лет. И методика сработала: к пятому классу я почти перестал заикаться, хотя, если волнуюсь, легкое запинание дает о себе знать до сих пор, что, как говорят знакомые девушки, только добавляет мне шарма…

 

Здорово вы меня вычислили, — восхитился я. — У вас же таких, как я, сотни были, если не тысячи. Всех не упомнишь.

Он улыбнулся доброй и снисходительной улыбкой доктора Айболита:

Каждый ребенок — особенный. Да и твое остаточное запинание я и сейчас слышу. А память у меня профессиональная, я же врач. В общем, не так уж и сложно тебя вспомнить было. А твой случай с черным человеком вообще особенный был. Обычно детей пугают, а ты сам себя запугал. Ну и мальчик ты был интересный.

Здорово! — воскликнул я. — А я ведь вашему гипнозу не поддавался, вы знаете?

Не поддавался? — улыбаясь теперь уже лукаво, переспросил Иван Алексеевич. — И как это выглядело?

А я не спал на ваших сеансах! — с гордостью выпалил я.

Его бородка затряслась, улыбка расползлась на все лицо, открывая не очень белые крепкие зубы.

То есть ты утверждаешь, что не поддаешься моему внушению, так?

Именно так, Иван Алексеевич!

Ну хорошо. — он пригладил рукой свою эспаньолку и предложил: — Давай… сделаем эксперимент. Ты можешь завтра прийти ко мне в поликлинику к десяти часам?

Вообще-то у меня были другие планы на завтрашний день, но тут пахло приключением!

На «слабо» берете? — в свою очередь улыбнулся я. — У вас кабинет все тот же?

Тот же.

Хорошо, я завтра приду… и учтите, спать не буду, если только хлороформом не опрыскаете.

Обещаю, что обойдемся без хлороформа.

На следующее утро мы с «копеечкой» уже неслись, слегка опаздывая, сквозь пыльное утро навстречу весеннему солнцу, слепо пронизывающему полуголые кроны деревьев, на которых уже начинали разворачиваться липкие зеленые листочки. Настроение было радостное и задорное.

Припарковав бежевую подругу на тихой улочке, я зашел в хорошо знакомую детскую поликлинику. Я не был здесь много лет, но, потянув на себя ручку входной двери, сразу понял, что ничего не поменялось: все тот же аптечный запах, те же голубые стены, тот же обшарпанный гардероб. Впрочем, нашлось и существенное изменение — все стало гораздо меньше в размерах. Я превратился в великана: громадный холл перед регистратурой стал каким-то тесноватым, а длиннющий широченный коридор, по которому я раньше бегал вокруг мамы, оказался не таким уж и длинным и довольно узким, настолько, что можно было, растопырив руки, дотронуться до обеих стен сразу. Радостный задор сменился смущенной улыбкой: так часто бывает, когда, попав в хорошо знакомые с детства места, школу, детский сад или родительскую квартиру, хочется поиграть, как раньше, но боишься неловким движением сломать этот хрупкий мирок. В таком смущении я и подошел к закутку, где помещался кабинет Ивана Алексеевича, постучал в дверь.

Да-да… — раздался знакомый голос из-за двери, я повернул ручку вниз, потянул дверь на себя и вошел.

Это было не совсем то, что я ожидал. Иван Алексеевич стоял посреди хорошо знакомого мне кабинета. Сам он совершенно не изменился за прошедшие годы: все тот же пронзительный взгляд из-под густых бровей, все та же эспаньолка, из иссиня-черной ставшая цвета молотого перца, все та же элегантность и благородство осанки. Но он был не один. По стенам кабинета жалась молодежь, дюжина парней и девушек в белых халатах и с испуганными глазами.

Иван Алексеевич подошел ко мне и протянул руку. Я ее робко пожал и чуть не взвыл от боли, почувствовав себя Дон Гуаном, пожимающим прохладную десницу Каменного Гостя. А он наклонился ко мне и тихонечко прошептал:

Молодец, что пришел, я думал, что испугаешься.

Ну что вы, Иван Алексеевич, вас я не боюсь… — так же тихонечко ответил я.

Он мне подмигнул правым глазом и громогласно объявил:

Знакомьтесь, это Урмас, мой бывший пациент. У него был сильный логоневроз, он почти прошел. И Урмас утверждает, что устойчив к внушению.

Д-да, ус-с-стойчив… — подтвердил я, заикаясь больше обычного и опровергая тезис о своем излечении.

Ну вот и отлично! — обрадовался Иван Алексеевич. — А это студенты-медики, я им свои методы демонстрирую.

Тут на меня навалилась паника: какие такие методы?! Но отступать было поздно. Иван Алексеевич прохаживался за моей спиной и втолковывал студентам:

Врач должен владеть базовыми элементами внушения. Я вам сейчас покажу…

Он вышел из-за моей спины и, прожигая своим темно-серым взглядом, вкрадчиво спросил:

Ты согласен?

С-с-согласен, но предупреждаю, у вас н-ничего не получится.

Он снова снисходительно улыбнулся, но потом принял очень серьезный, почти сердитый вид, встал напротив и, глядя даже не в глаза, а сквозь них, прямо внутрь меня, негромко, но твердо и монотонно, немножко нараспев начал говорить:

Ты смотришь мне в глаза… следишь за моим голосом… не отвлекаешься…

Ага, смекнул я, шоу началось. Интересно, а где он меня будет спать укладывать? Ха, а я-то не подчиняюсь его повелительному голосу, отлично себя контролирую!

Голос между тем продолжал:

Твое тело перестает тебя слушаться… ты им не управляешь…

Ну да, как же, думал я про себя. Стою себе и стою, спать не хочется, ничего у вас не выйдет. Но, с другой стороны, не хочется Ивана Алексеевича перед студентами позорить. Ладно, прикинусь, что поддался, глазки закрою, всхрапну чуток, а ему после подмигну или еще как-нибудь покажу, что не сплю. Он и поблагодарит меня потом… С принятием такого компромиссного решения жить стало легче.

Твои мышцы деревенеют… — монотонно гудел в голове голос.

Приходилось напрягаться, чтобы понять смысл слов, но я вроде справлялся. Вдруг голос сменился с распевного на обычный, и Иван Алексеевич обратился к кому-то:

Ну вот, так хорошо. Вы и вы, будьте добры, поставьте сюда эти два стула.

Справа от меня раздался скрип, хотелось посмотреть, что там происходит, но... не хотелось поворачивать голову. Хотелось просто стоять и смотреть вперед, прислушиваясь к происходящему, что я и делал.

Так, а теперь берите его аккуратненько и кладите на стулья, — услышал я распоряжение Ивана Алексеевича и заинтересовался, о чем это он.

И тут же понял, что это обо мне. Я вдруг наклонился: два студента поздоровее схватили меня как бревно, за плечи и ноги, и придали мне горизонтальное положение. Скосил глаза и увидел, что около стола стоят два стула, на расстоянии полутора метров друг от друга. К ним меня и несли студенты. Сделав три шага, они водрузили меня на эти самые стулья, затылком на один, а пятками — на другой. Вернее, водрузили не меня, а мое одеревеневшее тело, которое спокойно себе покоилось между стульями. А сам я ужался до размеров головы, которая с изумлением взирала, кося глазами вниз, на то, что недавно было вполне молодым и здоровым телом, полностью мне повиновавшимся. Но каким бы здоровым оно ни было, удержаться между двумя стульями все равно не смогло бы! Я попробовал пошевелить правой рукой — глухо. Не то чтобы не получалось, просто не хотелось: мозг отказывался посылать сигнал руке. Левая нога? Та же история.

А Иван Алексеевич тем временем объяснял студентам:

Видите, мышцы напряглись и одеревенели, в нормальном состоянии такого не достичь даже интенсивными тренировками. Смотрите…

И он сел мне на живот да еще и стал подпрыгивать. Уже неподвластное мне тело не ощущало ничего, зато голова от изумления готова была взорваться. Теперь понятно, что чувствовала голова профессора Доуэля… но зато ничего не чешется, не болит и не отвлекает от впечатлений. Я все слышал и понимал, я видел тело в моей одежде, лежавшее на двух стульях... И я ничего не мог поделать — голова не контактировала с телом! Я решил, что схожу с ума, что мне все это снится, ведь этого не может быть.

Иван Алексеевич наконец встал, посмотрел на меня и подмигнул; эспаньолка чуть дрогнула, обозначая незаметную усмешку.

Тело возвращается к тебе, оно становится послушным.

Тут же раздался грохот, и я почувствовал боль в заднице: вернувшись под мой контроль, тело не смогло удержаться между стульями и по всем законам физики грохнулось на пол. Студенты захихикали. С трудом поднявшись, — все мышцы покалывало иголочками, как затекшую ногу, — я начал себя ощупывать, все еще не веря в произошедшее.

Ты пока посиди, — сказал мне Иван Алексеевич и усадил на стул, на котором минуту назад лежал мой затылок.

Он еще что-то говорил студентам, но я не слушал, переваривая произошедшее. Вскоре Иван Алексеевич выпроводил студентов и вернулся ко мне. Я уже почти пришел в себя. Он включил чайник и, перебивая шум закипающей воды, громко спросил:

Чай или кофе?

Какой кофе? — машинально спросил я.

Растворимый.

Кофе… — сказал я. — Пойдет и растворимый.

Иван Алексеевич налил мне кофе, себе старательно заварил чаю, помешал ложечкой, шумно и с удовольствием отхлебнул, а потом поинтересовался:

Ты что-то хочешь сказать?

Да, Иван Алексеевич, что это было?

Внушение.

А я думал, вы меня спать будете укладывать.

Зачем же сразу спать… Так интереснее получилось.

О да, очень интересно!

А ты молодец! Здорово сопротивлялся, — неожиданно похвалил Иван Алексеевич.

Сопротивлялся? — удивился я. — Да вы же делали со мной что хотели! Положили между стульями да еще и попрыгали, а я и пикнуть не мог.

Видишь ли, ты действительно сильно сопротивлялся внушению, и я не смог бы подчинить твое сознание, — тут он снова подмигнул мне и добавил: — Но есть и другие пути… я твою голову изолировал, отключил от тела.

А вы могли бы меня, например, послать банк грабить в таком состоянии? — поинтересовался я.

Он громко и заразительно рассмеялся:

Вряд ли. Раз я не могу подчинить твое сознание, мне пришлось бы командовать твоими руками-ногами: «Левая нога приподнимается, делает шаг вперед…»

Я тоже засмеялся, представив себе таких грабителей. А он еще отпил чаю, посерьезнел, повертел в руках какую-то бумажку и сказал:

Обычно внушаемые люди не помнят, что с ними было, а ты все помнишь, все понимаешь. Ты просто не ожидал, что я тебя отделю от тела.

А почему же вы тогда меня не отключали, еще раньше, когда я спать не хотел?

А ты знаешь, сколько сил у меня сегодня ушло, чтобы этот фокус показать перед студентами? Не знаешь... Это не так просто, тем более что ты сопротивлялся. А вас у меня было шесть групп, в каждой по десять детей… и все разные. Меня бы просто не хватило, если бы я с каждым выкладывался. Половина и так спала, внушаемые были, а такие, как ты... Эти сеансы ведь и тебе помогали.

И вдруг меня осенило:

Иван Алексеевич, а вот йоги — они же умеют вводить себя в такое состояние сами и могут делать всякие вещи потом: ходить по углям, обходиться без еды и воды, практически останавливать сердце. Они сами себя гипнотизируют? Можно ведь и себя гипнотизировать?

Иван Алексеевич посмотрел на меня поверх чашки, из которой допивал чай, глаза его блеснули, и он ответил:

Вот и подумай об этом, а мне пора прием начинать. Потом можешь забежать, рассказать, что придумал.

Последний вопрос можно?

Давай!

А вы знали, что я не спал на ваших сеансах? — спросил я робко.

Знал, знал… я вообще все знаю, — весело сказал он, сурово сдвинув густые брови.

Ну уж прямо-таки все?

Конечно, все, я даже твои мысли читать могу. Хочешь проверить? — его голос теперь грохотал.

Нет, спасибо, я лучше пойду.

Я попятился к двери. Он, конечно, шутил, но после сегодняшнего опыта я уже ничему не удивился бы. Взявшись за ручку двери, я замешкался. Меня так и подмывало попросить его обучить меня азам этого искусства, и он наверняка предвидел такой вопрос, судя по насмешливому взгляду. «Да ну его к лешему, обойдусь и без таких фокусов!» — решил я про себя и решительно открыл дверь.

До свидания, Иван Алексеевич!

Счастливо, Урмас! — ответил он, и его бородка поднялась кверху. — И не бойся фантазировать!

Мороженое

По всем признакам, включая прогноз погоды по радио, день должен был быть жарким. Еще только десять часов утра, а воздух уже парил легкой, пахнущей березовым веником дымкой, раскаленная добела сковородка в небе прожаривала все, до чего могла дотянуться, но в тени было вполне терпимо.

Мы с мамой собирались на дачу. Вернее, собиралась она, а мы с «копеечкой» должны были доставить ее вместе с важным объемным грузом. По поводу такой оказии коридор был забит большими сумками и маленькими кулечками, а проход перегораживал неподъемный рюкзак.

По дороге еще в магазин заедем продуктов купить, ладно? — спросила мама, записывая аккуратным почерком что-то в длинный список на тетрадном клетчатом листке.

Конечно, — сказал я.

Лучше бы в городе зайти, там и выбор лучше, и подешевле, а то в киоске у станции все дорого.

Хорошо, давай в наш универсам заедем, а потом уже сразу рванем.

Знаешь, мороженое бы еще купить для Тёмы и Сёмы, которые в зеленом доме, они любят мороженое. Только ведь не довезем, растает. А у станции не продают мороженое, у них холодильник барахлит… Жалко.

Спокойно, купим мороженое, не растает.

Мама немного удивленно на меня посмотрела, а я, ни слова больше не говоря, нырнул прямо сквозь завесу из курток, пальто и даже одной шубы в крошечную темную кладовку, прячущуюся сзади, и на ощупь стал шарить на средней полке справа. Ага, вот и он…

 

Да вот он, нашел! — закричал Миг, поднимая с земли небольшой нож, типа финки, только тупой и без канавки для стока крови.

Мы учились метать нож, выбрав в качестве мишени толстую сосну над небольшим песчаным обрывом. Миг умудрился не то что не воткнуть (это называлось у нас «вторнуть») нож, но даже не попасть в дерево, и теперь мы лазали под обрывом, выискивая наше метательное оружие. Мы — это великолепная у-дачная четверка: Миг, Санька, ваш верный слуга по прозвищу Ил и Светка, которая сама нож не кидала, но лучше всех знала, как именно это надо делать. Всем нам по 9—10 лет, мы обитаем каждое лето на соседних дачных участках, вполне самодостаточны и больше ни с кем не дружим.

Тут надо пояснить наши прозвища. В первый год, когда мы только приехали на эту дачу, я отправился обнюхивать окрестности и наткнулся на худенького смуглого мальчика, который немедленно вступил со мной в перепалку на правах старожила. Перепалка быстро переросла в тесный физический контакт. Я был крупным и миролюбивым мальчиком, драться не любил и со сверстниками обычно разбирался быстро, сжимая в объятьях, как удав, пока те не просили пощады. Этого шустрого противника я никак не мог ухватить, он носился вокруг меня и норовил дать подсечку и завалить, но я на такие простые приемы не велся. Беготня скоро затихла сама собой, и мы встали напротив друг друга.

Тебя как зовут? — спросил я.

Игорь, я из того дома. — и он указал пальцем за мою спину.

Смотреть на его дом я не стал — тоже мне, дурачка нашел: я обернусь, а он подсечку сделает.

Да ты не Игорь, а прям Миг какой-то, шустрый, никак не ухватить.

Сравнение с истребителем Игорю явно понравилось, он расслабился и сказал:

А ты… ты... Ты тогда Ил!

Почему?

Здоровый, сильный, никак не свалить!

Поскольку Ил-2, легендарный штурмовик Великой Отечественной войны, был моим любимым самолетом, я согласно кивнул и улыбнулся. Так мы и стали Мигом и Илом. Санька и Светка появились в нашей компании позже и прозвищ уже не получили.

Следующим кидал я. Вытянуть вперед левую руку, как бы обозначая цель, правая, держа нож за лезвие, отводится назад. Бросок! Нож звонко ударяется рукояткой в сосну и отскакивает.

Перекрутил, — комментирует Светка. — Надо, чтобы он острием вперед летел, а не крутился. Вот у Мига правильно летел.

Зато он в дерево не попал, — буркнул я, и тут мне пришла в голову идея: — А если нож с двумя лезвиями сделать, с разных сторон, у меня как раз сейчас вторнулся бы.

Ага, — подхватил Санька, — а если со всех сторон сделать, то звездочка получится, как у ниндзя. Она всегда втыкается.

А к нам дядя Слава приезжает, — вдруг выдал Миг. — Он военный летчик.

Мы сразу забыли про ножи.

Он на Миге летает? — спросил я.

Светка хихикнула.

Нет, — честно признался Игорь, — вообще-то он сам не летает, он там на аэродроме самолеты чинит.

А говоришь — летчик… — обиделся Санька.

Да летчик он, капитан ВВС, у него и петлицы с крылышками! И летать он умеет, — в свою очередь обиделся Миг.

А когда он приезжает? — уточнил я.

Сегодня, на 18:10 или 19:05…

Вскоре мы разбежались по домам обедать, а в половине шестого вновь собрались на вытоптанной лужайке напротив калитки Мига.

Пойдем встречать твоего летчика? — спросил Санька.

Его мама будет встречать, — ответил Миг.

И точно: из калитки вышла его мама, довольно крупная и очень добрая женщина.

Тетя Нина, — выступил я вперед, — вы на станцию?

Да.

А можно мы с вами?

Все, что ли?

Да, можно? — встряла Светка, испугавшись, что вдруг ее не возьмут.

Тетя Нина посмотрела на нас, подумала, улыбнулась своим мыслям и предложила:

Так, может, тогда я не пойду? Как раз салат доделаю. Вы же справитесь? Игорек, ты помнишь дядю Славу?

Помню… — недовольно ответил Миг, и тут лицо его просияло: он понял, что будет главным встречающим, а мы уже окажемся при нем. — Да, помню! — уже твердо сказал он. — Айда со мной, а то опоздаем!

И мы побежали на станцию.

На пустом перроне мы в восемь глаз смотрели на горизонт — кто первый увидит одинокий прожектор электрички. Один раз Светка закричала: «Едет!» — но ее быстро приструнили, потому что ничего там, конечно же, не ехало. Зато когда вдали действительно появился свет из-за поворота железной дороги, никто не закричал. Мы сбились в кучку в начале платформы и молча ждали. Электричка остановилась, открыла двери, закрыла, резко свистнула и тронулась. Помощник машиниста появился в открытой двери, помахал нам рукой, но мы на него не смотрели, разглядывая людей на платформе. Старушка в расчет не шла, равно как и молодой парень, который, спрыгнув с платформы, исчез в кустах с противоположной стороны. К нам шли два оставшихся кандидата — невысокий, полноватый улыбающийся дядька в вытертом костюме со спортивной сумкой и высокий седой мужчина в брезентовой куртке и с рюкзаком. Высокий еще сошел бы для военного, но он был слишком стар для летчика. Да и оба были в гражданской одежде. Получается, не приехал…

Мы с Санькой было повернулись и пошли к станции, как услышали сзади высокий и громкий голос:

Ба, да это же Игорь! Ну ты и вырос! Я же тебя уже два года не видел!

Мы обернулись. Коротышка хлопал нашего Мига по плечам, а шустрая Светка уже вертелась рядом. Да-да, именно этот разговорчивый толстячок и был тем самым военным летчиком.

Это все твои друзья?.. Как вас зовут?.. Здорово!.. Вы же тут все лето, да?.. А тут хорошо!.. Ну давайте, ведите меня… — трещал он не переставая.

Не так мы себе представляли летчика-аса.

Дядя Слава, а ты летчик? — осмелился спросить Миг.

Конечно! Я же рассказывал.

А он сказал, что вы не летаете, а самолеты чините, — встряла Светка.

Да, чиню, — согласился мужчина. — Но и летаю иногда, чтобы квалификацию не потерять.

А на чем летаете? — не выдержал я. — На Мигах?

Нет… — засмеялся он. — Не всем же на Мигах летать, я на «аннушках» летаю.

Мы загрустили.

Слушайте, ребята, — закричал летчик, — а давайте я вам всем мороженое куплю! Где тут магазин?

Мы переглянулись.

Тут нет магазина, — на правах главного озвучил горькую правду Миг. — Мороженое не купить.

Дядя заметно огорчился, но сказал:

Я вам обещал, будет вам мороженое, честное слово!

Мы согласно покивали головами: взрослые часто обещают...

На следующий день мы после завтрака собрались на любимой черемухе, рассевшись, как воробьи по веткам. Саньки еще не было, и мы со Светкой нападали на Мига, вызнавая, что ему дядя рассказывал про полеты. Миг отбивался, что вчера он ничего не рассказывал, только про то, что далеко зашлют, а сегодня его вообще с утра не было, уехал куда-то.

Тут подошел Санька и первым делом спросил:

Ну и что дядя про самолеты рассказывал?

Мы все засмеялись, но тут Миг, который сидел выше всех, закричал:

Дядя Слава идет!

И точно, тот шел быстрым шагом, явно со станции, с сумкой через плечо. Увидев нас, он помахал рукой и скрылся за калиткой.

Через несколько минут выбежала Игорева мама и строго сказала нам:

Слезайте с дерева и давайте все к нам на веранду.

Зачем? — спросил Миг, спрыгивая со своей ветки.

Надо! — ответила мама и, уперши руки в боки, взглядом загнала нас на веранду.

Там в вазочках лежало вкусно подтаявшее мороженое и стояли стаканы с ревеневым компотом. Мы замерли на входе: после месяца «воздержания» вдруг увидеть перед собой такое лакомство… это надо было прочувствовать, излиться слюной, несколько раз сожрать это великолепие глазами и только потом прикасаться. Во главе стола сидел дядя-летчик и радостно нам улыбался.

У меня в голове что-то щелкнуло, я сопоставил два события и спросил:

Дядя Слава, это вы мороженое принесли?

Он кивнул.

Но оно же здесь не продается.

Он снова кивнул.

Давайте-ка садитесь, — подтолкнула нас тетя Нина.

Не заставив себя упрашивать, мы свиристелью на куст рябины налетели на стол и в мгновение ока выели и вылизали вазочки.

Дядя Слава, так откуда мороженое? — спросил Миг.

Тот только подмигнул и отшутился:

Военная тайна. Понравилось?

Мы хором закивали головами. Еще бы не понравиться: чуть подтаявшая масса, где явно смешались черносмородиновый, лимонный и едва уловимый ванильный вкусы, да в обещающий быть жарким летний день на даче.

Спасибо! — первой сообразила Светка, наши негромкие благодарности подтянулись следом.

Ну и отлично! — согласился дядя. — Завтра будет еще, приходите.

Весь день мы обсуждали, как он привез мороженое. Версии сыпались непрерывным потоком. Было понятно, что он ездит за лакомством на электричке. Но куда? Мы проверили расписание — он приехал утром на электричке из Города. Но ехать туда больше часа, все купленное растает. В Зеленогорске наверняка можно купить мороженое, но это все равно полчаса езды. Мы пытались выяснить у Мига, когда дядя уехал, но тот не знал — спал. Из Зеленогорска тоже не привезти, решили мы: полчаса ехать да еще десять минут идти — мороженое растает. Может, на соседней станции магазин открылся, а мы не знаем? На том и сошлись.

На следующее утро штаб снова заседал на черемухе. Миг доложил, что объект ушел из дома в восемь утра. Мы даже сбегали на станцию посмотреть расписание: наверняка он уехал электричкой на 08:13, но до сих пор почему-то не вернулся, сейчас было уже десять.

А давайте подождем электричку через пять минут? Посмотрим, приедет он или нет, — предложил я.

Все согласились.

После отхода поезда на платформе остался один человек — дядя Слава, опять с сумкой.

Ну что, мелюзга, — добродушно приветствовал он. — Мороженое дома получите, пойдем.

Дядя Слава, — Миг на ходу пытался заглянуть в сумку, — а оно не растает?

Спок! Не растает.

Там у тебя лед в сумке? — допытывался Миг.

Лед? — засмеялся дядя и открыл сумку.

Там лежал термос.

Термос? — удивился Санька. — Он же для горячего, чтоб не остыло.

И для холодного, чтоб не растаяло, — продолжил летчик, его и без того широкое лицо расплылось еще шире. — Вы что, не знаете, что термос не греет, только сохраняет тепло или холод? И шуба, кстати, тоже.

В этот день мороженое было сливочным, с изюмом, и крем-брюле, а назавтра — ореховое и снова черносмородиновое.

А через три дня дядя Слава уехал, и мы снова остались без мороженого в термосе.

 

Я вынырнул из кладовки, держа в руках литровый «суповой» термос с широким горлышком, который мы часто брали с собой раньше, а сейчас он стоял забытый.

А ведь и правда! — воскликнула мама. — А ты помнишь, на даче папа Игоря так мороженое возил?

Не папа, а дядя, — поправил я и начал вытаскивать мешочки и кулечки на лестничную площадку.

Группа быстрого реагирования

Погода была мерзопакостная. Мелкий холодный дождь висел в воздухе, то сгущаясь, то разряжаясь порывами ветра, который гнул уже полностью обнаженные деревья и гудел в фонарных столбах. Даже в полдень было ощущение вечера, усугубляемое спазматическими припадками сонливости. Мы ехали к дому, делать ничего не хотелось. «Копеечка» дворниками размазывала по лобовому стеклу то ли слезы, то ли сопли, монотонно шлепая лысоватыми шинами по мелким лужицам. Из глубоких же луж она вздымала фонтаны грязной воды, забрызгивая не только окрестности, но и собственное стекло. Еще два поворота, и мы на привычной стоянке, где бежевая подруга останется мокнуть под открытым, хоть и охраняемым небом, а мне... Я с содроганием представил себе дорогу от стоянки до дома, которую преодолею бегом — под горку, между домами, потом по узкой тропинке напрямик между кустами, нырнуть в парадное… и все равно буду мокрый как цуцик. В багажнике под ковриком лежит драный зонтик, но в такую погоду он не поможет. А дома придется первым делом содрать мокрые куртку и джинсы и поставить чайник.

Едва различимое в серой пелене размытое красное пятно светофора позеленело, и «копеечка», покряхтывая, тронулась, поворачивая направо на предпоследнем перекрестке. Впереди замаячило несколько темных фигур с размытыми очертаниями. Я убрал ногу с газа, чтобы не обдать никого грязным фонтаном, «копейка» послушно сбросила скорость. Одна из фигур вдруг шагнула на проезжую часть, заступая дорогу. Мы остановились. Человек подошел совсем близко и открыл бежевую дверцу с правой стороны. Только сейчас я смог разглядеть крупного мужчину средних лет, невыспавшегося, в бронежилете и с автоматом в руках.

Слышь, друг, выручи, а? — неуверенно попросил он, и робость его просьбы настолько противоречила брутальному облику, что я, несмотря на неадекватность ситуации, улыбнулся.

Он воспринял улыбку как одобрение и, крикнув прочим «поехали!», широко распахнул дверцу, грузно усевшись на сиденье рядом со мной. Я присмотрелся: устало сжатые губы, трехдневная щетина, но не модная холеная, а просто запущенная, и насмешливые глаза, продолжающиеся морщинками улыбки. В бронежилете поверх пятнистой камуфляжной куртки, он занял все пространство справа от меня, поставил автомат с коротким прикладом и без магазина между ног, где уже собралась небольшая лужица. Задние дверцы одновременно хлопнули, и бежевая подруга прижалась к мокрому асфальту, натужно крякнув просевшими пружинами. В зеркало я увидел еще двоих парней, тоже в латах и с оружием, совсем молодых, лет двадцати двух. У одного по скуле стекала грязная струйка, лица другого не было видно, только глаза и зубы белели в сумерках.

Куда? — спросил я.

Вперед пока, тут недалеко, я покажу, — сказал старший и обернулся убедиться, что его подопечные в порядке.

«Копеечка» тяжело стронулась с места и, наращивая скорость и высоту фонтанов брызг, побежала вперед, раздвигая морось.

Побыстрее можно? — спросил старший.

Я пожал плечами и немного прибавил.

Ты извини, друг, — опять же робко начал главный, — мы тут тебе машину запачкали, видишь, погода какая…

Я махнул рукой — мол, ерунда.

Мы на вызов срочный, тревожная кнопка сработала, — продолжал он. — А наша машина накрылась. Михалыч говорит, до вечера провозится. А тут кнопка тревожная.

Я кивнул: ну да, мол, понятно, дело привычное — возить автоматчиков на срочный вызов.

Он неловко полез в нагрудный карман, под бронежилет, и вытащил красную корочку, раскрыл и сунул мне под нос. Я скосил глаза — ни звания, ни фамилии, ни даже принадлежности гостя не рассмотрел, только слова «быстрого реагирования» и остались в памяти.

Стольника хватит? — спросил он. — Я лучше сейчас заплачу, потом некогда будет.

Я отмахнулся, буркнув что-то нечленораздельное — мол, какие тут деньги, на службе же люди. Он удовлетворенно кивнул: похоже, и не ждал другого ответа.

Когда-то бежевая, а нынче мокрая и серая, подруга летела по сливающимся друг с другом лужам. Вдруг под ровной поверхностью одной из луж оказалась яма, «копеечка» просела передним правым колесом, раздался глухой удар (пробило амортизатор, понял я), и тут же машина снова выскочила на асфальт и побежала дальше, чуть прихрамывая. Я тихо матюгнулся, закусил губу и погладил подругу по оплетке руля.

Здесь направо, вот сюда, — сказал старший.

Так тут же «кирпич»… — возразил я.

Так короче, давай! — теперь уже резким и не допускающим возражения голосом велел гость.

А если там гайцы? У меня же права отнимут.

Тут трое бойцов заржали, заполнив громким заразительным смехом тесный салон.

Не боись, не отнимут! — заверил старший.

Не дадим! — подтвердил сзади звонкий голос.

Я резко повернул направо, под запрещающий знак, включив на всякий случай фары.

Приготовились! — скомандовал старший. — Серега у дверей, ты со мной!

Почти одновременно щелкнули вставляемые магазины и лязгнули передергиваемые затворы.

Вон у того магазина мы выскочим, а ты уезжай… мало ли что. Спасибо! — он уже был собран и нацелен на битву, рыцарь в современных доспехах.

Перед уродливой голубой, с потеками ржавчины, железной дверью, увенчанной косоватой вывеской «Магазин», мы остановились, «копейка» облегченно распрямилась — все трое в одну секунду выскочили в мокрую серость и с автоматами наготове полукругом побежали к магазину, теряя четкость и снова превращаясь в размытые фигуры. Одна фигура осталась у входа, две другие исчезли за полуприкрытой дверью.

Поскольку двери «копеечки» остались открытыми, я не последовал совету командира, вышел под дождь закрыть их. Затем вывернул руль до упора вправо и стал осматривать переднюю правую стойку, где на яме пробило амортизатор. Вроде бы никаких видимых повреждений не было. Загнал машину правым бортом на высокий поребрик и снова осмотрел стойку — вроде живы, но надо будет потом еще на эстакаду заползти, как следует посмотреть, а то и на развал-схождение проверить. Тут я обернулся и увидел, что мои последние гости, все трое, стоят на крыльце магазина и о чем-то беседуют с толстой теткой, то ли продавщицей, то ли хозяйкой заведения. Вернее, даже не беседуют, а, шаг за шагом отступая, пытаются сдержать натиск этой тетки.

Когда они наконец от нее отделались, я подошел поближе:

Ну что, все тихо?

Да, ложное срабатывание, — признался старший.

Назад отвезти?

Да мы... — начал он, оглянулся, посмотрел на молодежь и закончил: — Не откажемся!

И снова перегруженная вооруженными людьми «копеечка» тронулась по лужам, но теперь уже тихо и осторожно переваливаясь по неровностям.

Останови вот тут, — попросил старший.

Мы остановились напротив дешевого кафе-забегаловки.

Забежим перекусим, — сказал он, откинув голову, обращаясь к сидящим сзади. — Под это дело, раз быстро закончили.

Они вышли, снова поблагодарили и, погромыхивая автоматами, растворились в мокрой пелене. А мы поехали в гаражный кооператив в Сосновке, где можно было просочиться на эстакаду, чтобы внимательно осмотреть поврежденную правую переднюю лапку моей бежевой помощницы.

Прошлая жизнь

С глухим разбойничьим присвистом порыв ветра ворвался в приоткрытую форточку, вздыбил легкую занавеску и сгинул, сдобрив привычные кухонные запахи едва уловимым ароматом прелых листьев. Форточка, слегка звякнув болтающимся стеклом, возмущенно хлопнула. Одним движением я вскочил коленом на подоконник, закрыл ее на задвижку и снова опустился на обшарпанную табуретку. На столе стоял легкий завтрак, на плите остывал только что сваренный кофе. День обещал быть спокойным: я собирался прогулять основную, практически не оплачиваемую работу и вместо этого забежать на денежную халтуру. Почти год я подхалтуривал системным администратором в одной коммерческой фирмочке, занимающейся чем-то, чего мне лучше было не знать. Я и не знал. Зато обеспечивал работу дорогих компьютеров и принтеров с установленными пиратскими программами, купленными на толкучке. Сегодня был четверг — день для визита к «золотому тельцу». Я налил себе кофе и даже сделал первый вдох бодрящих паров, как в прихожей надтреснуто заверещал телефон.

Да? — хрипловатым с утра голосом выразил я сомнение в телефонную трубку красной пластмассы.

Але, это Урмас? — поинтересовался кажущийся знакомым, но неотождествляемый женский голос.

Да! — подтвердил я.

Доброе утро, Урмас, это Галина Степановна.

Это была секретарша шефа на основной работе. Ее утренний звонок не сулил ничего хорошего.

Доброе утро, Галина Степановна!

Урмас, шеф просит вас срочно зайти.

Что-то серьезное?

Не знаю… — она замолчала. — Нет, наверное, он сегодня добрый.

Скоро буду! — отрапортовал я и повесил трубку.

Через десять минут, сдирая языком клочья кожи с впопыхах обожженного горячим кофе неба, я подбежал к «копейке», обошел ее вокруг, убедившись, что с ней все в порядке, снял с лобового стекла два прилипших коричневых листа, сел за руль и вставил ключ в замок.

Ну, дорогая, опять нам бежать… — признался я ей, — сперва в институт, а там видно будет.

Она вздрогнула и поприветствовала меня ровной дрожью и уверенным урчанием матерого кота. Я похлопал ее по рычагу переключения передач, затем включил первую, и она резво понесла меня, лавируя между лужами, на север.

Из кабинета шефа я вышел вполне довольный: он мне обещал золотые горы и карьеру в Швеции, а взамен предложил всего-навсего приготовить ему десятиминутный доклад на конференцию в эту самую Швецию.

Секретарша Галя, сидевшая у окна и постукивавшая одним пальцем по пишущей машинке, поинтересовалась:

Ну как? Не очень трепал?

Да что нам сделается?

На столе перед Галей стояла баночка с водой.

Галина Степановна, это у вас кипяченая вода? — спросил я. — Можно хлебнуть, а то в горле пересохло?

Она вдруг схватила баночку и испуганно прижала ее к груди.

Вы что! Нельзя! — шепотом выдавила она.

Спирт? — тоже шепотом, с лихим подмигиванием спросил я.

Скажешь тоже! — она поставила баночку на стол и недовольно, поверх очков смотрела на меня. — Это заряженная вода, ее нельзя пить, вредно.

Чем заряженная? — не совсем врубился я.

Энергией! На прошлой неделе Чумак, экстрасенс, — тут я согласно кивнул головой, мол, да-да, конечно, знаю, — по телевизору выступал, воду заряжал прямо по телику, руками вот так делал и говорил, что надо ее рядом с собой держать, вода энергию отдает постепенно, на две недели зарядки хватает. А пить нельзя: сердце не выдержать может.

И как, — поинтересовался я, — помогает?

Да, очень даже помогает. — она закивала головой. — Я вот, например, меньше уставать стала на этой неделе, сплю лучше и… это... — она оглянулась и шепотом продолжила: — Стул лучше, регулярнее. Я одну баночку тут держу, а другая дома.

Тогда конечно, — согласился я, — стул — это наше все.

Галина Степановна безнадежно махнула в мою сторону рукой и демонстративно углубилась в какие-то бумаги.

«Копеечка» терпеливо ждала на улице, думая о чем-то своем, иногда негромко потрескивая. Я похлопал ее по крылу, сел за руль, открыл окно и повернул ключ зажигания. Стартер с натугой провернул двигатель раз, другой. Наконец тот завелся и радостно затрещал уже сам по себе.

Аккумулятор бы тебе зарядить, а не воду эту дурацкую, — сказал я вслух, — а лучше бы вообще новый купить. Ну, побежали?..

И мы побежали, хоть и с опозданием, на мою халтуру.

Не успел я объяснить молоденькой помощнице бухгалтера, почему вот этот документик из этой папочки никак не желает печататься на бумажке в принтере (к счастью, уменьшительно-ласкательный суффикс к слову «принтер» не применяется), как меня вызвали к боссу. «Вот денек, — подумал я, — всем от меня что-то надо», — и поплелся в неуютный, заваленный разнокалиберными коробками кабинет, где босс почти никогда не бывал, но сегодня сидел за компьютером и раскладывал пасьянс-косынку.

Здравствуйте, — робко приветствовал я с порога. — Вызывали? Я задержался, там надо было посмотреть...

Прывэт, Юрмас! — махнул он рукой, не оборачиваясь.

Я почтительно молчал. К его смачному южному акценту я давно привык и не обращал на него внимания. Пасьянс на экране не сошелся, босс обиженно засопел и повернулся ко мне:

Тэк… мне нужен гороскоп!

Это не ко мне. Я гороскопы не составляю и на картах не гадаю.

Э-э! — он воздел руки с растопыренными пальцами. — В газете гороскопы — глупость, да? Зачем в газетке настоящий гороскоп печатать, за просто так?

Я согласно закивал, искренне радуясь разумности босса. А он продолжал:

Тут программа одна есть, гороскоп на компьютере составляет. Настоящие астрологи запрограммировали. Надо ее нам включить, чтобы работала.

Млхас Михалыч, — удивился я, — это же... Не может программа гороскоп составлять. Неужели вы этому верите?

Э-э, слюшай, верю… не верю... — протянул он. — Мне человек один про эту программу сказал, у него такая есть. А он верит. Понял? Мне же нужно знать, во что он верит и чего ждет.

И он мне весело подмигнул, изогнув густую бровь. Я стоял с каменным лицом.

Вай, студент, не тому вас учат физики эти! — толстый палец взлетел вверх. — Это мой партнер, так?..

Я кивнул.

Он с утра гороскоп посмотрел, а там: «сегодня все сделки Барана будут особенно удачны». Тут я ему и говорю: а купи у меня... неважно, что именно. Он и купит.

Не Барана, а Овна, наверное. Это одно и то же, но правильно — Овна.

Слюшай, что за слово такой — «овна»? Баран — это вещь! Зачем барана овном называть? Ты плов из овна хочешь кушать?

Нет… — опешил я.

И я нет. Так что будет — Барана. И этот Баран все купит у меня… как баран. — босс содрогнулся в приступе то ли кашля, то ли хохота.

А-а, понял! — дошла до меня задумка хитрого босса.

По глазам вижу, что не понял, вежливый просто. А другой день гороскоп говорит: «Сегодня неискренность принесет Баранам пользу», и он мне звонит, говорит: Млхас, говорит, дельце хорошее есть; а я говорю — нет, дорогой, спасибо...

Да я и правда все понял, Млхас Михалыч, вы будете знать, какая у него в каждый конкретный момент поведенческая мотивация.

Босс с состраданием взглянул на меня:

Глюпый ты, Юрмас, хоть и студент. Словам учишься, а жизни не знаешь.

Я со стойки «вольно» перешел на стойку «смирно», втянув живот и глядя остекленевшими глазами прямо перед собой.

Ну вот, поедешь сюда, возьмешь там программу и установишь на мой компьютер. Там уже все оплачено. Понял?

Он протянул мне бумажку с коряво написанным адресом и ниже буквами: «Делфи». Я взял бумажку.

Дельфин? — спросил я.

Сам ты дельфин. — босс ткнул в моем направлении толстым волосатым пальцем. — Дэлфы — это храм такой старинный.

Я понимающе кивнул и попятился к выходу.

Эй, погоди! — вспомнил босс. — Программа называется «Оракул-1б», проверь, чтобы было именно «1б». Понял?

Я кивнул и выскочил из кабинета.

Судя по адресу, Дельфы находились вовсе не в Греции, как многие наивно полагают, а всего лишь в пятнадцати минутах езды, которые мы, правда, преодолели за двадцать минут, вляпавшись в небольшую пробку из-за сломавшегося троллейбуса. Пропетляв еще минут пять по внутридворовым проездам и опросив трех пенсионерок, дававших противоречивые указания, мы нашли нужный адрес. «Копеечка» приткнулась на уютной асфальтовой площадке под громадным тополем, а я пошел вдоль пятиэтажки из серого кирпича. Цокольный этаж дома был отдан под нежилые помещения, как раз между булочной и парикмахерской находилась коричневая железная дверь вровень с землей, без крыльца. Рядом с ней темнела небольшая вывеска «Дельфы. Центр Высшей Истины». На «высшую истину» я хмыкнул, но дверь дернул и вошел в полумрак. И тут же чуть не споткнулся о ступеньки, ведущие вверх. Толкнув еще одну дверь, я оказался в скудно освещенном коридоре с несколькими дверями, где крашеные бетонные стены были увешаны какими-то круговыми диаграммами и психоделическими картинками. В воздухе чувствовались ароматы восточных курений. И стояла почти полная тишина, если не считать подозрительного потрескивания.

Я робко кашлянул. Никто не ответил. Кашлянул погромче. Одна из дверей бесшумно отворилась, и в коридор выплыла невысокая черноволосая женщина в джинсах и свитере не по размеру. На первый взгляд она была молода, но морщины и мешки под глазами нивелировали это впечатление.

Чем могу вам помочь? — спросила она глуховатым голосом.

Здравствуйте, — кивнул я, — мне надо программу-гороскоп «Оракул-1б», у нас договор.

Это вам надо немного подождать. Сергей сейчас вышел, скоро вернется. Давайте я вам пока гороскоп составлю.

Спасибо, у меня программа будет, я тогда и сам смогу.

Тень легкой печали скользнула по ее помятому лицу:

Программа — это же так, коммерческий продукт. Настоящий гороскоп нельзя программой составить. Я вам покажу. Да вы не переживайте, это вам ничего не будет стоить.

Я неуверенно кивнул. Она показала рукой на дверь, откуда только что вышла. Вопреки моим ожиданиям, там не было ни свечей, ни черепов, ни тяжелых портьер, но все равно мрачновато.

Составительница гороскопов показала на низкое кресло, приглашая садиться, и спросила:

Кофе будете?

От кофе я никогда не отказываюсь, но тут отрицательно качнул головой: опоят еще чем-нибудь, ну их подальше, место подозрительное. Она села за обычный канцелярский стол и внимательно посмотрела на меня. Я отвел взгляд и принялся рассматривать календарь на стене.

Видите ли, — начала она, — мало составить космограмму для конкретного человека, надо увидеть, какие связи важны, а какие нет.

Как увидеть?

Трудно рассказать… Просто некоторые линии и узлы как бы подсвечиваются.

Я кивнул.

Вы знаете дату своего зачатия? — неожиданно спросила она.

Простите… что?

Вы знаете время, когда вас зачали?

Извините, как-то не удосужился спросить у мамы.

Не обижайтесь… если это знать, то натальный гороскоп получится точнее, хотя ваши родители, скорее всего, не вели записи.

Вы знаете, я лучше пока погуляю, минут через пятнадцать снова зайду.

Подождите. А время рождения вы знаете?

Пять часов утра.

Хорошо. А дата?

Послушайте, не теряйте времени и сил. Я не верю в гороскопы. А даже если бы и верил, предпочел бы жить без них. Не хочу знать будущее, ибо, если я его могу изменить, предсказание окажется неверным, а если не могу, то... лучше думать, что я могу изменить.

Она с интересом взглянула на меня:

Гороскоп не предсказывает, он указывает тенденции, склонности, возможности. Подсказывает вам, где ваш путь. А прошлое вас интересует?

Давайте попробуем прошлое. Это, по крайней мере, проверяемо.

Она усмехнулась:

Я вам скажу, кем вы были в прошлой жизни.

В прошлой жизни?

Вы же знаете, что жизни не кончаются, переходят одна в другую?

Допустим…

Она смотрела немигающим и невидящим взглядом.

В прошлой жизни вы были гетерой… а вот до того почти не видно, что-то военное.

Кем? Гетерой?!

Да, гетера — это...

Я знаю, кто такие гетеры, — перебил я, — но это же женщины!

Это неважно… душа — она не имеет пола, пол имеет тело.

Классно! И попробуй проверь, главное… Гетерой... А в следующей жизни кем мне быть?

Не знаю, это еще не определено, зависит от вас.

А чего так? Все равно же не проверить, сказали бы… зеброй в зоопарке или американским президентом… лишь бы не баобабом.

Она печально, немного раскачиваясь взад-вперед, ответила:

Если очень захотите стать президентом, то станете. А зеброй в зоопарке... Вряд ли, вы — светлый.

В коридоре хлопнула дверь, рассыпаясь мелким эхом, раздался веселый мужской голос:

Алла, вылезай, чайку дерябнем!

Сергей, тут к тебе клиент. — женщина вышла из транса.

В комнату заглянул громадный молодой мужик с аккуратной широкой бородой, напоминающий киношного туриста.

Привет! Я Сергей, — сказал он.

Я встал и протянул ему руку:

Урмас. Я за «Оракулом-1б».

Да-да, пойдемте. — он пожал мою руку и, не выпуская, потащил из комнаты. — Вот смотрите, — он запустил программу на компьютере, — вот тут вы выбираете, какой тип гороскопа вам нужен...

Мое внимание привлекла надпись «Оракул-2» в верхнем правом углу.

Это какая версия? — спросил я.

Вторая, только вчера релиз был.

Мне нужна «один-бэ».

Да ты что! Бери вторую, там опций добавлено до фига, а цена та же.

Надо «один-бэ».

Ну, как знаешь, — он полез в стол и вытащил мне дискету, — но захочешь апгрейдить — придется уже платить.

Я кивнул, взял дискету и бумажку с описанием и расписался в каком-то блокноте. Потом он пожал мне руку.

Слышь, Алла-то охмуряла? — спросил он тихо.

Не очень, про прошлые жизни рассказывала. Говорит, гетерой я был.

Гетерой? — он заржал и ткнул меня в плечо. — Ну и как оно с той стороны?

А вы кем были? — спросил я, отодвигаясь.

Я-то? Котом уличным. Разве не видно? — опять заржал он.

А я, видать, котом пока не заслужил. Ладно, счастливо!

Пока!

Установка программы заняла не более получаса, после чего босс погрузился в изучение бизнес-гороскопов, время от времени разражаясь восклицаниями и цокая языком, а я, неся в нагрудном кармане не самое скромное вознаграждение, вышел на улицу. «Копеечка» ждала одним колесом в луже. Я открыл дверь, достал из-под сиденья чистую тряпочку и протер ей все глаза-фонари.

Гетерой… — протянул я. — А ты-то уж наверняка мустангом была… да чем-то проштрафилась, видать!..

 

100-летие «Сибирских огней»