Душа — вода, а не огонь

* * *

Это не я — косы, дыханье, плечи,
Теплая речь, обморок человечий…
Я-то гляжу — издалека, далече,
Дальше туманных гор.

То — не моя судьба, и не мне дается —
Сыпать пшено на голубое донце,
Видеть, как сын щурит глаза от солнца,
Чувствовать запах теплых его волос.

Что ты во мне, жизнь? — Я понять не в силах,
Будто трава желтая в реках стылых,
Ты не моя, птица в руках бескрылых,
Небо твое в росе, а мое в золе,

Кто нас с тобой свел — ничего не понял,
Мой ледяной свет и твои ладони,
Лист золотой, смех в голубином доме,
Плач над землей, оттепель на земле…

* * *

Человек в белом открыл голубую дверь.
— Вы к кому? — спросил. — К такому-то, — говорю.
— Нездоров, — отвечает, — не может принять теперь,
Заходите после, где-нибудь к ноябрю;

Не встает давно, наверное, слишком стар,
Все молчит, потому что слушает столько лет;
И стоит в округе гарь со времен татар,
И с тех пор ни к кому не является он на свет;

Но когда во снах вы приходите в нашу ночь,

По бессмертному саду идете, как поздний дождь,
Как он тяжко дышит, и некому нам помочь
В темноте, в которой все время кого-то ждешь.

Я вторично в этот сад не найду пути,
Только шелест его — и бьюсь головой в рассвет.

Но куда нам идти, но куда нам еще идти,
Даже просто увидеть
в доме Твоем
свет?..

* * *

Это не боль, это лица мелькают — «здравствуй».
Люди войдут, останутся, как друзья.
Это не обморок, а поворот пространства
До темноты, где меня разглядеть нельзя.

Где лишь душа колышется в тихом теле
На берегу морей, немоты, небес,
Где одиноко — Господи, неужели?!
Где безразлично — с кем-нибудь или без.

В памяти будет все как во сне колодца:
Гулко и тихо. — Но почему, ответь,
Жилкой височной в сон мой упрямо бьется
Ветер ли, голос, призрачный, будто смерть.

Помню, как ветер форточкой бьет наотмашь
Тьму, и мерцает снег, и дымится шум.
Я существую только, пока ты помнишь,
Как я целую, как я во сне дышу.

* * *

На бельевой веревке за окном
Спят капли, пропустившие минуту,
Когда зима прошла сквозь этот дом,
А нас не разбудила почему-то.

И в этом сне мы долго не умрем,
Пусть мы не знаем (мы и так не знали),
Что происходит в воздухе сыром,
Пугливом, как забытый звук в рояле.

Лишь паучок снует у потолка,
Мы часть его пейзажа, ну и что же?
И выпускает спящая рука
Ключи от городка, куда мы вхожи.

И падают они сквозь ветхий пол,
И город исчезает постепенно,
И все, что в нем томилось до сих пор,

Осело и растаяло, как пена.

И только снег очнулся и пошел,
Сугробами пустыми громыхая.
Прости меня, что нам нехорошо.
Что жизнь длинна, как музыка плохая.

* * *

Там, где горчит недосказанность, тает стекло,
Из неоконченных снов через стены идут
Люди с глазами, где время давно истекло,
Значит, нигде
не ждут.

Вот Страдивари, отвыкший от гула в руках,
Медленно тонет в звучании мира, в тумане
Прочих теней, будто свет в затворенном чулане,
Где запыленные травы висят на крюках,

Звякнешь, оступишься, запах рассола кольнет,
Двери поищешь — а все недолет, мимолет,
И недоступны просветы, а чую — близки,
Словно стучатся в слепые глаза мотыльки.

Я собираю приметы обычных вещей,
Чтобы увидеть хоть раз и уверовать в них,
Капли дождя замирают на черном плаще
И превращаются в рыб золотых.

Вот бы стоять бесконечно под теплой водой,
Кожей лица понимая изменчивый мир.
Взгляд ослепленный блуждает, как луч золотой,
Вечную ночь протирая до солнечных дыр.

* * *

Этот автобус, созданный сплошь из пыли,
Точно фантом, сон тридевятой мили,
В темной утробе баюкает, мчит, и странно
Чувствовать свет с той стороны экрана.

Все, что еще живет и пока не мёртво,
В серую трассу вкатано, вбито, втерто.
Сердце мое, я почти перестала слушать,
Как голубые капли уходят в сушу.

А по дороге фургоны несутся грузно,
Женщина слева спит тяжело и грустно,
И человеки здесь не живут, а точно
Вышли из тел куда-нибудь в междустрочье.

Видишь, дорога, мы на твоей растяжке,
Как на веревке тихо звенят стекляшки.
Глянуть снаружи — чьи вы, куда вы, кто вас
Носит в себе по глобусу, как автобус?

Души висят над головой и выше.
В желтую степь кто-то безлюдно вышел,
Будто бы птица с ветки слетела — малость…—
Кто нас покинул, сколько еще осталось…

* * *

Хорошо, — говорит, — вам, женщинам:
станешь матерью —
и не надо больше отвечать себе на вопросы:
ради чего, зачем?

Да уж, точно. Станешь матерью.
И вот только потом, всю жизнь
каждым вдохом и выдохом
отстаиваешь свое право
называться и быть человеком.

* * *

В голове моей тикает боль.
Так нестройно, как будто
Забрался жучок в часовой механизм.

Я уже не хочу потрясений.
Я уже не выношу потрясений.
Но кроме потрясений
Меня уже давно ничто не интересует.

* * *

Прочищая русло у ручья,
Выбирая камушки и траву,
Волосы, упавшие с плеча,
Веточки в излучинах корявых,

Пробую на ощупь мерзлоту
Мартовской воды и переправу
От себя за водную черту,
В листья прошлогодние и травы.

Времени беспомощный комок
Раненого русла поперек,
Взять тебя со дна и унести
Погремушкой, камушком в горсти.

Я еще не знаю, что живу.
Глажу прошлогоднюю траву.
И читает тихая ладонь,
Что душа — вода, а не огонь.