«Ново-Сибирский транзит» показал классику по-разному

Самыми смелыми и неоднозначными в афише «Ново-Сибирского транзита» экспертный совет фестиваля назвал «Последние дни» по пьесе Булгакова и «Грозу» Островского. Однако эти интерпретации классики оказались очень разными по степени эпатажа.

Признаюсь, идти на «Последние дни» мне было чуть страшновато. Ведь председатель экспертного совета, театральный критик Олег Лоевский заявил, что постановка демонстрирует неправославный и не совсем русский взгляд на Пушкина, поскольку «режиссер Сергей Потапов — шаманист и якут». Да и сам Сергей Потапов публично признается в хулиганстве на сцене Минусинского драматического театра. К счастью, шаманизма я в спектакле не увидела, зато увидела бережное отношение к Булгакову. Ведь жалящая ирония по отношению почти ко всем персонажам (начиная от очарованной Дантесом Натали и заканчивая добряком Жуковским, благонамеренно отговаривающим Пушкина от ухода в отставку) — это, несомненно, булгаковское. Отметим, что одеты актеры в близкие к аутентичным костюмы. А то, что Наталья Николаевна бросается на спину Дантесу, а преданный камердинер Пушкина Никита лает на француза — разве это хулиганство? По современным меркам — милые шалости.

Даже когда на сцене появляется Пушкин, которого в пьесе нет, и поет песню Чижа — это не эпатирует, а выдает трогательную любовь режиссера к поэту. Возможно, к элементу «шаманского» в спектакле с натяжкой можно отнести обилие дыма. Густые клубы, которые, видимо, должны изображать метель, постоянно подсвечиваются то голубым, то красным, и, по-моему, не успевают до конца рассеяться к финалу (сидеть в партере аллергику я бы категорически не рекомендовала).

Что до экзотичного спектакля «Гроза» ТЮЗа Республики Саха, то это явление иного порядка: от Островского в этом действе осталось совсем немного. Дело даже не в том, что в спектакле нет колоритнейших персонажей русского драматурга — Дикого, Кудряша, Феклуши. И не в том, что Варвара Кабанова здесь — горбунья с клюкой. И не в том, что спектакль играется на якутском языке. А в том, что режиссер Динислам Тутаев поставил какую-то свою историю, имеющую отдаленное отношение к классической фабуле. Начнем с того, что он вставил в спектакль сцену с «вольным пересказом» прошлого семьи Кабановых. Зритель с удивлением узнает, что отцом Тихона был заезжий молодец в шляпе. Марфа Игнатьевна — к тому времени, вдова с дочерью на руках, — в пижона немедленно влюбляется, а тот женится на другой. Так появился на свет Тишенька, на которого пришелся огромный удар материнской любви. Впрочем, Тутаев и не скрывает: «Получился спектакль о том, что у каждой семьи есть скелеты в шкафу. И о том, как эти скелеты из прошлого нас преследуют и мстят».

Мифические скелеты оказались для режиссера интересней, чем темы «темного царства» и света, несвободы и веры. Это не значит, что спектакль не получился. Тонко и пронзительно Тутаев показал тему грустного брака юных и робких по природе своей Тихона и Катерины: постановка и начинается с их свадьбы. Два чистых и нескушенных в науке любви существа не могут друг друга почувствовать, и ничего не происходит в финале их странного замедленного менуэта. Полудетскими кажутся и отношения героини с Борисом, но это тот случай, когда двоих подхватывает озорной неудержимый вихрь, исчезает время, пространство и все выдуманные взрослыми порядки. Трагедия в том, что скоро все вернется.

Елена Богданова