Владимир Фёдоров. Сезон зверя. Роман. — Якутск: Национальное издательство «Бичик», 2011

МЕДВЕДЬ В РОССИИ —
БОЛЬШЕ, ЧЕМ МЕДВЕДЬ

Романы, которые не содержат в себе достаточно мощного мифологического, идейного или символического подтекста, забываются фактически на следующий же день после их прочтения, не оставляя в душе читателя ничего, кроме сожаления о впустую потраченном на их перелистывание времени. Не случайно Господь разговаривал со Своими учениками при помощи художественных притч, вынуждая слушающих самостоятельно распутывать содержащиеся в них метафоры и, таким образом, как можно дольше носить в своём сознании сказанные Им слова, постигая их глубинные, упрятанные друг в друге, точно русские куколки-матрёшки, смыслы.
Именно так происходит и после прочтения романа известного якутского поэта и журналиста Владимира Фёдорова «Сезон зверя», который ещё долго не отпускает от себя сознание, заставляя вновь и вновь перебирать в уме, словно бусинки в чётках, наслоенные на его страницах потаённые образы и символы. И это при том, что, на первый взгляд, «Сезон зверя» кажется вполне традиционным для сибирской литературной школы произведением на тему таёжно-геологических будней, перекликающимся с такими широко известными образцами этого жанра как роман Олега Куваева «Территория» или повесть Георгия Федосеева «Злой дух Ямбуя», разве что — в угоду существующей ныне литературной моде — слегка приукрашенным мистическими мотивами в духе знаменитого американского «короля ужасов» Стивена Кинга.
Но Владимир Фёдоров если немного и Кинг, то всё-таки — наш, якутский Кинг, а потому, при всей ориентированности его романа на пришедшие к нам с Запада новомодные тенденции, рассказанная в «Сезоне зверя» история получилась не просто механистической калькой с заокеанских бестселлеров, но стопроцентно нашим, отечественным романом, насквозь пронизанным мотивами национальной якутской мифологии, сохранившейся в древних сказаниях жителей этого сурового края. Я бы даже сказал, что роман Владимира Фёдорова — это мистический гимн Якутии, в котором хоть и нет прямых отсылок к олонхо, но явственно чувствуется могучее дыхание этих поэм.
Несмотря на то что в романе с большим мастерством и психологической убедительностью выведен достаточно широкий круг персонажей в образах работников геологической партии, студентов, охотников и целого ряда людей других категорий, главными его «героями» являются всё-таки не они, а, как ни парадоксально это прозвучит, поставленные автором в центр повествования три медведя — образ которых сразу же накладывается в сознании современного читателя на широкий спектр российской символики, начиная от знаменитой одноимённой сказки Л. Н. Толстого и вплоть до этикеток на шоколадных конфетах, пивных бутылках и другой продукции. Потому что изначально хозяевами нашей планеты были именно они — четвероногие косматые обитатели девственных лесов и гор, в среду обитания которых мы, точно Маша в лесную избушку медвежьего семейства, непрошено вторглись, блуждая по запутанным тропам эволюции, и всё им там нарушили и сломали.
Самый реалистичный медвежий образ в романе — это тот, с которым мы встречаемся на его первой странице и прощаемся на последней — образ обычного бурого медведя, проживающего на наших глазах свою непростую, полную испытаний и трагизма жизнь. В русской традиции было не принято упоминать имени медведя вслух, и чаще всего его старались называть как-нибудь по-другому: «он», «сам», «хозяин», «дедушко», «мельник», «зверь», «косматый», «овсяник», «бортник», «старик», «бурмило» и другими намёками и псевдонимами. (Я сам, работая в 1970-е годы на шахтах Донбасса, не раз слышал, как шахтёры, добывающие уголь в подземных угольных выработках, слыша, как порою гудит и погрохатывает над головой шестисотметровая толща проседающих горных пород, уважительно поднимали вверх указательный палец и полушёпотом произносили: «Шубин ходит!» — имея в виду образ топающего ногами и крушащего всё вокруг себя медведя.) Точно так же к нему относятся в русских народных сказках и фольклоре, называя какими-нибудь уважительными личными именами: Миша, Михайло Иваныч, Потапыч, Топтыгин и ещё в таком духе.
Вот и Владимир Фёдоров даёт своему мохнатому «герою» сначала (когда тот был ещё маленьким медвежонком) имя — Зверёныш, а позже (когда он вырос и превратился в большого взрослого медведя) — Зверь. Пожалуй, это самый печальный образ в романе, судьба его на протяжении повествования несколько раз пересекается с жестокими действиями двуногих существ, сначала убивающих прямо на его глазах, в развороченной берлоге, мать-медведицу, а в конце романа — и его самого. Единственные светлые моменты в судьбе Зверя — это воспоминания о множестве белых бабочек, которых он с матерью однажды ловил и ел в июньской тайге, да ещё — о белых сладких камушках, которыми его угостила однажды чья-то маленькая добрая лапка, высунувшаяся из брезентового домика в лагере геологов. (Эти камушки были кусочками обычного сахара, к которым студентка-геолог Верка приучила собаку Найду. Вот и в тот раз, думая, что у входа в палатку топчется, выпрашивая лакомство, её хитрая любимица, она, не вставая, два раза высунула на улицу руку с сахаром, слыша, как «тёплый мягкий язык слизнул рафинад и благодарно прошёлся по пальцам». И только когда за палаткой поднялся шум и началась стрельба, Верка узнала, что она угощала с ладони не подкормленную ею Найду, а забравшегося из-за своего чрезмерного любопытства в геологический лагерь медведя. И до конца своих дней Зверь хранил потом в памяти «медовый вкус белых камушков, а ещё необычный, по-человечьи отталкивающий, но в то же время какой-то доверительный и сладковатый запах гладкой крошечной лапы».)
Другой появляющийся в романе медвежий образ порождён фольклором — это оборотень Степан Хмуров, он же Тамерлан, раз в месяц под воздействием неукротимых мистических сил сбрасывающий с себя человеческий облик и превращающийся в свирепого медведя-вампира, жаждущего напиться живой крови. Этот страшный образ уже давно существует в русских народных сказках, где он наделён умением говорить по-человечьи и действует с намерением навредить людям. Причиной невольного перевоплощения человека в медведя бывает проклятие родителей или других лиц, а также нарушение им Божественных законов. (Что же касается добровольного превращения, то оно происходило при помощи использования специальных колдовских приёмов, при помощи которых человек мог пересечь границу человечьего и попасть в звериное царство.)
В романе Владимира Фёдорова превращение человека в оборотня начинается с того, что отец Степана Хмурова — Порфирий, убив однажды объявившегося в окрестностях деревни медведя-людоеда, раскапывавшего людские могилы и поедавшего трупы похороненных в них крестьян, не смог преодолеть своей жадности и, вопреки отговорам и предупреждениям односельчан и просьбами своей жены Марфы не есть плоть людоеда, некоторое время и сам питался мясом этого монстра, и кормил им своего малолетнего сынишку Стеньку. (Вспомним сказку про братца Иванушку, испившего наперекор предупреждениям сестры Алёнушки воды из козлиного следа и превратившегося из-за этого в козлёнка.) Это обстоятельство, да ещё сидевший глубоко внутри Порфирия нечеловеческий гонор, а также совершённый им в молодости грех предательства, погубившего его земляков — братьев Федотовых, плюс наложившееся на всё это проклятие бабки Пелагеи и привели к тому, что Господь попустил совершиться страшному наказанию, и на каждое полнолуние человеческая сущность начала подавляться в Порфирии образом жуткого медведя-оборотня, подчиняющего себе на эту ночь его тело и душу и нестерпимо жаждущего горячей человеческой крови. И эта страшная, нечеловеческая беда впоследствии перешла и на его сына Степана, также унаследовавшего оборотническую сущность и во время оккупации удовлетворявшего свою вампирскую потребность службой полицаем в немецком концлагере, где он мог безнаказанно пить кровь содержавшихся там советских узников, а после войны перебравшегося в далёкую Якутию и затерявшегося там под именем Тамерлана.
Третья медвежья ипостась в романе — это Транскрил-278, гражданин далёкой планеты Лемар, сосланный на нашу Землю для того, чтобы отбывать здесь в образе медведя пятилетнее наказание за нарушение моральных норм, выразившееся в проявлении им чувства привязанности к своим лемарским жене и ребёнку, которых его лишили по прошествии обусловленного законами их планеты срока. И этот образ тоже находит своё соответствие в мировоззрении целого ряда народов России, у которых распространено представление о том, что медведь когда-то был небесным существом, наделённым божественными качествами, но позже оказался спущен Богом на землю за ослушание Творца (у хантов), попытку испугать своего Создателя (у бурят) или же просто для того, чтобы карать на Земле грешников (в ряде традиций считалось, что задранный медведем человек — грешник). Нередко Бог и сам мог принимать образ медведя, когда хотел показаться людям на Земле (об этом говорится в поволжских легендах о Керемете). Вот и сосланный на нашу планету Транскрил оказывается таким низвергнутым небожителем — не случайно он видится Верке в одном из снов в образе ангела. Но в отличие от оборотня Тамерлана, который в каждую ночь полнолуния превращается из человека в хищника, ему, по решению суда планеты Лемар, наоборот, всего лишь раз в месяц разрешено выходить из медвежьего тела и становиться человеком. Но и этого единственного раза в месяц ему оказывается достаточно, чтобы встретить студентку Верку и в неё влюбиться…
В мифологическом маскараде этих превращений и раскручивается необычайно увлекательная и напряжённая пружина романного сюжета, ведущая то к трагедии, то к подлости, то к любви, то к геройству, то к смерти. Жизнь небольшого отряда геологов — это отдельный «роман в романе» с тщательно выписанными психологическими и сюжетными линиями, богатством и сложностью человеческих взаимоотношений, пестротой и разнообразием характеров персонажей. Геологические будни — тема благодатная и неисчерпаемая, это только на первый взгляд кажется, что книги и фильмы про людей этой профессии похожи между собой, как близнецы-братья — рюкзак, маршрут, привал, палатка, чай у таёжного костра, и опять — рюкзак, маршрут, привал… На деле же существование небольшой профессиональной группы, изолированной от цивилизованного мира километрами глухой тайги и болот, реками и горными хребтами, являет собой пусть и миниатюрную, но вполне полновесную модель всей земной цивилизации. Тут, как и на нашей голубой планетке, бок о бок вынуждены уживаться представители самых разных возрастных групп, культур, этносов, национальностей, интеллектуально-образовательных уровней, вер, мировоззрений и характеров — не всегда друг с другом совместимых и не всегда один к другому дружелюбных. Хотя внешне и кажущихся единым общественным организмом.
И всё-таки главное в романе Фёдорова — это, может быть, даже и не сам его сюжет (хотя от него практически невозможно оторваться), а то, что незримо стоит за его захватывающими перипетиями — те мысли, которые порождают созданные автором ситуации, те психологические узлы и драматические коллизии, в которых так непросто разобраться даже находящемуся по эту сторону книжных страниц читателю, а каково же распутывать их самим героям романа? Ведь им со всеми этими проблемами надо как-то жить… Справедливо ли, что несчастный Стенька Хмуров должен всю свою жизнь страдать в шкуре ненавистного оборотня единственно за то, что обуянный гордыней отец накормил его ещё в детстве мясом убитого медведя-людоеда? Ведь он тогда был всего лишь ребёнком и ничего в этой жизни не понимал… А в итоге — ни любви, ни семьи, ни нормальных человеческих отношений. Только неудержимый зов полной луны да пьяняще-терпкий вкус крови на губах. Не мука ли это? И не потому ли, подойдя к погибшему Тамерлану, Верка вдруг увидела, что лицо его после смерти «было блаженно спокойным, даже как будто довольным» тем, что, наконец-то, он освободился от своей ужасной и невыносимой ноши — убивать людей, пить их кровь и быть среди всех изгоем. Воля Божья для человека бывает порою нестерпимо тяжела, почти неподъёмна — вспомним описанные Булгаковым двухтысячелетние мучения Пилата…
Сопереживать положительным и симпатичным героям легко и просто, гораздо труднее понять тех, кто нам мерзок, страшен и неприятен, хотя они тоже — люди, тоже по-своему мучаются и хотят быть счастливыми. Как разглядеть тот грех, который сделал для них Божье прощение невозможным? И как самому не совершить тот страшный шаг, что разделяет жизнь на две неравноценные половины: человеческую и звериную, переводящую в стан оборотня?..

Читая роман Владимира Фёдорова, нельзя не заметить, что образ каждого из трёх выведенных им в повествовании медведей соответствует одному из трёх миров якутской мифологии. К примеру, Транскрил-278, прибывший на Землю с далёкой планеты Лемар, олицетворяет собой Верхний мир, который населяют высшие существа — боги. Обыкновенный бурый мишка Зверёныш или Зверь — это символ Среднего мира, в котором обитают люди, животные и покровительствующие им добрые духи. И, наконец, оборотень Тамерлан выступает в качестве символа Нижнего мира, который заселяют злые духи — абаасы, обладающие человеческими страстями и потребностями, но откровенно враждебные человеку. Здесь же находятся различные сказочные существа и чудовища.
Все три мира пронзает и соединяет собой образ Мирового Древа, и именно на дереве находит Транскрил (представитель Верхнего мира) спасающуюся от привидевшегося ей в тайге оборотня (посланника Нижнего мира) студентку-красавицу Верку (представительницу Среднего мира), с которой у него начинается в буквальном смысле межпланетный любовный роман. Таким образом, Мировое древо (оно же — шаманский жезл, имеющий откровенно фаллическую символику) символизирует собой не что иное, как любовь, и именно любовь оказывается выше всего на свете — страха, проклятия, суда, суеверий и даже смерти. И тот факт, что за убитым (в образе медведя) Транскрилом прилетает космический корабль, и его высокоразвитые соплеменники возвращают его к жизни, даёт основание надеяться, что роман на этом не закончен и когда-то будет написана его вторая часть, в которой любовь уже окончательно восторжествует над смертью. Тем более что и оборотень Тамерлан погиб не от серебряной пули, а от рваной раны, нанесённой ему другим медведем, так что у него тоже ещё есть шанс, чтобы воскреснуть и покаяться ради спасения души в своём оборотничестве. Да и с бедного бурого мишки, задыхающегося в старой берлоге, тоже ещё можно успеть снять проволочную петлю, в которую он угодил на лесной тропинке. Ведь так хочется, чтобы подаренные нам Богом миры наполнились, наконец-то, и человеческим, и звериным счастьем — и Верхний, и Средний, и даже Нижний…

P.S.
Символ России — медведь, поэтому любое произведение на «медвежью» тему вольно или невольно будет проецироваться на политические реалии нашего государства, а также на образ его нынешнего президента, носящего откровенно знаковую для страны фамилию. Ведь от того, какой из трёх миров он собой олицетворяет, зависит и то, куда он поведёт державу, находясь на своей нынешней или какой-либо иной должности.
Роман Владимира Фёдорова — это не просто сочинённая для увлекательного времяпрепровождения фантастика, но метафорическая модель нашего раздрызганного сегодняшнего Отечества, в котором смешались и добродушные, доверчивые представители Среднего мира, и перепутавшие небо и Землю высокоинтеллектуальные и романтические представители мира Верхнего, и рыщущие в поисках человеческой крови выходцы из бесовских глубин мира Нижнего. Кто из них окажется сильнее и активнее, тот на Земле свой мир и утвердит. И во многом это будет зависеть от того, на чьей стороне будем мы с вами.

Николай ПЕРЕЯСЛОВ