Вы здесь

Ворона

Рассказ
Файл: Иконка пакета 04_eselevi4_v.zip (35.25 КБ)

Губная помада, которой она на ходу подмазывала губы, внезапно выскочила из руки, шлепнулась в лужу и так и осталась там лежать, поблескивая полированным металлическим боком и красной земляничной ягодой на кончике тюбика.

Помаду было жалко. В другое время она, конечно, бы ее подняла, обтерла и положила в сумочку — не по ее зарплате оставлять бомжихам такие подарки, — но сегодня она торопилась, потому что в очередной раз опаздывала на работу, и в голове лихорадилось и колотилось предчувствие, что Губерт либо окончательно выйдет из себя, либо не преминет воспользоваться этой случайностью.

Завлаб Губерт — весьма интересный, солидный и представительный мужчина пятидесяти пяти лет, с безукоризненной сединой и здоровым, кирпичным цветом лица, разведен, поэтому в свободном поиске, отказов не любит, зато для тех, кто не отказал, в лаборатории синекура: эти могут опаздывать на работу хоть каждый день — никто с них не спросит. Фаворитки, а они все наперечет здесь известны, могут даже не работать: Губерт, если надо, сам все за них сделает. Нисколько не скрывая своих интересов, он в любое время может подойти и чмокнуть в губки ту или другую, а то и пригласит в кабинет якобы по делу, из которого они потом появятся только к обеду, уставшие, порозовевшие, выпотрошенные до донышка.

Завлаб уже несколько раз предлагал девушке незатейливые, из прозрачных и тонких, как целлофан, намеков варианты, в ответ на которые она тоскливо пожимала плечами, краснела, смущалась, переступала с ноги на ногу, мечтая, как маленькая девочка, только о том, как бы не разозлить шефа, не терпящего отказов, да поскорее сбежать от зловеще пахнущего дезодорантом мужика и запрятаться в какой-нибудь дальний угол.

Впрочем, углов в лаборатории было немного и все они были заняты.

Личина ученого мужа помогала Губерту скрывать истинное лицо стареющего развратника. В институте он был на хорошем счету, к его мнению прислушивались серьезные люди, профессора, академики. Ну и что с того, что он то и дело заглядывал под юбку к каждой хорошенькой даме, появляющейся на его территории, — на профессиональных качествах это никак не отражалось. А может, влечение к слабому полу и вдохновляло его на каждодневный общественно полезный труд? В конце концов, он никого не принуждал отдаваться ему. Нет, конечно, играло роль служебное положение, кое-какая от него зависимость, хотя тоже не впрямую, не в лоб; за некоторыми из сотрудниц он даже ухаживал, приглашал в дорогие рестораны, угощал — так ведь любой, потратившийся на такие серьезные потуги, ждет в свою очередь заслуженной благодарности. Может, кто-то его побаивается? Но это зря, он же не монстр, не сексуальный маньяк и даже не извращенец! Скажем так: он деловой человек, у которого, как и у всех, есть слабости. И главная его слабость — женщины.

И все-таки Аля — так зовут нашу милую недотрогу — откровенно его боится. Он пугает ее загадочной, неподвластной ее уму смесью учености и профессионализма с распущенностью ресторанного забулдыги, которому ухватить за задницу проходящую мимо женщину так же легко, как сделать замечание соискателю-диссертанту на ученом совете.

Завидовала ли она тем девушкам, кому «посчастливилось» и кто теперь прочно сидел в лаборатории? Нет, она им не завидовала. Она вообще об этом не думала, потому что очень мало знала об этой стороне жизни, которая была от нее так же далека, как малая родина — сибирская глубинка, где у дедушки с бабушкой прошло ее замечательное детство...

Она выросла на природе, любя все живое и чистое, вдали от городской суеты и сопровождающих эту суету непонятных ей интриг и пороков. По соседству с их домом жили буряты, которые учили: «Срывая ягоду или гриб, всегда проси извинения за то, что берешь не свое».
И она просила у бурятских духов прощения за то, что ухитрилась собрать сегодня так много разных грибов: светлых сухих груздей, оранжевых рыжиков, розовых волнушек и ярко-красных подосиновиков. Как вкусно, по-осеннему сыро и одновременно тепло пахли грибы, прелая трава, березовые листья и можжевельник! Как неожиданно, с глухим стуком падали под ноги тяжелые, надколупанные кедровкой синие кедровые шишки и, подпрыгивая, укатывались и прятались в густой траве: ишши, девонька, а не найдешь — шустрая белка нас живо приберет! Шелестел вокруг и перешептывался лес. Густые темные облака окутывали вершины Саян...

Здесь же — в большом городе, заселенном тучей людей, которых как муравьев в муравейнике, — все не так: не так сказал, не так посмотрел — и уже в следующую секунду положение изменилось, будто за одно неуловимое мгновение ты успел все испортить и ничего нельзя поправить. Никто не прощает ни случайно оброненного слова, ни неверного движения. Словно все находятся в тайном священном сговоре. Чистый и искренний человек настораживает, ему не доверяют. Если он будет продолжать вести себя и дальше в таком духе, то скоро станет в коллективе белой вороной. А белые вороны, как известно, долго не живут.

Фаворитки, по правде сказать, зная о намерениях завлаба в отношении Али, вели себя вполне достойно. Не стесняясь в выражениях и склоняя на все лады в курилке имя Губерта, они искренне сочувствовали девушке, советуя (каждая по-своему), как ей себя вести в той или иной ситуации, чтобы не навлечь гнева шефа и в то же время не уступить. При этом они не забывали рассказывать о собственных похождениях, в них Губерт выглядел невинным младенцем по сравнению с их партнерами — молодыми и крепкими мужчинами, которые почему-то все как один в постели были суперменами!

Але приходилось каждый день выслушивать, как пылки и темпераментны их мачо, как экстравагантны и изобретательны, как девушки буквально воспламеняются в мучительно длинных и сладких коитусах и как потом взрываются, будто петарды, в огненных выплесках вулканов оргазма...

А наша Аля — страшно сказать! — до сих пор не вкусила сладкого любовного плода. В этом смысле она была самой несовременной девушкой, а лучше сказать — несвоевременной. Она тоже была живой и вполне адекватной, ей были приятны ухаживания молодых людей, многие из них нравились, с некоторыми она дружила, но по-настоящему не уступила ни одному по какому-то внутреннему, непостижимому для нее самой табу, каковое вовсе не радовало ее, а иной раз даже раздражало и опустошало, — и все равно она ничего не могла поделать с собой...

Вот и с Денисом они уже год как знакомы, только все их встречи заканчиваются одним и тем же: Аля жалобно просит ее отпустить и раздосадованный, однако искренний в своих чувствах парень нехотя выпускает ее из крепких рук на свободу. Как пойманную птицу.

Теперь о птицах. Ведь она тогда и опоздала из-за этой пернатой твари. И откуда та взялась, эта сумасшедшая ворона?

Аля шла по скверу. Аллея, вдоль которой выстроились важные вереницы могучих древних лип, вела прямо к институту. С полсотни шагов оставалось пройти, как вдруг стремительная черная тень перечеркнула аллею. От испуга Аля упала на колени, и это ее спасло: ворона по инерции пролетела над головой и, рассерженно каркнув, описала вираж, готовясь к повторному нападению, — но тут же резко взмыла вверх, потому что мужчина, находившийся неподалеку и с интересом наблюдавший любопытную сцену, уже нагнулся и шарил по земле в поисках подходящего камня. Успев крикнуть незнакомому спасителю «спасибо!», Аля на сверхзвуковой скорости пролетела оставшиеся метры и отдышалась только в вестибюле института.

Когда она с красными, ободранными коленками появилась в лаборатории, где сотрудники уже согбенно творили на благо родины, впрочем, не очень-то в последнее время ценившей их труды, все как по команде повернули головы в ее сторону. Понятно, крови никто не жаждал, но утром работать не хотелось и Алино появление вызвало всеобщее оживление: можно было отвлечься.

Ну-с, и откуда же мы такие красивые? — безжалостно вопросил Губерт, подойдя вплотную.

При этом он с нескрываемым удовольствием заглянул за расстегнутую блузку. Аля покраснела и стала торопливо застегивать непослушные пуговички.

Вы опаздываете второй раз за месяц. У вас есть для этого какая-то серьезная причина?

Нет, — тихо ответила Аля.

Значит, вы опаздываете на работу без всякой причины?

Да... то есть нет.

Так да или нет?

Сотрудники, слушая их, начали постепенно наглеть. Кто-то встал и отправился в курилку, другой под шумок с головой залез в Интернет, недокрашенные дома девушки дружно красились.

В чем дело? — оторвав наконец взгляд от Алиной блузки, рявкнул Губерт. — Перерыв, кажется, никто не объявлял!

Народ заволновался, со столов моментально исчезло все лишнее, выключился Интернет, а ушедший недавно курить мужчина в результате телепатического сеанса с завлабом вновь оказался на своем месте.

Губерт удовлетворенно хмыкнул. Повернувшись к Але, он приказал:

Пишите объяснительную. Только постарайтесь придумать вескую причину вашего опоздания.

Она покорно опустила голову.

Когда завлаб скрылся в кабинете, фаворитки, недавно решившие взять над Алей шефство, дружно соскочили с мест. Обступив со всех сторон девушку, они наперебой загалдели. Одни предлагали не писать объяснительную, а пойти к Губерту на ковер и посыпать голову пеплом. Другие возражали: нет, так делать нельзя, это не есть «гуд» — Губерт такой ситуацией обязательно воспользуется. Пока судили и рядили, из кабинета вышел завлаб.

Я передумал, — сказал он во всеуслышание. — Можете не писать объяснительную. После работы зайдете ко мне, я хочу дать вам особое задание. — И он опять исчез.

Особое задание... — произнес чей-то ироничный голос. — Наверное, в космос пошлют.

Ну да, — поддакнули ему. — Там мужики на международной станции уже полгода без женщин летают...

В лаборатории раздался дружный хохот.

Да уймитесь вы, наконец! — налетели на хохмачей заступницы-фаворитки. — Девчонка и так не в себе, а вы тут еще масла в огонь подливаете. Чего опоздала-то? — развернулись они к Але.

Она сбивчиво начала рассказывать про сумасшедшую ворону. Но у мужской половины, кроме очередного приступа смеха, ее глупая история ничего не вызвала. Фаворитки же, сбегав в курилку и посовещавшись, решили, что помочь Але они пока никак не могут, поэтому пусть выгребает сама: в конце концов, она не первая, не последняя.

После работы девушка вошла в кабинет Губерта. Незадолго до этого она выпила целую ложку валерьянки. Однако то ли валерьянка еще не успела подействовать, то ли от холодного взгляда начальника, каким он ей показался, едва она прикрыла за собой дверь, сердце под блузкой заколотилось, как у пойманной пичужки.

Губерт жестом указал ей на стул, на уголок которого она присела, замерев от страха. Неожиданно завлаб улыбнулся.

Неужели я такой страшный? — спросил он. — Почему ты меня избегаешь?

Аля молча пожала плечами.

Коллектив, как ты заметила, у нас хороший, дружный, — продолжал вкрадчиво излагать Губерт. — Только без дисциплины хорошего коллектива не будет. Почему? Да потому что люди все разные, у каждого свой характер, свои причуды. Может, что-то дома не так, личные отношения, ну и все такое... В общем, не хуже меня в этом разбираешься. К чему я веду? А к тому, что коллективом надо управлять, вести его за собой в одном, нужном нам всем направлении. Ты со мной согласна?

Аля кивнула.

А управлять, как ты заметила, непросто. Дисциплина вдруг начинает хромать...

Я не специально опоздала, — привстала Аля, — это случайно вышло.

Да сядь ты, — махнул рукой Губерт, — я про тебя сейчас, что ли, говорю? Я так, в общем ракурсе высказываюсь. Со всеми что-нибудь да случается, хотя на самом деле ничего случайного нет. Да-да, можешь мне поверить: ничего случайного нет! Пока тебе этого, конечно, не понять, но станешь старше — поймешь, что я не пустое говорил.

Аля не заметила, как он оказался за ее спиной. Положив ей на плечи большие холеные руки, Губерт приглушенным голосом сказал:

Тебе ведь двадцать девять, а ты до сих пор не замужем. Нет-нет, я в твою личную жизнь лезть не собираюсь — просто мне по должности положено знать все о моих сотрудниках. А что касается брачных уз, так я и сам на этих фронтах уже дважды терпел поражение, а третьего раза боюсь как смерти. Не дай бог еще раз ошибиться, я же потом на всех женщин как на злейших врагов смотреть буду!

Он снял ладони с Алиных плечей. Она незаметно перевела дух. Губерт уже сидел в кресле за столом.

«Такой огромный, — подумала про себя она, — а перемещается по кабинету как невидимка».

Не буду скрывать, ты мне нравишься. Мне нравится и твоя скромность, и доброжелательность. В наших людях много негатива: хамства, склочности, зависти... а ты, я вижу, совсем не такая... Кстати, а чем ты сегодня вечером занята? Мы можем съездить в один уютный ресторанчик — поближе, так сказать, познакомиться.

«Вот оно, то самое, о чем меня предупреждали фаворитки».

Нет, сегодня я не могу.

Значит, завтра, — напирал Губерт.

И завтра.

Она не видела, но почувствовала, как завлаб начал меняться в лице.

Раздался звонок. Губерт взял трубку. Через мгновение, прикрыв мембрану рукой, он шелестящим голосом прошептал: «Из министерства звонят, иди, потом поговорим» — и кивком головы указал девушке на дверь.

Придя домой, Аля упала на кровать и расплакалась. Пожалеть ее было некому. Тетя Галя, мамина сестра, прописавшая ее в своей квартире, все лето безвылазно жила на даче. Изредка она звонила с тривиальными просьбами: полить вовремя цветы, уходя из дому гасить свет и всегда проверять газ. Мужа и детей у тети Гали не было. В прошлом году она написала завещание, в котором оставляла квартиру Але. Дом, где они жили, хоть и старый, послевоенный, но благодаря начальнику ЖКХ, жившему здесь же по соседству в брежневское время, до сих пор имел приличный вид и внутри, и снаружи, сохранив и крышу, и коммуникации почти в идеальном порядке. Старые люди, знавшие начальника при жизни (в их числе была и тетя Галя), неустанно вспоминали о нем как о человеке исключительной порядочности. И это при всем том, что начальников ЖКХ редко когда поминают добрым словом...

Поплакав, Аля успокоилась, начала заниматься домашними делами. О Губерте она забыла.

 

Утром следующего дня она взяла зонтик (так, на всякий случай) и решила изменить обычный маршрут. На сей раз пошла не через сквер, а через переулки с частными домами. Здесь Аля ходила редко, потому что этот путь был длиннее.

Она шагала, помахивая зонтиком, думая о всяком. Вокруг просыпались дворы, гремели двери и ставни, лениво лаяли собаки. Пахло прелой травой и переспевшими овощами. Проселочная дорога на окраине переходила в заросшую лебедой тропу. Аля пошла по тропе, раздвигая перед собой густую траву зонтиком, чтобы роса меньше мочила ноги. Слева от нее тянулся высокий ободранный забор, справа тропа резко обрывалась в широкую лощину, в которой, словно в джунглях, сплелись скрюченными ветками ракиты, акации и редкие кусты боярышника.

Саму ворону она разглядеть не успела — только заметила тень, скользнувшую ей под ноги. Стремглав она помчалась вдоль забора, совершая какие-то немыслимые зигзаги, будто под обстрелом. Зонт она все-таки раскрыла и теперь бежала, прикрываясь им, как щитом.

Спикировав с небес, птица яростно ударила в зонт, от этого девушку резко качнуло, и она услышала треск разрываемой материи. Скользя и оступаясь, Аля смогла добежать до места, где забор заканчивался: здесь проходил последний перед сквером узкий проулочек, откуда до института уже было рукой подать.

Ворона во время своего стремительного пике успела разодрать несчастный зонтик в клочья, а, когда Аля неслась по переулку, отполированный длинный клюв со злостью ударил несколько раз по железным спицам, которые, потеряв опору, беспомощно болтались вместе с остатками разноцветной ткани у нее над головой.

«Кар-р! Кар-р! Кар-р!» — в ненависти и отчаянии заорала безумная птица, когда Аля, захлопнув из последних сил массивную дверь, тяжело дыша и откашливаясь, затормозила в вестибюле института.

Колени у нее дрожали и подгибались, к горлу подкатывала тошнота, блузка прозрачным мокрым пятном прилипла к спине — весь ее странный и нелепый вид с изувеченным зонтиком в руке поверг бы в недоумение любого. Но, к счастью, в вестибюле в этот час никого не было: пять минут прошло, как прозвенел звонок, известивший о начале работы в проектном институте.

Аля прошмыгнула мимо охранника, он и глазом не моргнул — занят был тем, что удивленно-внимательно разглядывал картинки в газете «Спид-инфо». В туалете она привела себя в порядок, покрутила перед зеркалом скелетиком зонта и, тяжело вздохнув, выбросила его в корзину.

«Хватит, — твердо решила она, — ничего не буду рассказывать. Во-первых, это унижает, а во-вторых, скоро просто начнет всех раздражать». И с этой решительной мыслью направилась на свою голгофу.

Однако произошло нечто странное, мало сочетающееся с натурой и привычками завлаба: он не сделал опоздавшей сотруднице даже замечания. Фаворитки переглянулись. Мужская половина в перерыве срочно ушла в курилку, чтобы там обсудить невероятное событие. Пожалуй, только виновница случившегося сидела спокойно на рабочем месте и занималась делами, совершенно не замечая переполоха вокруг.

В середине дня позвонил Ден.

Але, это Аля? — как обычно, сострил он.

Ден, она опять на меня напала, — приложив ладонь к трубке, чтобы никто не услышал их разговора, шепотом поделилась Аля.

Птичка-террористка? — догадался Ден. — Надеюсь, ты цела?

Я прикрывалась зонтиком. Ты бы видел, что от него осталось...

Да-а, — протянул Ден, — даже не знаю, что сказать тебе. Кажется, ты ей не нравишься, но почему?

Думаешь, я знаю? Привязалась как полоумная...

А может, вы с ней где-нибудь раньше встречались? Может, ты ее в детстве сыром дразнила?

Тебе смешно? — грустно спросила Аля. — Она меня достала, жизнь отравила... а всем смешно. Выходит, пусть у тебя горе — а нам лишний раз дай порезвиться.

Да брось ты, — примирительно сказал Ден. — Если хочешь, я ее поймаю.

Как?

Еще не знаю, надо подумать.

Думай быстрей, а то у меня на нервной почве скоро тик начнется.

Ладно, я постараюсь, — пообещал Ден.

 

Атаки вороны продолжались.

Даже после тщательного предварительного осмотра Алей двора, перед тем как выйти из дома, наглая птица появлялась непонятно откуда и с привычным противным «кар-р-р!» бросалась на девушку.

Аля, вооружившись детской лыжной палкой без колесика, фехтовала, а точнее, саблировала, свирепо рубя направо и налево воздух вокруг увертывающейся от ударов вороны. «Вот же бешеная какая!» — с восторгом восклицали наблюдающие за этой странной парой дуэлянтов прохожие.

Первой отступала ворона. Злобно каркнув напоследок и заложив крутой вираж, она, как маленькое злое привидение, исчезала между деревьев. Аля опрометью мчалась на работу и, конечно же, раз за разом опаздывала на планерку.

Коллеги, то ли правда из сочувствия, то ли делая сочувственный вид, как это у нас нынче принято, подавали Але кто во что горазд глупейшие советы. Один остряк, например, предложил носить с собой пугало, другой — трещотку, третий, самый продвинутый, советовал приобрести газовый баллончик «Дракон», а еще лучше — электрошокер! Словом, все были готовы помочь Але, и только завлаб Губерт скептически следил за развивающейся драмой. Кажется, он нисколько не верил Але, подозревая, что она водит всех за нос, а опаздывает на работу (в этом-то он был совершенно уверен) только потому, что таки завела хорошего любовника.

И это Губерта злило. Как большинство умных и здоровых людей, он был циник, а следовательно, не верил в комплексы и страхи, считая их либо проявлением слабости, либо лукавством.

Завтра долгожданный выходной. Закончилась еще одна трудовая неделя. Народ, гремя сумками и пакетами, роем устремился к выходу. Фаворитки, пробегая мимо Али, которая никуда не спешила, ободряюще похлопали ее по плечу и даже чмокнули по разику на прощание.

Завлаб, уходивший последним, долгим пристальным взглядом запечатлел в памяти ладную фигурку, одиноко застывшую у окна. «Ломаешься? Ладно, поломайся — так ты еще слаще будешь!» Аля не смотрела в его сторону, однако же всеми своими клетками и тканями ясно чувствовала неотвратимость дурного.

Не забудьте выключить свет и отдать ключи охране, — приказал завлаб и вышел вслед за остальными.

Лаборатория опустела.

...Аля, как снайпер, прощупывала каждое дерево на территории сквера, пытаясь обнаружить коварного неприятеля, но пока в прицел ничего подозрительного не попадало. То, что ворона на каком-то этапе своей вороньей жизни чокнулась, было ясно — с этим Аля уже почти примирилась и как неизбежное принимала агрессивность сумасшедшей птицы. А вот кого она не понимала — так это живущих рядом людей, которым ее, Алина, судьба была абсолютно безразлична.

В этом большом, многолюдном и бездушном городе на нее мог напасть кто угодно: насильник, подвыпивший хулиган, опустившийся бродяга, неудачник по жизни, решивший хоть на ком-нибудь отыграться, чтобы приглушить тоску, — словом, любой, для кого она представляла идеальную жертву; разницы в том, что на нее нападала глупая птица вместо никчемного человека, она никакой не видела, ибо в любом варианте окружающим было глубоко начхать на то, что с ней происходило.

 

И все-таки она ее разглядела.

Предвечернее солнце разделило сквер на две части: светлую и темную. Коварная ворона притаилась в тени, уцепившись за толстый сук усыхающей лиственницы. Проходящие по скверу люди ее мало занимали. Ее отвратительный, блестящий, как шарик от подшипника, глаз внимательно следил за парадной дверью. В какое-то мгновение птица подняла голову и вдруг вперилась в окно, из которого за ней наблюдала девушка. От неожиданности Аля отпрянула, спрятавшись за простенок, а когда осторожно, затаив дыхание (как будто кто-то мог ее услышать), выглянула вновь — ворона по-прежнему сидела на своем боевом посту, монументально застыв, будто каменное изваяние.

«Господи, да что же это такое! — возмутилась про себя Аля. — Сейчас возьму в туалете самую большую швабру, и пусть только попробует накинуться — я ей так задам! Я от нее перьев не оставлю!» Она стала ходить между рабочих столов, то сжимая, то разжимая пальцы рук, механически, как судья на ринге, отсчитывая секунды до того мига, когда окончательно воспрянет духом, чтобы вступить в бой!

И тут сук лиственницы опустел. Ворона пропала.

Ее исчезновение окончательно расстроило Алю. Она вдруг поняла, что проиграла и на этот раз: хитрая ворона сменила план, а значит, теперь может поджидать где ей вздумается.

Проклиная себя за малодушие, инфантилизм, неврастению и прочие недостатки, мешающие ей жить так, как живут нормальные люди, которые ничего не боятся, которые смелы и решительны и всегда знают, что и как надо делать, Аля набрала номер Дена:

Приезжай.

 

Не пойму, — сказала она, едва машина отъехала от института, — хоть убей, не пойму, почему она выбрала именно меня? Я даже в детстве птичьих гнезд не разоряла.

Вообще-то, — глубокомысленно заметил Ден, — это феномен. Я где-то читал, что вороны никогда не нападают на людей. Может статься, что твой случай еще в Книгу Гиннесса попадет. Представляешь, что будет? Какой знаменитостью ты сразу станешь!

Ден, ты хоть понимаешь, что сейчас сказал? — спросила холодно Аля.

Ден пожал плечами: мол, что я такого сказал?

Феномен, значит, всем подавай... Ну, давай еще ученых, всяких там орнитологов, фенологов пригласим. Журналистов, конечно, куда без них! Давай расскажем всем, как одной несчастной лаборантке не дает прохода какая-то суперодержимая ворона. Как лаборантка скрывается от нее, не выходит из дома, опаздывает изо дня в день на работу, наживая неприятности, как на работе никто всерьез ей не верит, а все только и знают, что подшучивают или дают такие идиотские советы, что если им следовать, то тебе прямая дорога в психбольницу.

Ден притормозил. Повернувшись к девушке, он сказал:

Извини, я не прав. Просто не подумал, что для тебя это так серьезно. Я эту чертову ворону, честное слово, изловлю. Вот увидишь!

Да уж сделай милость. — Аля вытерла платочком повлажневшие глаза. — А то я начинаю думать: может, я и вправду в чем-то виновата?

А что, если все дело в одежде или, скажем, в запахе? — подумал вслух Ден.

По-твоему, я дурно пахну?

Пахнешь ты замечательно... только, может, у этой вороны извращенный вкус?

Спасибо, ты так мило выкрутился. Между прочим, сегодня утром, уходя на работу, я поменяла все: одежду, обувь. Духами тоже не пользовалась. Я, если ты заметил, даже от макияжа отказалась.

Я заметил, — улыбнувшись, сказал Ден.

Что, совсем мои дела плохи? — заглянув в зеркало и поправив волосы, спросила Аля. — Теперь я тебе не нравлюсь?

Наоборот. Без макияжа ты еще милее, уютнее, домашнее.

Словом, провинциалка конченая, — вздохнула Аля.

Они помолчали.

Когда машина остановилась возле Алиного дома, она, опустив ресницы, тихо произнесла:

Ден, я хочу, чтобы ты сегодня остался у меня. — И, не видя, но зная, как изменилось лицо ее друга, быстро добавила: — Нет-нет, не из-за этого... Я сама так решила... сегодня.

С этими словами она выскочила из машины и скрылась в подъезде.

Я за шампанским! — крикнул ей вдогонку Ден.

 

Проснулась Аля рано утром.

Рядом с ней мирно спал ее первый мужчина. Длинные ресницы Дена вздрагивали во сне. Аля осторожно провела пальчиком по его щеке. Ден что-то невнятно пробормотал и повернулся к ней спиной.

Ей очень хотелось узнать, любит ли ее Ден сейчас, как любил этой ночью, и она тихонько его потрогала. Почувствовав, что у Дена и во сне начало расти желание, быстро убрала руку. «Значит, все в порядке, я его не разочаровала», — счастливо подумала Аля и с этой мыслью опять заснула. А когда вновь открыла глаза, Дена уже не было. Над местом, где он лежал, витал теплый и пряный запах его тела.

Аля вдруг занервничала. Она вспомнила, как многоопытные фаворитки говорили ей совершенно серьезно: «Мужик свое возьмет — и отскочит». — «Почему отскочит?» — «Ха, дуреха... да потому, что все они, козлы, полигамны. Понимаешь: по-ли-гам-ны! Ему тебя одной всегда будет мало. Ты ему даешь, даешь, а ему все мало, мало...»

Аля подпрыгнула и, как была голышом, прибежала на кухню. Кухня была пуста. Она заглянула в ванную — и там никого. «Отскочил!» — пронеслось у нее кометой в голове.

Но тотчас же она увидела приклеенную к входной двери скотчем четвертушку тетрадного листа, на которой красным фломастером было написано: «Не скучай. Вечером приеду. Целую. Ден».

Через неделю Ден (с позволения тети Гали) переехал к Але: у него собственной квартиры не было, он жил в ведомственной. И началась новая, полная неожиданных и интересных узнаваний жизнь.

Ненормальная ворона куда-то пропала. Аля теперь ходила на работу как и прежде: легко и беззаботно разглядывая прохожих, любуясь свежим летним утром, салатовой зеленью листвы и похожими на жабо белыми кружевными облаками. Больше она не опаздывала, и завлаб Губерт перестал делать ей замечания. Однако намерений своих он не забывал и ежедневно продолжал изучать тайное содержимое надетой на Алю одежды. Пока он не спешил: на крайний случай любая из фавориток у него под рукой, но время шло и уже хотелось отведать свежатинки.

Не кажется ли вам, что до сих пор я был к вам чересчур благосклонен?

В том же кабинете, на том же самом стуле, точнее на его уголке, Аля, вызванная в конце рабочего дня грозным шефом, должна была дать ответ на четко поставленный вопрос.

Я закрывал глаза на ваши опоздания, спускал, так сказать, на тормозах... А уволь я вас — куда бы вы направились? В нашем институте вряд ли бы вам предоставили место, а других — в городе нет. Жить на пособие — врагу не пожелаешь. Вы, кажется, с тетей живете? Ну и как бы вы дальше существовали — делили бы на двоих ее мизерную пенсию?.. Мрачная перспектива, не так ли? А ведь она не за горами была. Не знаю, что меня все время удерживало от решительных мер. Может быть, надежда на вашу благосклонность? Ведь, что ни говори, вы теперь мне обязаны. Нет-нет, ни к чему я вас не принуждаю, это не мой стиль. Я привык рассчитывать только на понимание... Могу я рассчитывать на ваше ко мне понимание?

Да, — едва слышно, с чувством, что летит в пропасть, выдохнула Аля.

Вот и чудненько, вот и славненько, вот и договорились. Ну иди работай. Я позвоню... И кстати, с сегодняшнего дня можешь считать себя старшим энэсом.

 

Прошел еще месяц. Губерт не звонил. «Может, все обойдется?» — с надеждой думала Аля.

Однажды вечером, когда она готовила на кухне ужин на двоих, вошел Ден с увесистой картонной коробкой в руках. Он водрузил ее на стол и позвал Алю. Она подошла, вытирая фартуком руки, с улыбкой наблюдая, как Ден торжественно вскрывает коробку.

Сюрпрайз! — объявил Ден, ставя рядом с коробкой чучело птицы на лакированной деревянной подставке.

Да, это была она, та самая сумасшедшая ворона. Аля бы не спутала ее и с тысячей таких же ворон. Точно так же, как и при жизни, ее холодные желтые зрачки зло смотрели на Алю. Взгляд выражал полное презрение. Если бы ворона была живой и могла говорить, она бы, наверное, сказала: «Ты не смогла победить меня в честном бою, поэтому отдала на поругание, одолев хитростью. Ты бесчестная и коварная, как все ваше двуногое бесчестное и коварное племя! Я ненавижу тебя!»

Что с тобой? — спросил Ден. — Ты не рада? Это же твоя мучительница, или ты забыла?

Зачем ты это сделал?

Что значит — зачем? Ты же меня попросила поймать ее!

Но я не просила делать из нее чучело.

Хорошо, пусть так. Да, это моя инициатива, ну и что с того? Я же хотел как лучше: чтобы все твои страхи остались позади, чтобы, глядя на нее, мы весело вспоминали наше прошлое.

Мне кажется, что ты сейчас убил наше прошлое.

Да ты с ума сошла! — ахнул Ден.

Он в волнении прошелся по комнате.

Нет, ты в самом деле ненормальная... Собственно, я это всегда подозревал... столько времени в девочках проходить!

И это ты мне в вину ставишь? — с мыслью, что сейчас все рухнет, и если рухнет, то только по ее вине, спросила Аля.

Нет, это я себе в актив записываю, — процедил сквозь зубы Ден, заталкивая чучело обратно в коробку.

Уходи, — сказала Аля, желая лишь одного: чтобы Ден немедленно обратил произошедшее в шутку, а после прижал ее к себе и успокоил.

Однако Ден ничего такого не сделал. Молча, не сказав больше ни слова, с коробкой под мышкой он вышел, хлопнув дверью.

Аля подбежала к окну. В сумерках лица Дена она разглядеть не могла, и все же ей показалось, что кто-то из фиолетового вечернего дыма всматривается в ее окно. Она попробовала поднять руку, чтобы Ден увидел этот примиряющий жест, но рука вдруг сделалась такой чужой и непослушной, будто ее оторвали от тела и она лежала в кармане фартука сама по себе.

Послышалось урчание мотора. Сверкнув красными огнями, машина вырулила со двора и умчалась в ночь...

Спустя минуту в подъезд неслышными шагами вошел Губерт.

100-летие «Сибирских огней»