Вы здесь

Настоящие книги оглушают, Карл!

«Большая чи(с)тка» – разговор о современной русской литературе с Михаилом Хлебниковым. Слишком «Земной рай» Сухбата Афлатуни.

«Большая чи(с)тка» добралась и до представителей ближнего зарубежья, выдвинутых на соискание «Большой книги». Первым на очереди у нас «Земной рай» Сухбата Афлатуни — узбекского поэта и прозаика, пишущего на русском языке.

Под настоящим именем — Евгений Абдуллаев — публикуются критические статьи номинанта, Сухбат Афлатуни отвечает за поэзию и прозу. Неспешная победная поступь постмодернизма может привести к тому, что Абдуллаев откликнется на очередной роман Афлатуни сдержанно-положительной рецензией с указанием на отдельные недостатки книги. Но пока это время не наступило, откликнусь я и подчеркну отдельные достоинства «Земного рая» Афлатуни.

Для начала отметим, что автор отнюдь не дебютант в крупной прозе. Начинал он с «Ташкентского романа» в 2006 году. Потом, после десятилетнего перерыва, выходит «Поклонение волхвов». Долгую паузу должны были компенсировать целых два тома нового романа, но никто особенно не оценил размаха и не назвал «Поклонение...» долгожданным. В 2016 г. появляется «Муравьиный царь». Четвертый роман — «Земной рай» достиг относительного успеха, свидетельством чему его присутствие в коротком списке премии.

Театр начинается с гардероба, книга — с аннотации. И здесь роман Афлатуни, безусловно, интригует:

Две обычные женщины Плюша и Натали живут по соседству в обычной типовой пятиэтажке...

Одно предложение, но здесь уже все хорошо: «Натали в типовой пятиэтажке» и «обычная женщина Плюша». Может быть, мой жизненный опыт ограничен, но имени Плюша я еще не встречал. «Земной рай» — первый опыт и, надеюсь, последний.

Но не будем придираться и перейдем к самому роману и его героям. Начинается он с невнятного эзотерического пассажа:

Если говорить о смерти, то в естественных условиях она встречается в двух видах: мужском и женском. Оба этих вида между собой не общаются, между ними идет борьба за территорию, верх одерживает то одна, то другая сторона. Последние два столетия мужские особи обитают преимущественно в городах; женские облюбовали деревни, леса и цветущие луга.

Загадочно, мистично, но — увы/ура — недолго. Автор вспоминает про обещанных «двух обычных женщин». Итак, Плюша. Обитает на втором этаже пятиэтажки в двухкомнатной квартире. Одна из комнат после смерти матери Плюши закрыта, осиротевшей дочери достаточно одной. Возраст Плюши не называется, но можно предположить, что ей около пятидесяти. Афлатуни придумал прием, с помощью которого образ Плюши индивидуализируется. В ход идут уменьшительно-ласкательные суффиксы: «квартирка», «полик», «салфеточка», «крышечка», «снегиречек». И все эти «-очки», «-ечки», «-ики» щедрой рукой разбросаны по тексту. Что ж, прием показывает, что у автора редкий талантик — оживлять своих персонажиков.

Поднимемся на три этажа выше. Там обитает Натали — полная противоположность Плюше. Точнее, Плюша полная, а Натали поджарая, и ноги у нее тощие — как отметила подруга снизу, «дефектик». Чтобы не подумали, что я обманываю:

Ноги у Натали были стройные, но тощие; брюки этот дефектик скрывали.

Если о Плюше читатель мало что поймет, то биографию Натали Афлатуни раскрывает быстро и без завитушек. Натали отучилась в техникуме, в который пошла, так как «рвалась к взрослой жизни, с зарплатой и независимостью». Независимость Натали выражалась и в отсутствии всяких женских украшений, причесок, косметики. Сердобольные однокурсницы, видя, что молодость их подруги проходит без интересных подробностей, хотят помочь ей. Планы по спасению от одиночества обсуждаются в местной пивной, обитателям которой также не чужды высокие душевные движения:

После второй кружки к девчонкам и подсел Гриша по кличке Порох. Гриша был кого-то из них знакомый и пристроился со своей кружкой сбоку. Лицом Гриша напоминал неандертальца, а на голове, как у Пушкина, вились кудри.

Девчонки сбрасываются, и Порох без промедления берется за дело. Поставленная задача решается безо всяких предварительных этапов с ухаживанием, цветами и походами в кино: Гриша насилует Натали в поле, примыкающем к району, в котором живут героини. Поле — важная деталь, не забывайте про него. Обесчещенная Натали записывается в секцию карате и через полгода сама встречает Григория в темном месте. Натренированные ноги с «дефектиком» делают свое дело — кудрявый насильник повержен. Дух мщения требует жертвы:

Был у Натали еще один замысел: лишить его того места, которым он ей тогда больше всего обиды причинил; даже ножик складной заранее заточила. Но, брезгливо повертев что-то теплое и жалкое, раздумала и натянула штаны Гришуне обратно; тот только глаз затекший приоткрыл и снова закрыл.

Отмечу, что в этом эпизоде Афлатуни, сам того не понимая, воспроизводит шолоховскую стилистику. И не ограничивается ею. Вспомним удалого кудрявого Григория и супругу его. Обесчещенный Гришуня задумывает ответную месть, но шекспировский накал страстей сбивает Антон — старший брат Пороха. Он приходит к Натали и предлагает закончить вендетту. Натали оценивает парламентера:

Ну да, одно лицо с Гришей. Только кудри спокойнее и взгляд не такой нагло раздевающий. Тоже, конечно, наглый, но в пределах нормы.

«Спокойные кудри» убеждают в серьезности намерений, и кровавая драма завершается. Наступает очередь драмы любовной. Время идет, и Натали начинает думать о замужестве. Но подходящих кандидатур нет. Внезапно снова приходит Антон, чтобы сообщить: Григорий умер. И снова перед нами роман нобелевского лауреата. Нет, не Афлатуни — М. А. Шолохова:

Антон, того Гриши брат. Поседел... Ну и что приперся, сокол кудрявый?

— Гришу вчера похоронили, — сообщил на ее молчаливый вопрос.

Во как... Натали стала сердито выкладывать продукты из магазинного пакета. Антон наблюдал за ней.

— И что? — прервала процесс Натали.

— Тебя перед смертью вспоминал. Сходить к тебе просил...

Приятного человека и вспомнить приятно. Натали с Антоном отправляются в кафе — помянуть. Там после ста граммов Натали понимает, что заодно с поминками можно решить и другую проблему — семейную. Не сходя с места, она предлагает Антону взять ее замуж. Еще одна блестящая сцена:

Подняла глаза на Антона. Тот слушал неподвижно, только губами двигал. Шлеп-шлеп. Как покойный брательник.

— Хорошо. Я тебе тоже буду... — Антон запнулся. — Только одно условие...

Взял солонку и высыпал всю соль в суп Натали:

— Что ты сейчас это все съешь.

Задорно, символично, бессмысленно. Предлагаю вернуться к Плюше, благо, что автор решил наконец оторвать ее от окна, стоя у которого она смотрела на поле. Да, на то самое — место недолгого торжества скорого на ласку Григория. Нам сообщается, что Плюша поступила на отделение музееведения театрального института. Лекции по «Введению в науку» ей читает Карл Семенович, благодаря которому мы узнаем настоящее имя и даже фамилию Плюши: Полина Круковская. Карл Семенович, поляк по происхождению, взывает к национальным корням Плюши. Он приглашает ее к себе домой, где она знакомится с экономкой профессора — Катажиной, также полькой. Ну и чтобы комплект был полным, мы узнаем, что Антон с Григорием не казаки, как мы считали, а паны Порошевичи. Такую аномальную концентрацию сынов и дочерей Речи Посполитой автор объясняет просто:

Первые были сосланными после своего неудачного восстания. Жили узким обществом, страдая от сурового климата и нечистоты на улицах. Некоторые, особо тонкие, от этого быстро спились, положив начало местному польскому кладбищу. Другие привыкли и принялись потихоньку сеять европейскую культуру, школы, больницы и музыкальные вечера.

Прибывали и другие сыны Польши, уже добровольно: коммерсанты, гражданские инженеры, циркачи и лица без определенных занятий. Держались все еще замкнуто, своим польским кругом. Некоторые, впрочем, из-за нехватки полек женились на местных девицах, плечистых и непритязательных. Но и породнившись с туземцами, не забывали, кто они, а кто остальные.

Карл Семенович — человек сложной судьбы и переменчивых мнений. То он, просвещая студентку, хвалит соотечественников, старательно перечисляя их вклад в мировую и русскую историю: первая Конституция, мода, церковное пение, стихосложение... Проходит некоторое время, и профессор, видимо потомок польских циркачей, в беседе с той же Плюшей проделывает сальто:

— Все заимствовано. У немцев, французов. Итальянцев. Ничего своего не изобрели.

— Коперник?

— Наполовину немец. Писал по-немецки, по-польски не писал.

— Шопен? — Плюша припоминала имена.

— Наполовину француз.

— Мицкевич... Адам Мицкевич!

— Наполовину еврей.

Плюша задумалась.

— Станислав Лем...

— Чистокровный еврей! — выкрикнул Карл Семенович...

Зачем нужны автору все эти польские выкрики? Ради второй сюжетной линии романа — темы репрессий тридцатых годов. Что сказать — не ново, но исполнено хуже, даже по сравнению с заведомым нешедевром про «двух простых женщин». Находится объяснение и начальным строчкам про мужчин в городах и женщин, обитающих на цветущих лугах. Написал их Фома Голембовский — поляк по происхождению, врач-венеролог по профессии, православный священник по духовному призванию. Жил он в ту самую непростую эпоху. Много писал, в частности детское Евангелие. Есть и другие сочинения Голембовского, приведенные в романе. Есть там про девушку, которую полюбила Чума, богатого и плохого мальчика, попавшего после смерти в ад, и бедного мальчика, который... Дадим слово автору:

А самое тяжелое, когда огонь стихает и становится видно далеко-далеко, до самых райских лугов. И видит как-то бывший богатый мальчик, как по лугам этим гуляет нищий мальчик, который копеечку у него просил. И надет на этого бывшего бедного мальчика сияющий матросский костюмчик, какой прежде богатый мальчик на́шивал, и играет он с игрушками, с какими богатый мальчик играл, и даже лучше.

Прочитав такое, хочется услышать снова про судьбу Плюши и Натали.

Ясно, что Голембовский обречен. Он арестовывается по обвинению в «распространении контрреволюционной агитации». Так у автора. К языку Афлатуни мы еще вернемся. В это же время арестовывают молодого Карла. К нему изобретательные чекисты применяют оригинальную пытку. Его помещают в Колодец. Через некоторое время сверху падает книга — «Война и мир». Карл доволен, но:

В потолке снова лязгнуло.

На этот раз он успел увернуться, книга упала рядом. Он наклонился, поднял: «Справочник по куроводству», поглядел, прищурясь, наверх. Положив справочник вниз, в ноги, вернулся к Толстому.

Следующая книга больно ударила по затылку. Нагнуться за ней не успел: сверху полетела следующая.

Он крикнул «эй!» или что-то такое; крик исчез в тяжелом барабанном шуме: люк сверху распахнулся, книги понеслись лавиной. Достоевский... Брокгауз и Эфрон... Старые польские журналы... Он пытался увернуться, карабкаться по ним, выбрасывать обратно вверх, из шахты; вскоре они затопили его, задавили, лишили движений и воздуха. Последняя попытка прорыться кончилась неудачей; он дернулся, еще раз крикнул и затих.

После такого возникает желание выкрикнуть самому — слова, которые нельзя печатать в газете. Оглушающие истории про Колодец, девушку и Чуму показывают еще один источник вдохновения Афлатуни — Эдгара По. Диковинный микс из «Тихого Дона» и страшных новелл американского писателя снимает вопрос о художественной правде романа. Перед нами неловкий конструкт из уже известных персонажей, сюжетов, интонаций, метафор... Так, открывается самая большая тайна поля, на которое героини романа смотрят и среди бурьянов которого сексуально страдают. Да, на этом участке земли палачи из НКВД расстреляли как Голембовского, так и сотни других жертв сталинского террора. Полная гармония между анемией художественного воплощения и его топорным символическим лейтмотивом.

Финал соответствует печальной «сложенности» текста. На поле примиряются католики с православными, решившие, чтобы не ссориться, возвести на нем две часовни в память о погибших. Торжественный момент. Что сейчас будет на поле? Правильно, танцы! В роли заводилы праздника мы с удивлением видим аморфную Плюшу, которая:

Подскакивает на месте и начинает кружиться.

— Танцуем! — звонко кричит она и машет руками. — Танцуем!

Кто-то из молодых тоже начинает танцевать рядом, другие просто удивленно поглядывают и хлопают в ладоши. А Плюша все кружится, поднимает руки и подпрыгивает, и поле, огромное поле в ее глазах кружится, и подпрыгивает, и уносится куда-то вместе со всеми людьми, кустами и птицами.

Теперь, когда все улетели, скажу, как и обещал, несколько слов о языке «Земного рая». И проблема здесь выходит за рамки литературы. На окраинах бывшего Союза русский язык сохраняется, на нем продолжают говорить и даже, как видим, писать. Но политическая разделенность приводит к тому, что его литературный потенциал без тесного, постоянного, многослойного контакта падает. Афлатуни пишет неряшливо незаметно для себя, но видимо для читателя. Открываю практически наугад:

Натали так отплясывала, соседи аж через два этажа прибежали в дверь звонить.

Соседняя страница:

Она вообще нравилась такому типу взрослых мужчин, ценящих в девушках не только сладкую попку и приятную глупость, но и другие аспекты.

Таких «жемчужин» слишком много, чтобы их все выписывать. Не хочется автора за это ругать, потому что понимаешь: вина его относительна, — хотя как писатель он несет ответственность за свое слово.

Понятно, что роман Афлатуни попал в короткий список «Большой книги» во многом из имиджевых соображений, из-за стремления показать географический размах премии, — и на это работают как экзотический псевдоним автора, так и его биографические данные. К сожалению, других причин для высокой награды не наблюдается.

100-летие «Сибирских огней»