Вы здесь

Ольга Аникина. Поэт без знамени

Герой очередного интервью поэта и журналиста Юрия Татаренко – постоянный автор «Сибирских огней» уроженка Новосибирска, а ныне – жительница северной столицы Ольга Аникина. Подборку стихотворений Ольги «Тихий цикл» читайте в январском номере журнала за этот год.

 
Фотограф Юлия Рымкевич

Ольга Николаевна Аникина родилась в 1976 году в Новосибирске. Поэт, прозаик, переводчик, эссеист. Окончила Новосибирский медицинский институт и Литературный институт имени А. М. Горького. Публиковалась в журналах «Сибирские огни», «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Волга», «Дружба народов», «Дети Ра», «Нева», «Новая Юность», «Зинзивер», «Москва», «Этажи» и др. Автор пяти книг стихов и двух книг прозы. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Лауреат международных поэтических конкурсов «Пушкин в Британии», «Заблудившийся трамвай», дипломант Волошинского конкурса, шорт-листер премий имени Гоголя, «Национальный бестселлер». Живет в Санкт-Петербурге.

— Умножать красоту — единственная задача искусства?

—Тревожить, будоражить, будить ото сна, а еще влюблять в себя, завораживать, заставлять спорить. И еще важная задача — пробуждать творческие силы в других людях.

— Стихи — автопортрет поэта или портрет эпохи?

— Почти всегда и то и другое.

— Какою должна быть строка — звенящей, магнитною, влажной?

— Каждый раз как в первый раз — новой. Хотя бы для тебя самого.

— Как различаете хорошие стихи и не очень? А хорошие и великолепные?

— Это не я различаю, а время. Только оно.

— Как мне кажется, поэт всегда перфекционист. Это изнуряет?

— Это очень изнуряет.

— Почему сейчас нет мощных поэтических группировок, какими были СМОГ или «Московское время»?

— Группировки недолговечны и формальны, к тому же — кто сказал, что их сейчас нет? Они есть, они появляются и исчезают, вот только здесь я, пожалуй, ни одну не буду называть. Для меня они неочевидны. Очевидны сами поэты.

— По наблюдению главреда «Литературки» М. Замшева, вербальное вытесняется визуальным. Как часто с этим сталкиваетесь?

— Не только уважаемый М. Замшев так говорит. Это мнение многих психолингвистов, и применимо оно в основном к массовой культуре. И, кстати, вы сейчас озвучили интерпретацию русской пословицы: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Такова одна из сторон нашей мозговой деятельности, и здесь можно много говорить и о роли пиктограмм в письменной речи, и о кинематографе — но зачем? Звучащее слово из культурного пространства полностью вытеснить невозможно. А в слове написанном как раз и проявляется сочетание звука и знака.

— Почему поэты, пишущие бездонные стихи, сами нередко если не на дне жизни, то на ее обочине?

— Эка вы завернули — про бездонные. Некоторые рукописи «бездонных» стихов иногда все-таки продаются, как писал классик. Если же говорить серьезно, то чем сложнее устроен человек и чем больше он рефлексирует, тем труднее ему удобно устроиться в жизни, – по-моему, это вовсе не новость и не секрет; а если человек, ко всему прочему, еще и следует правилом некоей внутренней морали, тут уж совсем труба. Чем проще ты действуешь (мыслишь, чувствуешь), тем легче ты приспосабливаешься, так было всегда.

 
Фотограф Инга Павлова 

— Графоман — кто говорит: «Пишу не хуже других!» А для вас это кто?

— Слово «графоман» неточное. Любая болезненная тяга к письму в такой науке, как психиатрия, определяется как графомания. С этой точки зрения мы все — графоманы. Есть еще слово «непрофессионал», но оно отдает снобизмом. Бывает, когда автор пишет, словно он глухарь на токовище, который слышит только самого себя и выдает однообразные, скучные и бесконечные реплики. Есть понятие об авторской глухоте — знаете, это примерно то же самое, что заигрывание у музыканта. Когда музыкант играет на одном автоматизме, произведение звучит плоско и пальцы начинают сами по себе делать неожиданные ошибки. Это называется «заиграл». Любой автоматизм, голая техника, лобовая мысль, не подкрепленная веществом поэзии, вкусом и слухом, может стать «графоманией» в том понимании, о котором вы говорите. Ведь даже автоматическое письмо, по сути, только метод вхождения в состояние, которое психологи называют ресурсным.

— Прогресс в спорте — это переход количества в качество. А в литературе тот же принцип?

— Из тонны дерьма, прошу прощения, жемчужина не самозародится. Но тонну дерьма можно пустить на удобрения, вырастить лес, построить корабль, собрать команду, отчалить от берега, приплыть туда, где жемчуг водится, и начать за ним нырять. Примерно такой принцип.

— На театре говорят: на актера нельзя научить — можно научиться! А на писателя научить можно? Мастер-классов и семинаров для этого достаточно?

— Можно научить набору технических приемов, выправить слух, откорректировать речь. Это все, чему можно научить. Никто не научит человека чувствовать — а писательское мастерство без этого не мастерство вовсе.

— Поэзия — то, что внутри вас, или то, что ушло в народ?

— Поэзия — это совпадение внутреннего и внешнего. Совпадение чаяния и времени, внезапная оторопь и мгновенное пробуждение. Эта субстанция не может ни уйти в народ, ни жить внутри человека. Она самостоятельна и не требует ничего, кроме пожизненного служения.

— Как складываются ваши отношения с критиками?

— Когда меня хвалят, мне кажется, люди делают это незаслуженно. Что до прочего… Года три назад меня познакомили с симпатичной девушкой, имя которой мне показалось смутно знакомым. Мы нашли массу общего в наших взглядах на жизнь и даже спели дуэтом. После того как девушка уехала восвояси, наш общий приятель в полном недоумении подбежал ко мне и назвал бесхарактерной: по его мнению, я должна была вцепиться ей в волосы. Оказалось, девушка была автором одного заказного пасквиля, написанного в качестве рецензии на мою книгу. Примерно такие у меня отношения с критиками.

— Приведите пример своего спонтанного поступка.

— Могу сказать резкость в глаза, когда вижу несправедливость, которая меня ранит. Даже в том случае, если передо мной власть имущие. Если бы я заранее хорошенько обдумывала подобные фразы, была бы возможность сообразить, что обиженный дяденька (тетенька), если он к тому же еще и редактор журнала, больше никогда печатать меня не будет. Но иногда бывает так, что лучше сказать и получить бойкот, чем промолчать и считать себя трусом и подхалимом.

— Вы врач — работаете в сфере, далекой от поэзии. Литератору Ольге Аникиной важен карьерный рост на работе?

— Литератора Ольги Аникиной в медицине не существует. В этой сфере работает человек с другой фамилией, который не понимает, что такое карьерный рост в медицине. Мне важно, чтобы мои пациенты не умирали. Чтобы тело человека не доставляло ему страданий, — и делаю для этого все, что могу. От руководящих должностей отказываюсь, потому что руководить людьми не умею. Не дано.

— Назовите книги и фильмы ХХI века, повлиявшие на вас.

— Долгий разговор. Книга влияет на тебя сильнее всего, пока ты ее читаешь. Потом происходит эффект расставания и встраивания или не встраивания основной идеи книги или фильма в ценностную матрицу. На настоящем этапе самые дорогие для меня книги остались в веке двадцатом. Ни одна цитата из ХХI века не написана на моем знамени. Да и знамени как такового у меня нет — то есть я не считаю себя вправе агрессивно декларировать и продавливать собственные вкусовые предпочтения.

Но если непременно нужно назвать имена, скажу, что одной из самых замечательных русскоязычных книг XXI века считаю роман «Ложится мгла на старые ступени» Александра. Чудакова — это книга о таком прошлом, которое нельзя забывать. Не могу не упомянуть книги Елены Макаровой «Крепость над бездной» и «Фридл».

В кино я разбираюсь не так хорошо, как бы хотелось, хотя по природе мне ближе визуальный тип восприятия. Наверное, просто потому, что очень большую часть времени я работаю с экраном и у меня устают глаза. Но мне нравится наблюдать за тем, насколько похожие приемы используют кинематограф 2000-х и современная литература; последняя взяла из кино игры с реальностью и метареальностью, в отдельных текстах видно влияние работы братьев Вачовски или Дэвида Линча. Но больше всего я люблю смотреть и пересматривать классику — старое итальянское, французское кино.

 
Фотограф Светлана Тюрина

— Самые близкие люди, лучшие друзья писателя — тоже писатели?

— Не обязательно. Моя самая близкая подруга — художник, другая подруга — врач-психиатр. Мой двадцатилетний сын, живущий сейчас самостоятельно (почти), тоже как-то незаметно стал близким товарищем, и общаемся мы с ним на равных — а он технарь-конструктор. Муж мой — поэт, да, но еще он и врач-анестезиолог, и руководитель научных исследований.

— Как давно в Питере? Как оказались там? Как приняла вас северная столица?

— Я живу в Петербурге с 2015 года. Переехала к мужу из Сергиева Посада. В Москве и Подмосковье я прожила около десяти лет, поэтому в моем сердце теперь не только Сибирь. Так сложилось, что муж мой, Дмитрий Легеза, — коренной петербуржец, а я — скиталица по городам и весям. Но покидать Петербург я пока не намерена, слишком много для меня в этом городе созвучного и любимого.

— Что такое сегодня литературный Петербург для вас?

— Литературный Петербург, так же как и литературная Москва, — понятие выдуманное. На самом деле его нет. Есть отдельные люди, которых я люблю и ценю, и они существуют вне территориальной привязанности.

— С какими именами вы соотносите литпроцесс в Сибири?

— Если речь уже зашла от «литпроцессе», я не могу не сказать о журнале «Сибирские огни», одном из старейших советских литературных журналов со своей уникальной историей.

Литпроцесс — это не всегда литература, а литература — это не всегда литпроцесс. К примеру, поэт Лада Пузыревская не имеет отношения к сибирскому «литпроцессу», но она — сильный, прекрасный поэт со своим голосом, и никакой литпроцесс, текущий параллельно, ее стихам не помеха. Или Алена Рычкова-Закаблуковская, замечательный иркутский поэт, — мне кажется, она не относит себя ни к какому течению и довольно редко появляется на мероприятиях. Что касается встреч и прекрасных пересечений — никогда не забуду фестиваль в Иркутске, посвященный памяти Игоря Дронова, спасибо его организаторам — Андрею Сизых и Анне Асеевой. Также я очень благодарна автору проекта «Поэту по портрету» Катерине Скабардиной, замечательному автору и фотохудожнику. Этот проект помогает создать и сохранить срез времени, взгляд творческого человека на этот самый «литпроцесс», который эфемерен и неуловим.

— «В Питере пить», безусловно, увлекательно. А писать?

— Город располагает к уединению, а уединение — условие писательства, особенно если работаешь в жанре прозы. Хотя лучше всего у меня пишется в людном вагоне, в «Сапсане», между Москвой и Петербургом.

— Самое романтичное место в Петербурге?

— Кухня нашего с Димой дома. Там в углу у меня стоит компьютер и складное кресло. И настольная лампа, корпус которой раньше был бутылкой из-под ирландского виски. Так выглядит мое рабочее место.

— Что убрать из Питера, чтобы там стало просто супер?

— Лучше ничего не трогать. Любые попытки улучшить что-либо приводят только к ухудшению ситуации. Поэтому — дай Бог Петербургу долгих и прекрасных лет.

— Русский язык стремительно меняется — в него активно приходят заимствования, смайлики, новые грамматические конструкции. К чему это может привести?

— Поживем — увидим. Что-то уйдет, что-то останется. Русский язык — прекрасная самоочищающаяся система с собственным удивительным гомеостазом.

— Вопрос о неоднородности культурного зрительского сообщества. В театрах и филармониях аншлаги — в отличие от выставочных залов и мест, где проводятся литвечера. Как приобщить к поэзии театралов?

— Не соглашусь: в выставочных залах, в художественных галереях бывают огромные очереди! Другой вопрос в том, ходят ли зрители на современных художников и поэтов. Театралы же сами рады приобщиться к поэзии: во МХАТе до пандемии с аншлагами шли спектакли с участием известных современных поэтов. Помню замечательный проект Анны Кельчевской, в основе которого лежали стихи современных поэтов, — правда, это было в 2014 году, но подобные проекты осуществляются все чаще, иногда руками самих поэтов. Создание нового произведения на стыке искусств — всегда заманчиво, а сочетание театральной постановки и поэтических текстов — идея, которая в скором времени, возможно, будет очень популярна.

— Фестиваль, на котором мечтаете побывать?

— На Волошинском до 2014 года. Но это невозможно.

— Какие события рифмуются в вашей жизни?

— Буддисты считают, что каждую следующую секунду жизни человек не является тем, кем он был секунду назад. Это ситуация, обратная предложенной вами «рифмовке». Думаю, в жизни ничто не нужно ни с чем рифмовать, а случайные совпадения лучше воспринимать как Господню иронию.

Беседовал Юрий Татаренко

100-летие «Сибирских огней»