Архетипы русского сознания в пейзажах Владимира Кузьмина

Известно — для того чтобы приблизить свое, зрительское, понимание замысла и образного строя любого произведения искусства к авторскому (что до конца, конечно, невозможно), зрителю иногда приходится приложить немалые усилия. Вот почему принято считать, что акт создания художественного произведения по душевным и интеллектуальным затратам в некотором смысле может быть равным акту его созерцания: зритель, который захочет проникнуть в тайны авторского замысла, поневоле становится соавтором. Родовой признак всякого искусства — художественный образ — без зрителя, культурно подготовленного к восприятию искусства, себя не обнаруживает.

Это, безусловно, относится к авторам, которые создают нечто большее, чем видимость. Владимир Кузьмин именно такой художник.

Даже первый взгляд на любой его иркутский городской пейзаж может доставить удовольствие: сколько любви к родному городу! Ты блаженно водишь взглядом по прихотливому узору этих старых уличек-кривуличек, созерцаешь дома, которые словно сами изнутри излучают свет. Приятно, что и с сюжетом все просто — художник вроде бы его и не выбирает, хотя искушенный зритель знает, каким трудом и школой достигается эта естественность мотива и как трудно иногда за этой простотой увидеть главное: взволнованность художника, запечатленную в фактуре письма, его дыхание и сердцебиение. Стоит их уловить, и они настроят твое дыхание и сердцебиение в унисон чувствам художника.

Владимир Кузьмин уловил на поверхности холста дыхание самой природы, а потому холст дышит, вибрирует, трепещет. Это — по крайней мере, для меня — главное: без живой, образно осмысленной фактуры хорошей живописи не бывает. Только сумей прочесть, а главное — понять и пережить эту, если можно так выразиться, кардиограмму чувств художника на плоскости холста.

Всего этого уже было бы довольно, чтобы прослыть Владимиру Кузьмину хорошим пейзажистом, но ведь мы имеем дело с художником «от русской земли», а это значит, что, сознательно или бессознательно, он выявляет в своей живописи архетипические образы своего народа: то, что заложено в глубинах его подсознания, то, что и определяет самостоянье нации.

Русский человек душой свободно гуляет во времени и пространстве, с любовью вспоминает прошлое («что пройдет, то будет мило»), охотнее грезит о будущем, чем живет настоящим, и — что обычно ставят нам в вину заморские и доморощенные «западники» — нам слаще хорошо думать, чем хорошо жить. Ну никак не понять им, что наше «настоящее» без паломничества в прошлое, земное и горнее, теряет всякий смысл, да и не предполагает будущего.

Вкус к странничеству во времени в творчестве В. Кузьмина наиболее ярко воплотился в теме «Старый Иркутск». Пейзаж «Сибирский городок» (2005), в сущности, сочинение на вольную тему, где щедро представлены все первообразы русского сознания: река — образ соединения и разъединения, встреч и разлук, образ быстротекущей жизни, радуга — небесная лестница. Художник заставляет зрителя неспешно рассматривать башенки и балкончики домов, крыши-бочки, тоненькие шейки барабанов часовен и церквей с навершиями — солнечными главками.

Понятно, что все эти колокольни и башни для художника не просто вертикали, без которых вся композиция расстроится, здесь что-то большее, чем видимость. Точно так же — кони, ладьи и много чего еще вмещают в себя, сгущают в себе очень важный для русской культуры архетипический образ дороги, земной и небесной, где и сам человек — это всегдашний путь, законченным он быть не может. Вечный на земле скиталец, русский человек еще чаще пребывает в состоянии духовного паломничества. И все, что открывается душе на этом пути — достоверно.

Вот и Владимир Кузьмин в пейзаже «Тихвинская площадь» (2004) вспоминает собор Казанской иконы Божьей Матери, которого, увы, давно уже нет. Не таким он был вовсе, более тяжелым по массе, цвету. Художник это знает, но в душе прижился совсем другой его образ — светлый, торжественно-сияющий. Храм обнимает дорога. Люди, пешие и в кошовках, обтекают его слева и справа. Обрамленный двумя дорогами — рекой и дугой главной дороги Тихвинской площади, собор предстает как остров-видение града Китежа, навек оставшегося в русском сознании грезой о несбыточном, а с другой стороны — и надеждой, что зазвенят еще его колокола. Печаль художника, столь свойственная его пейзажам, всегда светла и спокойна. Это же настроение можно уловить и в изображении этого главного, самого большого в Иркутске собора, что неудивительно — работа писалась во времена, когда у иркутян была в ходу мысль о его воссоздании.

В пейзажах «Вечерний Иркутск» (2002), «Улица Ленина» (2002), «Утро Иркутска» (2004), «Старые дома Иркутска» (2005) и др. всегда множество дорог, они обегают дома, уходят в разные стороны за раму полотна и где-то там, в бесконечности, сливаются с небом. Вот еще очень важный в русской культуре образ — небо. У Кузьмина небо и там, где оно вовсе не обозначено, например в натюрмортах, в картине «Пасха», «Окно мастерской» и т. д. Смотришь на его холсты и лишний раз удивляешься — а все мы, оказывается, живем в небе, лишь ступнями ног земли касаемся. Мне кажется, что потому так красива и гармонична палитра художника, оттого светятся то явно, то подспудно дома, окна, ворота, цветы и куличи, что живописец умеет видеть и чувствовать эту неслиянную слитность неба и земли. Небо у Кузьмина не просто непременный для пейзажной живописи, творчески сложный (художники это знают), а потому интересный объект изображения. Небо для него духовно значимо. Небесный свет в его творчестве, как в искусстве великих мастеров прошлого, как в русской иконе, приобретает онтологический смысл — как причина и сама возможность явленности мира сего.

Стежки-дорожки у Владимира Кузьмина не просто красивый узор на плоскости холста и важная структурная составляющая композиции, действительно важная, т. к. делает ее открытой. Как и положено в чувственно-романтическом осмыслении реальности, а я так и воспринимаю творчество художника, В. Кузьмин на поверку отображает извилистые, прихотливые тропки русского сознания, русской души, русской судьбы. Дорожки и тропки обнимают, оберегают, держат в ладошках, словно баюкая, эти красивые, теплые, уходящие, а потому пронзительно родные старые дома Иркутска.

Уверена, что и потомки наши будут воспринимать эти пейзажи Владимира Александровича Кузьмина как добрую, светлую сказку, как колыбельную песню художника нашему волшебному городу.