Бессмысленность словоблудия

кий человек,верящий в идею коммунизма, - это недоумок,кретин,дебил и тому подобное.

Фазиль Искандер опубликовал в 1-м номере "Знамени" за этот год подборку из трёх рассказов.О первых двух я распространяться не буду скажу только,что это довольно посредственная детская проза,которая читается без особого интереса и опять же не затрагивает никаких серьёзных проблем.Понимаю, что моя претензия может кому-то показаться предвзятой и необоснованной.Но я всегда был убеждён,что беспроблемное произведение - это произведение бескрылое,бесхребетное,написанное раж того,чтобы поупражняться в искусстве изящной словесности.К тому же богатый опыт русской и советской классики красноречиво свидетельствует:социальная,нравственная и иная проблематика никогда не были противопоказаны детской литературе.Вспомним хотя бы "Муму" И.Тургенева,"Ваньку" А.Чехова,"Гуттаперчивого мальчика" Д.Григоровича,"Республику Шкид" Г.Белых и А.Пантелеева.

А вот третий рассказ Ф.Искандера "Ночной вагон" заслуживает того,чтобы уделить ему особое внимание,ибо он весь,от начала и до конца, преисполнен самой что ни на есть злободневной проблематики. Автор вместе с женой едет к друзьям на Украину и уже в первых же строках сообщает:"Такого раскуроченного поезда я ещё никогда не видел.В купейном вагоне не только не предлагали чаи,но вообще не было кипятка даже остывшей кипячёной воды. Дверь в наше купе не запиралась ни изнутри,Ни снаружи".

К тому же весь день по вагону шастают какие-то подозрительные личности.Одни предлагают менять гривны на рубли,другие торгуют всякой снедью /тоже весьма подозрительного вида/,третьи разносят всяко-
го рода бульварное чтиво. Само собой разумеется,что путешествовать в такой обстановке не только малоприятно,но и небезопасно.Тем более, что в соседнем вагоне одного пассажира ночью обворовали."Мало того

что взяли чемоданы и его верхнюю одежду, так они мимоходом допили его водку,которая в бутылке оставалась стоять на столике. Правда, бутылку,допив,оставили, но всё равно грабёж возмутительный, с оттенком садизма. Человек остался в трусах и носках".

И можно понять автора,когда под конец своего вояжа он разражается гневным монологом:

"В удивительное время мы живём. Разруха - без войны. Диктатура -без топора. Но так вечно продолжаться не может. Я боюсь, что скоро наше обедневшее правительство объявит всенародный добровольный сбор средств на постройку народной гильотины. После чего - так оно пообещает - нищих в стране не будет. В каком смысле не будет? - станут уныло гадать наши нищие граждане.

Между прочим шизофреническая мечта Советского Союза догнать и перегнать Америку немедленно осуществилась с падением советской власти. По количеству гангстеров на душу населения мы намного обогнали Америку. Настолько обогнали,что посылаем время от времени им на помощь своих гангстеров. Но делаем это тихо,незаметно,по-христиански. Не кричим подобно фарисеям о своей помощи на всех перекрестках".
Ну вот,думаешь,читая эти строки, наконец-то даже до самых рьяных демократов дошло,к чему привели Россию головотяпские реформы и пресловутая дружба с Западом. ан нет. Ф.Искандер прекрасно знает и помнит, какой печатный орган его приютил и чем для него, как для автора, может обернуться эта дерзкая филиппика в адрес власть имущих. Поэтому уже через несколько строк он предлагает весьма своеобразное по-нимание причин тотального российского позора.

"Психологическая трагедия кризиса не в том,что где-то там не получаются реформы,а в том,что у людей опускаются руки,и они перестают делать то,что всегда могли делать.биллионы этих малых несделанные дел для судьбы страны важнее любых реформ".

Вот так! Оказывается, в один прекрасный момент у миллионов советских людей разом опустились руки, и они перестали выполнять свои повседневные обязанности.Отсюда и все наши беды. Как всё просто и гениаль-но! Но зато каким гнусным,иезуитским лицемерием разит от этого рассуждения. ..

Повесть Афанасия Мамедова "Люби и ошибайся" /"Октябрь", 2000, № 1 / написана в такой усложнённой манере,что долго не можешь уразуметь, о чём,собственно, там идёт речь. Читаешь и сразу возникает масса вопросов. Кто такие Афик и Рауф? Чем они занимаются? Кто такая Юлька и почему она носит все время в своей сумочке импортные презервативы? И т.д. И только по прочтении по меньшей мере половины повести начинаешь понимать кто есть кто и каковы взаимоотношения между героями.Оказывается, Афик и Рауф - художники, которые в настоящее время занимаются оформлением музея выдающегося азербайджанского поэта и государственного деятеля Моллы-Панаха Вагифа. Юлька же - обыкновенная секретарша-секретутка, обслуживающая по очереди всех дееспособных мужчин художественной мастерской.

Но не это главное. Главное же заключается в том, что у Афика есть жена Лена, дамочка весьма вольного поведения.Занимаясь челночным биз-несом,она часто ездит в Стамбул, где предаётся пьянству и распутству. причём распутничает с такой неудержимостью и неуёмностью,что домой возвращается со следами "турецкой любви": то ягодицы у неё все в синяках,то на шее укусы от зубов. Афик хоть и сам не без грех:а, но терпеть такое бесстыдство больше не намерен я принимает решение развестись с женой. Но Лена делает вдруг неожиданный и весьма нестандартный шаг к примирению. Однажды она предлагает Афику пойти с ней на птичий рынок и купить кошку. Афик соглашается, полагая,что Лена,интуитивно поняв его бракоразводные намерения, хочет обзавестись кошкой, чтобы в дальнейшем как-то скрасить своё одиночество.

Супруги приобретают, правда не на Птичьем рынке, а у уличной торговки,симпатичного чёрного котёнка, затем идут в кафе обмыть покупку. И когда они усаживаются за столиком, а официантка приносит заказ, Ле-на наполняет бокалы и говорит:

"- Послушай-ка, ведь мы с тобой столько пережили... В конце концов всё, что от тебя требуется, - это только гладить кошку, просто гладить и всё".

Трогательная история,что и говорить. Только вот непонятно, зачем понадобилось автору растягивать этот "сюжет для небольшого рассказа" из целых 45 страниц журнального текста, обращать его в прескучнейшее чтиво.

Галина Щербакова в своём романе "Восхождение на холм царя Соломона с коляской и велосипедом" /"Новый мир", 2000, № 3/ рассказывает о жизненных судьбах двух сестёр - Лилии и Астры. Судьбы этих женщин, естественно, складываются по-разному. Старшая Лилия со школьных лет ступила на скользкую дорожку "свободной любви" и всю жизнь только тем и занималась,что меняла мужей, любовников, разбивала чужие семьи, в результате чего превратилась в старую, никому не нужную развалину, в жалкую приживалку.

Астра тоже одержима "одной, но пламенною страстью". Узнав, что кто-то из дальних её предков был евреем,она загорается желанием во что бы то ни стало перебраться в Израиль, тратит массу энергии, сил, времени,чтобы доказать своё "еврейство" и получить соответствующие докуме-нты. Но хлопоты эти отнимают у неё последнее здоровье.И когда она в конце концов осуществляет свою мечту, переезжает вместе со всем семейством в обетованную землю, то вскоре находит там могилу. На похороны Астры приезжает её подруга детства Мария, которая и совершает обещанное в заглавии восхождение на священный холм, где встречается с самим Соломоном и ведёт с ним долгую задушевную беседу. Правда, потом

выясняется, что оный царь Соломон просто сумасшедший старик...

Говоря о романе Г.Щербаковой, нельзя не отметить его явно русофобскую направленность. Почта все русские люда, изображённые в нём, либо похотливые блудодеи и блудницы, либо пьяницы, либо глупые, не далёкие,ограниченные "совки". Хватает в романе и язвительных,злоязычных суждений о России и русском народе. Вот наиболее хлёсткое из них:
"...Выплывают расписные Стеньки Разина челны. Скажем так. Сбрасывание за борт - это наша национальная игра. Это наша радость и гордость.И,может,единственное,что у нас получается наверняка".

Несколько слов следует сказать о поэтике романа,главной особенностью которой является пристрастие автора к так называемой ненормативной лексике. То есть, попросту говоря, Г.Шербакова частенько употребляет смачные,в .духе пресловутого казарменного юмора словечки и выражения.К примеру:"Мы на род,который ещё не научился по отирать задницу". Не меньшую "смелость" проявляет Г.Щербакова и когда описывает всякого рода пикантные моменты из жизни героев.

"Вечером она /Лилия - В.Ш./ положила на стол редактору статью Вани, тот привычно, даже, можно скзать, буднично приспустил ей трусики и - не подумайте чего плохого! - почесал ей лобок, такая у них была игра,потому что другой быть не могло, редактор был слегка импотент,слегка трусоват, но так чтоб совсем от всего отказаться - силы воли не хватало".

Впрочем, дивиться тут нечему, а возмущаться бесполезно. Ибо пошлость и скабрезность стали таким же обязательным элементом в современной "демократической прозе, как рекламные ролики во время показа художественных фильмов по телевидению.

"Повесть о любви и суете" Нодара Джина / "Дружба народов", 2000, № З/ вполне оправдывает своё название: в ней действительно много и всяческой любви, и всевозможной суеты. Главная её сюжетная линия связана с любовными похожднеиями сочинской красавицы-телеведущей Анны Гусевой,отличавшейся,по выражению автора, необыкновенной "сексуальной сговорчивостью". Впрочем, Анна не сдала бы местной Мессалиной,если бы, едва выйдя замуж, не лишалась своего горячо любимого мужа Богдана. А лишилась она его потому, что тот лишил жизни двух братьев-близнецов,с которыми вместе работал на стройке у сочинского олигарха Цфасмана и которые крепко поколотили его, исчерпав все аргументы в споре о дальнейшей судьбе Севастополя. Но не знали эта простодушные дуболомы, что Богдан - искусный метатель ножей, за что жестоко поплатились. Придя домой, Богдан взял коллекцию ножей, вернулся на стройку и с расстояния 15 метров всадил два ножика прямо меж бровей обоим близнецам, после чего исчез, и все попытки органов правопорядка найти преступника оказались тщетными. А Анна, как то подобает всякой уважающей себя соломенной вдове, пустилась во все тяжкие, стала менять любовников, как носовые платки. Не побрезговала она вступить даже в связь с пожилым, безобразным Цфасманом, но только предварительно поставила ему жесткое условие: выдернуть длинный чёрный волос, который рос у него на носу... Секспопулярность сочинской дивы стократно возросла после того, как в "Плейбое" появилась серия снимков, запечатлевших её в са-мых пикантных позах. И тут из Анну свалилось счастье, о котором она мечтала буквально со дня исчезновения мужа. В Сочи, специально чтобы познакомиться со всемирно известной красавицей, прилетел шотландец Роберт Гибсон, с ходу объяснился ей в любви и предложил руку и сердце, пообещав, естественно, сделать через некоторое время вызов в Англии Однако коварный британец самым наглым образом обманул Анну. Вызов он сделал,а сам на три года уехал в Бразилию с женой и дочерью,
после этого в повести начинается сплошная "суета". Анна выходит

замуж за ялтинского банкира, разумеется, отбив его у законной жены. Однако когда новый избранник Анны задумал развестись с нею, та убила его, причем таким же способом, каким Богдан отправил на тот свет братьев-близнецов: всадила ему по самую рукоять нож между бровей.А вскоре в Лондоне, в гостиничном номере, нашли мёртвым Роберта Гибсона -и тоже с ножом между бровями...

Очевидно, не стоит даже доказывать, что "Повесть о любви и суете"-типичная,стандартная бульварно-сексуальная повесть, написанная к тому же довольно пошловато /опять же благодаря пресловутой "ненормативной лексике"/.Однако автор пытается придать ей статус серьёзной, глубокой психологической драмы. С этой целью он делает свою героиню полной тёзкой чеховской "дамы. с собачкой" и затем старается убедить читателя, что Анна Сергеевна Гусева ни дать, ни взять родная сестра Анны Сергеевны фон Дидериц: она и лицом похожа на актрису, игравшую главную роль в фильме "Дама с собачкой", и натура у неё такая же тонкая и мечтательная,и страдает она тоже от предчувствия, что впереди её ждёт "самое трудное и непонятное" и т.д. Но все эти потуги настолько смехо-творны и налепы,что невольно приходит на ум грубая русская поговорка:
"Гусь свинье не товарищ".

Николай Климентович, автор повести "Конец Арбата"/ "Октябрь", 2000 № 4/ так определяет свой творческий замысел: "Я, собственно, и рассказываю историю человека, героически противостоявшего миру, который побо-роть он не сумел. Не сумел раствориться, приспособиться, замаскироваться под обычного жителя одной шестой части суши, давно вытолкнувшей и убившей лучших своих сыновей".

Этой героической личностью, не захотевшей стать заурядным обывателем-приспособленцем,является дальний родственник и друг детства автора Шурка Щикачёв. По отцовской линии Шурка происходил из дворян, и по-тому в самих генах его были заложены все те качества,которые свойственны были лучшим представителям русской аристократия, как то: чест-

ность,порядочность,чувство собственного достоинства «благородство» рыцарское отношение к женщине.Однако эти качества оказались,что называется, невостребованными в условиях советской действительности,
где с детских лет человека, по мысли автора, не воспитывали, а уродовали
развивая в нём прежде всего дурные наклонности. Классической жертвой этой системы и стал наш благородный дворянский отпрыск. В школе он связался с уличной шпаной и был пойман с поличным при попытке ук-расть магнитофон / врождённая честность его таким образом не выдержала первого же серьёзного столкновения с жизнью/. В армии он пытался отстоять и честь свою,и человеческое достоинство, однажды даже поколо-тил зарвавшегося пьяного старшину, но его быстро поставили на место, разжаловали из сержантов в рядовые. Работая после армии в НИИ, он вско-ре понял, что контора эта просто-напросто сидит на шее у государства:
сотрудники либо откровенно бездельничают, либо строчат никому не нужные диссертации. Шурка подал на имя замдиректора НИИ подробную записку, где обосновал необходимость наполовину сократить численность сотрудников, но в результате сократили одного только человека - автора данной инициативы.

Чуть не с детских лет .Щурка мечтал о настоящее,чистой, возвышенной любви, мечтал найти верную,преданную подругу.И нашёл...Сначала сорокалетнюю еврейку, которая, как вскоре выяснилось, в молодости занималась проституцией, а в настоящее время - сводничеством. Шурка порвал с ней и сошёлся с некоей Олей, отличавшейся весьма прихотливым нравом. Так, она любила во время коллективных пляжных вылазок "подкрасться к Шурке, разомлевшему на солнце, и умелыми губками пощипать скорехонько его плавки между ног. Плавки у Шурки тут же неприлично вздымались, и под хохот девиц он,чертыхаясь, подхватывался и мчался в реку - остужаться".

Было у Шурки и ещё несколько романов с московскими шлюхами, но в

конце концов он сказал?

-Ох, и надоели же мне б...!

И женился на некрасивой, прыщавой девице, оказавшейся тоже порядоч-ной шлюхой. Шурка ушел от неё, некоторое время вместе с матерью жил из даче,а потом бросился под поезд.

Одним словом,перед нами типичная дежурная антисоветская повесть со всеми характерными для этого сорта литературы "особыми приметами". Здесь и дешевая тенденциозность, и примитивизм как в изображении действующих лиц, так и самой жизни, ну и, конечно же, наличие сексуально-пикантных сценок.

Михаил Румер-Зараев, опубликовавший во втором номере журнала "Зве-зда" повесть "Диабет", тоже предельно чётко сформулирует свою творческую задачу:" ...собственно, вся эта повесть о мире, который открыл нам диабет, и о людях,населяющих этот мир".

В основу её сюжета положена история болезни несчастного сына автора, с двенадцати лет страдавшего сахарным диабетом. Болезнь эта фактически неизлечима,и единственный способ не дать диабетику умереть -это ежедневно вводить с помощью уколов в его организм инсулин.Но как только упомянутый мальчик "сел на иглу", его отец, журналист по профес-сии, сделал первое для себя открытие. Оказывается, отечественный советский инсулин по всем статьям уступает зарубежным аналогам, и виной то-му ненавистный автору социализм с его плановой системой.Во всём мире для изготовления инсулина используется одно и то же сырьё - поджелудочные железы коров и свиней, а вот технология разная."Впрочем, - пи-шет М. Румер-Зараев, - и технология, наверное, сходная, только в совет-
ской имелись небольшие отступления, те самые "чуть-чуть", которые на
мировом рынке делали дерьмом как советские автомобили, так и советскую
обувь...

Иногда что-то на заводе разлаживалось, возникали какае-то трудно-устранимые дефекты, в результате которых препарат терял своё действие

или в нём возникало столько примесей,что наступала декомпенсация и со временем всякие осложнения - почечная недостаточность, слепота, гангрена. Но и такой инсулин продолжали вьпускать, потому что был план и прекращение производства означало скандал, потерянные должности, партийные билеты".

С этих строк повесть принимает неистово-разоблачительный характер. Лечащий врач советует родителям больного мальчика достать импортный инсулин. Но как его достать, если, по выражению автора, в Советском Союзе "существовала строгая иерархия инсулинов"? Для простых рабочих-советский, для директоров заводов - югославский, для партийной номенклатуры и кремлёвских старцев - датский и американский. Правда, наш автор, используя свои журналистские связи и своих родственников, живу-щих за границей, сумел наладить бесперебойную доставку импортного инсулина для сына. Но каково было другим, тем, кто не имел ни блата, ни заграничных бдагодетелей?

И М.Румер-Зараев разражается гневной,негодующей (фразой:

"Люди погибали, и никто не знает, сколько их погибло по всей России, по этим станциям, рай- и облцентрам, где к тому же и мясо всегда
было с бою, а для диабетика животный белок - варёная говядина- /обяза-
тельное условие".

Впрочем, автор, очевидно, понимает, что этот его упрёк советской власти любой мыслящий читатель может нейтрализовать встречным вопрос-ом: а сколько людей погибло и гибнет в нынешней демократической России от того,что они не в состоянии приобрести многие лекарства /в том числе и злополучный инсулин/, от того, что у них нет денег оплатить даже несложную операцию, наконец от элементарного недоедания и дистрофии?

И чтобы окончательно пригвоздить советскую власть к позорному
столбу, Румер-Зараев подробно рассказывает ещё одну историю - исто-

рию поступления сына в институт. По его мнению, и здесь существовала "строгая иерархия", согласно которой в самые престижные вузы /МГУ, МГИМО/ поступали только сыночки и дочки крупных партийных и государственных чиновников, а во все остальные можно было поступить только по блату или за взятку. Но тут наш неистовый разоблачитель, мягко говоря, сгущает краски. В отношении МГИМО он совершенно прав. А что касается всех прочих вузов, то, во-первых, способные юноши и девушки пусть с трудом, но поступали в них, причём без всякой "подстраховки", а во-вторых,хоть взятки и блатное посредничество действительно имели место, но с этими, как принято было говорить,"негативными явлениями" в советское время решительно боролись, вплоть до того, что порой меняли всю руководящую верхушку иного весьма престижного вуза. Это я утверждаю не как критик,а как человек, много лет проработавший в советской высшей школе.

Вообще в своих обличит льных выпадах против советского строя М..Румер-Зараев порой переходит за грань дозволенного, то есть, иначе говоря, откровенно клевещет, возводит всевозможные напраслины на социалистическую действительность. Так, он на полном серьёзе утверждает, что "русской интеллигенции еврейского происхождения" был закрыт доступ в самые перспективные отрасли науки и культуры, вследствие чего многие "еврейчата" не смогли до конца проявить свои способности и дарования.Тут, полагаю, нет никакой надобности вступать в затяжную дискуссий с автором. Ибо мы знаем десятки, если не сотни имен известных учёных, писателей, музыкантов, артистов «принадлежащих к "русской интеллигенции еврейского происходения". Для справки напомню: "еврей-чатами" были и Л.Ландау, и И.ДунаеЕвСкий, и Е.Шварц, и Ф.Раневская, и С.Крамаров, и многие, многие другие.

Ко всему сказанному следует добавить, что повесть М.Румер-Зара-ева не блещет художественными достоинствами. Написана она сухим газетным слогом, характеры героев условны и безлики /примечательно и

и симптоматично, что три главных персонажа - больной сын, его отец и
мать не имеют даже имен/; счастливым исключением является один только
Рамазан Алиев - проходимец от медицины, бабник и пьяница, в связи с чем
глава, ему посвящённая, воспринимается как законченная, колоритная новелла. Всё остальное, как уже отмечено, посредственная журналистская словесность.

Сюжет повести Леонида Зорина "Господин Друг"/" Знамя", 2000, № 4/ прост, незатейлив и поучителен, как притча. В добрые старые, застойные времена жили-были два писателя-приятеля - Анвар Ильич /фамилия автором почему-то не назвала/ и Константин Сергеевич Ромин. Как и больший ство члечов СП, они не бедствовали, жили в просторных, добротных квартирах регулярно издавали книжки, получая за них приличные гонорары, имели своих читателей и критиков - доброжелателей и недоброжелате-
лей. Правды, со стороны их дружба выглядела довольно странной: слишком уж разными они были людьми. Добродушный, мягкосердечный Анвар Ильич являл собою полную противоположность злоязычному, желчному, надменно-му Ромину. К тому же последний имел дурную привычку и при свидетелях, и наедине непременно подначивать, уязвлять, высмеивать своего друга. Но Амвар Ильич всё это покорно сносил и терпел; больше того, после каждого нового общения он чувствовал, что Ромин всё крепче привязывает его к себе. И узы эти он оказался не в силах разорвать даже после того, как ему открылась страшная тайна: однажды во время творческой
командировки Анвара Ильича в Ленинград Ромин переспал о его женой Розой Владимировной. Причём когда рогатый муж возвратился в Москву, Ромин нахально заявил ему, что пока тот был в Ленинграде, он, Ромин, завёз и вручал Розе Владимировне давно обещанную книгу Сенеки "Нравственные письма к Луциллию". И это Анвар Ильич стоически стерпел. И кончается повесть трогательной сценой: спустя несколько лет после смерти Ромина Анвар Ильич на научной конференции, посвящённой творчеству покойного друга произносит в его честь вдохновенную речь, вышибая слезу у всех

собравшихся.

Мораль этой "прозрачной" притчи вполне очевидна: чеяовек должен уметь в трудные минуты жизни возвыситься над пошлой житейской суетой, должен прощать людям, в особенности близким людям, все их слабости и грехи, вплоть до откровенных подлостей. Кто-то с этой моралью согласится, кто-то станет её решительно оспаривать, что само по себе не так уж и плохо и за что автор безусловно заслуживает похвалы.

Только вот непонятно, зачем понадобилось Л.Зорину, опытному, масти-тому литератору, "обогащать" столь незамысловатый сюжет пространными монологами и пустопорожними застольными разглагольствованиями. Пушкин, разумеется, был прав, утверждая, что проза " требует мыслей и мыслей". Но совершенно очевидно, что он имел в виду глубокие, оригинальные мыс-ли суждения, а не сомнительные откровения, коими буквально напичкана повесть "Господин Друг". Впрочем, предоставим слово Константину Ромину и послушаем, как он в подпитии поучает Анвара Ильича.

" - В конце концов, что такое художество? Едва приоткрытый краешек тайны. Едва приоткрытый. Самую малость... И сколько же мы платим за эту малость! То, что ты называешь творчеством, это почти всегда подмена. даже у самых крутых реалистов.Ты и себе сочиняешь жизнь. Разве любить туг же самую женщину, которую обнимаешь ночью? Нет, не подозревая о том, она, бедняжка, вбирает в себя предложенные тобою свойства,и стиль, и образ, и даже внешность. Да ты и сам мало-помалу становишься не таким, каков есть. Тут, брат, не столько исповедальность, о коей толкуют с гордыми лицами, сколько всё то же преобращение собственной личности, данной природой. И истерическая искренность, которую хитрые литераторы любят выдавать за талант - тоже сочинённое качество". И т.д. И т.п.

В отличие от "Господина Друга", повесть Анатолия Хруцкого "Такие времена - такие воспоминания" /"Звезда", 2000, № З/ изобилует всевоз-можными сюжетными хитросплетениями, неожиданными поворотами в развитии действия, острыми, непредсказуемыми коллизиями. Главный её герой Конст-

антин Адрееыич, вице-президент хилого благотворительного фонда, отбывает в Петербург,чтобы попроведовать свою престарелую маму. Но пос-
кольку фонд находится на мели, президент его дает поручение заму -установить деловые связи с одной крупной торговой питерской фирмой и получить от неё солидный кредит, палее начинаются сплошные неожиданности. Глава фирмы, совсем еще не старая, энергичная женщина по имени Людмила , предлагает Константину Андреевичу сыграть роль частного дете-ктива. Оказывается, незадолго до этого от неё сбежал муж, и все пред-принятые Людмилой попытки найти его успехом не увенчались. Вообще-то как таковой сбежавший муженёк Людмиле не нужен, ибо у неё давно уже есть "фаворит" - здоровенный амбал Мишкин, занимающий по совместитель-ству пост начальника охраны. Но Людмила опасается, что спустя некоторое время муж подаст на развод и оттяпает половину её имущества. По-сему его надо упредить: найти и обезвредить, то бишь по-быстрому офор-мить развод. И Людмила ставит Константину Андреевичу жесткое условие:
"кредит вашему дурацкому фонду открываю срази, как будет предъявлен этот позорник. Накладные расходы в разумных пределах... Лично вам -х:орошая премия, если всё будет сделано чётко..."

С этими словами она вручает новоиспечённому сыщику пакет с деньгами, фотографией мужа и адресом его тётки, где он наверняка рано или поздно объявится. Оставшись один, Константин Андреевич вытаскивает из пакета фотографию и бумажку с адресом и чуть не ахает от удивления:
на бумажке записан адрес его матери, а на фото запечатлен дальний его родственник Глеб. Разумеется, Константину Андреевичу не составило боль -шого труда отыскать беглеца, но он решает запродать его Людмиле за кругленькую сумму в 30 тысяч долларов. Однако в один прекрасный день на мамину квартиру, где временно поселились Константин Андреевич и Глеб, заявляется Мишкин и требует вручить ему "позорника" за 35 тысяч баксов. Оказывается, Мшкин - делец более крупного масштаба, чем Людми-

ла, и сожительница ему нужна только как крыша, чтобы проворачивать махинации с иномарками... Читателя в дальнейшем ждет еще немало сюжет-ных сюрпризов, и каждый из этих сюрпризов будет открывать нам глаза на всё новые и новые "прелести" ньшешнего демократического жизнеустройства: здесь и взяточничество, и вымогательство, и беспредел, и рэкет и проституция, и алкоголизм. Одним словом, "Такие времена - такие воспоминания" не заставят нас скучать.Только ведь в литературе есть железное правило:вместе с сюжетом должна развиваться и главная мысль, идея произведения. Это требование четко сформулировал еще Белинский, когда анализировал "Евгения Онегина" и "Героя нашего времени". Но то ли для А.Хруцкого Белинский не авторитет, то ли он сам для себя толком не уяснил, ради чего сочиняет свое произведение. В результате повесть его воспринимается как некое поппури на хорошо всем нам знакомые по многочисленным детективам и телесериалам мотивы.

Из всех задействованных в настоящем обзоре произведений роман Владимира Войновича "Монументальная пропаганда" / "Знамя" ,2000, № 4/-единственная, пожалуй, вещь, заслуживающая более-менее развернутого ана-лиза и достаточно высокой оценки. Во-первых, роман читается с неослабе-вающим интересом, что уже является его бесспорным достоинством, ибо большинство опусов, публикуемых в толстых "демократических" журналах, читаешь, преодолевая не только сопротивление материала, но зачастую отвращение к материалу. Во-вторых, "монументальная пропаганда" - это добротная реалистическая проза, написанная живым, образным русским языком, без пошлостей и скабрезностей, без злополучной не нормативной лексики. Но самое главное - это роман о трудной, нескладной, полной вся-ческих превратностей и невзгод женской судьбе, прослеженной автором на протяжении почти полувека.

Зовут главную героиню Аглая Степановна Ревкина, или попросту Аг-лая; она - убеждённая, до фаназтизма преданная советской власти большевичка. Будучи комсомолкой, она безжалостно раскулачивала зажиточных

крестьян, в войну командовала партизанским отрядом, потом несколько лет работала первым секретарем райкома. И именно в годы пребывания на столь ответственном посту зародилась у нее идея - поставить к 70-летию Сталина в своем Долгове монументальный памятник "великому
вождю, учителю и полководцу. Несмотря на резонные возражения со сто-
роны ближайших помощников, а также директоров совхозов и председатели колхозов, что район не оправился еще после военной разрухи, что не хватает сельхозтехники, семян, удобрений и т.д. Аглая добилась претворения своей мечты. Памятник в Долгове открыли как раз в день юбилея, причем создал его известный московский скульптор, получивший впоследствии за него Сталинскую премию. Но не знала Аглая, что памятник этот станет вечной её мукой и вечным её спутником, а в конце концов причиной ее смерти.

Здесь я сделаю паузу в изложении сюжета романа и отмечу одну интересную его особенность. В.Войновач задумывал свою Аглаю как личность малосимпатичную, как типичную номенклатурную унтер-офицершу. Умом она не блещет, образованием тем более, за всю жизнь освоила только одну книгу - "Основы ленинизма" Сталина, к тому же черства, груба, порой жестока. Но чем дальше следишь за судьбой этой бой-бабы, тем больше проникаешься к ней уважением, сочувствием и даже состраданием. Да а сам автор, похоже, меняет свое отношение к героине по мере того, как она катиться вниз по служебной лестнице.С начала за ничтожные прома-хи в работе ее смещают с поста первого секретаря и назначают директо-ром детского сада . А потом в Долгове разыгрался целый скандал, зачинщицей которого стала Аглая. В июне 1957 года состоялся печально знаменитый Пленум ЦК КПСС, разоблачивший антипартийную группировку моло-
това, Маленкова, Кагановича, и примкнувшего к ним Шепилова. Разумеется, тут же после довало указание провести на местах партсобрания и единодушно одобрить решение Пленума. Состоялось такое собрание и в Долгове, на котором все выступавшие дружно клеймили "оппортуинистов" и "двурушников".

Однако единодушного одобрения резолюции ЦК не получилось, так как при голосовании Аглая воздержалась, а это означало в открытую пойти против генеральной лини партии, причем свою позицию Аглая аргументировала достаточно весомо. "Если вы товарища Сталина не любите, - сказала она, - то понему вы ему этого при его жизни не говорили. Сказали бы ему в то время: "Извините,товарищ Сталин, но мы вас не любим". И Мо-лотова не любили, и Кагановича.Вот бы тогда так сказали, я бы сейчас вашу позицию уважала".

Но эти слова только еще больше ожесточили долговских "агрессивно-послушных" коммунистов. Аглаю исключили из партии, сняли с работы, и с тех пор началось жалкое ее прозябание в коммуналке на пенсию в 83 рубля 40 копеек /деньги по тем временам более чем скромные/. Правда, Аглая сумела еще раз удивить город Долгов, всех его руководителей и обывателей. Когда в Долгове снесли памятник Сталину, прицепила его к трактору и поволокли на переплавку, Аглая встала посреди дороги, остановила ЧТЗ и уговорила тракториста продать за две бутылки водки этот столь драгоценный для нее монумент. Потом поставила еще две бутылки крановщику, и сговорчивые ребята "прописали" чугунного Сталина прямо в ее комнате, благо потолок там был в три с лишним метра.

Как нетрудно понять, к советской власти и социалистическому строю В.Войнович относится негативно, посему в его романе немало страниц, рисующих убогую, уныло-однообразную "совковую жизнь".

Но вот наступили новые времена, и глухой, грязный, кривоулочный Долгов преобразился как в сказке: в нем появились роскошные двухэтажные офисы и особняки, открылись казино, ночные клубы, рестораны с неизменными эротическими шоу, центральные улицы засветились десятками реклам... Однако, к чести автора, вся эта цивилизованная экзотика и
мишура его ничуть не восхищает. Ибо он знает и - опять же предельно

правдиво - показывает другую жизнь. Жизнь, где обездоленные старики едва сводят концы с концами, а молодые здоровые мужики и парни маятся в поисках работы и, не найдя ее, пополняют собою всевозможные криминальные структуры. Сам же разгул преступности в нынешней России, ее жестокость и изощренность настолько поражают и возмущают автора, что он посвящает ей пространное "нелирическое отступление, которое, право, стоит того, чтобы привести его полностью.

"Алексей Михайлович Макаров, который Адмирал /друг автора -Б. Ш./ делил нашу послеоктябрьскую историю на эпохи Террора подвального / когда при Ленине расстреливали людей в подвалах /. Большого Террора /при Сталине /, Террора выборочного /при Брежневе /, Террора проме-жуточного /при Андропове, Черненко, Горбачеве/ и Террора без границ /настоящего времени /.

Последний террор отличается от предыдущих тем, что осуществляется не во имя Епэнэмэ /единого правильного научного мировоззрения - В.Ш.), перестал быть централизованным и упростился. Кто попало приговаривает к смертной казни кого попало и за что попало. Люди уничтожают друг друга всеми возможными способами, закалывая ножами, расстреливая из охотничьих ружей, дробовиков, винтовок, пистолетов, автоматов, пулемётов, гранатометов, с помощью яда, химических испарений, радиоктивных излучений и взрывных устройств. Повсюду в городах, больших и отчасти малых, орудуют банды, всем известные с известными предводителями, паханами, ворами в законе, которые ни от кого не прячутся, разъезжают в бронированных лимузинах с охраной, ведут международный бизнес и хранят деньги не в стеклянных, а в оффшорных банках, в банках Швейцарии и в Бэнк оф Нью-Йорк. Их называют банкирами, олигархами, владельцами заводов, газет, пароходов, нефтяных скважин и телеканалов. Жизнь у них хорошая, но часто короткая и проходит в страхе. Боятся они не милиции, а друг друга, и не зря. Законы не писаны, но суровы. Смертная казнь - ходовое наказание".

Что можно сказать по поводу этого пассажа? Тут что ни слово,то
горькая, жестокая правда. Но самое удивительное, кажущееся даже неверо-ным, что строки эти напечатаны в демократическом журнале, а автором их являемся известный писатель-диссидент, долгие годы боровшийся с тоталитарным режимом во имя демократии, свобод, прав человека. Но похоже В.Войнович начинает понимать, что свержение советской властч не дало простому человеку ни свободы, ни демократии, ни материального благополучия, ни элементарных прав. А сами демократические реформы породили в России невиданную экономическую разруху и криминальный беспредел, грозящие обернуться для страны глобальной катастрофой.

Не случайно роман заканчивается апокалипсическим финалом: на Долгов внезапно обрушивается страшной силы ураган, который вырывает с корнем деревья, валит ЛЭПы, сметает с лица земли ветхие домишки. И во время этого урагана нелепо погибает главная героиня. Чугунный Сталин от ураганных сотрясений раскачался, упал и насмерть придавил несчастную Аглаю.

в свое время среди литераторов имела хождение такая шутка. Масти-тый прозаик спрашивает критика: "А если вдруг литература в одночасье исчезнет, чем вы, критики, будете заниматься?" - "А мы объясним, почему литература исчезла. И долго-долго будем объяснять".

Невинная эта шутка вполне может стать горькой правдой. Ибо если
литература именно так в дальнейшем развиваться /хотя слово "развивать-
ся здесь не совсем уместно, здесь скорее надлежит употребить другое слово - "деградировать"/, то она просто-напросто прекратит свое существование как вид искусства, как искусство слова. И критикам ничего не останется, как произносить по этому поводу длинные похоронные речи. Но поскольку литература еще как-то порется на плаву благодаря усилиям отдельных, наиболее талантливых мастеров слова, критика, очевидно, должна указать на тревожные симптомы, которые могут в недале-

ком будущем обратить изящную слосесность в бессмысленное,бесплодное словоблудие.

Главный из этих симптомов - отрыв литературы от жизни, от насущных,злободневных проблем. Позволю себе еще раз сослаться на Белинского."Литература, которая корнями своими не уходит в действительность,-писал он, - есть дело от безделья, игра в бирюльки". Так вот многие нынешние литераторы, в первую очередь выходцы из демократического лагеря именно игрой в бирюльки и занимаются. Всем известно, что в России сейчас уйма проблем,от решения которых зависит не только судьба страны, но и вообще останется ли на политической карте мира государство с "названьем кратким Русь".

Однако прогрессивно мыслящие демократы от пера этих проблем, как говорится, не видят в упор. В стране сейчас назревает демографическая катастрофа,Россия ежегодно недосчитывает до полутора миллионов человек. А журнал "Звезда" предлагает читателям очередную антисоветскую "разоблачительную повесть", где описаны хлопоты папы-газетчика, пытающегося всеми правдами и неправдами достать импортный инсулин для больного сына.

В России сейчас катастрофически растет проституция, на панель выходят несовершеннолетние и даже малолетние девочки, налажен уже нелегальный экспорт " живого товара" за границу. А журнал "Октябрь" печатает повесть о стамбульских похождениях разбитной бабёнки-чел-ночницы,где со смаком" в натуре"описываются способы "турецкой любви".
В России бешеными темпами растет преступность, которая, по всей вероятности, в недалеком будущем изолирует нашу страну от остального мира почище "железного занавеса". А "Дружба народов" публикует полу-эротическую-полумистическую повесть о молодых супругах, варварским способом отправляющих на тот свет неугодных им людей.

И таких примеров, когда реальное изображение реальной действительности подменяется всякого рода никчемными историйками, можно при-

вести десятки. А литература, оторваная от жизни, лишает себя самых важных, самых существенных признаков искусства слова:в ней нет ни злободневной проблема тики, ни плодотворных идеи, ни многогранных характеров,ни сложных человеческих судеб. Кстати роман "Монументальная пропаганда" потому и стал счастливым исключением в потоке сегодняшней "демократической прозы", что в нем и острые социально-нравственные проблемы поставлены, и прослежена судьба незаурядной женщины на протяжении нескольких десятилетий. Как говорил классик:"Его пример -другим наука". Только вот последуют ли наши ушибленные демократизмом писатели этому примеру - большой вопрос.