Вы здесь

Броневик

Повесть
Файл: Иконка пакета 02_soloviev_b.zip (107.68 КБ)

Произошла эта история в 90-х годах прошлого столетия, когда демократия завоевывала просторы России, когда охранный бизнес делал свои первые шаги, когда казалось, что свобода – политическая, экономическая и бог весть еще какая – должна неизбежно приносить только плоды, которые можно будет просто срывать с животворного древа предпринимательства…

Я тогда работал в редакции «Московской бизнес-газеты». Комната наша с трудом вмещала четырех корреспондентов, склонившихся над клавиатурами компьютеров и торопившихся отдать им свои замечательные мысли. Я уже было собрался сокрушить очередной отчет о международной конференции по безопасности, лихо поставив рядом хлесткие высказывания еще в недавнем прошлом отъявленных врагов, сотрудников ЦРУ и КГБ, а ныне президентов крупных охранных холдингов, как зазвонил телефон. Собственно, телефон предназначался для всех нас, но каждый корреспондент почему-то старался, чтобы он стоял на столе соседа. Аппарат ходил по кругу и в конце концов застрял на моем рабочем месте. Видимо, по причине беспринципности и мягкотелости его хозяина. Прозвучало уже три звонка, и я понял, что не успеваю побить рыцарей плаща и кинжала, чтобы на их фоне преподнести наших несгибаемых ветеранов спецслужб. Я поднял трубку и услышал голос нашего главного редактора Хворова:

Добрый день. Кто это?

Это Лопатников, Олег Николаевич! – Я никогда не переставал удивляться манере разговаривать нашего шефа. Он всегда начинал разговор, по телефону или при встрече, так, будто видел человека впервые. На первых порах мне хотелось крикнуть ему при встрече: «Да это же я, вы же меня приняли на работу три дня назад, вы еще сказали, что где-то видели мою крупную голову…»

А-а, это ты, Фёдор! Слушай, ты не мог бы зайти ко мне прямо сейчас?

Иду.

Я положил трубку и посмотрел на своих соседей. Оказывается, двоих уже и след простыл, видимо, пошли дымить в курилку. А из-за барьерчика была видна только голова нашего старожила Петра Ринатовича Бардова. Он, положив ноги на стол, плавно раскачивался в кресле.
Казалось, его глаза за большими дымчатыми очками были плотно закрыты. Но, как только я встал, голова Бардова сразу повернулась ко мне:

К шефу?

Угу.

Если что, дашь ему пару рецептов.

Не понял? – Я поставил компьютер в режим ожидания и задвинул стул.

Ну он же хворый, – Ринатыч улыбнулся и опустил ноги на пол.

Ага, обязательно. Я его к вам пошлю.

Конечно, вали все на меня. – Он снова закрыл, как мне показалось, глаза и повернул лицо к окну.

«Наверно, обдумывает, как развести очередного клиента на платный материал», – подумал я, закрывая дверь. Бардов хоть и был самым старым в нашей редакции, но на удивление быстро приспособился к современным течениям и, используя свои колоссальные связи, приносил в каждый номер один, а то и два коммерческих материала. За ним не могли угнаться даже наши менеджеры по рекламе. Они каждый раз с удивлением вопрошали мэтра: «Как вам удается это?» И всякий раз он улыбался в свою аккуратную черно-седую бородку-эспаньолку и загадочно говорил, гладя свой наполовину лысый череп: «Головой надо работать, ребятки, головой!»

Я прошел по нашему длинному коридору, вдыхая вечно приятный и туманящий голову редакционный запах, состоящий из ароматов кофе, чая, газетной бумаги и главного ингредиента – запаха, поднимающегося от нижних этажей, где была расположена типография. Именно он ударил мне в голову, когда я, еще ученик девятого класса, прорвался мимо стоящего на проходной милиционера, обалдевший от такой удачи, ввалился в первую попавшуюся комнату и спросил у дядьки с седой головой и огромными, такими же седыми кавалерийскими усами:

Извините, я хотел бы писать в газету. Как это сделать?

Он посмотрел на меня умными, уставшими и добрыми глазами, потом усадил в кресло перед собой и стал расспрашивать про мою жизнь. А потом отправил на два этажа выше, в молодежную редакцию комсомольского еженедельника. Вот тогда-то я и вдохнул в первый раз этой дурманящей отравы, без которой уже не мог дальше жить. С тех пор прошло некоторое количество лет, которое сказалось определенным образом не только на моем образовании, опыте и мастерстве, но и на количестве волос на голове и их цвете. Впрочем, последний момент скоро станет неактуальным, поскольку растительность совсем исчезнет. Как говорят в один голос знающие люди – и конечно, дока Бардов, – такое стремительное бегство поросли с поверхности моего рабочего инструмента, головы, напрямую связано со службой в армии за Полярным кругом. И мне ничего не остается, как согласиться с ними. Тем более что этому есть и другие подтверждения, но они куда печальнее, не стоит заострять на них внимание.

Я незаметно проскользнул мимо секретарши Полины и снова чуть не запутался в двойных дверях главного редактора. Я все время размышляю, когда кручусь в этом узком пространстве и перекладываю руки с ручки на ручку: «Зачем такой тамбур делается у порога практически любого уровня начальства? Видимо, оно хранит за этими дверьми свои тайны, полагая, что за одинарной дверью будет слышно их громоподобное рыканье на проштрафившихся подчиненных». Но после бесконечных плутаний в этом пространстве я пришел к выводу, что этот шлюз призван сбивать спесь с не в меру загордившихся работников и напоминать им о собственном положении.

Проходи, Федя! – Олег Николаевич покровительственно привстал и протянул мне руку. – Как жизнь? – вопросил он и провалился в огромное вращающееся кожаное кресло.

Да ничего, спасибо, – пробормотал я в ответ на дежурную вежливость босса.

Слушай, есть тут мысль послать тебя в командировку. Как ты на это смотришь? – Он повесил на своем лице самую роскошную улыбку из тех, что я видел за все время работы здесь.

«К чему бы это?» – удивился я.

В Париж, на очередной «Милипол»? – решил я воспользоваться хорошим настроением главного и подобострастно пошутить, прекрасно зная, кто у нас ездит на зарубежные выставки.

Кстати, это можно будет организовать, если ты хорошо потрудишься в Петропавловске! – ответил Хворов, пристально глядя на меня. – Там надо будет поработать журналистом на выборах губернатора. А кандидатом в вице-губернаторы идет директор охранного холдинга Бронницкий. Знаешь его?

Да, что-то слышал. Недавно мы писали о нем. Кажется, он вел какой-то семинар на последнем форуме по безопасности, – ответил я, лихорадочно соображая, кто же надыбал мне такую блатную работенку.

Поедешь с Рафаэлем. Он будет всем руководить, а ты пописывать и, скорее всего, выпускать боевой предвыборный листок. В общем, поживете в Петропавловске, там отличная природа, рыбалка, а какие озера! Короче, отдохнете и малость заработаете. – При этих словах шеф встал с кресла, подошел к окну, видимо, намереваясь разглядеть в московской хмари чудесную таежную природу. Пока он стоял и предавался воспоминаниям, я уже понял, кто подкинул нам шабашку, и сделал самое простое лицо, на котором был только один невинный вопрос: «Сколько?»

Если все получится с выборами, получишь три оклада. Ну и, естественно, командировочные и полное обеспечение вашей там жизни. – Он снова воцарился в кресле и, слегка покачиваясь, продолжал смотреть в огромное окно, с улыбкой щурясь на выглянувшее из-за туч майское солнце. Хворов явно наслаждался воспоминаниями и произведенным на меня впечатлением.

Я вышел из кабинета главного редактора в хорошем настроении. Даже двойная дверь мне показалась уже совершенно удобной, а улыбка нашей записной красавицы Полины не выглядела вызывающе намекающей. Кажется, жизнь поворачивалась ко мне светлой стороной. Я шел по нашим коридорам и спрашивал себя: «Почему шеф в первый раз на моей памяти назвал Бардова по прозвищу? Неужели его так хорошо подогрели в Сибири, что он расчувствовался?» Бардова так звали за его эспаньолку, которая, надо заметить, действительно ему шла, и еще – за пристрастие к испанскому певцу Рафаэлю, которого он постоянно слушал и напевал. А еще он пытался серьезно петь на наших вечеринках, попутно ухаживая за немногочисленными редакционными дамами.

Когда я зашел в нашу комнату, Бардов так же сидел в расслабленной позе с ногами на столе в полном одиночестве.

А где народ? – спросил я.

Обед! – Он убрал ноги и приподнял темные очки. – Ну, что сказал тебе, мой юный друг, самой больной в мире человек?

И где же вы, Пётр Ринатович, поймали такого жирного заказчика на наши бессмертные услуги? – Откинуться в кресле у меня не получилось, не позволяла конструкция. Но свое благодушное расположение духа я выразил тем, что вытянул ноги, немного сполз вниз и иронично посмотрел на коллегу. А самое главное, мое отношение к произошедшему выразилось в том, что я невежливо ответил вопросом на вопрос.

Ну, дорогой мой Феденька, места надо знать рыбные!

Уж не в вашем ли рыбацком клубе вы его зацепили? – Я вспомнил, что наш проныра Рафаэль состоял членом множества элитарных и полузакрытых сообществ, где, тусуясь и играя одновременно роль энциклопедически образованного человека и шумного балагура, Бардов выуживал своих жертв-рекламодателей.

Вот лет этак через десять уйду я на покой и передам свое наследство вам, дети мои. И тогда вы будете знать, в каких муках выстраивал дедушка российской журналистики Бардов свои отношения с властями предержащими! – произнес он пафосно, однако на лице его сияла простая крестьянская улыбка деревенского мужичка, который только что объегорил высокомерного и глупого барина.

Да ладно вам! Сколько деньжищ-то огребете после такого гешефта? – продолжал балагурить я.

Скромнее, скромнее, ребятки! Не все измеряется презренным златом! – Ринатыч подошел ко мне и проговорил уже тише и серьезнее: – Едем послезавтра, билеты на поезд я уже заказал. Возьми диктофон, пару блокнотов и ручек, ну и все то, что тебе потребуется на месяц жизни. И попрощайся со своими московскими чувихами! – Он опять улыбнулся и подмигнул мне.

Да бросьте, было бы с кем прощаться. А что делать-то, Пётр Ринатович?

Писать тексты выступлений, пресс-релизы, помогать в других вопросах.

Шеф что-то сказал насчет выпуска газеты.

Пока не знаю, как у заказчика с деньгами будет. В любом случае – будешь писать, а я займусь выпуском. Да, чуть не забыл. Зайди в бухгалтерию, возьми командировочные. Они уже выписаны.

А почему не самолетом?

Видишь ли, некоторым индивидуумам полезно для здоровья постепенное погружение в российскую действительность. А то у определенных товарищей, не будем показывать пальцем, может развиться кессонная болезнь зазнайства. Федь, нам ведь работать ехать, а не мост через Енисей открывать. – Последнюю фразу он произнес так просто, как будто отец шлепнул расшалившегося сынка.

В принципе, он был прав. Хотя, на мой взгляд, я такими вещами не страдал. «Пожалуй, надо сходить по такому случаю полноценно пообедать. А то слюна предвкушения новых впечатлений и больших денег сожжет стенки моего желудка», – подумал я.

 

Три ночи мы с Бардовым ехали на поезде до Петропавловска, выспавшись вволю, съев все припасы и став завсегдатаями поездного ресторана, качество пищи и обслуживания в котором, надо отдать должное, было на уровне если не всех, то некоторых ресторанов Москвы точно. Это в большей степени отметил мой коллега, как отметил он и качество всех спиртных напитков, какие появлялись в самом поезде и на станциях, когда время позволяло производить набеги на привокзальные торговые точки. Надо отметить, что Пётр Ринатович каждый раз пытался приобрести местные напитки, которые отражали бы не только колорит наименований, но и оригинальную рецептуру их изготовления. Он все пробовал, потом нахваливал или ругал, даже делал некоторые записи по этому поводу. В этом стремлении к глубокому проникновению в жизнь аборигенов мы с ним были солидарны. Разница была в том, что он искушался зеленым змием, а я бумагой, то бишь местными газетами. С одной стороны, я полагал, что лучший способ узнать туземный быт – читать тутошнюю прессу, а с другой – я с удовлетворением готовился пополнить мою коллекцию новейших российских СМИ, где газет было уже около двухсот экземпляров, а журналов – почти сотня.

Так мы, созерцая пейзажи и дегустируя, каждый по-своему, местный колорит, приближались к цели нашего путешествия. Я было один раз, устав ото сна и чтения, попытался задать Ринатычу профессиональный вопрос по поводу инструментов предвыборной кампании. Он, крякнув от глотка очередного редкого и дорогого бальзама, отреагировал:

Брось, мы же не звери! Выпей лучше вот этой настойки кедрача! А впрочем, что ты хочешь поведать мне, старому пиарщику и политтехнологу? А ну, что там придумали братья наши старшие, американцы и европейцы, втюхивая свою демократию недоразвитым странам Африки, Латинской Америки и погрязшей в разврате Передней, а особенно задней Азии? Газетки, листки, значки, бесконечные выступления в массах с умными лицами… Брось, Сергеич! Приедем, разберемся, главное, чтобы бюджет был и стол стоял, как… – При этих словах мой сосед уронил голову на грудь и сладко и громко захрапел, извещая проезжаемую нами прекрасную в своей свежей зелени сибирскую тайгу о том, что он погрузился в мир Морфея.

Наступило утро четвертого дня. Мы, начищенные, напомаженные и благоухающие, вглядывались в пригороды Петропавловска, которые неслись навстречу. Я попытался получить от доки Рафаэля некоторые сведения о политической и экономической географии области, однако опять наткнулся на веселые глаза моего начальника:

Знаешь, прелестное дитя, для меня самое большое удовольствие в жизни – получать сюрпризы. А самый здоровый в мире человек нам сказал, что от Бронницкого мы просто обязаны их ждать!

Я пропустил мимо ушей пассаж о сюрпризах, не подозревая, насколько быстро это предупреждение обретет свою плоть и кровь, тем более что поезд остановился и мы спустились на грешную землю. И тут… я просто не поверил своим глазам: прямо перед вагоном стоял настоящий, большой, как будто только что из фильма «Ленин в Октябре», броневик. Две его башни хищно нацелились на меня стволами пулеметов, а большое, сверкающее полировкой серебристое основание броневика величаво покоилось на черных, с литыми дисками (надо же!), колесах. Эту нереальную картину дополнял современный регистрационный номер, который был прикручен к броне. По сторонам от бронемашины стояли (я бы не удивился, увидев солдат и матросов с трехлинейками) охранники в парадной форме. Символика была везде: на бейсболках, на рукавах, на груди и на брюках. Добавим к этому несколько блестящих значков на груди и, боже мой, даже медалей! Но все равно невозможно передать эту красочную картину на фоне дружеских объятий и лобзаний Бардова с одним из встречающих. Наконец они расцепились после многочисленных похлопываний, от которых спина заболела даже у меня. Я был представлен любвеобильному аборигену. Бардов высокопарно произнес:

Познакомься, Виталий Александрович, наше лучшее перо, можно сказать, золотое охранное перо России – Фёдор Сергеевич Лопатников.

Мне была приятна такая рекомендация, хотя и находилась она далеко от истины, ну, скажем, где-то на полпути. Тем не менее я улыбнулся и пожал большую и крепкую пятерню Подгурского, заместителя генерального директора группы предприятий безопасности «Броня».

А если мы вставим в это перо пару алмазов и изумрудов? – неожиданно бархатным голосом произнес Подгурский, поправляя галстук; точно такой же я несколько дней назад видел на ведущем программы «Время». Баритон этот немного не шел приземистой и даже накачанной фигуре, которую скрывал модный серый, в полоску, двубортный костюм. Зато глаза, живые и проницательные, горели, как два черных угля, на розовом, крепком и хорошо выбритом лице.

Набрав полные легкие воздуха и высоко подняв голову, чтобы увидеть величественное старое здание вокзала, нескольких крупных черных ворон на его шпилях, золотой блеск на крестах православного собора, стоявшего неподалеку, я понял, что пора заканчивать паузу, которую взял для того, чтобы прийти в себя. Как можно равнодушнее и спокойнее, как будто речь шла о том, чтобы перейти улицу на зеленый свет по пешеходному переходу, я наконец выдохнул:

Ну… если это не повлечет за собой изменение моего пола…

Смеялись долго все: двое охранников, которым мы не были представлены, двое разодетых чоповцев в форме и, конечно, Бардов и Подгурский. Последний даже вытащил из кармана брюк душистый носовой платок и долго вытирал им выступившие слезы.

А молодец, да-а, палец в рот москвичам не клади – по локоть откусят. Ладно, парни, поехали. – С этими словами он открыл дверцу броневика, и мы провалились в его черное бархатное нутро с целым букетом благородных запахов коньяка, кофе, сигар, кожи и оружия.

Мы с Петром Ринатычем уселись чуть выше и сзади водителя и Подгурского. За нами и немного ниже поместились телохранители в синих одинаковых двойках, при галстуках и в черных очках. Будь я в таких же очках, я бы их снял, поскольку очутился, как мне показалось, в планетарии. Стенки броневика были черные, потолок тоже, и там сверкали звездочки. Прямо перед нами и чуть выше виднелись два чуть синеватых окна размером с иллюминатор, в то время как два лобовых окна перед водителем выглядели настоящими.

Да-а, не хватает только гашеток «максима», – проговорил я.

Поднимите руки, и немного вперед, – быстро сказал Виталий Саныч, как будто ждал моего восклицания.

Действительно, я ощутил рукой холод металлической ручки пулемета – и как только ее тронул, слегка изменилось изображение на моем окне. Я тронул сильнее, и мои подозрения подтвердились.

Это камеры?

Совершенно верно. Башни поворачиваются на триста шестьдесят градусов. – Голос сзади мог принадлежать одному из телохранителей. – Крутите не резко, тогда изображение будет четкое. Кстати, меня зовут Сергей, а моего напарника – Артур. Мы будем вас охранять.

Я обернулся и протянул парням свою ладонь:

Очень приятно, Фёдор.

Ехали мы не спеша, наслаждаясь видами старого губернского города с его купеческими домами, каждый из которых хотел быть одновременно лучше соседа и незаметным в тени деревьев, только-только распустивших нежные клейкие листочки. Кавалькада из трех авто – впереди бирюзовая «семерка» с символикой фирмы, потом наш броневик, замыкал же колонну совсем недавно появившийся на российских просторах черный лакированный «хаммер» – остановилась возле чугунной решетки изумительной вязи. Ворота медленно открылись, мы въехали на территорию ухоженного парка и вскоре остановились возле крыльца с такой же красивой чугунной крышей. Возле него стоял железный рыцарь в натуральную величину. Каждый, проходя мимо доспехов, считал своим долгом щелкнуть пальцем по нагрудному панцирю.

Броня, однако! – улыбнулся Подгурский и открыл перед нами деревянную резную дверь. Двухэтажный особняк, как нам сказали, постройки восемнадцатого века, что подтверждал и золотой текст на мраморной доске: «Дом купца первой гильдии Курманаева отреставрирован на средства фирмы «Броня» в 1995 году».

Пока шли по просторным и прохладным коридорам к кабинету генерального, мне казалось, что вот сейчас мы встретим человека с окладистой бородой, обязательно высокого и с низким голосом. Но действительность оказалась иной. Хозяин кабинета и «Брони» Алексей Салимгареевич Бронницкий оказался низенького роста толстячком, к тому же лысым. Его небольшие карие глаза быстро, но цепко пробежались по мне, когда нас представили друг другу.
Бардову он пожал руку как старому знакомому, с которым расстался только вчера. Когда мы прошли внушительного размера приемную, потом его роскошный кабинет, элементы обстановки которого были в то время даже не в каждом крупном московском банке, и наконец разместились в мягких кожаных креслах в комнате отдыха генерального, он спросил у меня:

Мы не могли видеться во время последней конференции БПЛ?

Вполне! Я там был и освещал событие. Как вам конференция?

Эффектно, но эффективно ли? Вот в чем вопрос! – Бронницкий пригласил всех к столу, накрытому изысканно, но без излишеств. Сразу чувствовался вкус хозяина, который хочет угодить гостям, но не поразить. Это еще успеется.

После того как мы выпили коньяка, название которого я не разобрал, но отдал должное изумительному букету, я спросил Бронницкого об эффективности форума.

Видите ли, Фёдор… надеюсь, вы позволите мне вас так называть? Все это хорошо, пока ново, красиво, необычно. Потом начнется дело, жесткий бизнес. Ну еще пару-тройку лет такие конференции будут востребованы. А потом господин Борисов поймет, что все насытились связями и начинают делать деньги. И все это превратится в более локальные, но очень конкретные дела. – Он снова внимательно посмотрел на меня поверх очков.

То есть… вы не верите в перспективу? – Я улыбнулся, когда произносил одну из любимых фраз из «Мгновений…».

Конечно верю! – Он тоже улыбнулся. – И не в скорейшую гибель, как там было у Штирлица в поезде с генералом. А наоборот, в расцвет нашего дела. Вот поэтому мы и идем во власть. – При этих словах он поставил свой инкрустированный бокал на стол и посмотрел на Бардова и Подгурского, которые сидели напротив и живо беседовали о чем-то.

У вас есть какие-то мысли по этому поводу, господа? – Салимгареич посмотрел на всех нас.

Мысли, конечно, есть, но, если вы позволите, мы осмотримся и через пару дней выдадим наши планы, – солидно, как он это умел, ответил Пётр Ринатович.

Мы выпили еще коньяку и закусили бутербродами с какой-то рыбой, которая просто растаяла во рту.

Итак, господа, в вашем распоряжении наш загородный особняк и Виталий Александрович. Надеюсь, увидимся в понедельник! – Бронницкий одарил нас улыбкой и пожал руки.

Ну как тебе босс? – спросил меня любитель авторской песни, когда мы уселись в «хаммер».

Впечатляет! – ответил я, рассматривая внутренности легендарной машины, в которой ехал первый раз в жизни.

Не вы, ребята, первые и не вы последние! – веско отреагировал Подгурский, посмотрел на нас веселыми глазами и бросил водителю: – Саш, давай в Сазонтьевский!

Я посмотрел назад: за нами, держа дистанцию и хищно покачивая бампером, шел черный БМВ третьей модели с охраной. «Что ж, аттракцион закончился. Начались серые будни», – подумал я.

 

Через два часа мы сидели в белых махровых халатах и с аппетитом поглощали все, что гостеприимные хозяева приготовили для дорогих московских гостей. Пища была одновременно простая и искусно приготовленная. Я еще раз порадовался тому точному планированию, которое начинало мне все больше нравиться, чем дальше мы проникали в провинциальную жизнь. Осетр с хреном, холодец с горчицей, свежие и маринованные овощи, соленые грузди с репчатым лучком в душистом подсолнечном масле и, наконец, знакомые, но от этого не менее вкусные вещи: солянка, горячая картошка с кетой и сливочным маслом, пельмени с грибами, блинчики с красной икрой… и еще многое другое. И запивалось это все какой-то совершенно мягкой водкой с незнакомым, но симпатичным названием «Кедрушка».

Оказалось, что мы здорово проголодались с дороги. Развитию аппетита поспособствовала и сауна с бассейном. Я с нетерпением и любопытством ждал, что же нам предложат к чаю. Подгурского мы уже предупредили, что он от нас одной чашкой не отделается. Он не ударил лицом в грязь и под наше громкое одобрение торжественно внес большой блестящий и кипящий самовар. Затем на столе появилось несколько заварных чайников, от которых шли такие густые и обволакивающие ягодно-травяные флюиды, что после первого стакана крепкого и ароматного чая я почувствовал во всем теле легкость, как будто и не было усталости после долгой дороги и тяжести от обильной пищи. Серафима Савельевна, которую нам представил Подгурский как экономку загородного дома, женщина под шестьдесят лет, внесла и поставила на стол пироги: яблочный, малиновый и лимонный.

Извините, мы здесь по-домашнему, без тортов. – Она смахнула со стола крошки и по-доброму улыбнулась нам одними глазами.

Ну что вы, спасибо вам большое. А вы еще и губадию делаете? – удивился я, увидев большие куски знакомого пирога с изюмом, рисом и кортом. Последний ингредиент представлял собой специально приготовленный творог. – Но откуда, это же татарская еда?

А у меня мама – сибирская татарка, – ответила экономка. – Я готовлю и другие татарские блюда.

А эчпочмаки, беляши, чак-чак, кабартму и… – Я был готов перебрать еще несколько названий.

А вы откуда все это знаете? – Теперь уже удивилась она.

Если вы позволите, я буду называть вас Серафима-апа. У меня бабушка – казанская татарка.

Зовите, Федя, я не против. Кушайте на здоровье.

Подгурский откинулся на спинку высокого стула и вытер полотенцем выступивший после горячего чая пот:

Ты еще больше удивишься, Федя, если узнаешь, что Курманаев – дед шефа по линии матери!

Вот это да! – воскликнул я. – Воистину: поскреби каждого русского – увидишь татарина.

Ну что, парни, какие планы на завтра? – Саныч не удержался и зацепил еще один кусок пирога с малиной.

У меня такое ощущение, Виталик, что ты наши планы уже расписал на месяц вперед! Нет? – Бардов хитро прищурился, затягиваясь сигаретой.

Только на отдых, только на отдых, ребятки. А что касается работы, то выбирайте сами.

По-моему, пора баиньки. А ты, Федя, как, тем более что в Москве уже второй час ночи? – спросил меня Ринатыч. – Да ты уже дремлешь, надежда мировой журналистики!

Любой другой на моем месте тоже не стал бы спорить.

 

Проснулся я поздно, по крайней мере, я так чувствовал. А когда вспомнил, что здесь четыре часа разницы с Москвой, то даже погрустнел, как всегда бывает, когда думаешь о прошедшей жизни как о чем-то упущенном и несбывшемся. И неважно, было это на самом деле или нет, даже если мы захотели бы этого очень сильно. «Скорее всего, – подумал я, – в человеке генетически заложено чувство времени, отсюда, наверно, и приобретенное чувство, и желание деятельности. Разумной, конечно». – «Ага, – подсказал другой голос. – Но это было бы при условии, что все на свете действовали бы разумно». Это был верный знак, что следовало подниматься, иначе за сомнениями последует самоедство.

Я с удовольствием принял душ, что делаю у себя дома крайне редко. Никак не привыкну к этой западной моде ополаскивать свое тело с ранья. Вечером-то всегда охота, но не всегда можешь дотащиться до ванной, поскольку устаешь как собака. А в командировках живешь как бы по-другому, свободней, что ли, открывая в себе какие-то новые стороны.

Я стоял в халате, вытирал полотенцем волосы и осматривал свой двухкомнатный номер. Просторная спальная была выдержана в розовато-персиковом цвете, которым, как туманом, были пропитаны постель, кресло с торшером, тюль, каскадом спадающий сверху, и тяжелые портьеры с кистями и кисточками. В кабинете, или гостиной, стояли стол красного дерева, такое же кресло за ним, тумбочки, два низких кожаных кресла и журнальный столик. Здесь преобладали более резкие цвета: коричневый, зеленый и черный. Я вернулся в ванную, повесил полотенце и невольно залюбовался розоватой плиткой, фаянсом, ковриками и остальным антуражем.

Выросший в советское время, когда многого элементарного было не достать, не говоря об импортной сантехнике или кафеле, я всегда очаровывался интерьерами гостиниц или коттеджей, где приходилось останавливаться. И при этом вспоминал нашу двушку-хрущевку, где все было поменьше: комнаты, кухонька, балкон, ванная и туалет. Зато была темнушка, где было полным-полно старых вещей. Отец, когда был помоложе, старался приберечь все это с дальним или ближним прицелом, что бы могло пригодиться дома, на даче или в гараже. Постепенно порядка становилось все меньше, старье приходило в негодность, увозилось на дачу и там доживало свой век. Я понимал родителей: в той сложной жизни 70-х и 80-х годов не было ничего, чтобы просто сделать наше существование нормальным, а не думать о том, пригодится ли завтра эта вещь или нет. Потому что и она, хиленькая, небольшая и не очень красивая, может закончиться, а новой взяться будет неоткуда. Да что там родители, я сам был такой… Отсюда и умиление, и удивление, и очарование простыми и изящными необходимыми вещами, которые, оказывается, есть на свете, и с ними приятно и красиво жить.

Мне бы одеться и привести себя в порядок, так нет – нам хлеба не надо, а дай почитать – я стал в бешеном темпе просматривать городскую и областную прессу, обнаруженную на журнальном столике. В этом положении и застал меня Бардов.

Ага, уже работаете, пожалуйста, не вставайте, мой будущий главный редактор! – Он дурашливо сделал реверанс. – Кончай, Федя, пойдем позавтракаем, то есть… пообедаем, а там будем читать. Скажи спасибо, что я еще вчера предупредил нашу Серафиму-хранительницу о том, что недобитая интеллигенция любит поспать. Кстати, а она оказалась не такой уж и старой! – И Ринатыч томно продекламировал: – Сердце красавицы склонно к измене и перемене…

Да бросьте, Пётр Ринатович, неужели за такое короткое время…

Эх, мой юный борзописец, было бы желание, а методы уже известны!

Мне оставалось лишь в очередной раз восхититься талантами моего старшего товарища и пойти в столовую. Поели мы плотно, выйдя далеко за пределы завтрака и по времени, и по объему пищи. Но было вкусно, надо отдать должное Симе-апе, как я стал называть нашу хозяйку. Едва мы начали обсуждать, как провести субботу и воскресенье, наша хозяйка принесла телефонную трубку и передала ее Бардову. Он сначала поздоровался, потом удивился, заулыбался и отключил телефон.

Ну что, мой юный Симонов, – хитро улыбнулся он, отправив в рот очередной бутерброд с красной икрой, – через час нас с тобой будет ждать очаровательная особа Лерочка, пресс-секретарь босса.

Да-а… – Я прокашлялся и проглотил вчерашнюю шанежку, запив ее горячим кофе с молоком. – Но почему она очаровательная и где это она нас будет поджидать?

А меньше надо было вчерась распространяться о семейных корнях нашего заказчика, а больше обращать внимания на людей, то бишь молоденьких цыпочек. А то я думал, вы с ним умиленно заплачете от татарских фамилий, чингачгуков и эчпочмяков…

Вы же сами меня учили наводить мосты…

Ладно, учил на свою голову, не отказываюсь. А место встречи нашей, как это она сказала, под часами. Мол, ребята из охраны знают. Где-то в центре города.

Через час с маленьким хвостиком наш черный «хаммер» подъезжал к пешеходной зоне Петропавловска, к тому месту, где на склоне холма, как бы нависающего над главной улицей города, величественно покоился необычный циферблат. Он показывал не часы, минуты и секунды, а тысячелетия, века и годы. Вот такими категориями жили славные петропавловцы. На циферблате было отмечено начало девятнадцатого века, когда император Александр І даровал городку грамоту о присвоении губернского статуса.

Здесь нас и ждала действительно симпатичная Лерочка: высокая, но не каланча пожарная, блондинка, но с пытливым и глубоким взглядом. А фигура, мама моя родная! Оставалось только опуститься в голубой омут ее больших глаз и плыть, плыть, плыть, созерцая красоты дореволюционной малоэтажной архитектуры! Лера подала мне руку, я пожал ее маленькую и теплую ладошку, ответив на слабое, но акцентированное пожатие радостной и открытой улыбкой. Во всяком случае, мне хотелось надеяться на то, что она была такой. «И везите меня куда хотите!» – было написано в ту минуту на моем лице. Об этом я догадался, когда из розовой и прекрасной грезы в грешный мир меня вернул Бардов, больно ущипнув за локоть.

Эй, юный мой государь, ты знаешь, что твоя слюна уже вызвала первое в истории города наводнение? – Он с хитрецой смотрел на меня поверх дымчатых очков.

Виноват, Пётр Ринатыч. – Я вдохнул, выдохнул и приложился к бутылке минеральной воды, заботливо выданной нам тетей Симой.

Да ладно, я и сам уже пожалел о том, что так рано родился. – Он вздохнул и, немного отвернувшись от Леры, сказал: – И что всего лишь готовил нашу сексуальную революцию. А вот участвовать в ней уже могу только как наблюдатель.

Наши головы повернулись к Лере.

С чего же мы начнем? – Она забросила ремешок своей маленькой сумочки на плечо и посмотрела на нас. Ее шелковое разноцветное, но неяркое платье слегка развевалось на приятном майском ветерке и очень гармонировало с ярмарочным многоцветием центральной улицы города.

Да с чего хотите, Лерочка! Вы слушайте меня, во мне еще остались какие-то крохи разума, в отличие от этого красавца Аполлона, который ничего сейчас не видит, кроме вас. А вообще, хорошо бы, если бы эта улица нас вывела к вашей главной достопримечательности!

Да, как раз в конце улицы будет наша крепость, построенная в семнадцатом веке казаками с Дона! – С этими словами она встала между нами, взяла под руки, и мы окунулись в мир Петропавловска…

Мы провели прекрасный день. Давно я не чувствовал себя таким веселым, легким и одухотворенным. Посетили крепость с ее этнографическим музеем, накупили путеводителей и открыток с видами города и области. Затем по просьбе Бардова прошлись по деловой улице, Великанке, названной в честь Георгия Великанова, первого секретаря Петропавловского губкома, погибшего от рук бандитов, и, конечно, полюбовались рекой, которая величаво катила свои быстрые воды мимо старинной, не очень ухоженной набережной. Наконец свернули в один из переулков и там, в открытом кафе, осеняемые высокими разлапистыми тополями, окруженные со всех сторон уютными двухэтажными домами прошлого века, поели мороженого. Тут Бардов и попросил Леру организовать встречу с местными журналистами и писателями.

С журналистами – понятно, а зачем с писателями? – Она изящно откинула прядь длинных светлых волос. Ветер с реки задувал и сюда.

Да Пётр Ринатович таким образом хочет за казенный счет пообщаться с коллегами! – За три часа экскурсии я уже окреп, ко мне даже вернулся дар речи. Но все же иногда, не совладав с собой, я жадно и в упор рассматривал Леру.

Так вы писатель! Вот здорово, дадите автограф? – воскликнула она и стала искать в сумочке ручку и блокнот.

Ну конечно! – Тут настала очередь блеснуть и Бардову. Видимо, пьянящий весенний воздух подействовал и на него. Он положил свою волосатую руку с золотым перстнем на мизинце на кисть Леры и проворковал бархатным баритоном: – Не надо, не доставайте ничего, Лерочка! Сейчас мы проедем к нам, и там, в моей комнате, я надпишу для вас свою книжку.

Я понял, что пришла пора решительных действий, и надавил ногой на носок Бардыча, на всякий случай еще задев его локтем. От неожиданности он поперхнулся и капнул мороженым на стол и рубашку.

Ох, кхе-кхе, извините неуклюжего старика. Я не подумал, ведь это так далеко. Конечно, в понедельник я принесу в контору книжку и с удовольствием подарю.

А какие книги вы пишете? – Она уже съела мороженое и теперь приготовилась вкушать каждое слово нашего «классика».

Да разные. Прозу, исторические, эссе, пишу о поэтах и писателях. В общем, что публикуют. Сейчас ведь с этим трудно.

«Давай поплачь еще, как тебе трудно живется после четырех жен. Как не ходят к тебе два сына и две внучки. Распустил хвост, павлин старый!» – Я отдал должное старому ловеласу и заказал еще кофе.

Я тоже люблю историю, – ответила быстро Лера. – Я ведь закончила исторический факультет в нашем университете. Потом два года проработала в школе. И вот третий год у Бронницкого.

Да что вы говорите! Не могу представить вас училкой, которая строго смотрит на ребятишек и выговаривает им! – Рафаэль закурил сигарету и, поставив удобно локти на стол, приготовился любоваться Лерой. Заметив мой очень пристальный взгляд, он только подмигнул мне.

Да мне самой до сих пор это трудно представить! – Лера засмеялась, но с какой-то грустинкой в голосе.

А интересно работать тут, с одними мужиками? – спросил я и заметил за соседним столиком нашего Артура, который с невозмутимым видом пил кофе и читал газету.

Ну что вы, Фёдор Сергеевич, нормальная работа.

Лера, для вас – просто Фёдор. А фамилия моя простая русская – Лопатников! – Я поставил чашку на блюдце и посмотрел на девушку так, как будто хотел признаться в любви.

Лера немного смутилась:

Хорошо. А моя – Кристальникова. Я буду звать вас Федя. Так звали моего дедушку. Он погиб на фронте под Ленинградом.

А мой пропал без вести под Могилевом в начале войны. – Я допил ароматный кофе со сливками и снова посмотрел на Леру. – Вы хотели что-то сказать про работу?

Разве? – Она снова смутилась, что, впрочем, ей шло. – Ах да, я хотела рассказать о том, что состою в областном историческом обществе – и я убедила Бронницкого заняться историческим наследием. Мы уже повесили около десяти мемориальных досок в честь тех, чьими именами названы улицы Петропавловска. Кстати, эта улица татарского купца Шалимова. В его честь мы тоже скоро повесим доску.

Наверно, трудно было убедить в этом шефа? – На мой-то взгляд, она могла убедить кого угодно и в чем угодно.

Да что вы! Алексей Салимгареевич меня прекрасно понимает и поддерживает все мои инициативы. Он даже хочет организовать пресс-клуб, который так бы и назывался – «Бронь-клуб».

«Умничка и ты, и шеф твой. А вот мои мастодонты, сколько я им ни говорил, так и не доползли до этого. Хоть кол на голове теши!» – Это я вспомнил своих руководителей и некоторых лидеров охранного движения Москвы. Видимо, вопрос в том, кто убеждает.

Странно, неужели советская власть оставила название улицы в честь купца – классового врага? – подал голос Бардов.

Она же сама и назвала его именем. Потому что он на свои деньги построил приют и больницу! – В голосе Леры я почувствовал гордость.

Да-а, были сознательные капиталисты, не то что нынешнее племя. Слушай, Федя, это можно использовать в работе.

Не можно, а нужно! – отбарабанил я и снова посмотрел на Леру.

Она внимательно слушала Бардова.

Вы так интересно говорите, Пётр Ринатович!

Да что я! Вы бы послушали нашего Фёдора! Знаете, у вас, Лерочка, красивая фамилия – почти Кристалинская. Была такая певица в 60-х годах. Душевно пела. Не знаете? – Именно таким всепроникающим голосом Рафаэль, вероятно, и покорял противоположный пол.

Нет, – тихо ответила Лера, продолжая смотреть на Бардова.

По-моему, нам пора возвращаться! – У меня получилось громко, но лучше так, чем дальше смотреть на эту умильную картину. Я понял, что этот выпад нашего сладкоголосого певца я пропустил. «Ничего, я тебе дома так отвечу! Ты у меня еще смутишься!»

 

В понедельник после обеда мы с Рафой сидели в комнате для совещаний «Брони», которая больше напоминала альков дамы бальзаковского возраста, столько здесь было темно-красного бархата, тяжелых больших и маленьких легкомысленных золотистых кистей. За большим и темным полированным столом сидели мы с Бардовым, Лера и Подгурский. Оба они сияли, как начищенные самовары, и периодически одаривали нас лучезарными улыбками. Мы же откровенно переваривали сытную и вкусную трапезу. На столе расположились напитки, соки и минеральная вода, а также печенье, конфеты и даже бутерброды. А у стены периодически утробно пускал пузыри кулер. «Неужели мы сейчас еще и есть будем?» – подумал я и перевел взгляд на Ринатыча. Тот откровенно дремал, склонив подбородок на грудь. И если бы не светоотражающие очки, это было бы видно невооруженным глазом. Я периодически просматривал план мероприятий предвыборной кампании, экземпляр которого лежал на столе перед всеми собравшимися. Мы ждали Бронницкого.

Стоило только напольным часам громко и торжественно пробить первую четверть часа ожидания босса, как он появился сам, озарив светом белозубой улыбки этот кабинет с имперским интерьером. Он пожал каждому руку, а Лере даже поцеловал.

Поздравьте нас, господа! – Бронницкий обратился к нам с Бардовым. – Мы только что отжали такой объект, что нам его хватит на всю оставшуюся жизнь.

Неужели все-таки пробили порт, Алексей Салимгареевич? Здорово, поздравляю! – прояснил ситуацию Подгурский. Судя по радостному, но уверенному голосу, он уже был осведомлен о новом объекте.

Да, дорогой мой! Конечно, это обошлось в несколько седых волос и кучу денег, но оно стоило того. Саныч, подготовь приказ, чтобы всех, кто принимал в этом участие, премировали, и себя не забудь. Представляете, господа, – он снова повернул голову к нам, – будет реконструироваться наш речной порт, грузы на который приходят и с Северного Ледовитого океана. По сути, будет строиться новый большой грузовой и пассажирский терминал с участием западных денег. И все это хозяйство мы будем охранять.

Поздравляем, это действительно успех! – Бардов даже поднял стакан с соком.

Ну это мы сейчас исправим! – сказал хозяин кабинета и нажал кнопку спикерфона. – Настюша, пожалуйста, организуй нам что-нибудь покрепче в честь такого события.

Через пять минут мы уже чокнулись коньячком.

По этому поводу недурно было бы провести пресс-конференцию, – сказал я, поставив тяжелую хрустальную рюмку на полировку. В отражении коньяк заиграл еще ярче.

Да, я подготовлю пресс-релиз и завтра организую встречу с журналистами. – Лера мельком посмотрела на меня, хлопнула прелестными ресничками и повернула свою головку к шефу.

Отлично! – сказал он. – Может быть, вы там и заявите свои планы в отношении прессы, Пётр Ринатыч?

А почему бы и нет? – Рафа повернулся ко мне. – Надеюсь, после официальной части будет фуршет, и мы спокойно пообщаемся. А что касается заметки об этом в нашей газете, то она уже сегодня уйдет в Москву.

Лера, пусть все пройдет в Дворянском собрании, ну, в смысле, в ТПП.

Бронницкий взял в руки бумаги. Слова Бардова об информации в «Московской бизнес-газете» он как будто пропустил мимо ушей. Он просто давал нам понять, что те деньги, которые заплачены им за нашу работу, с лихвой перекрывают цифры за скрытую рекламу, пусть даже в центральной прессе.

Ну что же, если вы не против, то пройдемся по вашему плану, господа. В принципе, мне он понравился. И по журналистам, и по писателям, суммы по конкурсу небольшие и вполне подъемные. Теперь насчет досок… Сколько мы планируем открыть в этом месяце, Лерочка?

Две. Купцу Расторгуеву и губернатору Тартищеву.

«Черт побери, она просто великолепна». – Я опять тупо уставился на Лерочку.

Хорошо, это очень хорошо, что губернатору. Тем более такому, который боролся за справедливость и в молодости служил в армии. Вы не против, Пётр Ринатович? – Бронницкий посмотрел на нас поверх очков.

Конечно нет, Алексей Салимгареевич. Я так понимаю, что прессы будет много.

А хорошо бы найти пусть дальних, но все-таки потомков, желательно живущих здесь.

Я постараюсь, – с небольшой заминкой ответила Лера.

«Постарайся, моя ласточка, а уж мы расстараемся!» – подумал я, заслонив свой восхищенный взгляд бокалом с минеральной водой. До вечера было далеко, а мы уже накидались коньяку.

Теперь бизнес, – снова взял бразды правления в свои руки Бронницкий. – Я уже запланировал несколько встреч с предпринимателями по разным вопросам: налоги, разрешительные процедуры, благотворительность и прочее. Что вы здесь можете предложить, а, Федя?

От неожиданности я пожал плечами и чуть не выронил наш план.

Ничего, – спокойно отреагировал Ринатыч. – Единственная просьба – максимальное освещение в СМИ. Бизнес – ваша забота. Голосов бизнес не дает, голоса дают простые избиратели.

Зато бизнес дает деньги. – Взгляд Бронницкого стал немного колючим.

Я помню. – Ринатыч улыбнулся, давая понять, что его такими штучками не проймешь. – Если позволите, я бы хотел обратить ваше внимание на главную часть нашей работы, ради которой, собственно, мы сюда и прибыли. Меня интересует работа с массами, и тут надо действовать соответствующими инструментами. Вам необходимо максимально часто выступать перед разными аудиториями – и здесь, и в столице, и в других городах и селах.

И о чем же я должен говорить? – Бронницкий пригубил коньяк, явно наслаждаясь вкусом и широко улыбаясь от удовольствия. На его лице было написано приблизительно следующее: «Ребята, жизнь прекрасна и удивительна! Неужели уж я не скажу пару слов перед пиплом!»

О чем? О том, что от вас хотят услышать! – очень спокойно и мягко ответил Ринатыч. – Мы подготовим вам несколько вариантов. Фёдор напишет, это он умеет. Он напишет так, что люди будут рыдать. И говорите о том, что вам ясно и понятно: о бизнесе, об охране, о налогах, о том, сколько у вас работает молодежи, ветеранов, бывших военных, чекистов. И о бабушках и дедушках, которым вы даете работу. Но самое главное – надо постоянно бубнить о борьбе с преступностью. Тем более, насколько я понимаю, об этом будет талдычить и начальник УВД. Мы посмотрели местные газеты, там очень много криминала. Народ эту борьбу должен поддержать, тем более что воруют в России всегда и все. А народу порядка всегда не хватает.

На моего коллегу было приятно смотреть. Спина выпрямилась, орлиный взгляд устремлен куда-то далеко, хотя при этом он периодически косился на Лерочку, даже появился румянец. Что и говорить, оратор, трибун! По опыту я знал, что лучше его не останавливать. К тому же от его, во многом ключевого, выступления зависел и исход выборов, и наше вознаграждение, естественно.

Второй момент – газета. Мы должны выпустить четыре номера большим тиражом, скажем, по сто тысяч экземпляров.

Может, подойдет наша «Броня»? – спросил главный охранник области.

Это ваша многотиражка? Она зарегистрирована?.. Отлично. Писать будем о социалке, о ваших охранниках, о том, что вы расширяетесь, набираете людей как в Петропавловске, так и по всей области. И надо будет разбрасывать их по ящикам в местах ваших выступлений, Алексей Салимгареевич. Газету будем делать мы, но мне нужны два пера из местных. Можно будет их нанять?

«Интересно, смог бы кто в эту минуту отказать ему хоть в чем-нибудь?» – подумал я, глядя на вошедшего в раж Ринатыча.

Лера, найдите двух людей…

Лучше парня и девушку, – вставил Рафа.

Дальше. – Теперь начал солировать Бронницкий. – Саныч, возьми на себя печать и распространение газеты. Найми лучшую курьерскую службу, и чтобы часть тиража привозили в штаб. Что еще? – Босс, похоже, тоже распалился и быстро решал вопросы.

«Да, такой может и вице-губернатором стать, и порядок навести! Именно такие люди и создают бизнес-империи».

Еще два вопроса. Первый – телевидение. Сколько местных каналов? – После небольшой паузы Бардов продолжил ковровую бомбардировку.

Два. Один полноценный, другой только открылся. Генеральный – мой одноклассник! – неожиданно четко, по-военному доложил Подгурский. Он словно был рад, что чем-то может помочь общему делу. Казалось, что в ярком свете улыбалась даже его лысина.

Замечательно, – резюмировал Бардов. – Вам надо будет встретиться с ним и договориться, чтобы одна телебригада всегда и везде сопровождала кандидата… и чтобы он был хоть понемногу, но в каждом выпуске новостей. Понимаю, что это обойдется в копеечку! Но вся надежда на то, что сейчас, поначалу, цены у них не должны быть большими. И потом, если генеральный директор не дурак, то он поймет, что выборы дадут возможность раскрутить его канал.

Ладно, Саныч, встречайся и протарань этот вопрос. Как угодно ломай, на скидки, на бартер, на что угодно, но новости должны быть. Да-а, как тут не вспомништь дедушку Ленина, который говорил, что из «Искры» возгорится пламя… Да, Виталий, напомни мне после выборов насчет собственных СМИ. Хорошо?

«А мужик-то с дальним прицелом! Интересно будет с ним встретиться на очередной конференции по безопасности. Там, глядишь, что-нибудь и обломится по поводу газеты своей. Да что там газета, а журналы, а телевидение, а Интернет, который как на дрожжах растет!» – От таких мыслей у меня даже пересохло горло, и я одним махом допил коньяк.

Сделаем, шеф, – заверил его Подгурский. – Парни, а вы не будете против, если мы с телевизионщиком порыбачим вместе? Он заядлый охотник и рыбак, да и ему будет лестно встретиться с москвичами.

Без проблем! – на автомате ответил Рафа.

Наверное, он согласился бы в эту минуту выступить с лекцией даже в гей-клубе. Потом жалел бы, но раз обещал…

Второй вопрос: максимум сувенирки! Пока что, господа, не вижу вокруг вас ничего: ни ручек, ни календарей, ни пакетов, ни значков и другой всякой ерунды. Закажите побольше, не скупитесь. Кроме того, надо сделать большие круглые значки, пятьдесят шесть миллиметров в диаметре. Скажите рекламщикам, они поймут. Там должны быть изображены вы с начальником УВД и слова: «Вместе мы свернем горы». Все это надо людям раздавать, но на разных аудиториях по-разному. Ни в коем случае не разбрасывать, а давать избирательно и немного, чтобы народ просил. Конечно, иногда следует упаковать всю эту бижутерию в фирменные пакеты.

Наконец он повернулся к Лере:

Для журналистов нужны блокноты, ручки, лучше посолиднее, папки, календари, брелки тоже не помешают. И чтобы было немного подарков в вип-исполнении. И самое последнее, устройте нам встречу с руководителем штаба Воскобойникова.

А сегодня и пообщаемся, – подал голос Бронницкий. – Как насчет футбола, товарищи?

Нормально. – Вот и я пригодился.

Хорошо, в пять за вами заедут. У меня на стадионе ложа, там и поговорим. – Бронницкий неожиданно встал с бокалом в руке и с торжественным выражением на лице, явно желая сказать что-то важное. – Я очень рад, что у нас такая команда. Уверен, что с такими профессионалами мы обязательно победим. За успех нашего безнадежного дела!

Все выпили, я заметил, как Лера только пригубила. «Молодец. Хотя может, притворяется?» Все стали выходить, и я снова засмотрелся на пресс-секретаря и не заметил, как Бардов шмыгнул с шефом в его кабинет. Пока я любезничал с Лерой, благодарил за угощение Настёну, а потом прохаживался в тени майской зелени и садился в джип, появился и Бардов.

Как вы успели ускользнуть с Бронницким? – спросил я Рафаэля.

Да немного пошептались, – уклончиво ответил он, не глядя на меня. Мне даже показалось, что он был встревожен.

Что-то не так, Пётр Ринатович? – сделал я первый заход.

Да все нормально. – Он оглянулся и привычным движением потер ладони. – Эх, сейчас бы отведать пирожков тети Симы. А ты – за, мой юный принц?

Я не ответил. «Что они там обсуждали?» – подумал я, наблюдая в окно, как под мост, который мы проезжали, заходит маленький буксир. Вода была спокойной и казалась под синим и безоблачным небом зеркальной.

Только-только мы успели закусить теплыми шаньгами и ватрушками с чаем, как в столовую вошел Артур и показал на часы:

17:00! Шеф приказал везти вас на стадион.

Ладно хоть не в крематорий! – Бардов встал с дивана, слегка покряхтывая.

Ну вы скажете тоже, Пётр Ринатович! – улыбка получилась у нашего ангела-хранителя немного натянутой. Он был явно растерян от такой шутки старика.

 

Темно-синий «ягуар», сверкая полировкой и уверенно вписываясь в крутые повороты, летел между двух черных джипов «тойота». Кортеж ехал быстро, но не нарушая правил. Бронницкий смотрел из-за занавесок на городской пейзаж. Подгурский, сидевший рядом, казалось, дремал, слегка прикрыв веки.

Что ты думаешь о наших гостях, Саныч?

Крутые пацаны, ничего не скажешь! А от Бардова я такого не ожидал!

А чего ты ожидал? Что он будет водку пьянствовать и анекдоты травить? Нет, Виталь, эти ребята крученые и верченые. Как говорила моя бабушка, «мы ребята финтикультяпистые, можем финтикультипнуть, а можем и выфинтикультипнуть»! Уверен, что они еще и не такое нам поведают. Ты чего так разошелся? Первый раз слышишь эту скороговорку? – Он удивленно посмотрел на своего зама, которого вообще было трудно пронять чем-либо.

Фу-у, ну ты и выдал, Лексей! – наконец просмеялся Подгурский. Он вытер носовым платком слезы, достал из минибара воды, выпил, поставил бутылку обратно и спросил шефа: – А чего такого они знают, чего мы не ведаем?

Чего, говоришь? А что, мы с тобой такие уж святые, чтобы у нас не было грехов своих и приписанных чужих? Ты посмотри, как он ловко Лерку вычислил. Как два пальца об асфальт! Слушай, а кем он был до того, как стал журналистом? – На этот раз взгляд Бронницкого уже не показался его подчиненному, другу и сподвижнику насмешливым.

Журналистом и был! – Саныч ответил быстро и твердо, как учили в армии, а потом и в правоохранительных органах, когда сам не знаешь, а надо сделать перед начальством вид, что только ты один в курсе дела.

Ага, под крышей Первого главного управления! Плавали, знаем! Я на них насмотрелся еще в Ливане, а потом в Афгане. По первости они сама осторожность и бдительность, прямо шапку перед ними снимай. А потом пьют из всего, что стоит. И вот когда все вокруг уже в хлам и ты уже два раза рассказал ему о своей первой близости с женщиной и три раза про первую учительницу, когда ждешь, что вот-вот он тебе душу раскроет… он вдруг, падла, моментально трезвеет и тихим, таким вкрадчивым голосом спрашивает: «Товарищ Бронницкий, а о чем вы вчера говорили со вторым секретарем американского посольства?» И смотрит на тебя… как отец родной! И скажешь ему, все скажешь, что было и чего не было… – Бронницкий коротко, но смачно выругался, что бывало с ним крайне редко и говорило о его сильных переживаниях.

Да ведь ее и так и сяк крутили, и спецпроверку делали. А она, вишь, сколько продержалась, – медленно протянул Подгурский и поправил занавеску на окне. Это был его прокол, что Леру не выявили при приеме на работу, и ее агентурная сущность вскрылась только незадолго до решения баллотироваться. Но он предпочел перевести разговор даже на такую неприятную для него тему, чем видеть разозленного шефа. Так можно и под горячую руку попасть. «Хотя, конечно, при их отношениях… А что наши отношения? – подумал Подгурский. – Дружба дружбой, а служба службой!»

Ладно. Это хорошо, что таких профи цапанули, с профи всегда понятно работается. А что ты думаешь по поводу дезы?

Пока даже не знаю. Очевидно, надо чем-то ошеломить, чтобы было непонятно, но грандиозно. Но что? Надо покумекать. А может, менты чего-нибудь надумают? А, Гареич?

Ты меня еще Горынычем назови! Менты горазды только водку трескать и жуликов ловить! Это их дело.

А что же ты согласился идти с ними в одной упряжке?

А что, прикажешь с бандитами целоваться? Они вмиг согласятся, только свистни. Деньги-то надо отмывать. А Воскобойников мужик нормальный, я его давно знаю, еще с Афгана. Далеко он смотрит и думает не как мент, а как настоящий хозяин.

Ага, и к рукам его много прилипает, по-хозяйски? – зло скаламбурил Подгурский.

Ну а к кому не прилипает? Главное в нашем деле – вовремя руки помыть. Однако, приехали. Ментам пока ни слова, понял? – Бронницкий вылез в открытую охранником дверь и уже на улице услышал слова зама:

Об чем базар, Алексей!

 

В первой лиге играл местный «Локомотив» с «Дружбой» из Йошкар-Олы. Мы с Бардовым приехали пораньше. После знакомства с генералом и начальником его предвыборного штаба подполковником Вайнштоком Ринатыч удалился с ними в соседнюю комнатку пошептаться. А мне оставил возможность наслаждаться великолепным видом стадиона и изумрудного газона, впитывать радость охвата огромного пространства и предвкушать любимую игру. Чтобы как-то побороть желание забраться на высшую точку стадиона и полететь птицей, которое у меня всегда возникает, стоит мне попасть на огромное сооружение, я решил попить пивка и закусить солеными сухариками. Благо на столике, стоявшем между двух высоких кресел, кроме хмельного напитка, высились красивые бутылки минеральной воды, соков и лимонадов, а рядом расположились накрытые накрахмаленными салфетками вазочки с орешками, сухариками и сухими рыбешками. Не успел я выпить первый бокал, как услышал над головой знакомый голос Бронницкого:

Любите пивко и рыбку, а, Фёдор? – Он стал обходить правое от меня кресло, а я решил изобразить приветствие и слегка приподнялся. – Сидите, сидите! С вашего разрешения, я устроюсь здесь.

Да есть такой грех. – Я закинул в рот несколько сухарей и решил налить пива соседу. – Вы не против?

Спасибо, Федя, если нальете, не откажусь. Обслуживание – как во время Московской Олимпиады! – Он осушил враз свой стакан и стал лущить сухую воблу. А я – скорее из вежливости, чем из конкретного интереса – спросил:

А вы были в то время в Москве?

Ага, тогда нас, молодых кагэбэшников, бросили присматривать за иностранцами. Я только окончил «вышку» после института и там месяц проторчал… Как вам будущий губернатор? – Свою самоуверенность он спрятал в прищур умных глаз, которые опять посмотрели на меня поверх очков.

Мощный мужик! – ответил я.

У-у, вы его еще не знаете! – мечтательно заметил Бронницкий. – У него столько идей, знаете, на трех президентов хватит. Я подтяну бизнес, а он бюджет. Мы таких дел наворочаем! – И он развел руками, как бы показывая, что дел будет не меньше этой арены.

Тем временем судья дал свисток, и игра началась. И тут же из-за стенки, где расположилась другая часть вип-персон, стали периодически доноситься крики, которые сливались с мощной поддержкой публики.

Главное, на мой взгляд, чтобы помыслы были чисты! – сказал я, и слова потонули в очередном всплеске эмоций болельщиков. Откровенно говоря, я пожалел о сказанном. Получилось как-то пафосно и натянуто, хотя и от души. Я подумал, что Салимгареич не расслышал моей реплики, увлекшись футболом. Но он все слышал. Я это понял, когда он, наклонившись ко мне, тихо сказал:

Вы что, верующий? – На это раз его фирменный взгляд был полон удивления и иронии.

Нет, а почему вы так решили? – Теперь удивился я.

Как вам сказать… Ваши слова подтолкнули меня к этой мысли.

Он допил бокал, поставил его на стол и откинулся на спинку кресла.

Видите ли, я считаю, что если цели благородны, то и методы рано или поздно будут такими. Жизнь все равно заставит. В противном случае она, жизнь, выкинет на свою обочину людей, которые, прикрываясь благородными идеями, претворяли их в жизнь грязными методами.

Я снова пожалел о сказанном, но, озвучив «А», надо промычать и «Б», никуда не денешься.

А возможно ли такое в принципе? – Бронницкий внимательно смотрел на поле.

Думаю, что да! – как можно тверже сказал я, тем самым давая понять, что хочу закруглить разговор.

А я думаю, что как раз наоборот все получается. Важно только, чтобы время раскрытия этих секретов пришло как можно позже.

Все тайное становится явным. Вы это хотели сказать? – Хоть я и желал скорейшего окончания разговора, но он становился все интереснее.

Совершенно верно. Но ведь никто не знает, когда это произойдет. Время-то бесконечно!

А память о человеке? – парировал я.

Все зависит от человека. Хотя вот парадокс – главной все равно остается человеческая память, несмотря на развитие технологий. Но поверьте, – он продолжал, по-прежнему не поворачиваясь ко мне, – о подавляющем большинстве двуногих никто и не вспомнит после смерти, кроме их прямых потомков… Ну ладно, Фёдор, с вами интересно общаться. Честное слово, это не комплимент. Я вообще редко говорю мужикам комплименты. Когда уж явно что-то нужно от них.

Он отвлекся на несколько минут. «Локомотив» атаковал и чуть было не забил гол, но вратарь марийцев вытащил мяч из «девятки». Все ахнули, и мы тоже.

Хочу подбросить вам задачку. Вот мы наметили планы, но не учли, как будут действовать конкуренты.

Вы имеете в виду команду действующего губернатора? – уточнил я.

Не кажется ли вам, Фёдор, что лучше не ждать их действий, а спровоцировать их на опрометчивый шаг – и тем самым лишить шансов?

Но как?

Так, чтобы это было похоже на предвыборный шаг в соответствии с политтехнологиями…

Но исходя из местных условий вызвало бы реакцию отторжения! – договорил я.

Ну видите, можете, когда захотите, – улыбнулся в моем направлении Бронницкий.

Тут надо подумать.

Конечно, потолкуйте с вашим коллегой. А то поспешим, народ насмешим. Точнее говоря, он и должен засмеяться, но только над нашими оппонентами. Как говорят, лучшее оружие – это смех.

И в этот момент под невообразимый шум зрителей в жуткой толчее у вражеских ворот железнодорожники затолкали-таки мяч в ворота.

В ложу ворвался Подгурский, обнял нас и закричал:

Я же говорил, что еще в первом тайме забьют!

 

К теме работы с конкурентами мы вернулись с Ринатычем на следующее утро, когда за завтраком обсуждали впечатления от знакомства с генералом и его людьми на футбольном матче, где местные разгромили ребят из марийской тайги со счетом 3:0.

Что скажешь, мой будущий Аджубей? – Бардов уже утолил первый голод и жажду большой чашкой крепкого кофе с молоком и теперь медленно и с чувством намазывал на булку сливочное масло и черную икру. Подгурский сказал, что масло именно из этих мест поставляли до революции ко двору британского короля.

Давайте сыграем на простых инстинктах. Например, еда. Я посмотрел вчера на список объектов «Брони». Там есть птицефабрика. А что, если мы сделаем вид, будто собираемся бесплатно раздавать синюшных куриц?

Почему – синюшных?

Так их же душат. Или током бьют? Ну… это не важно.

Ну хорошо. – Бардов жевал булку с икрой и размышлял. – Допустим, мы подбросим им идею. И они будут раздавать куриц. В принципе, конечно, эти подаяния части народа не понравятся. И что? Но ты не забывай, что, например, пенсионерам это будет в кайф. А они очень добросовестно ходят на выборы да еще и другим рассказывают, почему они голосовали за этого, а не за другого кандидата. Нет, так никого не скомпрометируешь.

Как насчет разбрасывания листовок с воздуха и, соответственно, аренды самолетов и вертолетов? – Я продолжал усердно думать и поглощать яичницу с брынзой и помидорами.

Прекрасный способ оповестить большую массу народа о своих планах, и к тому же экстравагантно. Они тебе только спасибо скажут. – Рафаэль разбивал меня в пух и прах на всех фронтах.

Ну ведь народ-то понимает, что это стоит уйму денег!

Да плевать народу на эти деньги, он их все равно не увидит! Вот если мы рассказали бы с фактами в руках, что нынешний губернатор ворует, вот тогда да. А это опять не убеждает.

Вам не угодишь! – Мы уже перешли из столовой в гостиную, которая была сдержанно, но в то же время искусно украшена парой картин и великолепными тяжелыми гардинами.

А если подбросить идею о создании газеты с двусмысленным названием – и таким образом дискредитировать администрацию, если она будет ее выпускать?

Опять «если», дорогой мой Генри? – Ринатыч сладко зевнул, читая «Сибирскую правду».

Но мы так уже сделали однажды с моим другом. Мы с ним получили задание разработать идею и оригинал-макет газеты от отдела культуры одного городка. Но потом узнали, что завотделом хочет отдать уже готовую концепцию своим издателям, не заплатив нам. И мы придумали название газете – «Досуг в городе». Эта женщина выпустила сдуру со своими родственниками сразу большой тираж. Она-то думала, что мэр ей спасибо скажет и денег даст. А градоначальнику преподнесли газетенку с комментариями, что ее название созвучно объявлениям «Ваш досуг» с телефонами проституток.

Проститутки – это интересно! – встрепенулся Бардов. – А что потом было?

Уволили ее с треском! – рассмеялся я.

Это перспективно! – Рафаэль снял очки и стал протирать их носовым платком. – Да, это интересно, хотя и жестоко вы поступили с тетенькой.

Пускай людей не кидает!

А кто сказал тебе, что вы для нее люди? А? Вы для нее быдло. Какие-то дизайнеры-пьянчужки! Не замечал, что так все чиновники думают о художниках? В широком смысле, конечно. С другой стороны, этого мало, мой разводила! – неожиданно резюмировал Бардов.

Мало? Ну… тогда разыграем «голубую» карту! – воскликнул я.

Не понял? – Рафаэль уставился на меня.

Вы меня удивляете, Пётр Ринатович! За что уважают Лужкова при всех прегрешениях? Ну подумайте! Правильно, он так и не разрешил ходить им парадом по Тверской!

А ты предлагаешь им пройтись по Енисейской? Тоже мне – Елисейские Поля!

Да вы не торопитесь с выводами. Подгурский выйдет на «голубых» и скажет, чтобы они написали заявку на марш. Что это пойдет на пользу губернатору, чтобы он набрал очки у меньшинств. – Странно, но мне впервые приходилось так подробно, разжевывая по частям, объяснять все метру Рафаэлю.

А как мы доведем эту глубокую мысль до губернского начальника? – спросил Бардов.

А как вы вообще собирались устроить канал утечки дезинформации? – Наступила моя очередь задать ключевой вопрос.

Ринатыч встал, потянулся, сунул руки в карманы брюк и стал ходить по просторной гостиной, которая с успехом проглотила бы, не поперхнувшись, три двухкомнатные хрущевки. Я-то думал, что наш певец всегда все схватывает на лету и так же быстро принимает решения. Выходит, я ошибался в отношении нашего гения политических наук.

Ну а что? – Он остановился возле высокого окна, отодвинул тюль, посмотрел в иссиня-голубое майское небо и на несколько набирающих цвет яблонь, ветки которых через пару лет уткнутся в окна этой гостиной. Потом повернулся ко мне: – Можно попробовать. Народ «голубых» не любит, это точно. На этом можно сыграть. А пока давай собираться на встречу с коллегами.

Тем более что я на сто процентов уверен, что в окружении губернатора есть хотя бы один «голубок».

Откуда такая уверенность? – Ринатыч стал завязывать галстук перед зеркалом.

Не знаю, интуиция. Сами подумайте – куча холеных, хорошо одетых мужиков, которые считают, что они неотразимы… и как власть могут позволить себе все. И им за это ничего не будет. Неужели не найдется кто-нибудь, чтобы использовать это в своих интересах?

А женщины? – Он завязал галстук и надевал костюм.

Это само собой. Уверен, что некоторым власть имущим это уже приелось.

Я тоже стал менять махровый халат на цивильную одежду.

Эх, интуиция… Тебе бы с ней в колчаковской контрразведке служить! – Бардов подошел ко мне и сделал вид, что хочет влепить подзатыльник.

А что, места подходящие, – ухмыльнулся я и сделал вид, что увернулся от его руки.

И еще один момент, мой дорогой Феденька! – Лицо Рафаэля сделалось серьезным, а глаза вдруг превратились из добрых и лучистых в две непроницаемые льдинки. – Об этом никто не должен знать. Никто, даже Лера!

Я кивнул и опустил голову.

 

С журналистами мы встретились в старом купеческом двухэтажном особняке областной Торгово-промышленной палаты, где раньше располагалось Дворянское собрание. Было видно, что местное предпринимательское сообщество постаралось и привело в современный вид здание, одновременно сохранив его исторический облик. В небольшой уютной комнате с абстрактными картинами на стенах за большим столом собралось человек десять представителей местной прессы. «Слава богу, женщин меньше, чем мужчин. Можно будет спокойно поговорить о деле», – подумал я, удобно устраиваясь в кресле и окидывая взглядом стол, уставленный тарелками с разными крохотными бутербродиками, чашками с чаем и стаканами с соком. Я сказал Лере, сидевшей слева от меня:

Ты отлично поработала. Красивый стол!

Я старалась. – Она улыбнулась в ответ. Затем посмотрела на всех приглашенных, снова на нас и продолжила:

Добрый день, коллеги! – Она представила нас, пригласила всех угощаться и в неформальной обстановке пообщаться на тему бизнеса вообще и частной охраны в частности, зачитав по списку имена и фамилии тех, кто пришел. Оказалось, что, кроме приглашенных, подошли еще двое. Затем она огласила пресс-релиз, посвященный тому, что компания «Броня» получила контракт на охрану строительства нового речного порта, финансируемого Международным банком реконструкции и развития. Журналисты задали несколько вопросов о начале работ и их стоимости, но они касались больше самого проекта и выходили за рамки компетенции Леры. Она правильно сделала, что аккуратно и спокойно закруглила тему и предоставила слово Бардову.

Он немного откашлялся и начал:

Коллеги, сегодня у нас не просто пресс-конференция, а, скажем, ознакомительная встреча с вами как с сообществом журналистов и публицистов, которые освещают и знают все проблемы и достижения индустрии безопасности. Нам хотелось бы обменяться впечатлениями о состоянии дел в нашем с вами деле, простите за тавтологию. И мы хотим предложить вам поучаствовать в одном интересном проекте.

Пока народ переваривал сказанное, Лера выскользнула из-за стола, шепнув мне, что пошла позвонить писателям. В это время Петру Ринатовичу уже задали вопрос о предвыборной кампании.

Да, мы приехали помочь паре Воскобойников – Бронницкий победить на выборах. Мы этого не скрываем. Мы хотим, чтобы с нашей помощью общественность узнала больше о бизнесе и об охранных структурах. Чего греха таить, большая часть народа воспринимает охрану как сборище неудачников, пенсионеров-ментов… простите, милиционеров и военных. И полагает, что ребята имеют то, что охраняют.

И что вы хотите сделать, чтобы у населения изменились настроения? – Прямо перед Ринатычем сидела симпатичная брюнетка в белой блузке с кучей бижутерии, которая немного безалаберно украшала ее высокую грудь.

Да все очень просто. – Мой старший товарищ впился глазами в «новогоднюю елку» на ее груди. – Надо, чтобы вы писали об охране в течение этого месяца. Но чтобы эти материалы были непроплаченные, это народ сразу видит и соответственно оценивает. Мы хотим, чтобы все было по-честному, заинтересованно… и в то же время критически. Поэтому мы и предлагаем вам поучаствовать в журналистском конкурсе. Первая премия – десять тысяч, три вторые по пять тысяч и пять третьих по три тысячи рублей. Считайте это официальным приглашением к участию.

А каков механизм? – спросил здоровенный парень в коричневом свитере из грубой шерсти, похожий на геолога.

Вы присылаете опубликованные материалы по адресу «Брони», потом жюри из главных редакторов, нас, ваших покорных слуг, и нескольких директоров ЧОПов выбирает лучших – и лауреатам можно готовить смокинг на церемонию. Наверное, здесь, в ТПП, и устроим небольшой праздник. – Всех присутствующих озарила улыбка Бардова, одна из лучших, которую он цеплял в редких случаях.

Конечно, мы знакомы с работой охраны, но хотелось бы увидеть все это поближе… – Девушка в блузке явно шла на рекорд активности.

Я посмотрел список. Ага, она корреспондент газеты «Новости Петропавловска» Ядвига Смулежская. «Интересные фамилия и имя, – отметил я. – Наверно, из сосланных западенцев, а то и поляков».

Мы приглашаем всех на пресс-тур по «Брони» на этой неделе. У нас много предприятий. Вы их посетите, поговорите с народом: простыми охранниками, менеджерами, директорами. Короче говоря, со всеми, с кем захотите. Пишите о том, о чем считаете нужным: о людях, интересных случаях, их военной службе или работе в органах, о технологиях и другом. Я думаю, что три недели вам хватит. Ну как, договорились? – Он обвел всех взглядом заботливого отца и прихлебнул из чашки.

Задешево хотите нас купить! – очень громко, но при этом удивительно спокойно произнес сидящий на правом конце стола крепкий и седоватый, уже в годах, мужчина. Он стукнул по столу большим стаканом из-под сока, казавшимся маленькой рюмкой в его огромной пятерне, которая больше подошла бы молотобойцу, а не журналисту. Несколькими минутами раньше я заметил, что он допил свой чай и съел содержимое нескольких тарелок, расположенных вокруг него, тем самым оставив на голодном пайке коллег-соседей. – Решили, что раз вы столичные деятели, то денег на негров тратить не надо, местные голодные журналюги будут за идею пахать. Шиш вам! Ничего у вас не выйдет! – Он встал и походкой командора направился к двери, где столкнулся с входившей Лерой.

Она с испуганным видом дошла до своего места и незаметно кивнула мне. «Писатели уже готовы. Интересно, а там нас, видимо, будут бить – и, возможно, ногами!» – усмехнулся я про себя.

Вы не обращайте особо на него внимания! – заговорил молодой человек в темном затертом костюме. На его явно большого размера сорочке болтался галстук-шнурок, а за ее воротник можно было засунуть здоровенный кулак. Он поправил прическу, видимо, от волнения. – Это наш анфан террибль, Загорелый Николай Павлович, корреспондент и он же главный редактор. В общем, в единственном числе делает газету «Звезда Сибири». Ищет правду везде, где можно.

Понятно. Этакий Робин Гуд местного разлива от журналистики! – подытожил Бардов.

Однако и аппетит у поборника справедливости! Все съел. Ничего не оставил! Я едва успела пирожное взять! – сказала сидевшая рядом со мной девушка с темными волосами.

Все засмеялись.

Ничего, берите, мы еще принесем! – Я пододвинул ей тарелочку с бутербродами. – Вас как зовут?

Нина, Нина Ермакова! – Она посмотрела на меня большими черными глазами.

Очень приятно, Нина. Вы угощайтесь, не стесняйтесь! – настаивал я. – Тут на пятерых хватит.

Ну ладно вам! Просто у человека здоровый аппетит! Коллеги, но если говорить серьезно, то мы никого не принуждаем. Кто хочет, тот и участвует в конкурсе… – начал было Бардов.

Да он первый пришлет вам материал, вот увидите! – заметил геолог в свитере. – Знаем мы его справедливость!

Ну а как тут у вас вообще бизнес живет? – подкинул в костер сухих дровишек Ринатыч, и огонь разговора заполыхал.

Стали говорить все сразу, так что моему коллеге пришлось рулить дискуссией изо всех сил. Досталось всем: и губернатору, и федеральным органам, и местным министрам, не говоря уже о самих предпринимателях. Я тоже по мере возможности старался незаметно подкручивать фитиль керосиновой лампы, больше уделяя внимания левой части застолья, а Рафаэль рулил правой. Время пролетело незаметно, и было такое ощущение, что многое еще не сказано. Зато все было съедено и выпито. Расходились с явной неохотой, договорившись поддерживать связь и быстро передавать информацию.

По пути к машине я сказал Лере:

Ну вот вам готовый клуб «Броня». Уверен, что большинство, если не все, будут с удовольствием собираться у вас в клубе. Ты же хотела создать такой?

Хотеть хотела, но вот с чего начать? Ты не подскажешь? – с интересом спросила Лера.

Я сел на любимого конька и начал громить врага:

Понимаешь, Лера, журналисту ведь всегда нужна интересная информация, и желательно побольше. А клуб может стать неформальной площадкой сбора и обмена этой информацией. Раз в неделю, чаще вряд ли они будут приходить, собирай их и сообщай интересную тему об охранном бизнесе и подкладывай новости о «Броне». Конечно, с чаепитием и с интересным гостем. Они будут писать о «Броне» без всяких денег каждую неделю! А когда пишущая братия привыкнет, что здесь всегда есть чем поживиться в плане информации, надо начинать говорить уже о бизнесе вообще, а еще дальше – и по любому информповоду. Естественно, надо приглашать всяких людей, которых можно разговорить: чиновников, писателей, артистов, ученых, деловой народ. Уверен, со временем люди будут проситься сюда, чтобы только увидеть и послушать знаменитость или самим покрасоваться. И все это под прицелом телекамер. Телевизионщики ведь народ ушлый, сразу чуют, где можно ухватить тусовку. И будет это называться «Броня-клуб». Понимаешь? – Я разошелся и почувствовал себя на кафедре.

Очень интересно! А ты мог бы рассказать все это Бронницкому? – Она внимательно посмотрела на меня лучистыми серо-голубыми глазами.

Вы слушайте, Лерочка, Хвёдора. Он иногда дельные мысли говорит! – Ринатыч опять воспользовался тем, что я, как глухарь, забыл обо всем, выступая перед благодарными слушателями, да еще прекрасного пола. Он умело взял Леру под локоток, чтобы помочь ей забраться в «хаммер», и уселся рядом с ней на заднем сиденье.

«Старый ловелас опять обошел меня на повороте», – подумал я, закрывая переднюю дверь и пытаясь поймать взгляд Леры в зеркале заднего вида.

К писателям мы поехали, как ни странно, в наш особнячок. Это я обнаружил, когда уже не оставалось никаких сомнений в направлении нашего движения. На мой немой вопрос Лера ответила:

Понимаешь, принимать их в офисе было бы уж слишком ангажированно. Арендовать что-то хорошее дорого, да и неуютно. А здесь можно не только посидеть нормально, но и просто погулять между березками.

И послушать майских жуков. У этой братии тонкий душевный настрой, и их не возьмешь ни деньгами, ни роскошью, а с искусством можно не угадать. Поэтому надо брать их тепленькими только на природе. Молодец, Лерочка. Правильно сделала! – Эти слова Бардов произнес, когда машина наша, гремя огнем, сверкая блеском стали, уже плавно подкатила к площадке и замерла, напоследок чуть скрипнув тормозами. Словно хотела даже в последний момент показать свою суровую мощь перед группой сидящих в беседке благородных седовласых мужей.

 

На столе у Бронницкого тихо и кокетливо пискнул спикерфон – и раздался истеричный голос Насти:

Алексей Салимгареич, у нас ЧП! В «Суперпарке» на Енисейской драка!

Спокойно, моя ласточка! Вот если бы сейчас приехала налоговая полиция и устроила бы маски-шоу, вот тогда можно и нужно было бы кричать. Кто на проводе? – спокойно спросил босс.

Непонятных. Соединять?

Давай! – ответил Бронницкий, усмехнувшись: «О господи, сколько непонятного скажет Непонятных».

Что у тебя, Степан Никанорович? – спросил он у директора своего первого ЧОПа.

Пока драка, Алексей Салимгареевич. А почему – не пойму. – Голос директора был на удивление спокойным.

«Да, как включил Никанорыч в армии дурачка, так и не выключил после службы в оперативном отделе штаба тыла. Видно, рубильник заржавел!» – успел подумать Бронницкий.

Если ты, непонятливый мой, сам не понимаешь, то как я догадаюсь? Ментов вызвал? – В кабинет зашел Подгурский, и его хозяин показал Санычу, куда садиться.

Приехало два экипажа. Но они тут же замахались. С минуты на минуту обещали ОМОН подогнать.

Да там у тебя хороший кипеж, что ли? – спросил Бронницкий и снова включил громкую связь, чтобы слышал его зам.

Ну да. Двоих покупателей задели, кучу мебели и прилавков поколотили. Скорая уже забрала одного посетителя и одного нашего.

Е-мое! Что с ними?

У мужчины лицо раскровянили, а у охранника, скорее всего, руку сломали.

Так, займись локализацией и выведи всех покупателей. И постарайся оттянуть наших пацанов. Все равно без ОМОНа не сдюжим. Резерв к тебе уже выехал. Давай. – Он положил трубку, а по внутренней связи сказал секретарю: – Настюша, пожалуйста, принеси нам с Санычем кофейку… Слушай, – он обратился к Подгурскому, – съезди туда, узнай максимум информации и перекрой ее, чтобы ничего не просочилось в газеты и на телевидение. Нам только драки накануне выборов не хватало. Спасибо, Настя. Ах, хорошо, горяченький, с молочком, как я люблю. Жениха тебе, прораба на большой стройке. Ну, что скажешь? – он снова обратился к своему заместителю, дождавшись, пока Настя закрыла большую, обитую темно-вишневой кожей дверь.

Я сейчас поеду, а ты позвони Мурадяну. Пусть он все соберет и безжалостной рукой набросает картину. Нам ни предателей, ни драчунов не надо. А знаешь, сдается мне, что это провокация губернатора. В людном месте, да еще гражданских задели…

Этого исключать нельзя. А заодно и… Анастас Сулейманович? Приветствую, дорогой! Бронницкий беспокоит. Да, как жизнь? А? А как же, так и должно быть! Слушай, говорят, что на Староскитских озерах карась в две ладони леску рвет. Ну да! Я тебе говорю, пацаны привезли, не поверишь, как лещи в натуральную величину. А? Конечно, давай, об чем базар. В пятницу? Ладно, созвонимся. Слушай, ты еще не в курсе? В общем, драка у нас крупная в «Суперпарке». Слушай, Анастас, к тебе просьба. Ты, как всегда, дай полную информацию. Да, сейчас туда Подгурский выезжает. Давай. Будь здоров.

Он отпил кофе, засунул в рот барбарисовый леденец и сказал Санычу:

Давай езжай, он сейчас туда сам подкатит. Хотя после ОМОНа… сам понимаешь…

Да уж, наш ОМОН работает как слон. Я удивляюсь, как ты пьешь сладкий кофе? Не слипнется?

Не боись, я сладкого в детстве не доел. Жду тебя с докладом. Слушай, Виталь, – он остановил Подгурского на пороге, – подумай на досуге, что будем делать с портом. Там тридцать вакансий надо закрыть. Ума не приложу, где народ брать? Может быть, смотаешься в военкомат?

Ну, вообще-то, Анна Макаровна все нормально делает, народ идет…

Народ-то идет, но ведь его еще готовить надо. А тебя прошу, помоги ей, ладно?

Добро, Гареич!

 

Значит, дорогой Пётр Ринатович, ты совсем отвергаешь диалектику развития как первооснову движения вперед философии и, соответственно, всех жизненных процессов? – Этот вопрос упал как запоздалый снаряд в конце продолжительной артподготовки. Точнее говоря, между второй и третьей артиллерийскими дуэлями.

Ринатыч вытер платком лоб и губы и снова приложился к кофе:

Да нет же, дорогой мой Борис Иванович! Ну разве я, советский человек, до оскомины жевавший эту диалектику еще в школе, а потом и в двух институтах (при этих словах я приподнял брови: «Ничего себе, когда это Бардов успел заполучить второе высшее? Надо будет поспрошать у него в подходящий момент»), могу забыть эту диалектику, мать ее. Ой, простите, Лерочка…

Мы только-только подошли к беседке с писателями после долгой прогулки по большой территории загородной виллы «Брони». Я воспользовался приглашением Леры к телефону и выскользнул вместе с ней в парк. В общем-то, я имел на это моральное право, поскольку считал, что писательская позиция гораздо сильнее у Бардова, чем у меня, и отсвечивать в тот момент, когда он умело вел партию, было бесполезно со всех точек зрения. Лера сразу сказала про звонок шефа о массовой драке с участием охранников в центральном магазине Петропавловска. Мы обменялись мнениями, что это может быть и провокация – и как это можно использовать в наших целях. Только я собрался отпустить дежурный комплимент о переменчивой майской погоде и сходной с ней по форме и по содержанию женской душе, но Лера опередила меня и, оглянувшись, положила мне руку на плечо:

Фёдор, надеюсь, ты поможешь мне написать пресс-релиз?

Ну как я мог не помочь такой принцессе…

Через миг наши губы встретились в поцелуе, а в следующий момент мои руки сомкнулись на талии Леры, а ее – обвились вокруг моей шеи. Я долго не мог оторваться от таких сладких губ. Наконец я вдохнул, чтобы впустить в легкие порцию весеннего воздуха, настоянного на травах, молоденьких листочках березы и волнующем аромате духов Леры. Но она снова опередила меня: торопливая, красивая и восхитительная.

Я сегодня постараюсь остаться здесь под предлогом срочной работы. – Она посмотрела прямо в мои глаза и нежно и коротко поцеловала.

Я стремительно поднял ее на руки, крутанулся вокруг своей оси и снова поставил мою пушинку на землю.

А тетя Сима нам не помешает? – Я улыбнулся и крепко прижал Леру к себе, почувствовав ее маленький животик и высокую грудь.

Я с ней договорюсь! – шепотом сказала она, оставив руки на моих плечах.

Никого не было вокруг, только майские жуки делали новые заходы на березы и редкие комары рискованно выскакивали из тени деревьев под лучи солнца.

Скажи мне, пожалуйста, только честно, и не смейся, прошу тебя!.. Мы победим? – В ее голубовато-серых, с еле заметной прозеленью глазах я увидел немного наивности, удивления, восторженности и еще чего-то, чего не смог понять.

Уверен! – ответил я. – Залог тому – Бардов, он мастер в таких делах. Он уже приводил к победе трех губернаторов области и президента одной республики. И потом, мы наметили правильную политику. Шеф уже завтра поедет выступать по районам. Тексты мы ему подготовили. Газету начали делать, так что все окей! – Я не удержался и поцеловал еле заметную родинку на ее правой щеке.

Да все это понятно! Но ведь должно что-то быть особенное, изюминка какая-нибудь? – настаивала Лера.

Это тебе сказали на курсе теории общественных связей в университете? – Я улыбнулся.

Вдали показалась беседка, и она отпустила мой локоть, но продолжала идти рядом.

Не смейся! Только и знаешь, что смеяться над бедной провинциальной дурочкой!

Наверно, должна быть какая-то особенность. В принципе, она всегда возникает по ходу дела, в зависимости от местных условий. Мы сейчас как раз и думаем с Ринатычем, чтобы доложить твоему боссу.

Мы подошли к беседке, я прислонился к столбу и стал слушать разговор литераторов, а Лера, немного отойдя, опять стала звонить по мобильному телефону. Трубка была большая и тяжелая, она выглядела немного громоздкой в ладони девушки.

Коллеги, я предлагаю оставить пока в стороне наши философские и литературные изыскания, тем более что, я вижу, вы время зря не теряете, остаетесь в форме. Давайте поговорим о конкретных делах наших грешных. – Бардов поправил очки и посмотрел в пустую чашку. Та же самая картина была у всех, от пирожков Симы-апы тоже не осталось и следа.

«Да, зверский аппетит у братьев-писателей», – подумал я и сделал знак Артуру, чтобы он принес к столу что-нибудь еще. Он кивнул и пошел быстрой походкой в дом, а я снова прислушался к голосу нашего соловья.

Как вы смотрите на литературный конкурс об охране и вообще о бизнесе?

Ну-у… ведь это конъюнктура, Пётр Ринатович! – живо отреагировал благообразный дядька в белой рубашке, темном галстуке и светло-сером пиджаке, из-под которого виднелась цветная жилетка. Его звали Борис Иванович Провоторов, он был доцентом-филологом в местном университете. Именно к нему больше обращалась Лера, когда мы вышли из машины и стали знакомиться. Этакий кадет из второй, еще дореволюционной, Государственной думы. Тонкая золоченая оправа, ироничные глаза, с прямым пробором седоватые волосы и небольшая аккуратная бородка клинышком.

Ну почему сразу конъюнктура, Борис Иванович?

Все повернули головы влево. Возражение принадлежало очень худому, уже немолодому, с абсолютно голым черепом мужчине с тихим, но уверенным голосом. Он был бы незаметен, если бы не быстрые и пытливые ярко-черные глаза, в которых светился незаурядный ум. И еще на меня произвела впечатление одна деталь его туалета – шейный платок. Его незатейливая расцветка очень шла худому и подчеркивала овал его интеллигентного лица. С другой стороны, фуляр таил в себе некий вызов окружающему миру и одновременно показывал традиции, только один намек на которые вызывал к их носителю трепетное уважение. Глядя на этот кусок шелка, я вспомнил историю с одним знаменитым парижским кутюрье. Когда он ушел в мир иной, то публика просто умирала от желания увидеть хоть краешком глаза его гардероб. Но там нашли всего три костюма, пару пиджаков, десяток сорочек и… бесчисленное количество галстуков, бабочек, фуляров и платочков. А ведь всем казалось, что он каждый день менял свой наряд полностью!

Можно ведь поработать в жанре очерка или эссе. А там, глядишь, что-то выльется и в более крупные формы. Только как это будет оплачиваться? – Он щелкнул старой тяжелой зажигалкой и закурил «кент».

Я был готов поспорить с кем угодно, что зажигалка старая немецкая, возможно, еще подарок с войны, и бреется ее нынешний хозяин «золингеном». Его впалые щеки втянули дым, который вышел через нос, а адамово яблоко немного дернулось и встало на место. Худого звали Алексеем Сигизмундовичем Христофоровым, он был профессором, кажется, экономики. Я, к сожалению, не запомнил этого, когда мы были представлены друг другу. Но в памяти осталось, что Бардов сказал о нем как о независимом эксперте, связанном с бизнесом.

Оплата намечена в виде конкурса. Согласен, что это может быть и не обязательно чистая литература, например, анализ рынка через исторический ракурс или ваши размышления, – ответил Ринатыч.

А кто будет оценивать? – Голос подал еще один участник беседы – среднего роста, плотный, еще достаточно молодой, но совсем седой мужчина, одетый в батник и почти домашний пуловер на пуговицах. «Надо посмотреть, может быть, у него на ногах стоптанные шлепанцы», – чуть усмехнулся я.

Директора ЧОПов, разрешители из МВД, общественные организации малого и среднего бизнеса, привлечем ваших коллег-филологов, критиков, если они у вас еще обитают. Прошу вас, господа, сначала был кофе, а теперь чай. О, пирог с малиной? Просто объеденье! – Ринатыч подцепил солидный кусок выпечки с малиновым вареньем – очередного произведения кулинарного искусства Симы-апы.

Я поблагодарил Артура и сам поставил чайник и большое плоское блюдо с нарезанным пирогом. Потом, нисколько не сомневаясь в правильности сделанного, присел к столу и тоже, как и все остальные, стал уплетать малинник с мятным чаем. Сосед справа наклонился ко мне и тихо спросил: «Как прогулка?» Я кивнул с улыбкой.

Ну что же, коллеги, будем считать – мы договорились! – Это был уже не вопрос, а залихватское утверждение в кругу друзей и единомышленников.

Петь, а как ты посмотришь на то, чтобы вместе с историками провести «круглый стол» на тему охраны в литературе и публицистике? – Христофоров изящно загасил сигарету, выкуренную до половины, в хрустальной пепельнице и прихлебнул чаю.

Я только за, парни. Но боюсь, что материала будет маловато, поэтому пригласите еще экономистов. Но учтите, это без оплаты. Естественно, соберем прессу, накроем столы не самые шикарные, но на зубок будет что положить. Часика три можно пообщаться.

Он, как гостеприимный хозяин, снова улыбнулся, поднялся из-за стола и широким взмахом обеих рук пригласил прогуляться по парку. Все последовали его примеру и стали медленно удаляться под тень берез.

Я посмотрел на часы. Подошло время обеда. Я хоть и перекусил восхитительной выпечкой, но отказываться от обеда нашей хозяйки не хотел. «Ладно, проводим мастеров пера и предадимся чревоугодию! А потом…» – Я зажмурился от предвкушения того, что меня ждало вечером и ночью. Лера стояла одиноко возле микроавтобуса. Я подошел к ней:

Новостей не было?

Она покачала головой, продолжая тихо разговаривать по мобильному.

Я пошел в дом.

 

Было девять часов утра. Бронницкий и Подгурский сидели напротив друг друга за большим столом совещаний в кабинете шефа. Был тот редкий момент в работе, да и в жизни (поскольку работа, как в свое время служба, давно стала ее неотъемлемой частью), когда обсуждены самые острые проблемы и намечены планы. И вдруг на двух людей обрушивается усталость, накопившаяся за многие дни беспрерывной борьбы со временем и обстоятельствами. Она превращается в некое оцепенение, прерываемое лишь глотками горячего кофе. Такая опустошенность чаще бывает в бане, после того как три или четыре раза случается зайти в парилку, нахлестаться вениками до одурения, потом охладиться в холодной озерной воде и употребить большое количество пива с соленым и жирным, поэтому невообразимо вкусным чебаком, привезенным приятелями с Колымы… и наступает минута тишины, завершенности и безмыслия. Не потому что мыслей мало или они не генерируются. Нет, просто организм, отрубив желание что-либо делать и думать, включил защитный механизм в виде только тупого созерцания. Именно в такие мгновения рождается фраза, которой суждено быть повторенной потом много раз: «Хорошо сидим!»

Два занятых человека пришли специально за два часа до начала рабочего дня, чтобы без назойливых отвлечений на мелочные дерганья решить больные и большие вопросы. Но, решив их, они почувствовали себя так, как будто проработали без отдыха и сна несколько суток. Снаружи доносились слабые звуки набирающего ход дня: шум проезжающих троллейбусов, гудки буксиров с реки, слабый стук каблуков в коридоре, звонкий и быстрый – Насти, помельче и поглуше – Анны Макаровны, главной кадровички, которая недавно покинула этот кабинет, умудрившись даже в такой момент решить с начальниками один вопросик по вакансиям.

Значит, ты думаешь, что все-таки провокация? – Первым нарушил долгое молчание, как и полагается генеральному директору, Бронницкий. Он давно откинулся на резную спинку высокого стула и наблюдал в стекле напольных часов веселую игру солнечных зайчиков.

Скорее… непреднамеренная провокация. Думаю, они хотели замаскировать инцидент под ревность. На всякий случай, мало ли что! – Подгурский отпил кофе, вытянул ноги и сложил руки на груди.

Ну и какие выводы? – снова спросил шеф.

Я бы все-таки подождал заключений Мурадяна. Это во-первых…

Это само собой! – отреагировал Бронницкий.

А во-вторых, самое интересное, Алексей, что наши парни действовали строго по инструкции. Сначала, сколько могли, сдерживали хулиганов. Ну а когда те оборзели, то ответили.

Ты хочешь сказать, что провокаторы надеялись выставить наших бойцов виноватыми в итоге? Но вот вопрос: почему Сергеев, начальник караула, был пьян? Не пойму, в разгар дня набуздыриться?.. Совсем страх потеряли, что ли?

Не кажи гоп. Знаешь, я запах спиртного учуял еще с улицы. У меня такое ощущение, что там специально все забрызгали водярой, и от одежды Сергеева просто разило.

Да… если все так, то готовились они долго. Как там, кстати, двое наших в больнице?

Ничего, лечатся вместе с омоновцами. У одного ушиб головы, у другого посложнее – перелом руки и крупная рана на бедре. Представляешь, эти ублюдки кассу металлическую сломали. Как умудрились?

А менты?

Сержанту разбили голову, но ничего опасного.

Лера отработала пресс-релиз?

Да, я посмотрел. Все нормально.

Слушай, – Бронницкий встал, подошел к окну и повернулся к своему заму, – жалко все-таки ее сливать, привык я, что ли, к ней? А, Саныч?

Гареич, я тебя понимаю, девчонка она симпатичная, даже где-то милая. Но ведь ты же видел кино? Видел. Разговоры записанные слышал? Слышал. И потом, если бы не она, порт давно упал бы в наши руки и не пришлось бы подключать чекистов. И ты не забывай, дядя Ваня подтвердил документально, что она у них зарплату давно получает.

Дядей Ваней они звали своего осведомителя в канцелярии губернатора.

Ведь ничего мы ей плохого не сделали, а?

Брось, не переживай! Ее еще в универе вербанули.

Значит, «Досуг» и геев сливаем. Как это сделаем?

Мы договорились с Бардовым, что заговорим об этом как бы невзначай при ней. Сначала тихо, а потом я усилю, что это, типа, идея моя. Заодно и тебя отмажу. – Подгурский тоже подошел к окну и приятельски хлопнул Бронницкого по плечу.

Ну это не главное. Фёдор в курсе?

Нет. Пусть не знает. Он в нее втюрился, уже переспали. Серафима доложила.

Жестко все у тебя.

А что делать? Сам знаешь, с волками жить…

 

Первое, что бросилось в глаза, когда я вышел из низенькой избушки и сразу оказался среди высоченных сосен, был туман. Молочно-густой, он не двигался, и чудилось, что сейчас из него вылезет медведь с большим карасем в зубах, по-хозяйски оглядит взъерошенного и невыспавшегося чудика, который трет ладонями лицо и пытается запахнуть не по росту большую телогрейку, и погребет к себе в тайгу. Было так тихо, что можно было услышать скрип сапог и хруст ветки за много километров отсюда. Пахло сыростью, сосной и… собакой. Я оглянулся, чтобы увидеть здоровенную кавказскую сторожевую овчарку Буздыря, но почувствовал его прикосновение к ноге. Псина сидела возле моей ноги и так же внимательно смотрела на озеро, поверхность которого только угадывалась в тумане. Я погладил густой загривок кавказца, тот поднял голову, закрыл глаза и в такт движению руки стал тереться о мою штанину.

Добрый он у вас какой-то... – сказал я неожиданно вынырнувшему из леса Подгурскому. Тот уже был одет в рыбацкий камуфляж и не ежился под каплями, падавшими за шиворот с больших кустов тальника. Он вынул сигарету изо рта и смахнул пальцем пепел.

Добрый, потому что чувствует хорошего человека. Если сам не видел бы, как он однажды защищал меня с Бронницким от медведя, никогда не поверил бы, что этот милашка может быть злым.

Так это он нападал на дикое животное. А к человеку, наверно, любому ластится? – Я перестал гладить пса и смотрел в его умные и преданные глаза, которые он переводил то на озеро, то на людей.

Не скажи. Тут люди разные бывали. Не ко всем он вот так запросто подходит. – Саныч выбросил сигарету и накинул капюшон. – Нет, он не лает, не сердится. Он просто кого не любит, к тем не выходит, сидит у себя в будке или в вольере. Даже не смотрит в их сторону, презирает, что ли. Слушай, ты чего все ежишься, иди рожицу ополосни в озере и приходи на веранду. Надо чаем полечиться после вчерашнего. Да и пора удочки забрасывать. – Подгурский ухмыльнулся и пропал в тумане. Был только слышен скрип старых ступенек лестницы, по которым он поднимался на веранду.

«Да уж, вчера мы дали…» – подумал я, но тут же мысли выпорхнули из головы вместе с прохладной водой, которая уже стекала по лицу и дальше, щекоча грудь и спину. Умывшись, я почувствовал себя гораздо лучше, даже захотелось выпить горячего чаю и съесть пирожок.

Вечер прошел замечательно, сначала немного выпили и закусили, потом так напарились в просторной липовой бане, что озерная вода показалась парным молоком. Затем, уже под золотой закат, который превращал стволы корабельных сосен в блестящие столбы из благородного металла, одевшись потеплей, мы погуляли с Лерой по лесу. Было хорошо и покойно. Мне совсем не хотелось говорить о делах, а только смотреть на светлые волосы Леры, выбивающиеся из-под платка, по-крестьянски повязанного на головке, когда открытым осталось только ее милое лицо, теперь лишенное косметики, а поэтому еще более трогательное. Она же, наоборот, старалась все больше узнать о предстоящих планах. Наверно, это должно было меня удивить или насторожить, но в том приятном состоянии неги, в каком-то розовом и размытом свете – не было места резким теням сомнений.

Скажи, это правда, что вы хотите провести гей-парад и выпустить новую газету «Досуг»? – спросила Лера.

Не может быть. Во дает Рафаэль! – Я от души рассмеялся. Кажется, это получилось естественно. Во всяком случае, Лера, судя по ее лицу, ничего не заметила.

Рафаэль? А кто это? – удивилась она.

Да мы так Бардова в редакции прозвали в честь одного испанского певца за его любовь песняка давить на наших междусобойчиках, – ответил я.

Он еще и поет?

Еще как! Обязательно сегодня попросим. А парад, ну не знаю. Вполне возможно. Такие экстравагантные идеи в его стиле. Он всегда говорит, что избирателя надо удивить и даже ошарашить.

А газета? – допытывалась Лера.

Это более вероятно. Мы же все-таки спецы в этом. Да, теперь вспоминаю, что он как-то меня расспрашивал об этом. Это что-то связанное с отдыхом в городском масштабе. Всякие там программы концертные, афиши театров, выступления гастролеров... Согласна? – Чем больше я говорил, тем все увереннее чувствовал себя.

Не знаю, чего вы там напридумали! – неожиданно зло ответила Лера и хлестнула веткой, которой отмахивалась от редких комаров, ближайшее дерево.

Ты чего? Что-нибудь случилось? – Я остановился и стал смотреть ей в спину.

Да все нормально! Устала я что-то. Два года после школы без отпуска. – Она повернулась ко мне, подошла и обхватила руками, положив голову на грудь.

Я обнял ее за плечи, поцеловал в губы и, пытаясь увидеть, что она хотела спрятать в бездонной сероватой голубизне своих глаз, сказал:

Ну вот выиграем выборы, и отдохнешь!

А ты считаешь, что мы выиграем?

Вы слишком пессимистичны, мадемуазель Кристальникова. Все идет по плану, газета наша скоро начнет выходить, журналисты и писатели пишут, шеф на следующей неделе поедет в тур по области на броневике, будет поднимать народ на борьбу с преступностью. Сейчас это самая больная проблема. Главный милиционер тоже не отстает. Все будет нормально, вот увидишь. – Я снова обнял ее, на этот раз покрепче.

Задавишь, медведь. – Она ответила длинным поцелуем.

Жалко, что Серафима приехала с нами, да? А то бы мы ночевали одни в маленьком домике? – я спросил с надеждой в голосе.

Ничего страшного. Да и потом, нельзя мне сегодня… Пойдем в дом, а то холодом потянуло с озера. – Она взяла меня за руку и повела обратно.

Пошли. – Я повернулся к ней, но перед этим посмотрел в сторону густых кустов багульника. Показалось, что там хрустнул сучок. «Нет, действительно почудилось». Я взял холодную ладошку в свою горячую и понял причину перепадов ее настроения…

Хорош дремать, журналюга ты наш! – Я вздрогнул от неожиданности. Голос шефа, как я уже привык называть Бронницкого, раздался над самым ухом и был тем более громким в таежном безлюдье. – Пришел в себя? Бери удочку. Червяков Подгурский уже накопал. На-ка стаканчик холодненького.

Ледяной душистый квас пришелся кстати.

У-ух! – я с шумом выдохнул, как будто вынырнул с большой глубины, и уже совсем другими мне показались и предрассветный лес, и озеро, начавшее проглядывать в тумане.

Карась начал брать практически сразу у всех пятерых рыбаков. Бардов так разоспался, что его не смог добудиться даже настырный Саныч. А к нам еще присоединились заядлые удильщики: хозяин телекомпании Горелов и начальник милиции общественной безопасности областного УВД Мурадян. В последнем я ожидал увидеть настоящее лицо кавказской национальности, а оказалось, что армянского в нем была только фамилия. Но это не мешало нам всем надрывать животы накануне и сейчас, когда даже под активный клев Анастас Сулейманович умудрялся рассказывать смешные анекдоты.

Рыба брала по первости осторожно, но с восходом солнца стала активнее заводить леску в осоку или тину, отчего у меня стала ныть правая рука. Трехколенная бамбуковая удочка, и так не очень легкая, скоро стала тяжеленной, пришлось периодически класть ее на козлы, чтобы встряхнуть кисть. Но ни тяжесть, ни затекающая рука, ни постепенно одолевающие комары не могли лишить огромного удовольствия подсечки, вывода и выброса крупного экземпляра карася на берег. Садок все больше наполнялся, и его содержимое с каждым падающим туда живым золотым слитком становилось все шумнее и шумнее. Мы уже сбросили телогрейки и бушлаты, разгорячившись в лучах вставшего солнца и после выпитой по полстакана «Таежной». Где-то около десяти утра рыба стала брать реже и пошла меньшим размером. Скоро к нам подошел егерь Василич, он вытянул бороду лопатой и заглянул в вытащенный садок:

Добре, молодцы! Айдате, мужички, шашлыки ваши уже согрелись, а водочка тоже нагревается, что ей противопоказано! – Егерь взвалил на плечо тяжелый садок, где билось в неистовом стремлении освободиться множество карасей. От игры солнечных лучей в их роскошной чешуе невозможно было оторвать глаз. Я забросил последнего червяка и подсек после очень быстрой поклевки, к своему удивлению, мелкого окушка.

Ну-у, раз пошел этот, вечно голодный, – воскликнул Василич, – то действительно пора кончать, ребятки.

Мы подошли к столу, где что-то оживленно обсуждали Бардов, Лера и Серафима. Они явно приняли уже не по одной рюмке, к тому же на земле валялось несколько пустых бутылок из-под пива.

Та-а-ак! – протянул Подгурский. – Мы там, понимаешь, выполняем рыболовецкий план, а они тут пивком балуются да копченой щучкой заедают…

А что, вас ждать, что ли, пока вы всю рыбу поймаете? – слишком весело и нараспев ответил Ринатыч, и тут началось: – Широка-а-а страна моя родная-я…

Песни мы пели до обеда, потом поели душистой и «пьяной» ухи, когда перед окончанием варки туда добавляют сто граммов водки, и стали собираться домой. Дед Василич настолько был растроган вокальным талантом Бардова, что даже прослезился и подарил напоследок ему бутылку кедровой настойки с женьшенем десятилетней выдержки и всячески приглашал московских гостей приехать еще.

Когда уже подъезжали к нашей резиденции, Рафаэль как бы невзначай спросил меня уже почти трезвым голосом:

Лера тебя спрашивала про парад и «Ваш досуг»?

Да, а что?

Да так, ничего. Нормально порыбалили! Ох, хорошо! За что люблю командировки, так это за то, что можно выбраться на природу. В Москве хрен это увидишь. – Он вышел из машины и по-хозяйски стал помогать Серафиме выносить вещи.

«Да, спелись голубки», – подумал я, глядя на них, и вспомнил, как мелькнул в передней машине Лерин голубой платочек.

 

Через несколько дней я искал по многочисленным коридорам охранного холдинга Бардова, чтобы показать ему готовый оригинал-макет «Брони». На мой взгляд, газета получилась на славу. Там было два очерка-портрета охранника и начкара, а также рассказ о ветеране, который до сих пор работал на фирме. Но гвоздем номера стал материал о награждении лучшего по итогам года начальника смены однокомнатной квартирой. Конечно, если читать статью внимательно, то станет понятно, что «однушка» досталась молодой семье не совсем бесплатно. На половину суммы контора дала беспроцентный кредит на пять лет, а другие пятьдесят процентов действительно оплатила. Это подчеркнул и Бронницкий в своем интервью, которое шло послесловием: «Таким образом, мы хотим не только поощрять лучших работников, но и закреплять их у нас. Естественно, что мы заинтересованы в возврате ссуды, а стало быть, и в том, чтобы сотрудник двигался вверх по служебной лестнице!» Но все равно ребята были просто счастливы, когда я был у них в гостях и пил чай с необыкновенно вкусным брусничным вареньем в новенькой квартире. Их радость была видна и на удачной фотографии на первой полосе, где младенец сиял голливудской улыбкой.

Я прошел первый этаж и начал тыкаться в двери второго. Наконец одна симпатичная птаха, как говорил сердцеед Рафаэль, «трепещущая девчушка», из отдела маркетинга сказала, что видела недавно старичков в парке. Я действительно застал там этих высокородных мужей, разодетых, к моему удивлению, в пух и прах: роскошные темных тонов двубортные костюмы, белоснежные сорочки и умопомрачительной расцветки бабочки, которые, хоть и выглядели кричаще, но шли обоим. Они о чем-то громко разговаривали, при этом жестикулируя. «Странно, – подумал я. – Обычно Ринатыч никогда не машет руками, когда доказывает свою точку зрения. Чем это его так раззадорил Подгурский?» До меня донеслись слова «ты гарантируешь», «опасно» и «можно залететь».

Вы чего это, отцы, так расфуфырились? – небрежно спросил я. Они заметили меня в последний момент и не сразу погасили чувства на лицах.

Да так, – как можно спокойнее проговорил Рафа. – Вот поспорил с Виталием Санычем, с каким процентом победят наши ребятушки, в первом или же во втором туре.

«Так я тебе и поверил!» – подумал я, но вслух сказал:

Пётр Ринатович, подпишите макет номера, пожалуйста. Все готово.

Молодец! – Старший коллега пролистал распечатки, кивнул на первополосный материал про квартиру и обратился к собеседнику: – Не хочешь посмотреть на своего крестника?

Да че я там не видел…

Голос Подгурского показался мне каким-то странным, но я не успел ничего подумать больше, как ко мне обратился Бардов:

Сегодня не жди меня к ужину. Пусть Серафима тебя одного кормит. Мы вечером идем на прием к губернатору. – Его голос получился непривычно заботливым.

«Вот куда вы намылились!» Я с удовольствием представил, как после разносолов Симы-апы, а сегодня она анонсировала бешбармак, завалюсь читать книжки про партизанское движение в Сибири во время Гражданской войны. Странно, что в такое время, когда полки столичных магазинов были завалены зарубежными детективами и фантастикой, местные издательства находили возможность печатать совсем немассовую литературу.

 

На следующий день рано утром меня разбудил громкий бодрый голос моего соседа:

Вставай, засоня. Как говорили у нас в деревне старухи: «Невесты давно уже твои ворота обосрали, а ты все дрыхнешь». Ты не представляешь, что вчера было! Так обосралась команда губернатора… Извини за каламбур. Кстати, знаешь, откуда пошло это слово? Не-е-ет, будущий главный редактор «Российской энциклопедии частной охраны»! При дворе Людовика, кажись, четырнадцатого по счету, жил немецкий граф Каламбур… ну или что-то вроде того. Так вот, он страшно коверкал французские слова и смешил этим придворную публику, отсюда и пошло нарицательное слово – «говорить каламбур». Понял, будущий председатель Союза журналистов? Да ну его к лешему, этот Союз. Что-то я заболтался. Ладно, извини, продолжаю. Принесли новую их предвыборную газету, «Ваш досуг» называется. Там про ваш досуг, думали все, концерты и гастроли. А кто-то возьми и пошути, что объявления про интим на заборах тоже называются «Ваш досуг»! Ты не представляешь, губернатор чуть не убил при всех начальника отдела культуры! Народ весь прием прикалывал друг друга: «А вы как проводите досуг?»

Я не понял, Пётр Ринатыч, вы не ложились, что ли?

Бардов стоял передо мной выбритый, надушенный, в свежей рубашке и новом галстуке. А я изо всех сил, как маленький ребенок, тер лицо, силясь проснуться. Каюсь, я так увлекся подвигами партизан из отряда Каландаришвили, что, зачитавшись до полвторого ночи, так и не услышал, как вернулся к себе Рафаэль.

Родина ждет от нас новых подвигов, дорогой мой будущий почетный член Нобелевского комитета по литературе. Кто рано встает, тому бог подает. Протри глазки и пошли завтракать, Сима-апа уже тебя звала.

Во время завтрака я соображал о том, что план дезинформации начал осуществляться. Когда мы сели в машину, я попытался спросить об этом своего искрометного начальника, но тот неожиданно попросил водителя Артура настроить радио на местные новости. И тут же в салон «хаммера» ворвались шумы улицы, крики и немного взволнованный голос комментатора:

Мы ведем наш репортаж с первого в истории нашего города гей-парада, который проходит под патронажем губернатора. Только что нам стало известно, что он выступит с приветственными словами к сексуальным меньшинствам. Тем более что для этого представился удобный случай, колонны «голубых» и «розовых» вот-вот продефилируют мимо губернаторской резиденции. Но странно… э-э… на балконе никого нет. По толпе пронесся слух, что глава области заболел. Ну что же, в таком случае мы желаем нашему руководителю скорейшего выздоровления.
А тем временем, уважаемые радиослушатели, мы сейчас проходим по главной улице столицы области – Енисейской. А если быть точнее, то мимо «Пассажа», откуда выходят труженики первого в области магазина «Интим» и присоединяются к маршу. Наше «Открытое радио» продолжает вести репортаж с марша. Сейчас я хотел бы обратиться с несколькими вопросами к человеку, который идет рядом со мной. Это Борис Тростинюк, он лидер «голубого» движения города. Но… э-э… извините, происходит что-то непонятное. Милиция, которая все время наблюдала со стороны, сейчас просачивается сквозь толпу и пытается забрать портрет губернатора, на котором написано: «Он – наш выбор, мы – его выбор». Извините, что…

Передача прервалась, пошла музыка. Я поймал себя на мысли, что смотрю на Ринатыча с открытым ртом.

Закрой рот, Федя! То ли еще будет! – улыбаясь, ответил мне ценитель бардовской песни.

Тем временем мы подъехали к особняку «Брони», быстро прошли охрану и буквально взбежали по старым чугунным лестницам в кабинет Подгурского. Там веселье уже кипело вовсю. Саныч вместе с Бронницким пили шампанское, и уже не первую бутылку.

Где вас черти носят? Тут такое… – Подгурский и шеф пожали нам руки, а Саныч крикнул в приемную:

Настёна, принеси еще два фужера!

За что пьем? – Я с удивлением посмотрел на бутылку «Вдовы Клико». – Где вы такое достаете, Алексей Салимгареевич?

Но вместо ответа он остановил меня рукой, и все уставились на экран телевизора. Там, при всех регалиях и наградах, возник наш отец родной, начальник областного УВД.

А сейчас ситуацию с маршем сексуальных меньшинств прокомментирует главный милиционер области генерал Воскобойников, – произнес голос за кадром.

К сожалению, ничего конкретного я сказать не могу. Мне было приказано губернатором разгонять митингующих и изымать у них его портреты. Но я не выполнил это распоряжение, поскольку шествие было законное, санкционированное властями. Никаких нарушений общественного порядка не было. Никаких противоправных лозунгов или призывов также никто не заметил, жалоб от населения не поступало. Милиция продолжает действовать строго в рамках закона.

Громким ржанием ответило эхо на слова генерала милиции под звон фужеров с шампанским. Именно в эту минуту я понял всю хитроумную комбинацию Бардова. Сквозь игру пузырьков в бокале мне показалось, что изображение генерала на экране нам слегка подмигнуло.

 

Что было вечером, я помнил не очень хорошо: много пили, потом поехали в ресторан Бронницкого. Оказывается, у него был и такой объект в собственности. Там под конец все танцевали и пели с цыганами – и о том, каким образом я добрался домой, у меня было смутное представление. Скорее всего, меня, как и многих уже нетранспортабельных, просто положили в машину и привезли в особняк. Помню только, что я искал Леру, а когда уже крепко принял на грудь, начал приставать с этим вопросом к Бардову и Подгурскому.

Рано утром, когда еще только забрезжил рассвет, моя раскалывающаяся голова дала сигнал на подъем. Надо ли говорить, что остальное тело было категорически против этого. Я медленно сполз с кровати и, держась за стены, доковылял до кухни. Удивительно, но посредине стола стояла большая бутылка минералки. Я вылил ее прохладное содержимое в себя и потом долго сидел на табуретке, привалившись к столешнице и выпуская из себя мерзко пахнущие сивушные пары. Надо было сделать следующий мучительный шаг – доползти до душа. После нескольких длинных и коротких, горячих и холодных дождевых волн я долго сидел на полу душевой кабины и, наверно, задремал, но вода попала в нос, я закашлялся и выключил кран. После такой оживляющей процедуры я снова завалился спать и проснулся около девяти часов от громкого стука в дверь. В спальню вошел Сергей, наш второй водитель и охранник.

Фёдор, пожалуйста, вставайте. У нас беда.

«Они еще и вежливыми могут быть!» – зачем-то подумал я, надевая халат и путаясь с поясом и большими карманами, из которых его надо было достать. В точно таком же халате вошел сильно помятый и взлохмаченный Ринатыч.

Так, Сергей, теперь спокойно расскажи, что случилось… – Его уверенный голос никак не вязался с внешним видом.

Ночью наш патруль заступился на улице за двух девушек. А в ответ парни получили нож в грудь и выстрел из газового пистолета в лицо. Насколько я понял, глаза лишился Виктор, мой кореш. Мы с ним из одного райцентра, из Семиозерска.

Так их что, насиловали, что ли? – Бардов оказался на удивление осведомленным.

Типа того, – ответил Сергей. – Мне приказано срочно везти вас в контору.

О господи! – Все повернулись к стоявшей в дверном проеме Симе-апе.

Офис «Брони» в этот час напоминал разбуженный улей, будто кто-то пытался напасть на него, утащить весь запас меда, уничтожить пчел и забрать матку. В коридорах было полно милиции, людей в штатском, тут же разворачивали свое оборудование телевизионщики, туда-сюда бегали два секретаря, Маша и Настя. Я попытался найти Леру, но никто не знал, где она. В конце концов я пробился к отделу кадров. Его начальница, с грустными глазами, периодически всхлипывая, напоила меня чаем с мятой, сама выпила сердечных капель и только потом вспомнила, что вчера кто-то позвонил и сказал, что Лера заболела.

Вдруг дверь распахнулась, и на меня набросился Рафаэль:

Вот ты где! А мы тебя ищем.

Оказалось, что никого, кроме меня, не нашлось, чтобы написать грамотный пресс-релиз, который через полчаса выдал в эфир бледный, но спокойный Бронницкий. А еще через час, когда следователи опросили всех, кого надо, а пресса записала и сняла всех, кого можно, мы собрались в личной комнате босса. Он, Подгурский, мы, пять директоров ЧОПов и секретарь Настя.

Итак, подытожим! – Голос Салимгареича звучал немного глухо. Он привычно, поверх очков, оглядел собравшихся. – Каково состояние парней? – Он повернулся к директору первого ЧОПа.

Виктор Сугробов потерял левый глаз. Сейчас в реанимации. Опасности для жизни нет. Второй, Африкан Прокопьевич, начальник смены, получил два ножевых ранения в грудь. Он тоже в реанимации. Ничего страшного нет.

Как все произошло?

По показаниям Сугробова, когда он еще мог говорить, девушек и водителей, проезжавших мимо, был шум и крики за забором овощебазы. Наши вышли посмотреть, девчонки стали кричать громче, мол, помогите, пристают! Наши туда – и трое парней набросились на них. Ну и… – Директор, высокий и грузный, закашлялся, налил газированной воды из сифона, выпил и продолжил: – Прокопич доложил дежурному по рации о драке и сказал, что надо вызывать милицию. Началась борьба. В Виктора выстрелили сразу, он упал и отключился. Старшего в схватке пырнули два раза, но он успел выхватить нож и стукнул рукояткой по башке нападавшего. Этого и взяли менты тепленьким, он, кстати, уже очухался, сейчас дает показания. Через десять минут подъехало сразу два экипажа. Двое убежали, но одного уже задержали в двух кварталах от базы.

Кто был из ментовского начальства? – спросил Бронницкий.

Зам Воскобойникова, Концедалов.

Да-а! – сказал шеф и посмотрел на Подгурского. Они знали, что этот заместитель был человеком губернатора. Знал это и начальник УВД.

Значит… так! – Бронницкий хлопнул себя по коленям и встал. Прошел до окна, поправил занавеску и снова сел. – Работать в прежнем режиме. Только в наиболее людных местах удвоить посты. Сейчас возможны любые, подчеркиваю, любые провокации. Директорам и начальникам охраны усилить контроль. Виталий Александрович, ты давай в страховую компанию. Делай что хочешь, но выплаты должны быть. Я в больницу. Родственники, я полагаю, уже там? – Он снова посмотрел на директора ЧОПа.

Да, жена и сын Африкана, а у Сугробова – одна мать.

Настя, назначай на после обеда, часа на три, пресс-конференцию. Жду вашей помощи в этом плане, проинструктируете меня. – Он посмотрел на нас с Бардовым. – Вопросы? Тогда по местам.

Ужинали мы с Ринатычем в тишине, Серафима нам не подавала. Она написала записку с подробными инструкциями, где и что лежит, и в конце приписала, что поехала в больницу – Виктор был ее двоюродным племянником. Я развел огонь в камине, и под треск горящих березовых полешек мы выпили водки и заели ее картошкой с котлетами, которые я разогрел на сковородке.

Что скажешь, Хвёдор? – Даже в такой обстановке Рафа был верен себе.

А что скажешь? Ужас дикий. У меня вообще такое ощущение, что события стали как-то спрессовываться. Не к добру это.

Почему? – Ринатыч отхлебнул чая и уставился на горящий камин.

Да потому, что все было уж больно гладко. И особняк, и еда, и обслуживание, и все наши мысли предвыборные Бронницкий воплощает в жизнь. Ну не может быть все так хорошо, по крайней мере долго. И мы-то, как назло, все делали отлично, нигде прокола не допустили.

Ну… насчет проколов – это еще вопрос… – Бардов закурил, удобно устроился в кресле и опять приложился к ароматному травяному чаю, который заварила Сима-апа. – А тебе не приходило в голову, друг мой сомневающийся, что дела делаются хорошо не потому, что они ерундовые, а по той причине, что их быстро и со знанием дела исполняют профессионалы?

Да знаю я! – в сердцах махнул я рукой.

Знаешь, знаешь, а может, и не знаешь. Ладно, не стоит на отвратительной волне копаться в себе. Неконструктивно это. Давай помоем ручки – и баиньки. А ты книжку почитай – лучшее снотворное. Только ни в коем случае не стихи или производственную прозу, тем более – отечественную классику. С нее, наоборот, изменить мир захочется.

А что же тогда… про войну, что ли? – недоверчиво спросил я.

Немного можно, страниц десять, не больше. Иначе во сне захочешь Родину защищать до последней капли крови, да и не уснешь толком. Другое дело – американская детектива. Интересно, поучительно, этнографично, но – неглубоко. Главное, все понятно и честно. Я имею в виду главного героя. Спится после такого чтива очень хорошо. А ты думал, почему этот жанр так популярен в мире? Да, совсем из ума вон после этих дел: Подгурский говорил, что надо съездить на пару дней в деревню, какой-то колхоз «Гигант».

В такой-то момент?

А какой момент? На войне как на войне. Ну хорошо, если тебе не нравится, то все равно «шоу должно продолжаться». Председатель колхоза помогает шефу деньгами, спонсирует выпуск газеты… и ему просто приятно принять у себя московских писателей. Понял? – сказал он с ударением на последнем слоге.

«Еще немного, и Бардов придет в норму. Ничего его не берет», – подумал я. «И ты таким будешь лет через двадцать – цинизм будешь прикрывать шуткой!» – продолжил мысль внутренний голос. «Почему через двадцать? Гораздо раньше», – поднял голову второй внутренний голос. «Пора с этим кончать», – подумало очередное мое «я». Я вымыл посуду и пошел спать.

 

В колхоз мы действительно не поехали. Занимались текущими делами, ездили по митингам, общались с редакцией нашей «Брони». Провели «круглый стол» с писателями и историками. На удивление, пресса преподнесла его в целом неплохо. Даже на телевидении сделали добротную передачку, снабдив ее историческими справками и видами Петропавловска столетней давности.

В деревню мы отправились дней через десять, незадолго до выборов, и снова на броневике, как это было весь последний месяц. Он был весь обклеен предвыборными плакатами с революционными лозунгами в духе Гражданской войны – «А ты записался добровольцем?» Хотя, с другой стороны, все, что творилось тогда в России, во многом, к сожалению, напоминало те далекие годы.

Ехали мы долго. Успели и вздремнуть, и кроссворд поразгадывать, и перекусить, благо съестного было достаточно разложено в удобных бардачках, которые в большом количестве были размещены во всех маломальских закутках и выпуклостях боевой машины. Часа через три пути она съехала с асфальта и пошла по грунтовке, как бы подтверждая, что мы все-таки в Сибири и постепенно забираемся в глухомань. А еще через пару часов медленной и тяжелой дороги революционная машина дала сбой, а может, не справился с управлением Сергей. Все-таки навыков вождения такого транспортного средства у него было мало, в чем сам наш водитель виновато признался, когда мы вылезли из лежащего на боку в глубоком кювете броневика. Оглядев место ДТП, мы поняли, что нам повезло. Еще бы немного, и боевой автомобиль по инерции мог перевернуться. Повезло и в том, что уже через час по проселочной дороге нам навстречу ехал старенький и много коптящий черным дымом трактор ДТ.

Тракторист Кирилло (я потом все допытывался, почему у него такое скругленное имя, на что он пожал плечами: «Ну вот говорят – Петро, а почему бы не сказать – Кирилло?») сунул нам свою огромную шершавую ладонь, потом матюгнулся с улыбкой, глядя на броневик, и сказал, что издалека принял его за летающую тарелку. Мы тоже улыбнулись, а Бардов не без язвительности спросил нашего спасителя:

А ты что же, братец, видел эти тарелки?

Да их по телеку кажинный день кажут! А вы чего, не видали их, что ли? – удивленно спросил тракторист и стал разматывать трос.

А я хотел спросить, что у вас в самогон подмешивают? – с улыбкой резюмировал Ринатыч и подмигнул нам.

А?.. Что?.. Самогон – да-а, самогон у нас знатный! Да только председатель у нас строгий, следит, чтобы лишка не пили. Да что же это я, все позабыл, как увидал вашу серебряшку! Он же и послал меня проведать вас, може, застряли где…

Кирилло ловко зацепил стальной канат за крюк и постепенно вытащил нашего циклопа, а потом так же неспешно потащил его в деревню, до которой, как оказалось, мы не доехали по здешним меркам всего ничего – десять километров.

Центральная усадьба колхоза встречала нас восторженными криками местных жителей и беготней мальчишек и девчонок. Две симпатичные, крепкие и румяные девицы преподнесли нам хлеб-соль. Председатель колхоза, великан с добрыми маленькими глазами под мохнатыми бровями, громогласно, так что его наверняка слышали не только все односельчане, но и звери на несколько километров вокруг, заявил, что от имени всех гигантовцев приветствует московских писателей и благодарен им за то, что приехали к ним, бедным, сирым и бескультурным в своем таежном углу.

Но председатель явно поскромничал, объявив земляков темными людьми. Это стало понятно по тем вопросам, которые сначала робко, а потом все настойчивее задавали гостям колхозники. Крестьян, главным образом местную техническую и гуманитарную интеллигенцию в лице зоотехника, учительницы и директора школы, интересовали не только вопросы политики, литературы, медицины и даже оккультных наук. Больше всего народ мучился незнанием, что называется, светских проблем, например, как живут Пугачёва, Киркоров и другие народные и бесконечно любимые артисты. Меня это своеобразное представление веселило и даже умиляло. Интерес старушек к московской и губернской жизни был наполнен такой искренностью, какой я не помнил с самого детства. Как всякий творческий и эмоциональный человек, я прослезился и незаметно вытер непрошеную влагу с глаз. Завершил длинное собрание председатель Егор Акинфиевич Кедрачов. Он приказал «угомониться сорокам» и не забывать, что через два дня выборы – и все знают, как и за кого голосовать.

И если вы, дорогие мои земляки, проголосуете за пару Воскобойников – Бронницкий, то жизнь наша будет лучше и краше. А теперь, сами понимаете, надо дорогих гостей отмыть от дорожной пыли и ваших бессовестно откровенных вопросов, накормить и в постельку уложить. Поэтому – аминь!

Все бросились благодарить гостей, приглашатли их приехать еще и посмотреть на местных девок, а вдруг какая и понравится. Народ уже знал, что молодой писатель холостой, и делал соответствующие выводы. А я за все это время, пережив не одну волну откровения, восторженности и почти катарсиса, только сейчас, когда нас обдули запахи деревенской улицы и прыснул июньский дождичек, заметил, что Бардов был серьезен и даже грустен. Нет, он, конечно, отвечал на вопросы, шутил, рассказывал смешные истории, но в глазах стояла легкая тоска. Когда мы уже подошли к дому председателя, я поинтересовался причиной такой непривычной замкнутости.

Пётр Ринатович внимательно посмотрел на меня, потом на далекий лес, на ворон, которые кричали в свое воронье горло и сотнями летали над деревней, делая хмурое небо еще темнее.

Не к добру это, Феденька. Ты же журналист, а стало быть, суеверный товарищ. Если наш символ, броневик, попал в аварию, то ничего хорошего это не сулит и его хозяину, нашему благодетелю, и вообще...

Странно, и это говорите мне вы, сама уверенность и непоколебимость! – Я даже оторопел от такой не столько откровенности, сколько обреченности Рафаэля.

Ладно, пошли отдыхать. День был трудный! – вздохнул Бардов.

У Кедрачова все было большим, как и он сам. Дом с высоченными потолками и большими кроватями, с горой подушек, самая верхняя и самая маленькая из которых, кажется, упиралась в крашеный потолок. Большие комнаты, большой обеденный стол, который уже перед баней, как только мы зашли в горницу, был уставлен огромным количеством тарелок, из-за чего мне показалось, что угощаться начнем еще до мытья. Однако вышедшая худая, высокая и миловидная хозяйка поклонилась гостям, сказала: «Добро пожаловать!» – а затем пригласила в баню.

Баня тоже была огромной, с просторным предбанником и моечным залом, где стояли большие тазы, корыто и даже ванны. Последние предназначались для младших внучек хозяина. Мылись мы долго, два раза парились, потом ныряли с мостков в маленький пруд. Потом долго сидели в обвешанном пучками сухих и душистых трав предбаннике, накрывшись простынями, утоляя жажду квасом, а затем и самогоночкой. Хозяин извинился и вышел решить какие-то свои дела, а с нами остались его сын и два внука, пацаны десяти и тринадцати лет. Они пили квас, ели сушеную сахарную свеклу, каменную от сухости соленую рыбу и внимательно слушали взрослых, зыркая туда-сюда черными глазенками. Подростки, наверно, с большой охотой поспрашивали бы далеких гостей о многом интересном и незнакомом, но было видно, что они научены не перебивать старших и говорить с ними, только когда взрослые сами обращаются к ним. К тому же ребятки немного робели перед серьезными дядьками в очках и с диковинными бородками, совсем не такими, какие носят деревенские мужички.

А серьезные дядьки и не думали особо разговаривать по нескольким причинам. Во-первых, потому что всласть наобщались с деревенскими жителями только что. Во-вторых, дальняя дорога, баня и смесь ядреного кваса и крепчайшего первача – все это вкупе делало свое дело. Мы просто сидели тупо и расслабленно, периодически вытирая обильный пот, и с удовольствием слушали неторопливую, певучую и правильную русскую речь старшего сына хозяина Михаила Егоровича. В этом состояла третья причина нашего молчания.

Разморенный баней и напитками, он признался, что в деревне денег не видели уже несколько лет, что получают их только пенсионеры и учителя, да и то нерегулярно. Нет, это не значит, что жизнь хреновая. Тот, кто может трудиться, все имеет от земли-кормилицы: хлеб, овощи, мясо, да и тайга кормит любого, кто не ленится. Это и живность, и грибы, и рыба, и ягоды. А деньги, вырученные колхозом от продажи сельхозпродукции, уходят на оплату электроэнергии, горючки и запчастей к технике. По причине последних расходов в деревне все больше предпочитают пользоваться лошадкой, хотя, конечно, в уборочную не обходится без комбайнов и тракторов. Говорил Миша так размеренно и увлекательно, перемежая современными техническими терминами забытый сельский говор, что, даже несмотря на тревожные нотки в его рассказе о колхозных проблемах, я почувствовал, что дремота одолевает меня. Может быть, я так и заснул бы, но тут появился хозяин и громогласно заявил, что ужин готов, пора двигаться, а то хозяйка обидится. Сделать неприятность гостеприимной матери семейства не хотелось никому, поэтому мы быстро оделись и пошли в дом через большой огород и сад, заполненные вечерним солнцем, океаном тишины и сероватой дымкой. И неизвестно, чего было больше.

Такого стола я не видел никогда в жизни. «И скорее всего, никогда больше и не увижу!» – подумал я, пропустив первую стопку такого крепкого самогона, что пришлось вытирать выступившие слезы. Закусывали брусникой на меду, копченым гусем, тушеной уткой, жареной кабанятиной, маленькими маринованными маслятами и солеными груздями. Я при этом умудрялся говорить с хозяином, его сыном и с красивой и такой же высокой, как и все, его женой о творчестве Есенина, Цветаевой и Пастернака, о последнем фильме Михалкова, где он показал сибирскую глубинку. Постепенно хозяина взял на себя Бардов, говорили они много, еще больше пили – и чем дальше, тем больше не обращали внимания на других под сердитым взглядом хозяйки Марии Ивановны.

Потом пошла тройная уха, затем пироги с мясом, рыбой, квашеной капустой и еще бог весть с чем. Выпили четверть местного напитка и запотевшую бутылку «Столичной», которую под одобрительные возгласы водрузил на стол Бардов, когда еще был в состоянии. Затем осушили графинчик вишневой настойки, которую скромно поставила невестка. Последним аккордом стал кувшин медовухи, так сказать, ответный жест Марии Ивановны. Сей божественно вкусный напиток подкосил меня окончательно. На короткий промежуток времени мысли сделались удивительно ясными, понятными и правильными, вот только ноги нельзя было сдвинуть ни на сантиметр. Последние полчаса застолья я сидел и просто тихо восклицал по поводу шуток Ринатыча и качества еды и питья. Сказать-то хотелось много, а получались лишь слабые кивки головы, которая уже давно находилась в каком-то приятом и густом тумане.

Как я попал на перину, как разделся и как проспал потом несколько часов, не отмечено в моей памяти. Ночью я открыл глаза, увидел на белом потолке освещенный каким-то отблеском со двора большой сучок, и снова уснул, улетая в бесконечность видений броневика, поющего Бронницкого, танцующего Бардова и хмурой Леры.

 

Туннель был длинным и серым. Я двигался по нему беззвучно и мягко, успевая увидеть, как плакаты в московском метро, лица и протянутые руки гигантовских старушек, потом вдалеке показалась фигура начальника станции в красной фуражке. Когда я подъехал поближе, это оказался Рафаэль, который стал тормошить меня за плечо и громко говорить:

Феденька, проснись, мой дорогой!

«Господи, ну зачем? Я так спать хочу!» – Я разлепил глаза. Бардов стоял рядом и продолжал трясти меня за плечо.

А-а где ваша… эта… ну-у… красная фуражка? – Я физически ощутил тяжесть своей головы и количество выпитого вчера.

Давай вставай. Есть большое и срочное дело.

Я попытался подняться, но не получилось – в перине не было опоры. Тогда я стал двигаться к краю и постепенно съехал на пол, как с высокой снежной горки. Но стоять было тяжело, и я присел на низенькую скамеечку, откуда кровать показалась Эверестом.

Послушай, Фёдор Сергеевич, внимательно и на всю глубину твоего замутненного самогоном сознания…

Ну зачем поднимать… – Я попытался возразить, но Ринатыч прервал меня и снова тряхнул, уже сильнее, за голову.

Ну не надо меня трясти, – промычал я и осмотрелся. В комнате горел свет. В окне только появились первые проблески серого рассвета. «Господи, такая рань!» Рядом в сапогах и полной экипировке стоял Кедрачов, а на улице пытались завести двигатель.

Фёдор, раз, два, три, проверка… Итак, сейчас до меня дозвонился Бронницкий. Точнее, не до меня, а до нашего гостеприимного хозяина. Ладно хоть у председателя один телефон на всю деревню. Так вот, вечером арестовали Подгурского и пару его парней, их обвиняют в инсценировке нападения на охранников и, естественно, причинении им вреда. Нам приказ – сматываться в Москву. Сейчас нас на «уазике» отвезут на станцию и посадят на московский поезд, который идет не из Петропавловска.

Зачем? – Я зевнул так сильно, что звякнула цепочка на часах с кукушкой.

Соображаешь. Чтобы нас не мучили следователи и не обвиняли в том, что это мы придумали.

А разве это мы придумали? – Каждое слово мне давалось с трудом и выходило изо рта медленно.

Ага, проснулся. Сам видишь, Егор Акинфич, молодежь – она еще пить-то не умеет. Всему учить надо, – обратился Рафаэль уже к Кедрачову.

Ничего. Главное, что у него голова светлая. А остальное приложится, – отечески, по-доброму отозвался наш хозяин.

Я окончательно открыл глаза и посмотрел на Бардова. Тот стоял в брюках и рубашке, но в его взгляде уверенности и твердости было больше, чем вчера.

Можно умыться?

Ну наконец-то! Конечно! – Рафаэль подмигнул Кедрачову, они взяли меня под руки, подвели к ведру с водой и окунули туда головой.

Ух, хорошо! Хватит, хватит! Все нормально! – Я оглянулся и вытер голову полотенцем.

Через минуту я уже пил кофе за огромным пустым столом. Все были одеты и сосредоточенно смотрели на стены, на которых были развешаны портреты Кедрачовых и других смежных фамилий.

Уж не обессудьте, гости дорогие! Примите гостинца, не побрезгуйте! – В сенях Мария Ивановна подала нам большую корзину, прикрытую тряпочкой.

Бардов поблагодарил ее сдержанно и, неожиданно для женщины, не привыкшей к такому обращению, поцеловал ей руку. Та всхлипнула и поцеловала его в лоб. Я пожал ее маленькую шершавую руку и сказал: «Большое спасибо! Извините, если что не так!» – спустился с высокого крыльца и по пути к машине оглянулся. Мария Ивановна в халате и наброшенной на него шали вместе с Михаилом, который стоял в одной длинной рубахе, махали нам руками. Бревна их дома показались мне такими крепкими, что их можно было разбить только немецкой пушкой «Дора». Да и то – не с первого выстрела.

«Черт знает, какие мысли лезут в голову с ранья!» – рассердился я на себя самого.

Мы обнялись с Артуром и Сергеем. Те, поникшие, стояли возле забрызганного грязью броневика и виновато смотрели то на машину, то на людей, которых они охраняли почти два месяца.

Парни, спасибо за все. Будете в Москве – сами понимаете… Бывайте здоровы! – сказал Ринатыч. Мы сели в «уазик», который проехал под аркой двора, пропылил по всей деревне и помчался, качаясь, по колдобинам проселочной дороги.

Когда мы въехали в лес, к нам повернулся Кедрачов и сказал:

Едем до станции Махновская. Да, есть у нас и такая. Оттуда через… – он отвернул рукав, – через три с четвертью пойдет московский. Поедем не по трассе, а проселками. Не исключено, что вас уже ждут гаишники. До станции вас я не довезу, пару километров пройдете пехом. Поезд стоит там одну минуту. Билеты на вас уже отложили, я позвонил. Вот так! – сказал председатель с таким выражением, как будто могло быть иначе. Он отвернулся и стал смотреть на мелькающие вдоль дороги низенькие деревья и кусты дикой малины.

 

В Екатеринбурге, куда мы прибыли через сутки, Бардов дал телеграмму главному редактору, что мы едем обратно. К этому времени я выспался окончательно и настоятельно попросил моего спутника рассказать все, что он знает.

Ну прямо все-все-все… – К нему давно вернулось его насмешливо-ироничное настроение. – А если не расскажу, то что будет?.. – Он усмехнулся.

Я прошу вас, Пётр Ринатович! Ведь люди пострадали! – Я сам удивился тому, что в моем голосе послышалась сталь.

Ух, какой ты грозный! Ладно, все-таки мы вместе хлебали это дерьмо… и еще будем хлебать. В общем, инсценировку придумал действительно Подгурский. Я был против. Ты еще как-то зацепил кусочек того разговора, если помнишь. И, как оказалось, я был прав. Но он уперся, что нужна страховка – и все. Ну и потом, знаешь, все-таки служба в спецназе морской пехоты на Тихоокеанском флоте не проходит даром. В общем, он был уверен, что все получится. Там, кстати, мы с ним и познакомились.

Так вы служили в спецназе? – Я не поверил своим ушам.

А ты думал, что я все время корпел над статейками, травил в курилке байки и пил из мелкой посуды? Были и мы рысаками! Чего только стоила одна эвакуация нашего посольства из Могадишо в… ну, это неважно когда. Тогда повоевали всласть, не хуже, чем в американских фильмах. Кстати, знаешь Сашку Гурнова и Витьку Гусева с телевидения?

Кто же их не знает…

Я там с ними познакомился. Они были армейскими переводчиками при нашей военной миссии. Хорошие ребята и выпить не дураки.

А почему мы об этом не знаем?

Э-э, милай, ты много еще чего не знаешь. И как мы выполняли спецзадания в Китае, в Индонезии, во Вьетнаме, в Корее!

Ну… война же в Корее была в 50-х годах? Это вы загнули!

А кто тебе сказал, что мы лазили по Северной Корее? Да ты хоть знаешь, что там наш контингент стоял до начала перестройки? Впрочем, не отвечай. Вижу по глазам. Эх, рассказать и написать, но ведь никто не поверит. Да и нельзя нам, подписку давали. Подгурского даже к герою представляли. Не дали, суки! Орден Ленина вручал сам командующий флотом. Ну ладно, хватит воспоминаний. Вижу я, горит на твоем честном и беспокойном челе один безутешный вопрос.

Да, вы правы… Куда Лера делась?

Эх, дорогой мой Аграновский, Поляновский и Голембиовский в одном флаконе. Она оказалась «курицей» губернатора!

То есть?

Шпионила в его пользу и доносила все про Бронницкого и компанию. Именно через нее мы и слили информацию о гей-параде и «Вашем досуге». Хотя, согласись, все прошло как по маслу. Ее, после того как использовали, естественно, уволили. Да ты не расстраивайся. Они давно знали, что она за птичка. Чего замолчал? У тебя что с ней, серьезно? – Бардов отпил чайку и уставился на меня, как будто сроду не видел. А я смотрел в окно. За ним шумел очередной мост через очередную уральскую речку.

На следующий день мы подъезжали к Казани – и, сидя в ресторане, узнали, что на выборах в Петропавловске победила пара Воскобойников – Бронницкий. По этому случаю Бардов заказал коньяку. Я хотел было отказаться, но потом все-таки выпили и молча провели весь обед. Телевизор, не переставая, трещал что-то о грязных предвыборных технологиях, сомнительности результатов и аресте группы лиц из штаба победителей.

Москва встретила нас нудным дождиком, под стать моему настроению. Мы успели немного промокнуть, пока добирались до редакции. Хворов тут же принял нас. Он был в курсе всего и сразу ошарашил тем, что мы уже месяц как уволены – и находились в Сибири по своей инициативе.

Мой спутник, а после всего пережитого, наверно, мой старший брат или даже отец, и бровью не повел. Он лишь строго посмотрел на меня, молча приказывая оставаться на месте. Редактор долго ходил по кабинету, пока мы пили кофе, отвечали на уточняющие вопросы и смотрели на его отражение в полированном столе. Наконец Хворов подошел к сейфу, открыл его, достал толстый конверт и положил на стол. Потом закурил, подошел к окну и выпустил дым в форточку.

Здесь на двоих. Бронницкий вами доволен. Вещи ваши уже отправлены. Где-нибудь перекантуйтесь месяц, а лучше два. И не светитесь в редакции, да и вообще… – Он крутанул пальцем в воздухе…

 

100-летие «Сибирских огней»