Вы здесь

«Что улыбка твоя, Беатриче...»

Стихи
Файл: Иконка пакета 09_volkov_4ytb.zip (11.59 КБ)

Merry Christmas

 

Пусть волхвы колдуют, и царят

Пусть цари, и тьма стоит в пещере —

Нынче все о Мэри говорят,

Только то и слышно — Мэри, Мэри.

 

И блестит снежок на волосах,

И скрипит снежок под башмаками,

В Ипсвиче двенадцать на часах,

В Норвиче двенадцать, в Ноттингаме.

 

Мэри Кристмас — так назвал бы я

Свой рассказ и подарил другому.

Мэри Кристмас — прачка и швея,

Помогает Диккенсу по дому.

 

А сегодня вымоталась вся —

Целый день по городу кружила,

И на стол поставила гуся,

И колечко в пудинг положила.

 

И легла, уставшая, в постель,

А вокруг всю ночь стучали в двери.

Кто-нибудь, окликни нас в метель,

Кто-нибудь, скажи нам: Мэри, Мэри!

 

 

Сирано

Понапрасну писал и листки целовал,

Не листки, а слова — не слова,

А лица проступавший за ними овал,

Эти сонные веки сперва.

 

И проходит тоска коридорами лет,

Чтоб тобой овладеть, например.

И любовь уведет молодой Невильет,

А великую славу — Мольер.

 

И проломят оглоблей височную кость

За углом, в переулке глухом.

Так скажи мне — куда вдруг девается злость

С первой ласточкой, с первым стихом?

 

 

* * *

А. А.

Вы взять хотели «Илиаду» и «Одиссею» заодно,

чтобы в ночи, включив лампаду, когда вам скучно и темно,

там на страницу со страницы могли слетать свободно вы,

пока ковидом все границы закрыты наглухо, увы,

пока под снегом конь педальный и сап под коркой ледяной, —

таков рассказ ваш был печальный, когда столкнулись вы со мной

здесь, у дверей библиотеки, где надпись краткая «ремонт»

передо мною в кой-то веки открыла новый горизонт.

Я вам ответил, что рассею сегодня ночью вашу грусть,

что «Илиаду», «Одиссею» я с детства помню наизусть,

и песен ровно сорок восемь для вас одной солью в одну,

и говорить могу всю осень, а также зиму и весну,

и, чтоб пожить на тех страницах вы тем не менее смогли,

готов разыгрывать я в лицах богов, людей и корабли,

и вы поэтому не плачьте: я сам герой чужих стихов,

и привяжусь еще я к мачте, и перебью вам женихов.

Мы шли неспешно. Моросило. Нас обгоняли облака.

Все ранней осенью красиво — Ульянка*,1музыка, тоска.

И я читал. Читал стихи вам, пока еще их не забыл,

и настигающим Ахиллом, и павшим Гектором я был,

как Телемах, я шел из дома на поиск блудного отца,

Гермесом был и Посейдоном, и песне не было конца.

Когда кругом одни химеры, лишь голос может быть высок —

в нем красногрудые триеры волна бросает на песок,

циклопы вырывают камни, Калипсо ждущие уста

(давно прошли Симоняка мы, Героев, Доблести)... Звезда

горит одна на горизонте, равно сочувствуя всему —

библиотеке на ремонте и Трое, гибнущей в дыму.

Но всю обратную дорогу уже я думал о другом:

что поцелую вашу щеку у двери с кодовым замком,

а все, что кроме, — грезы, грезы, что нет прекраснее звезды;

шумели черные березы, дрожали мокрые кусты,

навек застрявший в промежутке, я лез за мелочью в карман.

Шел дождь. И первые маршрутки вскрывали утренний туман.

 

 

* * *

«У чаши», «У калиха», — старый трактир,

Где, помнишь, бывали с тобой?

Там песни, давно облетевшие мир,

И блюда на выбор любой.

 

Там кнедликов горы, и поле приправ,

И реки пивные текли,

И чардаш на сцене, и твист, и Пиаф,

И Дитрих Марлен, и Лили.

 

И сам опрокинул стакан, и куплет

Пою, как умею, пою,

Ногою стуча о дубовый паркет,

Калинку-малинку мою.

 

На что мне гадалка, я знаю судьбу

Доподлинно, наверняка:

Там музыка вся вылетает в трубу,

В огонь, в дымоход, в облака.

 

Там вальс отступает к порогу, кружась,

Стихает Дунай голубой.

И только у сердца печальная связь

Навеки осталась с тобой.

 

* * *

Алене

Что улыбка? — Обычное дело.

Улыбнулась и дальше пошла.

Ничего ты сказать не хотела,

Может, просто сказать не смогла.

 

Даже имени я не узнаю,

Лишь улыбка, а следом за ней —

Снег, летящий к ночному трамваю,

Дальний отсвет маршрутных огней,

 

Крики поздних пустых электричек,

Ветер, ветер в разбитом окне...

Что улыбка твоя, Беатриче,

Только раз просиявшая мне?

 

 

* * *

Останься на сущёвской станции

Под самый августовский путч,

Как был никем, так и останься,

Зря только разум наш кипуч.

 

У стрелки часовой на кончике

Гудит вокзал, — хватай мешки!

Ордынцы грузятся в вагончики,

Шансон врубают ямщики.

 

Кто с жиру бесится, кто с голоду,

А мы стоим тут стороной,

И жаль не родину, а молодость,

Она-то и была страной.

 

А мы в буфете семки лузгаем,

Последний режем ананас,

И поезда великолукские

Летят в грядущее без нас.

 

 

1 * Ульянка — исторический район на юго-западе Санкт-Петербурга.

 

100-летие «Сибирских огней»