Вы здесь

Демогоргон

Александр ГРАНОВСКИЙ




ДЕМОГОРГОН
Рассказ




— Сегодня на кладбище был, — сказал Рэн, с привычным хрустом поведя репой, словно проверяя ее готовность к действию.
Репа была лысой и бугристой, и каждый бугор Рэн знал наизусть, как эту дурацкую рекламу в телевизоре: «Пробил час Рэм. Когда кругом раздевают, Рэм одевает…».
Вот этот бугор — от скользящего удара битой в 92-ом, когда покойный Живот прислал своих гондонов в реале показать, кто в городе хозяин. Но Рэн окончил военное училище, и кое-что умел делать не задумываясь. Он и с этими гондонами сильно не задумывался, и первой попавшейся под руку оглоблей раскидал их, как котят. Потом эта «оглобля» стала известным депутатом по кличке Йоба.
Подходит к тебе, допустим, такая оглобля метра под два ростом и спрашивает с отеческой улыбкой:
— Ну, что, йоба?!
А позади гондоны тусуются, два крепыша в трениках, словно ни при чем.
— Ну, что, йоба?! — И ответить вроде нечего, лишь затравлено сопли пожевать. И тогда эти гондоны в трениках тут как тут — «пробил час Рэм… когда кругом раздевают…».
Остается лишь по совету другой рекламы «купить с’йобе немного Олби»... Или — «немного по лбу» — как тут же переиначили в народе.
Один Задроут, правда, нашел код, который даже Йоба еще не знал (потом этот Задроут стал главный советником Йобы по Борьбе).
Так вот, говорит ему, значит, Йоба:
— Ну, что, йоба?! — печально так говорит, потому что уже наперед знает, что последует дальше.
— Нет, я не йоба… я… другой…— сразу поплыл Задроут и вдруг начал читать стихи:— Ещё неведомый избранник, как он, гонимый миром странник, но только с русскою душой.
Сейчас этот Задроут уже в столице нашей родины ездит на «Майбахе» и пьет Херши, который дарит вкус победы.
…Второй бугор на черепе Рэна — 94-й год, резко попер бизнес, но в «крыше» сменилась власть, и менты прихватили его по ошибке. Как бандита. Так как он в то время, честно говоря, и сам слегка косил под бандита. Но так было надо, чтобы лишних вопросов не вызывать.
Поэтому у него к ментам и претензий нет. Сам виноват. Только с памятью теперь «ху», особенно на разные хорошие слова. Например, так и не смог вспомнить хорошее слово «имбицил», которое до попадания к ментам любил, а после — как отрезало. А вот с плохими словами все в порядке. Словно птицы вылетают из гнезда.
Были на черепе Рэна и другие шишки. Но главное — жив, а точнее говоря, пока жив.
— Сегодня на кладбище был, — повторил Рэн, поудобнее устраиваясь в кресле.
— Все мы там будем, — сказал я, прицеливаясь иголкой Рэну в ухо, в главную точку «аши», или — «от ста болезней».
— Да, конечно, — поморщился Рэн, — но лично я не спешу. На «аллее героев» уже и мест нет. Такие из черного мрамора стоят красавцы. А ведь недавно это были люди — Живот! Земба! Пидор! Живот тогда пол-Европы под контролем держал. Уже начал президентов в отдельных странах назначать. Короче, валить надо… и чем быстрее, тем…
Последнюю мысль он закончил уже внутри себя, и я ее тут же закрепил на ухе иголкой в точке «шень-мень» («божественные врата»), словно наперед знал, что настало время Рэну их открывать.
— Вопрос только — куда? — сказал, заряжая в инжектор новую иглу.
— А вот это не вопрос, — сказал Рэн. — Были бы баблосы.
— Вон у твоих Пидора и Живота были баблосы.
— Вот и я о том же… валить надо.
— Хорошо там, где нас нет.
— Многих уже нет, а лучше не становится.
— Короче, Рэн, так… ты сейчас мощно загадай желание, а я поставлю т’йобе иголку в точку исполнения желания.
— А что, есть такая точка?
— У китайцев все есть.
— И ты знаешь эту точку?
— Я сен пень... — как говорил мой учитель китайский профессор Ху Ли.
— Только… — взволнованно задергал глазом Рэн. (Это у него включился нервный тик. Наверное, как всегда, хотел спросить, «сколько».)
— За исполнение желаний деньги не берут. В конечном счете их исполняет господь бог.
— Тогда ставь! Ты меня знаешь…
Рэна я действительно знал, и последнюю иглу со всей ответственностью поставил ему прямо в мозг, а точнее — в точку мозга.
От иголки тик сразу угас, что доказывало, что мозг у Рэна еще есть. Значит, и желание должно исполниться, потому что иголка — это антенна, а репа Рэна с ее буграми и ушами — передатчик. Врач — лишь посредник между человеком и тем, кто его создал по образу своему и подобию. Получалось, что наши желания — это и есть желания бога, которые бог просто не может не исполнить.
— Будем считать, что с этой минуты ты у бога на счетчике, — на всякий случай прояснил мысль.
— Якши.
Рэн закрыл глаза и какое-то время лежал без движения. Наверное, пытался представить себе бога, и как выглядит этот самый «счетчик», который чем-то был похож на всем известную биту Йобы, только из красного дерева (подарочный вариант). И тогда бог послал ему истину, чтобы не думал о том, о чем и думать не следует, — где-то на семнадцатой минуте послал.
Даже мелькнула мысль, что по времени связи (17 минут = 17х60 = 1200 секунд, которые надо умножить на скорость света — 300000 км в секунду… хотя не исключено, что скорость мысли может быть и больше скорости света) можно определить, где в этот момент находится бог. Получалось — далеко находится. Сразу за солнцем, где загадочная планета Нубиру (в одной газете писали), которую никто не видит… Как и бога… потому что солнце слепит глаза. А вот сам «счетчик» находится в телевизоре, и звать его Рэм (почти как Рэн, что, конечно же, не случайность), и сейчас пробьет колокол, а потом этот Рэм голосом бога скажет ему что-то очень важное…
Но колокол молчал. Он молчал и на секунде пятой, и шестой. А на седьмой секунде Рэн потрогал заветную шишку и сказал:
— Все равно валить надо.

Осень тогда наступила рано. Ветер гонял по пустынным улицам целлофановые пакеты и обрывки плакатов с наглядной агитацией. Со всех обрывков выглядывала какая-то часть знакомой морды Йобы, которого пытались баллотировать куда-то наверх, где уже прочно обосновался Задроут.
В газетах писали, что именно в эти дни наверху решались судьбы страны, которые без Йобы никак не могли решиться.
Вдруг, ни с того ни с сего, начали зарплату выплачивать в кастрюлях, утюгах и прочей продукции. Экономисты заверяли, что так должен быстрее заработать рынок, а с ним и весь остальной капитализм, который в нашей стране как-то сразу пошел наперекосяк.
Сперва долго не могли понять, куда девается прибавочная стоимость, есть ли она у нас вообще. Но Задроут доказал, что вся прибавочная стоимость пошла на построение социализма, а на его разрушение надо брать займ. Причем еще больший, чем на построение, так как в своей известной формуле капитализма «деньги-товар-деньги» Карл Маркс не учел мусор. На самом деле эта формула должна выглядеть так: деньги-товар-мусор.
Задроут даже привел в пример Америку, процветание которой началось именно с мусора. Ибо, согласно его, ЗадроутаМаркса, формуле, мусор и есть главный продукт цивилизации. Просто надо научиться превращать его в деньги. А у нас почему-то бросились превращать мусор в товар. Что заставило формулу ЗадроутаМаркса работать задом наперед. И сейчас по его, Задроута, подсчетам мы находимся примерно в Англии… году эдак в 1811… когда началось движение луддитов, которые крушили свои станки и фабрики, чтобы снова появилась работа. Просто луддиты не догадались сдавать станки и прочие железяки на металлолом.
Но кто-то продолжал ходить на работу. Кто-то невидимый пек хл’йоб, а кто-то, еще более невидимый, выращивал картошку, на которую раньше посылали студентов.
Правда, в последнее время все студенты куда-то подевались, и картошку взяли на себя старухи. Они прознали, что где-то есть ничейные поля, и с рюкзаками и тележками по утрам штурмовали электрички, чтобы первыми захватить плацдарм.
И хотя добыча картошки на заросших сорняками ничейных полях была подобна добыче радия, назад они возвращались почти счастливыми. Казалось, глаза их светились в темноте, даже когда были закрыты.
Мой сосед, Казимир Петрович, из числа поляков, выселенных после войны из Львова, по секрету сообщил, что уже установил буржуйку и по улицам собирал обрывки морды Йобы на растопку.
В какой-то момент в его воспаленном мозгу, видимо, что-то замкнуло, и он с криком «пся крев холера курва» начал из обрывков морды Йобы составлять… он еще и сам не знал — что. Момент истины догнал его где-то уже под утро…
— Это он! Это он!.. Демогоргон! — с перекошенным лицом стучал мне в окно Казимир Петрович. — Демогоргон…
Спросонья я никак не мог врубиться, кто такой этот Демогоргон. И так и сяк вертел картинку Йобы, составленную из его многочисленных глаз, носов и ртов, которые были наклеены как попало, иногда даже вверх тормашками.
С каждым словом «Демогоргон» из Казимира Петровича словно улетучивались последние силы. Он уже почти шептал своими побелевшими от ужаса губами. Пришлось затащить его в дом и влить полстакана водки, от которой его начал бить озноб. С безумным взглядом он крестился дулей и нес что-то по-польски вперемешку с русскими словами. Я только смог понять: «ма-тка бо-ска чен-сто-хов-ска», «пся крев» и «бы-чий ху».
Наконец он согрелся и затих, поджав под себя ноги и обхватив их, как в чреве матери, руками. А я от греха подальше перевернул Демогоргона мордой вниз.

— Пацан сказал, пацан сделал! — Как всегда неожиданно явился Рэн. — Все исполнилось!
— Что исполнилось?
— Валю в Америку.
— В Северную или Южную? К индейцам, так сказать, майя?
— К пацанам в Америку, которые гринкарту сделали.
— Что значит — «сделали»?
— Красиво сделали. Там у них сейчас гринкарту компьютер разыгрывает. Вот пацаны и загнали в этот компьютер двадцать шесть вариантов моей фамилии на английском языке. И сработало… Теперь я
Renatt Bakieffbusinesman develo-
per — как на визитной карточке написано.
— Круто. И какой бизнес?
— Еще и сам пока не знаю. Пацаны над темой работают. Предлагают надгробия в Америку поставлять. Из гранита. На надгробия сейчас большой спрос. По двести баксов за кусок камня. И это не предел. Все от штата зависит. Может, и в самом деле купить карьер?.. Он у нас сейчас почти ничего не стоит. Америкосам — надгробия, а из остального гранита… — Рэн проникновенно посмотрел вдаль, — построить замок… Ну, типа Ласточкина Гнезда или Воронцовского. На первом этаже ресторан «Калифорния»… На втором — массажный салон «Туи на»… с бамбуковыми палочками. Я в таком салоне в Китае был. Просто душа отлетает… и, кажется, что уже не вернется никогда. А в башенках — номера… с привидениями… и вампирами… для иностранных туристов.
— С привидениями, я думаю, проблем не будет.
— С вампирами тоже. Голодные студенты согласны на все. Но сначала надо продать паровоз.
— Какой еще паровоз?
— Да пацаны за долги вернули. Сказали — паровозом возьмешь? А что мне оставалось? Хоть паровозом, хоть индийскими слониками. На запасных путях сейчас стоит. Уже за простой 90 тысяч надо заплатить. Вот я и подумал — может, его к нашему замку как-то приспособить? Чтобы время от времени гудел и пар пускал. На нем еще надпись сохранилась: «Страна — встречай своих героев!»
— Идея, конечно, хорошая. Особенно с гудком и героями. Но только замка пока нет. И карьера нет…
— А паровоз есть, и он… красивый.
И мы несколько недель продавали паровоз по всей стране. Но это был дохлый номер. Какие-то, правда, партизаны из брянских лесов долго и подробно выспрашивали, сможет ли паровоз работать на дровах и какова его тягловая сила. Все они были с бородами и с волосами в ноздрях. А один дедуган после туманных разговоров предложил поменять паровоз на немецкий танк, который тоже был на ходу и даже мог бабахнуть... в случае чего.
Рэн, конечно, сразу загорелся, так как в военном училище это «бабахнуть» изучал теоретически. Но партизан перехватили другие пацаны, которые сходу загнали танк немцам. За деньгами партизаны прилетели на самолете Фокке-Вульф—190, извлеченном из того же болота, что и немецкий танк.
В свои леса партизаны возвращались уже на джипе, забитом под завязку подарками и прочей ерундой, назначения которой они не знали, но старались не подавать виду.
В конце концов, удалось обменять паровоз по бартеру на семечки, которые после водки оказались в стране самым ходовым товаром, так как не облагались никакими налогами. И теперь вся интеллигенция торговала семечками. Среди этих торговцев мелькали знакомые лица бывших учителей, врачей, инженеров и даже одного ученого, который изобрел вечный двигатель и время от времени показывал его по телевизору — как главную надежду человечества.
А на базаре появились оперные певцы из Узбекистана. На одном из них еще сохранились остатки смокинга, другие тоже были в реквизите из различных опер.
Особенно выделялся головастик в черной накидке Германа из «Пиковой дамы», он то запахивался, то выбрасывал полу крылом в могучем рефрене из «Фауста»: «Са-та-на здесь пра-вит бал, лю-ди гиб-нут за металл… люди гибнут за металл…».
И все вдруг остро начинали понимать, что надо спасать певцов, которые в любой момент могут погибнуть, так как весь металл в городе уже давно сдали на металлолом. А куда металлолом сдали, этого даже Задроут не знал, хотя смутно подозревал, что его «Майбах» сделан именно из этого металлолома.


Но время отъезда Рена неумолимо приближалось. И на него вышли чисто конкретные пацаны, которым было что предложить Америке.
Например, черные (технические) алмазы «по тысяче баксов штука». Платину в слитках и просто так… в ломе, медные трубы, яд гюрзы из солнечной Грузии, черную и красную икру, и даже кое-что покруче...
От подводной лодки Рэн отказался сразу. Потому что этой лодки нет. А точнее — как бы нет. Россия думает, что ее под шумок хохлы продали китайцам. А хохлы — что она дрыстанула в Россию.
На самом деле лодка была на месте, незаметно так несла службу, которую никто не отменял. А потому не отменял, что и государства уже не было. Точнее, было много новых государств, которые еще сами не поняли, что они государства, и осторожный капитан просто ждал.
Ждал, когда какое-нибудь государство созреет для своей подводной лодки. И тогда ему, капитану, придется стать адмиралом.
Первой созрела Белоруссия, которая очень хотела иметь свою подводную лодку. И даже согласна была арендовать кусок дна у берегов Крыма, который еще не определился, к какой стране лучше прибиться. Но адмирал и без аренды базировал свою лодку у берегов Крыма и предложил за это базирование платить деньги лично ему.
На этих же условиях согласилась завести свою подводную лодку и Молдова, у которой адмирал потребовал деньги вперед, так как ему очень не понравилось, что по-молдавски его теперь будут называть не «адмирал», а почему-то «амирал» (еще денег не заплатили, а одной буквы уже не стало).
Вот на этой лодке конкретные пацаны и решили отправить «образцы» в Америку. Заодно предлагали и самого Рэна прихватить. Но он сыграл на опережение и улетел самолетом раньше.
А на прощание сказал:
— Хорошо там, где нас нет. А раз нас уже здесь нет, то вам тоже будет хорошо.
— Логично, — сказал я. — Не зря я тебе иголки ставил. Но если вдруг там, в стране коровьих пацанов, надо кому-то поставить иголку в точку счастья…
— К счастью я всегда готов, — подтвердил Рэн.
— Нет, это в конкретном месте ставить надо. Для каждого человека рассчитывается его открытая точка… с учетом пола, возраста, числа, дня и места проживания. Потом эта точка прогревается специальной полынной сигаретой, чтобы она получше открылась.
— А что — это тема. Можно ставить иголки счастья америкосам за бабло… за хорошее бабло. И назвать эту фирму… «Калифорния».
— Ты же так хотел ресторан назвать. Ну, который при замке… с привидениями…
— А какая разница? «Калифорнией» можно что угодно назвать.

В жизни что-то начинало меняться.
Оперные певцы из Узбекистана пели уже не на базаре, а у входа в курзал. В их репертуар добавилась песня «Бессамэмучо», а на бис они исполняли «Очи черные».
Депутат Йоба в своем выступлении сказал: «Главное — чтобы не было войны», — и все поняли, что будет еще хуже.
В местном театре гастролировал Кашпировский, который был суров и мучительно похож на зэка. Если раньше он лечил словом — им он рассасывал рубцы, кисты и подошвенные бородавки, — то на последних сеансах обходился совсем без слов.
В черном свитере, как Гамлет Высоцкого, он трагически стоял посреди сцены. Шустрые помощники только успевали подгонять к нему пациентов, которых маг хорошо отработанным движением бил по лбу, и они с грохотом падали в гипноз. Что было потом, никто не видел, так как пациентов под аплодисменты зала быстро отволакивали за кулисы. Такое впечатление, что их там складировали штабелями.
Мой сосед Казимир Петрович снова вернулся в жизнь. Он ходил по набережной и продавал фотографию от всех болезней. Для этого ее надо было приложить к больному месту или зарядить фотографией воду и пить строго определенное число капель.
От сглаза и порчи — тринадцать.
Любовь, приворот — семнадцать.
Деньги, бизнес — двенадцать.
«Это вам сделали» — шесть.
«Защита от дурака» — девять.
И так далее, согласно инструкции.
Фотографии Казимира Петровича раскупались на ура. Особенно летом, в разгар курортного сезона. Некоторые специально приезжали, чтобы и отдохнуть, и полечиться фотографией. Потом они развозили эти фотографии по всей стране и за ее пределы.
За каких-то два курортных сезона фотография добралась до Америки, где на сорока семи каплях президентом стал Билл Клинтон (Моника Левински — семнадцать капель).
Мне фотографию показала одна пациентка, и я ее узнал сразу. Это был он — Демогоргон — из глаз, носов и губ Йобы, в каком-то амоке намешанных в ночи.
Но сейчас Казимир Петрович был бодр и свеж. Он купил у изобретателя из телевизора вечный двигатель и гонял его в своем сарае на холостом ходу.
Он посадил во дворе хлебное дерево из Габона, которое, с его слов, скоро будет давать двести килограмм хлеба с привкусом картошки, то есть — «два в одном».
Он вылил заряженную воду в море, которое за год стало чистым, как слеза, и в нем снова появилась царская рыба барабулька.
А сейчас он строил во дворе пирамиду, которая, по замыслу, должна будет связать все — вечный двигатель, его заряженную на тайную цифру воду и исцеленное море, вода в котором по составу — что человеческая кровь.
— А как же, а как… — еще хотел спросить я.
— Тридцать шесть,— ответил он и повел в дом.
Комната была похожа на штаб. На стене висела большая карта мира, утыканная цветными флажками и стрелками. Возле окна стоял синий глобус. На столе лежала карта.
— В принципе, совсем не важно, с какой точки мы начнем гармонизировать пространство, — сказал он, приподнимая уменьшенную копию знакомой фотографии, под которой был город — наш с ним город. — Все в этом мире связано со всем.
И тут мой взгляд уперся в угол. Раньше в этом углу у Казимира Петровича висела икона в золотом окладе, под ней горела лампадка. А сейчас на месте иконы был тоже он — Демогоргон.

Рэн приехал в конце лета. Он вставил новые зубы и выучил два американских слова: «йеп» и «ноуп». «А больше в Америке и не требуется»,— сказали ему «коровьи пацаны».
Главное — побольше улыбаться своими новыми зубами и говорить «йеп» и «ноуп». Тем более что он теперь глава фирмы «Ren Russian Aircraft» и будет покупать у нас «метал-ло-лом» (некоторые слова Рэн выговаривал с каким-то подозрительным акцентом). Ну, типа списанных самолетов «Як-40», которые у нас никому и на фиг не нужны (так как нет керосина) и которые наверняка гниют себе где-то по ангарам. А америкосам они в самый раз — на свои коровники летать или на бизонов поохотиться. И теперь я как бы партнер Рэна по этим самолетам. У него так в бумагах и написано на трех разных языках, один из которых почему-то китайский.
— Окей, йеп, — сказал я, — на что только не приходится порой идти врачу, чтобы пациенту стало легче (последнее я, правда, озвучивать не стал).
— О, йеп, — вывалил свои новые зубы Рэн и по-американски похлопал меня по плечу. — Будем вместе делать немного бизнес.
Наш первый самолет я нашел Рэну через пациентов возле Симферополя. За 25 тысяч уев всего, еще и спасибо сказали за избавление от этого трупа цивилизации, у которого кто-то отпилил ногу, в смысле, колесо (они нам дали другое).
Самолет легко уплыл через Одесскую таможню под видом металлолома. В Америке пацаны сделали из него конфетку и продали уже за 200 тысяч уев.
За эту нехитрую комбинацию я заработал больше, чем за десять лет своего неустанного труда в качестве врача с пятью специализациями (которые называл «защитой от дурака»). И вот, впервые за столько лет эту «защиту» легко пробил Рэн. Что еще раз доказывало, что формула Задроута—Маркса работает.

Но на Одесской таможне о формуле Задроута—Маркса не знали и потребовали сварить для «тушки» нашего второго самолета тележку на колесиках. А проект тележки надо было утвердить в какой-то «ПИИСДе». Так или примерно так называлась организация, которую успели создать, пока Рэн разбирался с первым самолетом.
Окончательная сумма в уях не то чтобы застала нас врасплох. Мы даже самолет на таможне не стали забирать. Так и стоял он там на тележке года два, пока искали хозяина, чтобы слупить за хранение, за поиск хозяина и за долги «ПИИСДе», которая обещала найти Рена даже под землей.
Но сейчас мы с Реном смотрели на море и пили «уиски». Я хотел сказать Рэну, что по составу море как человеческая кровь… что, конечно, неспроста, просто человек об этом не знает, не задумывается, хотя лучше об этом не задумываться и не знать. Потом мы пошли за еще одной бутылкой виски и встретили на набережной Казимира Петровича, который вместо приветствия почему-то сказал: «Тридцать шесть».
И самое интересное — Рэн его понял и, не задумываясь, купил фотографию от всех болезней.

P. S. Больше Рэна я никогда не видел. Лишь много лет спустя в одной из бывших советских республик вдруг появился президент с его фамилией. Я, конечно, сразу же на компьютере набрал название страны и слова «президент» и «Калифорния». На что компьютер выдал: «свиной грипп пришел из Калифорнии» и «ассоциация изучения сновидений в Калифорнии». И тогда я похолодевшими пальцами набрал:
ДЕМОГОРГОН
«Имя дьявола, которое не должно быть известно смертным», — вполне осмысленно ответил младший брат Демогоргона — Гугл.

100-летие «Сибирских огней»