«Достаточно распахнутой ладони...»

* * *

Белорыбицей тучеобразной

Прет на нерест зима по реке,

Куцых зайцев пугливая паства

Раскопала окоп в ивняке.

Нет сомнения, это — надолго,

Для отца моего — навсегда:

Нитка — память, погибель — иголка...

Жизнь прошить — не составит труда.

Я предчувствую тайное горе,

Как промерзшая прорубь — звезду,

Как маяк — непосильное море,

Как мустанг-иноходец — узду.

Словно в странноприимном вагоне,

Где стучит сапогами конвой —

Я оставил судьбу на перроне,

Помахав на прощанье рукой.

Круговою порукой — по кругу:

Избы, горы, дороги, столбы...

Жаль, не встретить мне верного друга,

Что навстречу спешит от судьбы.

 

 

* * *

Загривок леса — ветреный закат,

Не схватишь, уподобившись друиду,

Вдыхает иван-чая самосад

Проселок, исчезающий из вида.

Раскат стрижей до боли невысок,

Убыстрен в небо, медлен у осоки —

Устав, стрижи усеяли мосток,

Сгорбаченный над омутом глубоким.

Последний луч — как сон издалека,

Туман встает, задетый за живое,

Как только им укроется река,

Я расскажу о вечности покоя.

 

Не вычитаешь тайнопись страстей —

В преклонном, утомленном отраженьи

Нависших над водою камышей,

Багровых туч, закончивших скольженье.

Не различишь в безмолвии холмов,

В безликом отстранении округи —

Как время запирает на засов

Твои уста, как счастье вяжет руки.

Здесь — да как нет... здесь — равновесье сил,

Здесь ты — могущ, сновидящ, прекословен...

Здесь, чтобы ветер листья уличил,

Достаточно распахнутой ладони...

Здесь, до поры — отпразднуешь покой.

Ночные звезды выгорят с изнанки...

Здесь... рыщут оголтелою толпой:

Эриннии, валькирии, вакханки...

 

 

Во лжи

 

Ежи топорщатся отавой

При виде хищника... Скажи,

Столетье, рьяное потравой,

Когда утопится во лжи?

 

Когда, набившая оскому,

Пурга дорогу разметет,

Соседа выгонят из дома

За то, что горькую не пьет?

 

Кому-то врать — как в зенки писать,

Слюнявя синь карандаша...

Кривая вывезет, как пить дать,

Ведь искривляется душа

 

Как время, скажем, как пространство?

Как робкий взгляд за облака?

Эйнштейн, твое вольтерианство —

Собаке — пятая нога.

 

 

Долг

 

Не возвратна листва расстояний,

Не мерещлива — сонная даль...

Обретает оттенок желаний

Надоевшая сердцу печаль:

 

Многословна и суетна... С краю —

Неказиста, как лес за рекой...

Я — наотмашь глаза открываю,

Я зияю, как свет — слепотой.

 

Буду руки тянуть до усердья,

Буду льнуть к постоялой поре,

Окоем окаянного сердца —

На осенней пылает заре.

 

Бег воды для мороза — причинен,

Перелесок нагой — причащен...

Распушившийся иней — повинен

В том, что долг мой — унынью, прощен.

 

 

Псы

 

Оплот луны, свечи оплывок,

Трещит опалубка небес...

Докучной повести отрывок —

На взгорье — черно-белый лес.

 

В угодьях осени, солодьях

Стеклом потрескавшихся луж

Дюж — в кринолиновых разводьях

Проселок, взявшийся за гуж.

 

Я грею набожные руки

У красносельского костра,

Как звон затрещины, излука

Реки — пронзительна, остра.

 

Пейзаж — не требует вниманья,

Как юркий Шарик — колбасы...

На дне ночного мирозданья

Завыли загнанные Псы.

 

 

37

 

Посконным рылом в ряд калашный —

В лес над распаханною пашней —

Влез месяц. Видит исподлобья:

Тетрадку подле изголовья,

Где скачут, вроде эскадрона,

Каракули... Скрипит икона,

Мышь тащит в логово кусок —

От гибели на волосок...

Хитра воровка, но — повинна,

Дрожит пружиной гильотина...

За паутиною окна —

Не площадь Красная видна.

Уснул поэт — невольник чести,

Поклонник Бога... Не уместен

Торг...

Холоднокровное алое

Затвором конного конвоя —

Дёрг!

 

 

* * *

Как говорили рыбаки: возьмем, родимую, в кружала...

Поднимем ил со дна реки да рыбу, что на нем лежала.

К рыбалке сердце не лежит, но — выйдя по воду — на воду

Смотрю: течет вода, бежит, как мною прожитые годы...

Куда бежит-течет вода, поди к неведомому морю,

В сарае сгнили невода, сосед повесился от горя.

Пил горькую, а кто не пьет, оставшись сторожем в глубинке...

Чу! Собирается народ на всенародные поминки:

Четыре бабушки... да я... да кот обшарпанный, облезлый,

Собака... Летопись житья, бытья над сумрачною бездной.

Как говорили рыбаки: возьмем, родимую, в кружала...

Жизнь — это... ил на дне реки... береза — около пожара.

 

 

Первые грибы

 

Три кладбища в пространстве между сёл,

Дошкольный лес для мелких проходимцев:

— Иринка, погляди-ка... я набрел

На борового сказочного принца!

 

— Не рви, Серёжка... видишь — он торчит

У крестика — забористый и гладкий...

И... дедушка опять же заворчит,

Что мы грибы таскаем с кладбища украдкой.

 

— Зачем они на кладбищах растут,

А не в лесу? Вдоль поля, на просвете?

Не подберем — за нами подберут

Другие неразборчивые дети.

 

С усердием я выдернул грибок,

За ним еще один, отдав его Иринке...

Так, отмолясь за умерших часок,

С подружкой и собрали по корзинке.

 

 

Загадки

 

Не буди лихо — пока облепиха

Цветет. И мается вихрь,

И кается вихрь —

Злорадной петлею ворот.

 

Девица в темнице... Холодные спицы

Проткнули стога, что клубки...

На спице гвоздится невзрачная птица

И смотрит на небо реки.

 

Шел, долговяз... По шею увяз

В зыбучих песках за бугром,

И плещется язь, беспечно резвясь,

На небе реки голубом.

 

Укуталась осень, как нищий в тулуп,

Загадывай — знаю ответ:

Без рук и без ног — мой отец, полутруп...

Без окон — божественный свет.

 

 

Пасха

 

Простор, обрубленный по локоть,

Дождей занудных оболочь...

Дай мне звезду, чтоб ею кокать

В пасхальную святую ночь.

 

Дай мне — особую какую,

Остроконечную звезду...

Я врежу влет, напропалую —

Той, что пророчится в саду.

 

А утром — одуреет паства,

И разлетятся «новостя»,

Как мы отпраздновали Пасху,

Друг друга звездами крестя.