Вы здесь

И уплывают пароходы, и остаются берега...

Заметки о журнальной прозе сибирских журналов
Файл: Иконка пакета 11_grune_iupiob.zip (22.78 КБ)
Татьяна Грунэ уже выступала в нашем журнале в рубрике «Из почты «Сибирских огней»
Татьяна Грунэ уже выступала в нашем журнале в рубрике «Из почты «Сибирских огней». И, наверное, запомнилась нравственным максимализмом своих оценок, выказывающих в авторе вдумчивого, квалифицированного читателя. Это действительно так, потому что по своей специальности она — учитель русского языка и литературы в одном из сел Колыванского района. В статье нашего дебютанта, возможно, нет тех тонкостей, которыми так бравирует критика «эстетская». Выигрывает она в другом — в бескомпромиссности и честности анализа, подвергающего произведение суду реализма. Напрасно поэтому было бы упрекать автора в прямолинейности или публицистичности, которой так панически боится литературная тусовка. Образцом «народной», в прямом смысле слова, критики и является, на наш взгляд, статья Т. Грунэ.
Отдел критики «СО»


Татьяна ГРУНЭ


И УПЛЫВАЮТ ПАРОХОДЫ,
И ОСТАЮТСЯ БЕРЕГА…
Заметки о журнальной прозе сибирских журналов
Есть что-то грустное и магическое в названии повести Николая Носова «И уплывают пароходы, и остаются берега». Этой повестью обращался к нам, поколению детей, писатель-фронтовик, будучи в нашем нынешнем возрасте. Грустно всматривался писатель со своего парохода в нас, шумно и весело на свой пароход загружавшихся. Он всё хорошо увидел: и нашу поверхностность, и легкомыслие, и презрение к обыденной жизни, и приверженность к псевдоромантике, и отсутствие интереса к национальному, и бездумное отношение к прошлому — всё это тревожило его, а более всего то, что мало нам было дела до берегов Отчизны. Другие, заморские, берега, прельщали нас. И теперь, потерпев кораблекрушение, мы десять лет отчаянно боролись просто за существование, а когда, наконец, спаслись, увидели, что всё вокруг чужое… Только потеряв, начинаем понимать, что было для нас самым дорогим.
Авторы произведений, представленных в этом обзоре, сибиряки по рождению (в основном уроженцы глубинки) и по проживанию, и принадлежат они к поколению отцов: около или за пятьдесят. Время осмысления прожитой жизни и подведения итогов и определения своего места в нынешнем времени, которое можно сравнить с военным. И вот свобода. Но оказалась она «без креста». Пришло время осмысления того, что произошло, и покаяния, и размежевания. О чём свидетельствуют рассматриваемые в этом обзоре произведения.

Конформист Жихарев

Думала ли я когда-то, изучая с десятиклассниками статью В.И. Ленина «Партийная организация и партийная литература», что не теоретически, а на деле столкнусь с несвободой художника в буржуазном обществе, с его тайной зависимостью от денежного мешка. Если откровенно, то этому утверждению я не верила, а верила нашим диссидентам, печатающим на Западе свои произведения, и провозглашаемой, как завоевание демократического общества, свободе слова там, противопоставляемой несвободе здесь. И ещё на своём веку успела вкусить плоды этой свободы, умело направляемой нашими благодетелями и расставляющих приманки в виде премий.
Если Ленин призывал художников к открытому служению пролетариату по воле сердца, то кому служат художники сейчас, каким богам поклоняются?
Помню, в восьмидесятые годы очень популярны были в репертуаре театров пьесы на производственную тему с соответствующими названиями: «Сталевары», «Премия» и т.д. Эти спектакли ставили прямо в цехах заводов, устраивали творческие отчёты актёров перед рабочими, приглашали передовиков производства на премьеры. Остались эти пьесы в репертуаре театров, появились новые, рассказывающие о людях труда? Нет, только одна профессия — жриц любви — под пристальным вниманием современных драматургов, а за ними и режиссёров. Несколько лет назад Роман Виктюк в одной из телепередач с гордостью рассказывал о том, что на премьеру спектакля, поставленного по какой-то пьесе, кажется, «Ночные бабочки», он пригласил представительниц древней профессии и усадил на первый ряд. Как когда-то, подчеркнул он, приглашал тех же сталеваров и строителей. И в этом он (а говорил он это совершенно серьёзно) видит заслугу демократии.
Возможно, что-то общее он видит в этой профессии с актёрской, если таким почётом окружил её представительниц, гордясь тем, что может теперь открыто, не стесняясь, проявлять им свои симпатии.
А есть ли у служителей Мельпомены нравственный стержень, принципы, наконец, святая любовь к театру? С молотка продаются даже классики-драматурги: их пьесы беззастенчиво приспосабливают под запросы времени. Вот недавно (по каналу «Культура»!) в спектакле, предусмотрительно названном «по мотивам пьесы А.Н. Островского» вижу шокирующую сцену: мужской стриптиз в исполнении хорошего артиста Виктора Ракова, причём за те двадцать минут вакханалии, что я выдержала, он его исполнил дважды.
Совершенно ясно, зачем это оскорбление классики. Кто сейчас в состоянии заплатить за спектакль? Те, кому эти скучные монологи ни к чему, не в идеях же им разбираться, искусство они познают на уровне ночных клубов. Вот до них и опускают прежде высокое искусство. Хотя, конечно, режиссёр в этом не признается, а будет говорить о новаторстве, что, например, это символ или материализация мечты.
Но Жихарева, главного режиссёра провинциального драматического театра, героя повести Сергея Шведова «Масон» («Новосибирск», 2002, № 2), наоборот, раздражает это отсутствие благородства в актёрах, играющих классику. «Это вам не бордель, а Эльсинор», — говорит он в сердцах актрисе, играющей мать Гамлета. С кем быть? Этот почти гамлетовский вопрос встает перед ним: остаться с народом, им, как щитом, прикрывалась прежняя власть, скромно именуя себя его слугами, или пуститься в вольное плавание, поверив провозглашённой свободе.
Конфликт в пьесе между Александром Николаевичем и Лукичом, сначала смешной и мелкий, становится конфликтом серьёзным, выражающим нынешнее противостояние простых людей и изменившей им интеллигенции. Лукич, пусть слишком спрямляя, но видит и говорит сермяжную правду. «Кормят они их всякой химией, — говорит он про ножки Буша, что не мешает ему ими закусывать, — и спихивают нам, а мы, сдуру, не разобравшись, травимся. Ну а потом — гроб с музыкой, а они нашу землю к рукам приберут».
Конфликт выходит на стадию непримиримости, и начало его это только недоразумение, быстро бы закончившееся мировой и распитием бутылочки. Классовое чутьё не подводит Лукича: новые хозяева жизни — его классовые враги, а те, кто им стал служить — ещё большие его враги, потому что барских холуев на Руси не любили больше, чем самих бар. Но и эти новые бары — только слуги, пешки в игре кого-то невидимого, хладнокровно играющего на гигантской доске земного шара странами и народами, какай-то секты космополитов, преобразующих, и небезуспешно, мир в «единое человечье общежитие», где, прав Лукич, нет места нашей нации. И как их ни обозначай (а Лукич их обозначил масонами), дело приходится иметь не с ними, а только с их слугами, простодушно считающими себя не исполнителями чужих замыслов, не посвящёнными в эти замыслы, а вершителями чужих судеб.
Чем искушают лукавые честного, бескорыстного служителя Мельпомены? Живёт он в обыкновенном доме, в более чем скромной квартире. Да его и не интересует, как настоящего творческого человека, материальное по причине того, что жаль дорогого времени на него тратить. И он не замечает своей бедности, вернее она не удручает его, потому что не обидна. И вот его друг, который ничем не лучше его, быстро в новом времени освоился. Всё у него есть: красивая жена, дети, престижная работа, особняк и т. д. Полный джентльменский набор «новых русских». А у Жихарева ничего. Только театр, который вдруг стал не нужен государству. И униженное понимание и своей нищеты, и нищеты театра, кажется, из одних прорех состоящего. И латать эти прорехи Жихареву. А новые хозяева, которые, как замышлялось, осыплют театр своим меценатством, не торопятся раскошеливаться. И сам Жихарев из уважаемого человека превращается в нищего, просящего подаяния у тех, кто был пять лет назад никем, у того же своего друга Шевелёва. А актёры нуждаются и в еде, и в одежде, и в жилье, и в отдыхе. Потому так раздражён режиссёр, что всё это вдруг стало его головной болью.
И Жихарев пытается из унижающей его роли просителя перейти в привычную ему роль режиссёра. «Ничего ни у кого не просите. Придут и сами дадут». Его точно выстроенные диалоги нацелены на адресную помощь. Не хотите помогать всему театру, помогите конкретно юному дарованию, прозябающему в общежитии. Так Жихарев продаёт сначала юную «Офелию», делая её содержанкой своего друга, а потом и его, «принца датского», жене приятеля Шевелёва.
Наивный, он хотел использовать этих людей, обучить их, как своих актёров, благородным манерам, привить вкус к настоящему искусству. Для этого он приглашает их в Дворянское собрание и на премьеру спектакля. Но они, привыкшие к кабакам, быстро заскучали в этой пресной обстановке благопристойности и их общее желание выражает Людмила. «Хочется разврата», — говорит она Жихареву капризно, как официанту, накрывающему на стол.
Так Жихарев превращает в бордель то, к чему пылал святой любовью, а сам превращается в сводню. Но не только. Его самого в качестве любовника покупает для своей жены (чтобы не досаждала ему ненужными подозрениями) друг Шевелёв. Цена сделки — двухкомнатная квартира. Так расплачивается за конформизм человек, не вступавший в сделки с прежней властью. За это приспособленчество он ничего не приобрёл, «абсолютно ничего, зато всё потерял, и потерял, кажется, навсегда… ни дома, ни профессии, ни любимой женщины». «Но почему?» — в недоумении он задаёт себе вопрос. Для Натальи он фаворит и, мирясь с таким положением вещей, доставляет себе какое-то мазохистское наслаждение ее пренебрежительным отношением к нему. И это свойство рабских натур. Как у Н. А. Некрасова: «Чем тяжелей наказание, тем им милей господа».
А ведь театр всегда считался храмом, святыней и начинался он с мистерии. И потому несовместимы порок и театр, иначе театр погибнет. Играющий сегодня благородного рыцаря, не должен завтра играть подлеца. Содержанка не может играть Офелию, потому что в ней самой нет святости, в какие бы белые одежды её не нарядили. Сквозь них будет проглядывать чернота порока, как в повести Н.В. Гоголя «Майская ночь» этой чернотой, проглядывавшей сквозь белые одежды, отличалась от других девушек ведьма.
Почему с такой лёгкостью предали нас, зрителей, и режиссёры, и актёры? Разве не наша любовь, разве не наше восхищение давали им необходимый импульс, кураж, наконец, вдохновение? Разве какие-то материальные блага в состоянии их заменить? И вот теперь эту любовь отняли. Когда в театре «Старый дом» на спектакле «Волки и овцы» видишь непристойные телодвижения и раздевания, возникает такое чувство, что мне, зрителю, надавали пощёчин, а вместе со мной их получил и сам драматург. Неуважение, пренебрежение к нему выражается в вольном, в угоду меценатам, отношении к тексту пьесы. В ней ведь нет таких ремарок. Так будьте добры следовать тому, что в ней написано, не издевайтесь над тем, кто уже не может защитить своё творение.
Не хватило Жихареву святой любви к театру, как не хватило её и его актёрам. Продажность современного искусства и его служителей, тема этого произведения, одна из самых грозных проблем современности. «Весь мир театр, и люди в нём актёры».
А если театр превратился в бордель?


Вернуться к той развилке

Повесть Анатолия Байбородина «Утоли мои печали» («СО», 2004, № 12) не имеет сквозного сюжета. Действие в ней, как в лирическом стихотворении, заменяется движением мысли. Возвращаясь в своих размышлениях к далёкому детству, он обнаруживает редкую по нынешним временам способность высвечивать картины беспечальные. Одна из них — яркий июльский день в лесу. И ягодник, где синим-синё от голубицы, как воплощения счастья и жизненной удачи. Но, лишь мелькнув ему в глаза синим светом мечты, он пропадает, «подальше от нахрапистого люда». Так больше никогда и не выказался ему тот богатый голубичник, то воплощение гармонии, удачи и счастья. Видно, с чистой душой надо приходить к нему, с благоговением, с благодарностью.
Почему «тот голубичник никогда не выкажется ему»? Что мешает осуществлению счастья? Как влияет на характер человека, его судьбу его родословная? Что человека губит и спасает? Насколько человек сам творец своей судьбы, своего характера? Это предмет раздумий автора. Порода Краснобаевых — это артистичные, художественно одарённые натуры. Они похожи на широкую бурную реку, не терпящую запруд, в ней много своеволия, стремления к вольной волюшке. А Фаина, его жена, наоборот, даже любит ограничения. Она не грешит, не совершает безрассудных поступков, но и полёта никакого в ней нет. Ключевое слово, характеризующее Фаину, — плоская. Всё плоское, узкое в ней: и фигура, и кругозор, и речь, и представления. Она не способна к творчеству, потому что и воображения, и глубины, и накала чувств в ней нет. Это одномерный земной человек. Определение, которое даёт ей Илья, звучит, как приговор: бессердечная, «доска». Её добродетельность немногого стоит, так как она любит футляры, ограничения. Ей несложно быть добродетельной, но и добродетельность её нудная, назойливая, тоже плоская.
Её муж, как представитель краснобаевской породы, натура широкая, артистичная: он тонко чувствует юмор, говорит образно, используя точные, меткие слова. Он может быть и лукавым, и забавным, и смешным, и смелым, и безрассудным, и забубенным. Размышляя над этим образом, понимаешь, почему такие люди бывают буйными во хмелю: в таком состоянии они до предела раскрепощаются. Оттого у Ильи такие перепады в настроении — от буйного веселья к зелёной тоске. И чувствительность тоже не прибавляет ему лёгкости в жизни. Слишком сложно на бурлящую водопадами порожистую реку своего темперамента поставить сдерживающую плотину характера. «Слишком я любил на этом свете всё, что душу облекает в плоть». Такого человека способна смирить только система нравственных запретов, которые человек сам на себя накладывает. Именно сам. Он умом-то всё понимает, как и его отец, тоже не умеющий совладать со своим темпераментом. Тот прекрасно знал, что жена и дети сидят в лесной избушке без кусочка хлеба, голодные, и поминает их, и сокрушается о них, но ничего с собой поделать не может. И хотя этот человек дожил до седых волос, и обременён большой семьёй, ведёт он себя как мальчишка. Ведь взрослый человек — это тот, кто может отвечать за свои поступки и за тех, кто за его спиной.
Он, как и его сын, плывет по течению. Он вспоминает о своей учёбе, по-мальчишески хвастаясь своими «подвигами» и тем, как его за них «лупили». Молитву, вбитую в него с тех времён, он помнит наизусть, не понимая её смысла, а ведь эта молитва о том, как воспитывать детей. Кому много дано, с того много и спросится.
С этой широтой, растрёпанностью краснобаевской породы пытается бороться Фаина и в муже и в Иване. Не понять, не помочь, а сломить, подчинить своему влиянию, чтобы на неё были похожи. И пример для подражания: старшая сноха, сумевшая сделать подкаблучником старшего из братьев Краснобаевых. Но ей не удаётся это хотя бы потому, что в душу ни того, ни другого она не заглядывает. Лишь пытается приучить к внешнему порядку, внешней аккуратности и пристойности путём запретов и наказаний, ругани и угроз. Потому и получает в ответ глухое сопротивление.
И вот уже сам Иван, который до сих пор вспоминает свои девять лет, как время тоски и боязни, угроз и ругани, сам подобным образом ругает свою девятилетнюю дочку и даже в порыве гнева рукой замахивается. Очень обидно видеть ему, как к порядку не приучена, как идёт на поводу у подружек, что её похитрее. Всё раздаст, не жалея, и не доброта тому причина, а желание угодить. «Он не мог постигнуть вялой, растерянной сутью, чему Оксану учить: если добру и простодушию, промается весь девий и бабий век, обманывать будут, насмехаться, но не хотелось подучать и нелюбви к людям, как и житейской ловкости, — противилась суть».
Только увидев, как в зеркале, в дочери себя, он впервые задумывается о своей сути. Вот тогда и вспоминает он себя по-детски безгрешного совсем рядом со счастьем. Где же та развилка, от которой он пошёл в другую сторону? Не случайно центральная картина его детских воспоминаний — поездка с отцом. Мальчик испытывает божественный восторг, когда сияют безгрешным светом берёзы в белом свечении, будто стены храма. Затем тепло сменяется холодом, благодушие отца злостью, благолепная тишина воем ветра, а вместо ангелов храма он видит ведьму. Самое страшное, когда нет чётких ориентиров добра и зла, когда человек, как эти мальчик и отец, теряют тропу добродетели.
И тот и другой совершают грех: один возгордился, расхвастался, другой взял чужое, и вот уже они во власти злых сил, что вертят ими, как хотят. Вдруг «вздымалось из потайной и тёмной Ивановой сути такое хлёсткое, такое желанное зло, что становилось страшно самого себя». И это тогда, когда «хотелось, как в лёгком, пасхальном хмелю, любить встречного-поперечного». Но тут желание жалости сменялось «зудящим желанием ударить…избить его в сладостной и беспамятной истерике». Такие желания он называет звериными, грубыми, и видит предназначение своё в том, чтобы самому побороть их, простить отца своего, по слабости характера не сумевшего справиться с этим наследственным, мучительным, и своего ребёнка спасти, покаявшись в своих страстях, когда-то обуревавших и его.
Неминуема эта развилка и для ребенка, где он должен выбрать сам верный путь как добрый молодец из сказки. Самый лёгкий: идти на поводу своих желаний. И если для юноши возможен путь наверх, то девушки, прав автор, гибнут безвозвратно. «Сколько их, непутёвых, надломилось нежными ветками, чтобы уже не выправиться, не нарядиться майским листом», а стать подобием той рыжей ведьмы, о которой он вспоминает с омерзением, характеризуя своё состояние наутро как звериное беспамятство. Беспамятство, ощущение предательства родного дома, корней своих, всего светлого, что связано с домом.
Другой путь — пойти на поводу у более сильного, и это свойственно их породе: и его отец, и его братья не могли справиться с таким влиянием с более сильной волей людей. И сам «Иван за свои тридцать с небольшим лет не раз обращался в других людей, заимевших над ним добрую и недобрую власть». И это лёгкий путь, когда живётся «легко, как в беспохмельном хмелю», и нет похмельного синдрома угрызений совести, как на первом пути, потому что это не твоя душа. Потому, выбрав этот путь, человек неминуемо теряет себя, становясь подобием, тенью своего хозяина, его духовным рабом. И Иванова душа, не желая собственной гибели, выталкивает пришлую.
Остаётся один путь: быть самим собой, только он не несёт нравственной гибели. Идеал, точка отсчёта, по которой сверяется душа, это ты сам с прежней детски безгрешной душой. Это обретение себя прежнего с чистой детской душой несёт другое обретение — духовного родства с твоим сыном или дочерью. Именно Оксана поняла и оценила скрытую сокровенность рисунков отца, поняв вложенную в них душу. Вот то счастье, та гармония, каких не помнил он с детства, то обретение. «Аще не обратитеся и не будете яко дети, не внидете в царство небесное».


День реализма
и ночь
авангарда

«Пускай нам говорит изменчивая мода, что тема старая — страдания народа», — эти слова Н.А. Некрасова вспоминаются, когда читаешь рассказ Николая Волокитина «Расплата» («День и ночь», 2004, № 7-8). Как тогда, так и сейчас, при провозглашённой свободе слова, нужно иметь немалое мужество, чтобы встать на защиту угнетённых. В рубрике «Библиотека современного рассказа» писатели «современные» отделены от других рубрикой «Проза», будто проза несовременна. Но лишь рассказ «Не игра» Иннокентия Сергеева, на мой взгляд, единственный из всех современный, потому что это рассказ о нашем времени, и его проблемах. Герой этот действительно типичный, сражающийся с типичными жизненными обстоятельствами, и в этой борьбе обретающий самого себя.
Но ведь это чистой воды реализм, как и произведение Н. Волокитина. И в нём герой привлекает своим мужеством противостоять целой индустрии приспособлений к сегодняшней жизни её нынешних хозяев. Это противодействие и есть пружина, движущая действие обоих рассказов. Герои этих произведений живут заботами этой реальной жизни, сегодняшнего дня, неотделимых от социальных и семейных отношений. В других произведениях, представленных в альманахе, герои кажутся обитателями каких-то стеклянных кубов, погружёнными в самосозерцание своих ощущений, желаний. И никакие ветры современности не надувают паруса этих рассказов. Не способные к простой оценке своих действий, покорно плывущие по волнам житейского моря, их герои не вызывают даже сочувствия, к ним и относишься не как к живым людям. Не содержание первично в таких произведениях, а какое то обязательное соответствие модным аксессуарам.
Из всего множества таких рассказов, представленных в альманахе, выберу только два, заслуживающих интереса как раз с точки зрения реализации в них принципов современного модернизма (не вижу принципиальных отличий модернизма от постмодернизма). Странно, но эти рассказы даже о сибирской природе рассказывают, как о чём-то экзотическом. Например, и Обь, и её берега, и полуостров Диксон, по имени которого назван рассказ, никак не влияют на героев рассказа Диаса Валеева «Полуостров Диксон», это с таким же успехом могли быть берега Амазонки и любой другой реки, а герои рассказа могли быть испанцами, турками, кем угодно. В этой истории, как и в героях, о которых рассказ, нет ничего национального: мир заслоняет их эго. Герою этого произведения ничуть не интересны те, кто живёт в этих деревушках, да и женщина — предмет его страсти — интересна ему как единственная, на кого бы хотел смотреть, с кем хотел бы проводить время, но, главное, как сосуд для его красноречия, для его вожделения, как бы продолжение его «я». И это гипертрофированное чувство застилает ему весь свет. Она бы, возможно, быстро перестала бы его занимать, если бы не её недоступность. И в этом интрига рассказа. Это современная женщина, воплощающая в своей жизни принцип «Бери от жизни всё». Последнюю оставшуюся от отпуска, проведённого в круизе, неделю она проводит, запершись, с неким мачо, а сына, с которым столько не виделась, отсылает к матери, чтобы не мешал наслаждаться. При этом для полноты наслаждения ей надо, чтобы утром ей по телефону говорил о любви красноречивый поклонник в то самое время, когда молчаливый её сжимает в объятиях. Вот такая утончённая эстетка. Вот такое характерное для модернистской литературы соединение утончённости и грубости.
Другая особенность этой литературы — изображение героев, не способных бороться с обстоятельствами жизни, не умеющих извлекать уроки из несчастий, которые произошли с ними, не умеющих бороться с обстоятельствами, в которые загнала их жизнь, делать выводы из совершённых по молодости ошибок. Такова Марина, героиня рассказа Зинаиды Кузнецовой «Ищу тебя». Кто виноват в её загубленной судьбе? Сама героиня похожа на бледную тень: узок круг её интересов, примитивны чувства, не сформированы суждения. А ведь жизнь не игра, и ребёнок, не знавший родителей, мечтавший увидеть мать и увидевший спившуюся страшную алкоголичку, это уже из реальной жизни. Стремление уйти от проблем современной жизни, почти неразрешимых, требующих от наших современников немалого мужества и чётких нравственных ориентиров, и приводит эту женщину к покорности обстоятельствам, алкогольному забвению. Никаких выводов для себя она не сделала, и осталась на всю жизнь слабой и неразмышляющей девочкой. Так что в этом рассказе нет конфликта между личностью и обстоятельствами по причине отсутствия личности. Нет и ощущения напряжённого трагизма от рассказа, только констатация факта неизбежности гибели в наше время слабых людей, которые сейчас никому не нужны.
Что общего между героинями этих двух рассказов, одна из которых изощрённая эстетка, а другая не обладает ни чувствительностью, ни чувственностью? Отсутствие любви к своим детям, даже биологической. Героиня первого рассказа о чём угодно ведёт беседы со своим спутником по круизу, только не о сыне, о нём мы узнаём в конце рассказа и то лишь, как о помехе наслаждениям, легко устранённой. Такие «герои» и «героини», конечно, могут иметь семью, но они, в силу своей инфантильности, не могут нести ответственность за неё. Они могут испытывать чувства, но не могут победить зависимости от этих чувств. И потому их жизнь — это духовное рабство.
В такое рабство попадает герой рассказа «Не игра» И. Сергеева. В начале рассказа подробно описывается прекрасный майский день, ставший водоразделом между прежней его гармоничной счастливой жизнью, похожей на этот день, и всей последующей. И вот мир теряет запахи, краски, объём. (Он увидел любимую девушку, о свидании с которой условился, с другим). Как будто продолжает рассказ совсем другой человек. Да перед нами действительно другой человек, только сохранивший телесную оболочку, человек с выжженной душой. Мир перестал для него существовать, он может думать только о размолвке, представляющейся для него сначала недоразумением, у него хватает силы воли только на то, чтобы не унизиться перед той, на ком сошёлся клином для него белый свет. Все последующие события, которые происходят с героем, цепь попыток сначала избавиться от зависимости от этой любви, а потом — от обстоятельств, в которые он попадает. От любви он пытается избавиться новой любовью.
Но любовью это назвать нельзя. Да и не он выбирает, а его выбирают, а он подчиняется, но забыться не может. Испытания показали, что это чужие люди, а потому воспринимают друг друга раздражённо. Он спасается от этого раздражения тихим вечерним пьянством, она — скандалами.
Отдушина для каждого из них — только любовь к детям. В рассказе о дочери героя мы узнаём его прежнего, тонкого и чувствительного, богатого эмоциями человека. Перед нами личность, сама принимающая решения и способная нести ответственность за ошибки молодости. Дети не виноваты в том, что когда-то ты женился, спасаясь от другой любви. На свидание со своей бывшей любовью он приходит другим человеком, личностью, а она всё та же: капризна, властна, также диктует ему свои условия. Такой человек внушает уважение: мальчишка, ставший мужем и отцом, готовый стать защитником своей семьи.
Это по-настоящему современный рассказ. Рассказ о человеке, сумевшем преодолеть обстоятельства, пришедшем своим путём к истинным ценностям, способном встать на их защиту, защиту тех, кто его слабее, в том числе и мать его детей.
Это стремление и готовность встать на защиту тех, кто в твоей защите нуждается — главное качество егеря охотхозяйства, человека с активной жизненной позицией, героя рассказа Николая Волокитина «Расплата». Вот такие-то как раз современными не считаются. Современны нынешние хозяева жизни, такие как бывший одноклассник и приятель Александра Корнилова бизнесмен Пётр Верзилин, который ещё в школе «гнушался серьёзной работы, больше проворачивал на дурачка». Например, «перед контрольной пятидневками изобретал хитроумные шпаргалки» вместо того, чтобы просто выучить материал. Ловчить, хитрить, мухлевать — это в нынешних хозяевах, как видим, было заложено изначально, как и нравственная, сопровождавшаяся физической, нечистоплотность. Выгода — вот основа его жизненной позиции. Выгодно поступить на педиатрическое отделение мединститута, так как берут туда всех юношей без конкурса, выгодно жениться на престарелой дочке проректора этого института, чтобы из него не вылететь, а потом удачно распределиться. Видя выгоду в бизнесе, легко с сослужившей свою службу женой расстаётся, вспоминая про прежнюю любовь. Тем более что та по профессии бухгалтер, что опять-таки выгодно. В его представлении деньги могут исполнить любой его каприз. Таким капризом для него, а также предметом бахвальства перед бывшими односельчанами (вспоминается Лопахин с его знаменитым «Идите смотреть») стало строительства особняка, ради которого безжалостно вырубается предмет гордости всех сельчан — «сосняк-уникальность», потому что на сотни вёрст нигде больше он не рос. С ужасом видит егерь Николай вырубленным место, перед которым всегда внутренне волновался, как перед свиданием с любимой девушкой. Он относился к нему как к живому, и теперь тут вместо него только конусы свежевырытой земли чернеют, как на могиле. А котлован «зияет» как рана. Ничего другого, как угробить, и не мог этот новый русский, а ведь вместе с Николаем ходил по этим тропкам. Почему же он безжалостно губит то, что принадлежит всем? Почему неспособен гордиться тем, чем гордились в деревне все?
И мы молчим в оцепенении, потому что вынуждены просто выживать, как жители этого села, оставленные один на один со страшной нищетой. Тем более на стороне капитала и местная власть, с которой пытается бороться не нашедший отклика среди односельчан, Николай, напрасно стучащийся к ним, уже не верящим в то, что может восторжествовать справедливость. Уже одно это делает его героем: ведь он не побоялся пойти против уже сформировавшейся системы наглого захвата. И хотя кажется на первый взгляд, что ему ничего не удалось, но это не так: сама природа будет помогать тем, кто её бескорыстно любит (и эта мудрость выражена в наших сказках) и губить тех, кто губит её. И в этом высшая справедливость, которая и побеждает в рассказе. Сначала жители наказаны за своё бездействие: беда подтопления не обошла ни один дом в деревне, укором для них стало и подтопленное кладбище (потревожен прах предков), затем ухнул в преисподнюю без следа и неправедными путями нажитый и построенный дом, а с ним и все амбициозные задумки забывшего о боге современного нувориша.
Нет не стоит село без праведника. И хочется присоединиться к проникновенным словам старика, обращённым к герою: «Спасибо тебе, Александр Иванович, за то, что ты есть вот такой, что ты выстоял, не раскис, не махнул рукой, как другие. А сильный праведный человек никогда без поддержки не останется. Если окружающие люди пасуют и отмахиваются руками, то природа сама вступается». Как же всем нам нужны такие люди, такие произведения, способные вселить в нас, готовых махнуть рукой, как сельчане, веру в победу добра и праведности! А потому спасибо автору.

Так что же нас, людей одного поколения, развело по разные стороны баррикад?
Вдруг обнажилось во всей естественной простоте главное противоречие: отношение к добру и злу. Впервые зло сбросило лицемерную маску, впервые зло стало лозунгом, идеей. Оказывается, не надо бояться зла, оно привлекательно! Жить во зле удобно, выгодно, надёжно! Прежнее государство, упразднив веру в Бога, жило всё-таки по принципам библейских заповедей, перефразировав их в «Кодексе строителей коммунизма». Сейчас же произошла смена понятий. И можно полностью согласиться с мнением Вячеслава Богданова, председателя Союза журналистов России, что «уже давно добро — для нынешних политтехнологов что-то примитивное, скучное, занудное, связанное с православием, славянством, сплошное убожество, глаза бы на него не смотрели».
Не стирание границы между добром и злом происходит сейчас, а замена представлений. И эти прямо противоположные прежней морали представления называются современными. И литература модернизма, проповедующая зло, отрицающая нашу мораль, наши представления о добре и зле, провозглашается единственной достойной отражения нашего времени. О каком диалоге культур можно говорить, к какому консенсусу призывать, если эти культуры проповедуют диаметрально противоположное? И попытки притвориться, покривить душой, чтобы использовать как спонсоров представителей противоположных взглядов в своих интересах, приведут только к капитуляции, духовной гибели пытавшегося схитрить, как это произошло с Жихаревым, героем повести Шведова «Масон».
Это, в отличие от интеллигенции, хорошо понимает наш народ: никто уже ничего не просит у правительства. Народ предпочитает смерть предательству. В разговорах односельчан уже не слышу надежд, жалоб, только отчаяние обречённых на гибель. «Нас предали, продали, — говорят они, а мне им нечего возразить. Только ведь мы и сами виноваты.
И вот сейчас, потеряв всё, мы ближе к цели сбережения нации, потому что впервые в своей жизни (говорю о моём поколении) осознали себя русскими людьми. Конфликт во всех рассматриваемых в обзоре произведениях — это конфликт и моральный и социальный. Прежде чем бороться с оппонентами, надо их видеть. А они утверждают, что в человеке всегда побеждает инстинкт, а соцреализм был смешон замалчиванием этого «звериного» в человеке. Вот потому в модернистской литературе человек всегда жертва: обстоятельств, подсознания, полового влечения и т. д., всадник, который не в силах управлять конями страсти. И это действительно так, пока человек одинок, пока им не движет любовь, а с ней и ответственность за того, кого (и что) любишь: своих детей, родителей, деревню, в которой родился, страну…
Вот эти люди в представленных в обзоре реалистических произведениях по другую сторону баррикад. Это те, что, пройдя трудный путь домой, смогли оценить счастье того, что родились в уникальной прекрасной стране и впервые поняли, что главной целью может быть только осмысление, обретение себя в своём Отечестве, что жизненно необходимо вернуться к родным берегам, осознав кровную связь с духовными ценностями, завещанными отцами, как это делает герой повести А. Байбородина. И вдруг по-новому открылись бессмысленно вызубренные в детстве слова: « Будь гражданин! Служа Отчизне, для блага ближнего живи, свой гений подчиняя чувству…» Именно ЛЮБВИ, потому что она «всепобеждающая». Значит, надо бороться!
100-летие «Сибирских огней»