Вы здесь

И Время — государство без границ…



Владимир МАКАРОВ

«И Время — государство без границ…»

* * *

Я слышу звуки странного союза,
Когда бреду один среди полей —
Ревут победно самолетов дюзы,
Курлычет грустно стая журавлей.

Да и союз ли? Чую по контрасту,
Насколько жизнь нежна и как груба,
Насколько и сурова, и опасна,
И неостановима в ней борьба.

Моя судьба не раз меня пытала,
И ощутить давным-давно пора
Упругость закаленного металла
И невесомость птичьего пера.

О, если бы им дал Господь ужиться,
Поладить на вселенском сквозняке!..

Потоком знойным всасывает птицу,
И самолет срывается в пике.


БОГАТСТВО

Жизнь моя,
Ты надежда и милость,
Ты была и осталась добра —
Накопилось в душе, накопилось
Столько золота и серебра.

Нет, увы, не по мне драгметаллы.
Их не знал, не узнаю уже.
Но сегодня, седой и усталый,
Я их чую в тяжелой душе.

В этой гонке, кровавой и лютой,
От которой я, грешный, устал,
Не загнать ли тот сплав за валюту?
...Не меняют подобный металл.

С русской честностью, с русскою ленью
Не бывать мне богатым вовек.
Я служу золотому мгновенью,
Где серебряный падает снег.


ЛАСТОЧКА ФЕТА

Ласточка Фета
К воде прикоснуться стремится.
Сердце поэта
Печалится тихо о птице.

Миг — и поглотит
Стихия безвинную душу.
Солнце заходит,
Становится страшно и душно.

Сталью кинжала
Луна холодеет сквозь тучи.
Пламя пожара
Пылает бедой неминучей.

Дикой стихии
От веку смертельны объятья.
Ей не впервые
Плевать на мольбу и проклятья.

Мглой замогильной
Она не сегодня предстала.
Что ей, всесильной,
До горестей ласточки малой?!

Мрачная бездна
Живьем погребет и не охнет.
Лапой железной
По Книге Истории грохнет.

Что ей законы?
Что суд? Что заветы? Что совесть?
Ткет потаенно
Она свою гнусную повесть.

Через столетье,
Всех сущих терзая и жаля,
Вспыхнут при свете
Бесовские эти скрижали.

Люди узнают
Творцов мировых вивисекций.
...Больно, родная,
И тягостно, ласточка, сердцу.


ХОДАСЕВИЧ

И ты, моя страна, и ты, ее народ...
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год...
(23 декабря 1917 года)

Кроме уложений и декретов,
В мире есть пророчества поэтов.
Горько сердцу, ежели певца
Выслушать не могут до конца.

Стыд и горечь, и прорыв к прозреньям —
Все, что цену придает мгновеньям,
А из них, сурова и груба,
Собственно, и лепится судьба.

Вот он и стоит, поэт, и снова
Смотрит на себя, полуседого,
А душа — в негнущейся тоске,
А портрет Державина — в Москве.

Он внезапно вспоминает строки,
Что пришли к нему в иные сроки,
В год жестокий, в год великих бед,
Там, где смыт его несчастный след.


БАЯНИСТ ВОЛОДЯ

Очередной закончился запой,
И ковыляет баянист Володя
На рынок, как шахтер идет в забой,
Хоть он к другой принадлежит породе.

Врачи сказали: эндартериит
И горемыку увезли на «скорой»
И вот теперь Володя инвалид,
И стали костыли ему опорой.

Баян ему приятель принесет,
Скамеечку поставит, и маэстро
Начнет помалу развлекать народ,
Басами воплощая мощь оркестра.

А после в пианиссимо своем
Напомнит музыкант о давней встрече.
Он видит степь и синий окоем,
И облака, и теплый майский вечер.

н видит деревенское крыльцо,
И сад в цвету, и молодые груди...
Но, как червонцы, на одно лицо,
Проходят, не оглядываясь, люди.

Надежды не теряет оптимист,
Он верен звуку, мастер одноногий.
И, невесом, с берез слетает лист,
И фронтовые тянутся дороги.

Кадрили, вальсы — ходовой товар.
Не покидает музыканта Муза.
Под вечер тощей пачкою навар
Согреет пиджачок его кургузый.

Пора, Володя, к дому ковылять.
Сменяет музыку земная проза.
Еще бы другу денег отослать,
Что в Боровом сгорает от цирроза.


Ноктюрн для окарины

Музыка, в инструментарии,
Может, столетья оставили
Дудочку, дудку старинную —
Глиняную окарину?

Чуть не до слез нынче хочется
Дышащего одиночества
Дудочки этой старинной —
Глиняной окарины.

Музыка, вот бы и души нам
Взять расселить по отдушинам
Дудочки этой старинной —
Глиняной окарины?

Пусть поживут с ней, поучатся,
Пусть подудят да помучаются
С дудочкою старинной —
Глиняной окариной...

Как репетиция вечности —
Фиоритуры беспечные
Дудочки этой старинной —
Глиняной окарины!


ПЕТУХИ НАД ОМЬЮ

Над Омью — избы крепких мужиков,
И я из девятиэтажной башни
Утрами слышу омских петухов,
Их клич — настырный, ярый, бесшабашный.

Заря позолотила небеса.
Сиренева кайма у горизонта.
И петухов рассветных голоса
Вступают в мир отрадою бессонной.

Один, другой... Поют наперебой...
А вот и третий — припоздавший петел.
Звенит, гремит их полногласный бой,
И полог неба распахнулся, светел.

Природа чокается с летним днем,
Вздымая к небесам заздравный кубок,
И купол церковки горит огнем —
Серебряной фольгой в зеленых купах.

Иная жизнь мне по утрам видна,
Иной напев звучит в душе усталой.
А Омь — мартыновская Тишина,
А дом поэта — через три квартала.

А петухи — потомки дальних птиц,
Что по утрам Мартынова будили.
И Время — государство без границ —
Хранит следы трагедий и идиллий.

Ветхозаветный кочет, коротка
Жизнь всех живущих в этом грешном мире!
Но в оперении два завитка
Твоих подобны допотопной лире...

100-летие «Сибирских огней»