Исключение опровергает правило

Правильные и неправильные глаголы

Прочитав мой заголовок, кто-то возразит уверенно: автор ошибся, здесь должен быть другой глагол, не опровергает, а подтверждает, — с противоположным значением! Настаиваю, однако, на своем: исключение по своей сути есть опровержение того или иного правила. Исключения не согласуются с общими положениями.

Поскольку я учился на английской филологии, приведу пример из грамматики изучаемого языка. Глаголы образуют форму прошедшего времени с помощью окончания -ed, например: to play (играть) — played (играл, играла, играло, играли); to work (работать) — worked (работал, работала, работало, работали)... В английском языке тысячи правильных глаголов, то есть таких, которые следуют безоговорочно приведенному правилу.

Имеются неправильные глаголы, у которых прошедшее время строится по-иному. Например, to make (делать) имеет форму made (делал, делала, делало, делали); глагол to take (брать) в прошедшем времени становится took, тогда как to read (читать) сохраняет написание, но изменяется произношение. Люди, знакомые с французским, итальянским или немецким, подтвердят: формы прошедшего времени у неправильных глаголов и в этих языках разнообразны и непредсказуемы, их приходится просто заучивать. Можно ли утверждать, что многочисленные исключения или хотя бы одно из них каким-то образом подтверждает правило, применимое к большинству глаголов? Нельзя.

Я понимаю, что слушателям не терпится осадить меня с моими ссылками на грамматику. Ведь в других областях знания, в природе и в жизни, ведь там исключение подтверждает правило? Отвечаю: нет. Рассмотрим жизненный пример: у вас в трудовом коллективе все являются вовремя на службу, никто не отлынивает от работы, но один сотрудник вечно опаздывает, не особо выкладывается, часто отлучается покурить, поболтать по телефону... Сия исключительная личность нарушает установленный порядок, не вписывается в общую картину. Поступки этого человека, его отношение к делам никак, никоим образом, никаким боком не подтверждают тех правил поведения, которые сложились, установились, существуют в коллективе.

А если этот нерадивый работник вдруг сделал научное открытие, написал замечательный роман, спас кого-то на пожаре? В таких случаях некоторых тянет на рассуждения следующего рода: вот, дескать, мы считали человека никчемной обузой, а он — талантливая или героическая личность; и вроде бы к месту (хотя, на самом деле, ни к селу ни к городу) следует мудрый вывод: исключение подтверждает правило! Но, простите, какое правило вы здесь усмотрели? Назовите его и потом объясните, в чем суть исключения.

Онегин, презиравший человечество, но отличавший некоторых его представителей

По ходу дела вспоминается иная поговорка, с первой связанная тем, что в ней использованы те же существительные, а именно: нет правила без исключения. Мы, не разобравшись, готовы согласиться, что так оно и есть, — как мы бездумно соглашаемся со многими великими мыслями только потому, что обнаружили их в сборнике афоризмов и крылатых речений, принадлежавших (или приписанных) Платону, Цицерону, Толстому...

По поводу правил без исключений иногда приводятся, в качестве наглядного примера, следующие строки А. С. Пушкина из его известного романа в стихах:

Сноснее многих был Евгений;

Хоть он людей, конечно, знал

И вообще их презирал, —

Но (правил нет без исключений)

Иных он очень отличал.

В стихах четкое чередование ударных и безударных слогов завораживает и рифмы, что называется, пленяют. Впав в завороженное состояние и пленившись, мы не особо вдумываемся в смысл, мы его как-то в целом вроде бы схватываем. Перечитаем, однако, и обсудим написанное: презрение (или любовь) вообще к людям нельзя считать правилом. На человеческие чувства нет устава с четкими определениями: кого должно безоговорочно любить, кого ненавидеть, на кого следует распространять нашу благосклонность или растрачивать ненависть. Мы высказываем личное мнение, считая какие-то душевные проявления хорошими, какие-то плохими. Уместно говорить и спорить об отдельных поступках и склонностях, не делая обобщений: Онегин, предположим, взял себе за правило не принимать гостей, он, как правило, отвечал отказом на приглашения в гости. Если пушкинский герой презирает все человечество, но любит иных представителей людского общества, напрашивается вопрос: а иные, завоевавшие его расположение, не относятся к человечеству, не принадлежат вообще к людям?

Если кто из простых смертных скажет что-то нелепое, мы отмахнемся или посмеемся. Когда автором ошибочного суждения является знаменитая личность, когда суждение повторяется другими известными людьми, публика беспрекословно принимает сказанное за неоспоримую истину, и в данном случае многие, если не все, оказываются в заблуждении, будто при каждом правиле непременно имеется исключение. Вспомним математику, где правила не допускают исключений. Есть непреложные химические и физические законы. Не обладая большими познаниями в теоретической физике, приведу пример физического явления на бытовом, так сказать, уровне: на всех батарейках, как и на всех гнездах, для них предназначенных, указано, где положительный полюс, где отрицательный; если не следовать предписанию и вставлять батарейку в гнездо не тем концом, прибор не заработает, пусть даже мы будем возмущаться и доказывать, что, согласно древней мудрости, у правила с плюсом и минусом, как у всех правил в мире, должно быть исключение и наш прибор, в виде исключения, обязан запуститься!

В грамматике, с которой я начал разговор, огромное количество неправильностей, но все же есть правила без исключений. Пожалуйста: все наречия не имеют рода, числа и падежа, ни одно наречие не склоняется и не спрягается. По поводу запятых будут некоторые разногласия, но мы в обязательном порядке начинаем новое предложение с прописной буквы и заканчиваем его точкой. В конце каждого вопроса ставится вопросительный знак. В восклицаниях применим знак восклицательный.

Указания и постановления, которые касаются взаимоотношений в человеческом сообществе, отличаются, конечно, от математических и физических законов. Неизбежны расплывчатость, неточности или даже противоречия в созданных людьми и людьми же одобренных (апробованных, как говорили в восемнадцатом веке) постановлениях — от правил дорожного движения до уголовного кодекса. Это позволяет нарушителям надеяться, что с помощью какой-нибудь лазейки они уйдут от наказания. Обычаи, узаконения и распоряжения, имеющие силу в одном государстве, не обязательно соблюдаются в других странах. Мы считаем правильным писать на кириллице слева направо, но где-то принят арабский алфавит и написание справа налево. В большинстве стран правостороннее движение, но в Великобритании, Австралии, Индии и Японии левостороннее. Существуют все же договоренности, соблюдаемые всеми жителями Земли во всех частях света. Например, люди согласились разбивать сутки на двадцать четыре часа и каждый час на шестьдесят минут (а не на десять часов со ста минутами в каждом часе для подлаживания к десятичной системе счисления). Имеется международное соглашение, что сутки начинаются в полночь, и я не знаю случаев, чтобы кто-то нарушал названные правила или подыскивал к ним исключения.

Вера в непогрешимость записных любомудров

Откуда появилось категоричное заявление, будто не существует правила без исключения?

За ответом не придется далеко ходить, его навязывает почти каждый сборник крылатых речений: мол, по-русски мы повторяем давнее латинское речение «Nulla regula sine exceptione». Как дипломированные, так и доморощенные языкознатцы один за другим, или, если хотите, в один голос, называют и автора: к такому мудрому выводу пришел когда-то философ Сенека!

Означенная мудрость казалась мне сорняком, выросшим и благодатно произрастающим на русской почве, и я думал, что русские же толкователи приписали его происхождение Сенеке — из желания придать означенному набору слов научную весомость и неоспоримость. А могли бы приписать кому-нибудь другому, лишь бы тот значился признанным мудрецом. В первом предположении я ошибся, ибо, как выяснилось, сорняк укоренился и среди французов, они говорят: «Il n’y a pas de rиgle sans exception». Поговорка издавна закрепилась и в английском языке: «There is no rule without an exception» или «Every rule has exceptions» — многие англичане тоже считают обсуждаемую нелепицу известной истиной (a well-known maxim).

Высказывание обнаружилось в иностранном речевом обиходе, но — без ссылок на Сенеку или кого другого. Думаю, оно испокон веку бытовало наряду с другими народными поговорками в широких слоях европейского населения как удобное объяснение поступкам, выходкам и прегрешениям, не согласующимся с установленными нормами поведения. Потом какой-нибудь умник, получивший классическое образование, но разумным мышлением обделенный, усомнился в способности простого народа высказывать подобные перлы мудрости и, уверенный, что это древнее суждение (an ancient proposition), движимый философской любовью к истине, считая, что делает доброе дело, перевел речение с английского (или французского) на латынь, в средневековых университетах изучаемую, и нелепость приобрела вид проверенного временем афоризма: «Nulla regula sine exceptione»!

Откуда взялась ссылка на Сенеку? Мне кажется, что в России с большим жаром, нежели в европейских странах, верят всяческим гигантам мысли, с большим трепетом повторяют высказывания разных мудрецов, особенно чужеземных. Мы издавна обращаемся за ответами на жизненные вопросы к иностранным писаниям, затверживаем и в спорах привлекаем в качестве неоспоримых доводов то, что изрек в стародавние времена Моисей, Григорий Богослов или кто иной из вселенских святителей и отцов церкви, мы пытаемся вникнуть в философию Сократа и Аристотеля в поисках неких вековечных истин, мы строим планы, как бы нам обустроить Россию по мечтаниям Платона, Томаса Мора, Руссо или Фурье, как бы нам сотворить светлое будущее по учению Карла Маркса, которое, напомню, долго считалось у нас единственно верным и всесильным.

В русских изданиях, претендующих на особенную научность, нам сообщают, что не кто иной, а именно Луций Анней Сенека Младший изрек: «Nulla regula sine exceptione». Указывают, что родился он около 4 года до новой эры, умер в 65 году новой эры. Особенно знающие толкователи поясняют, что Сенека был не просто римским философом, а стоиком. Такие вот полезные научные сведения! Только никто не дает ссылку: в каком из произведений Луция Сенеки Младшего нам искать означенное крылатое изречение. Произведения античных авторов, сохранившиеся до нашего времени, известны, они полностью исследованы, описаны, снабжены пояснениями и примечаниями. Когда нам говорят, что такие-то мудрые слова подарил человечеству Платон, Аристотель или Цицерон, но при этом не называют источник, можно предполагать или даже смело утверждать, что мудрость придумана кем-то другим.

Указание на автора обнаружилось в одном иностранном (немецком) сборнике цитат, где после «Keine Regel ohne Ausnahme», что совпадает с нашим «Нет правила без исключения», давалась ссылка: Vgl. Gaius, Institutiones 4, 117. Все желающие, подучив основательно латынь, могут обратиться к «Наставлениям» римского юриста Гая, открыть четвертую часть указанного опуса и сравнить, насколько наша расхожая поговорка соответствует тому, что говорил Гай в поучении под номером 117. Я же, рискуя прослыть Фомой неверующим и врагом научного подхода, основанного на незыблемой вере в авторитеты, на бездумном преклонении перед гигантами мысли, останусь при своем мнении: ни Сенека, ни Гай к обсуждаемому речению не имеют отношения. Выше я высказал предположение о его народном происхождении; но, подумав, раскинув, как говорят в народе, умом, или даже мозгами, я предлагаю иное объяснение. Простолюдины всегда выражались проще: «Тише едешь — дальше будешь», «Голь на выдумки хитра», «С волками жить — по-волчьи выть»... Что-то книжное, канцелярское, судебное слышится в этом нет правила без исключения, так что, полагаю, в основе лежат, действительно, рассуждения какого-то древнего законоведа или оратора; но, поскольку он высказывался пространно и для более поздних поколений малопонятно, кто-то из потомков сделал выжимку из его рассуждений, исказив при этом смысл. Латинское «Nulla regula sine exceptione», с виду лаконичный афоризм, пошло гулять по Европе, повторяемое по-английски: «There is no rule without an exception»; или по-немецки: «Keine Regel ohne Ausnahme»; или по-итальянски: «Ogni regola ha un’eccezione»; и мы, переведя очевидную несуразицу с какого-то из этих языков, повторяем по-русски: «Нет правила без исключения!» — полагая, что тем самым блистаем ученостью, приобщаемся если не ко вселенской, то к европейской мудрости, возвышаемся в собственных глазах и вырастаем в глазах окружающих.

Утверждение Шерлока Холмса, не совпадающее с мнением большинства

Следует согласиться, что не при каждом правиле имеется исключение. Давайте также признаем полную несостоятельность утверждения, будто исключение подтверждает правило.

Но ведь так говорят, это уж точно народная мудрость, всем известная... Начну с того, что народной мудростью здесь не пахнет. Как и в случаем с nulla regula sine exceptione, наша расхожая поговорка восходит к латинской книжной фразе exceptio probat regulam. Опять же, никто не знает точно, кто первый ее произнес, в связи с чем, по какому поводу, и что неведомый автор имел в виду. Фраза приобрела когда-то весомость, будучи напечатанной типографским способом на бумаге. Ее неверно поняли, неправильно перевели с латыни на европейские языки, необдуманно ввели в речевой оборот. Вернее, вряд ли кто-то действовал намеренно, внедряя мудрость в употребление; ее стали вставлять по недомыслию в свои научные (или лженаучные) писания люди, получившие университетское образование, ее подхватили широкие слои населения. Почему и мы повторяем с умным видом нелепость, заимствованную из какого-то из иностранных языков? Почему мы принимаем слепо бездоказательные утверждения и вообще верим во всяческие небылицы — это загадка, которую я не сумею разрешить. Я берусь объяснить только то, что касается филологии.

До какой-то поры я не задумывался по-настоящему над обсуждаемым афоризмом. Я слышал его в чужих праздных рассуждениях, я встречал его в тех или иных печатных материалах. Сам я никогда сию поговорку не употреблял — ни разу не возникло необходимости и, возможно, было ощущение: что-то в этой мудрости неверно. Потом, читая по-английски «Знак четырех» (The Sign of the Four), я наткнулся на слова Шерлока Холмса (во второй главе): «I never make exceptions. An exception disproves the rule». Глагол to disprove значит опровергать. Сыщик заявляет: «Я никогда не делаю исключений. Исключение опровергает правило». Мне вспомнилось сразу наше всем известное утверждение, будто исключение подтверждает правило, я сопоставил первое и второе и пришел к разумному выводу: в том виде, как в произведении Конан Дойля, с глаголом опровергать, фраза передает истинное положение вещей, с глаголом подтверждать она становится бессмыслицей.

Ложная мудрость опровергнута человеком рассудительным. Поверим Шерлоку Холмсу!

Не тут-то было. Меня закидают возражениями: сыщик просто высказался по случаю, тогда как наша нелепость... простите, наша мудрость снабжена объяснениями со ссылкой на Цицерона, приводятся его слова на латыни: exceptio probat regulam... Существует история вопроса, которую нельзя похерить одной фразой литературного героя из выдуманной приключенческой истории.

Очень трудно или вообще не удается опровергнуть что-либо общепринятое, всем известное, въевшееся в частное сознание и общественное мышление, особенно когда словесная галиматья попала в сборник мудрых высказываний и под галиматьей стоит имя какого-то признанного любомудра. Как заметил когда-то Мишель Монтень (1533—1592): «Гораздо труднее перетолковать объяснения, чем объяснить сами вещи».

Шерлок Холмс заявил уверенно: «An exception disproves the rule» — используя disprove (опровергать). Но мне придется признать, что большинство англичан, в отличие от Холмса, говорят и считают правильным говорить: «The exception proves the rule», где глагол prove имеет противоположное значение. Какое сходство мнений: в Англии (и других англоязычных странах) широкая публика в целом согласна с мудрой мыслью, бытующей у нас, что исключение подтверждает, удостоверяет, доказывает правило!

Когда «Знак четырех» был переведен на французский язык, высказывание английского сыщика явилось в печати в следующем виде: «L’exception INFIRME la rиgle». Для чего глагол выделен заглавными буквами? Предполагаю, что переводчик и редактор пребывали в некотором замешательстве, они-то привыкли слышать как раз обратное, то, что имело (и имеет до сих пор) хождение и во французском речевом обиходе: «L’exception qui confirme la rиgle», то бишь «Исключение, которое подтверждает правило». Напечатав крупно INFIRME (опровергает, ставит под сомнение) вместо confirme (подтверждает), привычного для большинства французов, издатели, по-моему, как бы извинялись: обратите внимание, это не наше утверждение, это личное мнение Шерлока Холмса, так английский сыщик считает, так у Конан Дойля написано.

Цицерон такого не говорил

Разбираясь в происхождении и употреблении какого-либо речения (иногда всего лишь одного слова), мы рискуем увязнуть в истории вопроса, запутаться во взаимно исключающих толкованиях, исходящих от дипломированных языковедов, от любителей покопаться в филологических вопросах и от тех пустозвонов, кто, не вдаваясь особо в суть, жаждет высказать свое мнение на любую тему. По поводу exceptio probat regulam я читал по-русски, по-английски и по-французски, что оная крылатая фраза принадлежит Цицерону, который, выступая когда-то в защиту Луция Корнелия Бальба Старшего, сказал... Далее приводится длинная латинская фраза из цицероновской речи «Pro Balbo», в которой, действительно, два раза использовано существительное exceptio (исключение).

Должен заметить, что речь римского оратора с ее юридическими терминами и витиеватыми оборотами далеко не всем по уму — ни в те времена, когда латынь была живым языком, ни тем более сегодня, когда осмыслить сохранившиеся латинские писания, включая вышеупомянутые «Наставления» от законоведа Гая, жившего во втором веке новой эры, может, с большим трудом и не в полном объеме, лишь исключительно одаренный и хорошо обученный знаток классической словесности. Воспроизводить полностью цицероновскую фразу не буду, в том нет необходимости. Цицерон ораторствовал много, но он никогда не утверждал, что exceptio probat regulam, так что ссылка на судебные прения по поводу Бальба Старшего в данном случае притянута за уши в попытках оправдать нелепую поговорку, почему-то ставшую весьма популярной у нас на Руси вослед западноевропейским любителям мудрых речений.

Просматривая недавние научные издания, я прочитал в сборнике философских статей, что, как известно, исключение лишь подтверждает правило. В одном филологическом издании автор — нет, не объясняет поговорку, он бездумно приплетает ее, объясняя другие вещи: это исключение, которое подтверждает правило. Если философам с филологами что-либо хорошо известно, не следует, конечно, укорять в невежестве простых носителей языка. Вот и лексикографы, то бишь составители словарей, вставляют афоризм в свои сборники, и не для красного, так сказать, словца, а с похвальной целью объяснить населению, откуда взялся и каков смысл обсуждаемого речевого оборота. В частности, мы находим некоторое объяснение в «Энциклопедическом словаре крылатых слов и выражений», составленном В. В. Серовым и изданном в 2004 году: «Исключение подтверждает правило. С латинского: Exceptio probat (confirmat) regulam [эксепцио пробат (конфирмат) рэгулам]. Точное происхождение не установлено. Аналог выражения: нет правил без исключений».

То ли чувствуя нелепость крылатого выражения, то ли для пущей убедительности составитель внедрил от себя в латинскую фразу глагол confirmat — это третье лицо единственного числа от confirmare, что, действительно, значит укреплять, закреплять, упрочивать, подтверждать. Но это не синоним глагола probare с его значениями испытывать, пробовать, проверять.

Согласимся с лексикографом, что происхождение афоризма не установлено. И усомнимся, что есть какая-то аналогия между бессмысленным заявлением, будто исключение подтверждает правило, и столь же нелепым утверждением, что нет правил без исключений.

Проверка научных, но неграмотных высказываний

По мере того как я вникал в историю вопроса, мне попалось, в тех умных книгах, которые я просматривал, множество фраз с глаголом апробировать. Например: «предложить и апробировать методику формирования универсальных учебных действий»; «апробировали предлагаемые решения и доказали их дееспособность»; «решения лучше апробировать на модели»; «участники апробируют полученные в учебном курсе теоретические знания»... И так до бесконечности. В научных изданиях. Особенно по методике преподавания. Посему история вопроса делается все страньше и страньше, как выразилась Алиса, попавшая в Страну чудес.

В приведенных мною вырезках совершенно неправильное использование. Посмотрите, что такое апробировать, открыв на нужной странице «Толковый словарь», составленный С. И. Ожеговым: «Апробировать сов. и несов., что (книжн.). Дать (давать) официальное одобрение чему-либо. Сущ. апробация».

Я понимаю, что авторам научных (и лженаучных) исследований глагол апробировать полюбился своим весомым звучанием, но в зачитанных примерах им следовало использовать опробовать. Или проверить, испытать.

Для чего, по какой причине я отвлекся на апробацию, какая связь с обсуждаемым афоризмом об исключениях, якобы подтверждающих правило?

Известный любомудр Козьма Прутков наставлял: «Смотри в корень» — и я, следуя его совету, назову несколько слов: одобрять, сдабривать, раздобреть, подобреть. Их объединяет общий корень. Они — однокоренные. Разные приставки придают основе разные значения. Подобреть значит сделаться добрее, смягчиться. Если кто-то раздобрел, мы понимаем, что он растолстел, и, к слову, коли этот человек еще и раздобрился, значит, он или расщедрился, или изменил свое отношение к вам в лучшую сторону. Повара сдабривают кушанья, добавляя к ним какие-либо приправы, тогда как глагол удобрять используется только по отношению к сельскому хозяйству, к почве, в которую вносятся питательные вещества.

Латинский глагол probare в поговорке exceptio probat regulam и латинское же approbare — тоже однокоренные. Смысл у них, естественно, разный: probare — это испытывать, пробовать, проверять. С приставкой, в форме approbare, глагол приобретает значение одобрять. Как мы запомнили, именно такое, единственно верное значение приводит С. И. Ожегов в своем словаре для апробировать, объясняя существительное апробация как одобрение.

Думаю, сообразительный читатель уже начинает чувствовать, в чем тут дело: в речении exceptio probat regulam шла речь о том, что исключение подвергает проверке правило. Но на осмысление фразы и на перевод сильно повлиял латинский же глагол approbare (одобрять), который перешел из латыни в западноевропейские языки: во французском языке мы видим его в форме approuver, в английском как approve с тем же значением одобрять.

Недоразумение с поговоркой exceptio probat regulam возникло не у нас. Ее неверное понимание и использование пришли к нам из других языков, где путаница сохраняется до сих пор, как я постарался показать выше, обратив внимание на слова Шерлока Холмса в повести «Знак четырех». Английская публика привычно употребляет в поговорке, в ее современном виде, глагол prove, понимая его как подтверждать. Французы используют confirmer с тем же значением. Шерлок Холмс со своим логическим мышлением, взяв за основу ходячее речение, смело заменил глагол prove, допускающий неверное или спорное толкование, на disprove (опровергать) и сделал фразу точной и понятной.

Репетиция преступления и первая проба пера вблизи Кокушкина моста

Живу я на Измайловском проспекте рядом с Троицким собором, в котором 15 февраля 1867 года писатель Федор Достоевский сочетался браком со стенографисткой Анной Сниткиной. За Измайловским мостом, перекинутым через Фонтанку, сразу начинается Вознесенский проспект, где вспоминаются Гоголь и Достоевский, где присутствуют незримо придуманные ими герои: цирюльник Иван Яковлевич и майор Ковалев, с физиономии которого в одно прекрасное утро исчез нос, старик Смит из «Униженных и оскорбленных»... Мы пересекаем Садовую улицу, доходим до Екатерининского канала и, свернув направо, оказываемся у Кокушкина моста, с которого просматривается не очень длинный Столярный переулок. В переулке, на пересечении с Малой Мещанской, снимал квартиру тот же Достоевский, и с этого перекрестка начинаются события, изложенные в романе «Преступление и наказание». Помните, Раскольников, выйдя из дома, направился к Кокушкину мосту по дороге к старухе-процентщице — нет, еще не убивать, в тот день он как бы репетировал, он, задумавший убийство: «шел теперь делать пробу своему предприятию».

С моста виден краешек Сенной площади... Здесь такое место, что любитель русской литературы невольно замедляет шаг, вспомнив, помимо прочих, чиновника Поприщина из «Записок сумасшедшего», следившего за двумя дамами с говорящей собачкой: они «перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. “Этот дом я знаю, — сказал я сам себе. — Это дом Зверкова”. Эка машина!»

Гоголь написал машина, имея в виду махина. Она, махина, огромный жилой дом, принадлежавший когда-то купцу И. М. Зверкову, стоит на своем месте, с окнами на канал и в Столярный переулок.

Если верить следующим строкам, и поэт Пушкин, прогуливаясь по Петербургу с Онегиным, как-то здесь задержался:

Вот перешед чрез мост Кокушкин,

Опершись локтем о гранит,

Сам Александр Сергеич Пушкин

С мосье Онегиным стоит.

Литературные знатоки возразят: Пушкин вовсе не локтем опирался, а другой частью тела! Избегая в своем очерке ненормативной лексики, я скажу в свое оправдание: автограф зачитанного стихотворного наброска (датируемого 1829 годом) до нас не дошел, в одном из сохранившихся списков на месте другой части тела присутствует локоть, этот вариант я и привел, не отважившись на самостоятельные целомудренные переделки.

Кто-нибудь укажет: дочитайте набросок до конца, из второго куплета явствует, что на самом деле Пушкин с мосье Онегиным прислонялись к гранитному парапету не на Екатерининском канале, а на Дворцовой набережной, став гордо задом к Петропавловской крепости, названной твердыней власти роковой. Согласен, что Кокушкин использовано поэтом только потому, что название моста рифмуется складно с фамилией Пушкин... У нас нет возможности отвлекаться на литературные вопросы, пусть даже весьма занятные, я предлагаю проследовать дальше вдоль канала, отложив в памяти слова, имеющие отношение к нашему филологическому разысканию: Раскольников шел делать пробу. Русское проба и латинское probare указывают на проверку, подразумевают испытание. Пожалуй, запомним и глагол репетировать.

Поскольку Николай Васильевич Гоголь по приезде в Петербург снимал квартиру в двух шагах от Кокушкина моста, отметим, что поэма «Ганц Кюхельгартен», здесь написанная (или, по крайней мере, подготовленная полностью к печати и изданная в июне 1829 года), стала, как говорится, пробой пера для будущего знаменитого литератора.

Пробирный надзор и объятия с музой в кабинете директора

Миновав Демидов мост, мы окажемся напротив того места, где когда-то находилась, с выездом на Екатерининский канал, знаменитая Пробирная палатка. Палатка (в старом написании полатка) следует понимать здесь как учреждение. Вообще русское палата (в смысле большое богатое здание) сродни польскому pałac (дворец) и восходит, как и английское palace, как и немецкое Palast, к латинскому palatium.

В свое время литераторы, придумавшие Козьму Пруткова и писавшие от его имени, назначили, если можно так выразиться, своего героя директором Пробирной палатки — видимо, полагая, что человек с казенным складом ума, изрекающий с важным видом казенные пошлости, должен служить непременно в учреждении, где неукоснительно соблюдаются инструкции, и Палатка как раз подходит, ибо ее назначение — осуществлять строгий пробирный надзор. Авторы, давшие жизнь Пруткову, вводя в заблуждение публику, будто он в самом деле существовал, сообщили точные даты: год и день, когда Прутков занял ответственный пост, год и день, когда, после сорокалетней безупречной службы, он умер на рабочем месте: внезапный нервный удар постиг его в директорском кабинете — в ту минуту, когда Козьма Петрович, чувствуя приближение смерти, рифмовал свое последнее стихотворение:

Вот час последних сил упадка

От органических причин…

Прости, Пробирная Палатка,

Где я снискал высокий чин,

Но музы не отверг объятий

Среди мне вверенных занятий!

Нам известны все литературные опусы Козьмы Пруткова, родившиеся, так сказать, от объятий с музой, но Прутков ни разу не поведал нам, в чем, собственно, состояли его основные, ему вверенные занятия.

Золото такой-то пробы

В Пробирной палатке не пробирками торговали, как можно легкомысленно подумать, в первый раз услышав это название. В означенном казенном учреждении занимались важным государственным делом: проверяли качество золота и серебра, ставили на изделия из указанных благородных металлов клейма, известные нам как пробы. По поводу пробирного надзора пишут, что на Руси его история начинается с указа Петра I от 13 февраля 1700 года «Об учинении для пробы золотых и серебряных вещей пробных клейм...».

Вдаваться в тонкости пробирного искусства мы не будем: на это ушло бы много времени и мы со своим гуманитарным складом ума не все поймем. Продолжая филологическое исследование, вместо технической документации обратимся к «Словарю Академии Российской», откроем четвертый том и уточним для себя, что прилагательное пробирный имело значение: «относящийся к месту, где пробуют доброту золота и серебра. Пробирная полатка». Существительное проба объяснялось как «опыт, испытание доброты какой-нибудь вещи». Приводилось и его специфическое значение: «Размер чистого серебра в фунте в рассуждении примесу меди...»

Просмотрев все словарное гнездо, мы убеждаемся, что в течение столетия — от петровского указа до «Словаря Академии Российской», изданного в правление Екатерины Великой, — существительное проба и образованные от него другие части речи использовались в основном по отношению к пробирному надзору: прилагательное пробный — «испытанный, свидетельствованный; содержащий узаконенное число золотников примесу в фунте»; существительное пробирщик — «тот, кто испытует доброту металлов...».

В «Словаре» имеется помета, указывающая на латинское происхождение пробы. Уточню: в русский язык означенное слово пришло не напрямую из латыни, а из немецкого, где Probe значит проверка, испытание. Оно появилось у нас при Петре, именно тогда, когда по его указу для пробы золотых и серебряных вещей учинили пробные клейма.

Не прибегая к засорению русского языка, можно было обойтись своим словарным запасом, и тогда только что прозвучавший указ был бы понятнее: ввести для проверки золотых и серебряных изделий проверочные клейма. Замечу, что сегодня идет схожее внедрение английских слов, бездумное и ненужное. Гоголь в свое время высказался против этих потуг захламостить чужеземным навозом свои умы и свой родной язык.

По «Словарю Академии Российской» видно, что существительное проба (и его производные) к концу восемнадцатого века использовалось уже не только как термин в среде чиновников пробирного надзора и ювелиров, его стали употреблять и в быту. Глагол пробовать приобрел второе значение: пытаться, делать опыт. Прилагательное пробный третьим значением имело для образца сделанный.

Немецкое существительное Probe, идущее от латинского proba (испытание), имеет следующие значения: 1) проверка, испытание; 2) образец; 3) проба; 4) театр. репетиция.

Немецкий глагол probieren значит: 1) пробовать (пищу); 2) примерять (одежду); 3) пытаться, пробовать (что-либо сделать). Его используют также в зрелищных учреждениях в значении репетировать. По поводу последнего употребления напомню, что, когда Раскольников шел делать пробу своему преступному замыслу, он, как мы согласились, репетировал задуманное убийство.

Probieren (пробовать) восходит к латинскому probare, к тому глаголу, который присутствует (в третьем лице единственного числа) в обсуждаемом речении exceptio probat regulam.

К нашему времени немецкое заимствование полностью обрусело, и доказательством служат появившиеся у нас глаголы с русскими приставками. Работники пробирного надзора, возможно, до сих пор говорят: пробовать серебро, имея в виду проверку его качества, мы же в повседневной жизни употребляем такие привычные фразы, как: испробовав множество профессий, попробую себя в литературе; давайте опробуем новый метод сначала в одной школе; что-то я не распробовал блюдо, хотелось бы еще попробовать...

Во всех примерах, приведенных в этой главе, шла речь о проверке, об испытании, о тех или иных опытных образцах и проверочных действиях — включая пробное исполнение драматического, оперного или балетного спектакля, то есть репетицию. Нигде проба, родственная немецкому Probe и латинскому proba, не подразумевает одобрение, нет случая, где бы имелась связь с подтверждением, на котором настаивает лжемудрое заявление, будто исключение подтверждает правило.

Попугаи, повторяющие ложь злоумышленника

Конан Дойль устами вымышленного литературного героя просто опроверг расхожее речение «The exception proves the rule», заменив proves (доказывает) на disproves (опровергает). Другой писатель, Амброз Бирс, взялся объяснить публике, в чем суть ошибки. Составляя «Словарь Сатаны», произведение весьма необычное, автор, помимо прочего, высказался насчет английского существительного exception: исключение — то, что позволяет отличаться от других предметов своей разновидности, например, честный человек, правдивая женщина...

Принимая во внимание сатирико-юмористический характер всего «Словаря», сознавая, что автор в основном ерничает и каламбурит, мы не будем оспаривать его утверждение, будто честные люди и правдивые женщины — явление редкое и даже исключительное. Наша цель — ознакомиться со следующими рассуждениями Бирса, язвительными, но с филологической точки зрения верными: поговорка о том, что исключение подтверждает правило, постоянно слетает с губ людей невежественных. Они попугайничают, они повторяют поговорку, не задумываясь о ее нелепости: «The exception proves the rule is an expression constantly upon the lips of the ignorant, who parrot it from one another with never a thought of its absurdity».

На латыни, как пишет Бирс, exceptio probat regulam значило, что исключение испытывает правило, подвергает его проверке.

Далее автор зло высмеивает того преступника, который исказил смысл замечательного латинского изречения, заменил на противоположный, сотворил тем самым зло — великое и, приходится признать, неискоренимое.

Литераторы зачастую выражаются с чрезмерным жаром, они позволяют себе запальчивые выпады и насмешки. Мы же рассуждаем спокойно: в данном случае не было преступного умысла и намеренного зла. Подобные ошибки происходят по незнанию, по недомыслию или небрежности. Кто-то неправильно понял латинское exceptio probat regulam, неверно переложил фразу с латыни на английский, французский или немецкий, публика подхватила речение, не вдумываясь особо в его смысл, как она подхватывает многие уверенные заявления, идущие от каких-либо гигантов мысли, как она, публика, сама порождает и запускает в речевой оборот всяческие звонкие, но пустые неопровержимые истины, которые потом, бывает, приписываются какому-либо древнему греческому или римскому любомудру.

Доброта драгоценного металла и тщетность латинских штудий

Язык постоянно меняется. Мы услышали только что некоторые слова, не такие уж старые, но требующие уточнения. Когда Козьма Прутков восклицает: «Прости, Пробирная палатка» — он не прощения просит, он прощается с вверенным ему учреждением. Сегодня в таких случаях мы говорим не прости, а прощай.

В Пробирной палатке (которую называют ныне палатой) пробовали доброту золота и серебра. Открыв современный «Малый академический словарь», мы находим, что существительное доброта значит отзывчивость, душевное расположение к людям, стремление делать добро другим. В «Словаре церковнославянского и русского языка», изданном в 1847 году, для доброты тоже давалось одно значение: свойство доброй души. Так что вернемся к изданию Академии Российской из екатерининских времен, где прилагательное добрый объясняется не только как честный, благонравный, благорасположенный, но также как превосходный, хороший в своем роде. Существительное доброта было прежде всего свойством доброй души. Применительно к вещам оно значило: внутренняя изящность цену их составляющая. Как-то вычурно и туманно выразились екатерининские лексикографы... Однако по примерам понятно, что идет речь о качестве материалов и изделий (в том числе из золота и серебра): «Доброта монеты, сукна. Сия ткань добротою превосходит прочие».

В родном языке мы не знаем или путаем некоторые слова, мы не всегда правильно употребляем устойчивые выражения... Что тогда говорить о понимании иностранных языков! Я без особого труда читал «Знак четырех» по-английски, но я постиг далеко не все, взявшись за «Словарь Сатаны», потому что автор, Амброз Бирс, выражается витиевато, играет словами, говорит о каких-то вещах то ли в прямом, то ли в переносном смысле; он острит, намекает на нечто, известное, возможно, лишь ему самому. В случае с мертвой латынью только особо одаренный и основательно образованный языковед может донести до нас, в каких-то пределах и со многими оговорками, суть старинных писаний и объяснить, не всегда уверенно, отдельные высказывания.

Мы пользуемся «Большим латинско-русским словарем», он составлен И. Х. Дворецким (1894—1979) и напечатан в середине двадцатого века — и наивно полагать, будто этот и другие латинские словари дают полные и безошибочные толкования по письменным источникам тысячелетней давности, по произведениям, авторы которых, поэты, историки и философы, выражали свои мысли высоким стилем и литературным слогом. Какой была настоящая латынь, та, на которой повседневно разговаривали обычные люди, — этого никто не знает. Что совершенно точно, мы не способны уловить всех грамматических особенностей и смысловых тонкостей мертвого языка. А различия и тонкости непременно существовали — подобные тем, которые я показал на сравнении русских глаголов одобрять, удобрять, сдабривать, подобреть, раздобреть.

Собираясь изучать латинский язык, следует задуматься и спросить себя: нужно ли мне это? Ведь после долгого и трудного изучения окажется, что ты, как говорится, лишь нахватался верхов в тщетных попытках объять необъятное и постичь непостижимое. 

Неудачная попытка повторить зады

Заключительную главу своего очерка я собирался начать с приглашения повторить зады, полагая, что тем самым я предлагаю, для подведения итога, изложить вкратце то, что говорилось выше о двух обсуждаемых речениях. Но, заглянув в современный справочник «Правильно ли мы говорим по-русски?», я прочитал, что выражение, на сегодняшний день устаревшее и неодобрительное, объясняется по-иному: «Повторять зады: заучивать, повторять что-либо давно пройденное, давно известное; топтаться на месте».

Не могу удержаться, придерусь и к этому утверждению. Заучивать значит запоминать, закладывать в память что-либо новое. Повторяют то, что учили ранее. Первое и второе не подразумевают топтание на месте.

Топтаться на месте я, конечно, не призываю. Я исходил из толкования, которое предлагалось «Словарем Академии Российской»: «Зады — то, что было выучено. Твердить зады». Мне казалось, что это созвучно наставлениям моих школьных учителей: «Повторение — мать учения». Вот и Козьма Прутков имел в виду не топтание на месте, он считал полезным оглядываться на то, что делалось раньше: «Настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок». Возвращаясь к тому, что я говорил выше, повторю: мы ошибаемся или сомневаемся в значении русских речений, так что нам тем более трудно вникнуть в суть и использовать без ошибок иностранные высказывания.

Обсуждая глагол апробировать, я сослался на «Толковый словарь» Ожегова, где сказано, напомню: «Дать официальное одобрение чему-либо». Я согласен с этим объяснением и от себя приведу примеры, которые кажутся мне убедительными. В восемнадцатом веке использовали форму апробовать, идущую, скорее всего, напрямую от латинского approbo (я одобряю), тогда как наше современное апробировать происходит от немецкого approbieren.

В своей «Истории» С. М. Соловьев (1820—1879) приводит следующий случай: «Еще 22 июля 1743 года императрица Елисавета приказала сделать два медных портрета (статуи) Петра Великого. 19 августа 1764 года Канцелярия от строений донесла Сенату, что один из этих портретов, сидящий на коне, сделан италианцом, штукатурных дел мастером Александром Мартеллием, и требовала 40937 рублей на окончательную отделку памятника, на сооружение пьедестала и на выдачу жалованья мастеру и рабочим. Сенат решил: так как ему неизвестно, будет ли угодно ее императорскому величеству приказать окончить эту статую, то пусть генерал-поручик Бецкий доложит об этом императрице. 16 октября Бецкий донес: вылитый из меди портрет Петра Великого ее императорское величество апробовать не соизволила в рассуждении, что не сделан искусством таким, каково б должно представить великого монарха и служить к украшению столичного города».

Императрица не апробовала статую. Она ее не одобрила, она ее не утвердила.

Другой пример: 1 ноября 1753 года М. В. Ломоносов, профессор химии, в письме И. И. Шувалову (1727—1797) просит этого влиятельного вельможу, чтобы тот не подписывал, не утверждал документы, которые проходят мимо профессорского собрания Академии наук: «Его бы сиятельство ничего не апробовал, что Канцелярия без согласия Собраний о том представит».

Пример с существительным апробация: князь А. Д. Кантемир (1708—1744), служивший в 1732—1738 годах русским посланником в Лондоне, использует его в своих реляциях, то есть донесениях; в данном случае он объясняет, что решения ирландского парламента недействительны без одобрения, без утверждения, полученного в парламенте Великобритании: «Парламент ирляндской ничего решить не может без апробации великобританского парламента».

Казалось бы, все четко и понятно, в полном соответствии с тем толкованием, которое мы взяли в словаре С. И. Ожегова. Однако в современном «Малом академическом словаре» дается более пространное, но менее четкое объяснение, которое приводит или, по крайней мере, допускает неверное понимание:

«Апробация ж. 1. Официальное одобрение, вынесенное на основании испытания, проверки. Апробация учебных программ. 2. С.-х. Оценка сортовых качеств посевов сельскохозяйственных культур для использования лучших из них на семена. Полевая апробация».

В первом пункте про испытание и проверку добавлено по недомыслию. Монарх или государственный чиновник апробовал документ, не требуя что-либо испытывать или проверять. Неудачный пример с апробацией учебных программ кто-то истолковывает так, будто программы испытываются, проверяются, тестируются. Вспомним вырезки из научных работ по методике преподавания: в них повторяется как раз эта неверно понятая апробация учебных программ. Во втором пункте полевая апробация тоже подталкивает к ошибочному предположению о полевых испытаниях, тогда как нам сообщают об оценке сортовых качеств.

Куда более расплывчатые, приблизительные толкования присутствуют в латинских словарях — неизбежно, ибо каков срок давности! Мне показалось, что в исследовании латинских поговорок о правилах и исключениях будет вернее обратиться к более старым справочникам. Я разыскал французско-латинский словарь, вышедший в 1678 году. Что привлекает в нем при первом знакомстве? То, что над ним трудился иезуит. Я не сомневаюсь, что автор, Шарль Пайо (1609—1686), состоявший в Обществе Иисуса, знал латынь, пусть не классическую, а средневековую. Однако вот какие латинские соответствия предлагал ученый муж для французского глагола approuver (одобрять): «Approuver probare, vel approbare, vel comprobare».

Vel значит или. Как видите, составитель не усматривал разницы между probare и approbare. Он еще добавил глагол comprobare, в основе которого тот же корень. Приставка, как мы согласились, придает любому слову, не может не придавать, какое-то новое значение. Ознакомившись с объяснением Шарля Пайо, я подумал: это все равно, или почти то же, как если бы я поучал иностранцев: для одобрения чего-либо можете использовать на выбор, по своему усмотрению, русские глаголы одобрить, удобрить, сдобрить, раздобреть. 

Опробование не есть апробация, опробовать значит попробовать

Утверждая, что дважды два — четыре, мы не встретим возражений — в любой период истории и при любом правлении. По поводу каждого исторического события, при оценке художественного произведения, при разбирательстве филологических вопросов обязательно прозвучат иные мнения, вплоть до полного несогласия с докладчиком. Я настаиваю на том, что апробовать значило одобрять, одобрить, и только, но мне могут возразить: означенный глагол все же использовался в значении проверять — и укажут мне, помимо «Малого академического словаря», на столь же авторитетный «Словарь русского языка XVIII века», где для апробовать даются два значения и во втором пункте говорится: испытывать, проверять, исследовать. Как положено, толкование уважаемых коллег подкрепляется примерами из письменных источников. Вот один из них, заимствованный из документов «Архива князя Воронцова»: «И везу к Вашему Высочеству двух дишкантов и альтиста, которых в Нежине апробовал в гласах отец Герасим».

В чем дело? Всего лишь в том, что в восемнадцатом веке не было тех строгих правил правописания, которые действуют сегодня. Кто-то писал бездумно апробовать, кто-то аппробовать, когда требовалось опробовать, попробовать. Упомянутый отец Герасим, конечно, опробовал указанных певцов и музыканта. Он устроил им проверку.

Есть цитаты и к апробации, доказывающие, по мнению составителей, что означенное существительное имело второе значение: опыт, проба, испытание. Самым показательным примером, видимо, будет этот: «Не принимаясь еще за чашку <кофе>, изволил спросить <Его Высочество> кофешенка; што, была ли в апробации? Зап. Пор.»

Пример с чашкой кофе взят из записок Семена Андреевича Порошина (1741—1769), который в 1764—1766 годах находился при царском дворе в качестве воспитателя, нанятого для Его Высочества, то есть для цесаревича Павла Петровича. Главным наставником будущего императора состоял Никита Иванович Панин (1718—1783), он, как сообщает Порошин (в одной из ноябрьских записей 1764 года), обычно отведывал кофе, приготовленный для наследника престола. Привожу в полном виде свидетельские показания: «Вставши из-за стола изволил Его Высочество выкушать чашку кофе. Не принимаясь еще за чашку, изволил спросить кофешенка: што, была ли в апробации? Прежде нежели поднесут кофе Его Высочеству, изволит обыкновенно отведывать его Никита Иванович».

Панин или, в его отсутствие, кто-то другой отведывал кофе, то есть проверял его (видимо, на вкус или на случай отравления). Панин его пробовал. Малолетний Павел, спросивший об апробации, мог слышать от взрослых это иностранное слово, но не понимать его точное значение. Порошин, выпускник Сухопутного шляхетского корпуса, учил десятилетнего наследника арифметике и геометрии; не имея значительного образования, не разбираясь в лингвистических тонкостях, он тоже мог ошибиться, не чувствуя разницы между словами, искусственно внедренными в русский язык. Много всякого иностранного словесного навоза перелопачивалось в коллегиях, учрежденных из-под палки Петром Первым, и в Академии наук, где в правление Анны и Елизаветы господствовали немцы и считалось необходимым писать трактаты на немецком или на латыни (на ее упрощенном варианте, принятом в ученом мире за показатель подлинной образованности). Мешанина немецких, французских и русских слов была в повседневном употреблении среди кавалеров и дам, окружавших Екатерину Вторую, немку, выписанную из Померании в жены Петру Третьему, тоже, по существу, немцу, привезенному из-за границы для правления Россией, — в отношении двух последних невольно вспоминается известная фраза из «Несторовой летописи»: приходите княжить и владеть нами.

Не знаю, как именно Семен Порошин написал обсуждаемое существительное, может быть, опробация. Я не видел рукопись, я сужу по тексту его «Записок», как они были напечатаны в 1881 году. Возможно, в издательстве (через сто лет после дневниковой записи) подправили порошинскую орфографию, исходя из того, что в сохранившихся документах восемнадцатого века чаще встречается написание апробация и апробовать — как при одобрении, так и при испытании чего-либо. Авторские высказывания искажаются подчас по небрежности или переделываются в соответствии с пониманием, образованностью и личными предпочтениями людей, в той или иной редакции работающих. Ясно одно: и наследник престола Павел, и его наставник Порошин, конечно, имели в виду проверку кофе, и под их апробацией следует понимать опробование, когда что-то съедается или выпивается для пробы.

Выражайтесь просто, понятно, коротко, без чужеземных слов и речений

Когда нам советуют выражаться просто и понятно, мы все соглашаемся, иногда даже очень горячо: совет, бесспорно, полезный и нужно ему следовать! Остается загадкой, почему в устных выступлениях и особенно в своих писаниях, когда есть возможность перечитать и упростить свой слог, многие как высказывались, так и высказываются сложно и путано.

Разработав новую учебную программу, способствующую, предположим, чистоте русского языка, педагогические деятели считают нужным проверить ее в отдельном классе, они готовы, что весьма похвально, для начала опробовать ее на самих себе. Пусть так и скажут! Но, представляя свой проект, устраивая ему презентацию, они прибегают к таким словесными вывертам, что обычный человек хлопает глазами, будто ему зачитывают «Наставления» законоведа Гая, изложенные на латыни. Разработчики сообщают, что они сами участвуют в апробации персонализированной модели образования и она, апробация, пройдет в необычном формате, а именно: педагоги превратятся в учеников, которые будут осваивать внедряемую модель через ее же методологию...

А мы удивляемся и удивляемся: по какой причине русские отроки и отроковицы, на которых в течение десяти лет отрабатывались разные форматы, модели и проекты, после всех методологий делают ошибки в простых русских словах и не умеют выразиться внятно на простом русском языке.

Есть еще одно хорошее правило для писателей, в том числе очеркистов вроде меня: высказывайтесь коротко. Чувствуя, что отвлекаюсь от темы, заявленной в заголовке, подытожу свои рассуждения.

Устаревший глагол апробовать (восходящий к латинскому approbare), его вариант апробировать (образованный от немецкого approbieren), как и существительное апробация, подразумевают одобрение.

Куда более многочисленные и менее канцелярские проба, пробирка, пробный, опробование и опробывать восходят к латинскому probare. Они сообщают о проверке, испытании чего-либо.

Мы не знаем, откуда взялись ходячие речения о том, что нет правила без исключения и что исключение подтверждает правило. Может быть, какой-либо дотошный исследователь отыщет латинский письменный памятник, ранее никем не исследованный, и обнаружит первоисточник, но от этого не изменится суть: оба утверждения, кто бы их ни породил, являются ложными. И поскольку они ложные, нет необходимости употреблять их в своей речи.