Вы здесь
Какие, Господи, стихи в конце эпохи…
Владимир НИКИФОРОВ
* * *
Невеселые рассветы
Над землей холодных рос.
Все получены ответы
На незаданный вопрос.
И уже не вспыхнет искра,
В серой мгле ни огонька —
Только выстрел, только выстрел
Гениального стрелка.
Троянский сон
Босоногая девочка, плача,
По прибрежной бредет полосе.
Плещут волны на камешки пляжа,
Шепчут губы: «Где все? Где же все?»
Все ушли. Все уплыли куда-то,
На рассвете подняв паруса;
За кормою осталась Эллада…
Только море да небеса.
Только волны крутые по носу
Да триремы опасный наклон —
Не сдаваясь ни Эвру, ни Ноту,
На далекий ушли Илион.
Под проклятьями Зевса и Феба,
То с весельем, то с дикой тоской,
И для многих в глубинах Эреба
Уготован последний покой.
Возвратятся с победой герои,
Каждый будет богат, словно Крёз,
Но не стоит все золото Трои
Этих горьких девчоночьих слез.
* * *
Кто виноват в твоей беде?
В.Н.
«Кто виноват?» — спросил я брата.
Но если б кто-то знал ответ!
А жизнь ни в чем не виновата:
Иль ты живешь, иль жизни нет.
И как бы нам ни грустно было,
Пускай растаяла любовь,
Друг не пришел, сестра забыла —
А жизнь, она всегда с тобой.
Ее хмельные пароходы,
Ее шальные поезда,
Над зимней Шилкою восходы,
Над вьюжным Нерюнгри звезда.
Как бесконечны повторенья!
Но ты попробуй в них найти
И новый смысл, и продолженья
Давно пройденного пути.
Вероника МОНАСТЫРНАЯ
Разговоры
Вы говорите, что карьера
Сейчас возможна лишь в постели…
Да мы и так все на панели,
Живущие в одном борделе.
Здесь шляться по ночам опасно,
Но я за столиком Домжура
Вновь пригублю коньяк ужасный,
В беседе о литературе
Блесну остатком интеллекта,
Для веса приведя цитату.
И в общий пай внесу я лепту
На водку, ощутив богатой
Себя на миг. Нетрезвый критик,
Сглотнув слюну, мне бросит едко:
— Что за стихи? Вы в них кокетка.
Пора бы перейти на прозу.
Что ямб, хорей? Не слишком трудно
Освоить старые размеры.
Как с плеч ночи спадает утро,
Как пыль ложится на портьеры…
О том написано стократно
И пахнет плесенью от строчек.
Конечно, знаю как приятно
Себя увидеть среди прочих,
Имен известных в вашем мире.
О, как смешны все в этом рвенье!
Не замечая многоточий
В газетных интервью. Сомненья
Не часто западают в душу…
Еще по маленькой:
Да мы и так все на панели,
Живущие в одном борделе.
Здесь шляться по ночам опасно,
Но я за столиком Домжура
Вновь пригублю коньяк ужасный,
В беседе о литературе
Блесну остатком интеллекта,
Для веса приведя цитату.
И в общий пай внесу я лепту
На водку, ощутив богатой
Себя на миг. Нетрезвый критик,
Сглотнув слюну, мне бросит едко:
— Что за стихи? Вы в них кокетка.
Пора бы перейти на прозу.
Что ямб, хорей? Не слишком трудно
Освоить старые размеры.
Как с плеч ночи спадает утро,
Как пыль ложится на портьеры…
О том написано стократно
И пахнет плесенью от строчек.
Конечно, знаю как приятно
Себя увидеть среди прочих,
Имен известных в вашем мире.
О, как смешны все в этом рвенье!
Не замечая многоточий
В газетных интервью. Сомненья
Не часто западают в душу…
Еще по маленькой:
— Довольно.
Вы можете меня не слушать
Я только критик и не боле…
Он быстро опрокинет рюмку —
Сгубило это зелье многих —
И в стол уставившись угрюмо,
Ворчит: «И мне туда дорога».
Я ухожу. Уж скоро полночь.
Пора домой, в свою берлогу.
— Не нужно разговор наш помнить.
Все это бред.
— Что ж! Ради бога!
* * *
Дела казались так плохи,
Точнее, плохи.
Какие, Господи, стихи
В конце эпохи
Компьютерной?
В век интернет
Какие ямбы?
Как раньше не умею петь
Я дифирамбы
Тем, кто сильней.
Нейдет размер и рифмы стары.
Какие, Господи, стихи
У стойки бара!
* * *
Забыли.
Забилась под плед
Старый на старом диване.
Душу пытаясь согреть
Водкой в граненом стакане.
Память стараюсь убить.
Знаю, что это тщетно.
Как вы могли забыть
О птице в бетонной клетке?
Я только критик и не боле…
Он быстро опрокинет рюмку —
Сгубило это зелье многих —
И в стол уставившись угрюмо,
Ворчит: «И мне туда дорога».
Я ухожу. Уж скоро полночь.
Пора домой, в свою берлогу.
— Не нужно разговор наш помнить.
Все это бред.
— Что ж! Ради бога!
* * *
Дела казались так плохи,
Точнее, плохи.
Какие, Господи, стихи
В конце эпохи
Компьютерной?
В век интернет
Какие ямбы?
Как раньше не умею петь
Я дифирамбы
Тем, кто сильней.
Нейдет размер и рифмы стары.
Какие, Господи, стихи
У стойки бара!
* * *
Забыли.
Забилась под плед
Старый на старом диване.
Душу пытаясь согреть
Водкой в граненом стакане.
Память стараюсь убить.
Знаю, что это тщетно.
Как вы могли забыть
О птице в бетонной клетке?
Галина ШИРКОВЕЦ
* * *
Ну что, мой друг, давай заварим чаю!
Да вечерок на кухне посидим.
Мы Слуцкого опять перечитаем
И просто потихоньку помолчим.
Вот-вот и осень к нам в окно заглянет.
Уж первый иней опушил висок.
Но сад моей любви никак не вянет —
В нем вечный полдень золотит песок.
И просыпаясь утром на рассвете,
Все так же льну к теплу твоей руки,
Вдыхая пряный августовский ветер,
Влетающий в окно из-за реки.
* * *
О, женщины конца пятидесятых!
Как трогательно вьется крепдешин
Клешеных сарафанчиков крылатых,
Как благороден строгий габардин
Плащей и облегающих жакетов…
Сквозь времени прозрачную канву
Так четко вижу ваши силуэты
И ощущаю будто наяву
Щемящий запах розоватой пудры.
Корорбочки с красавицей «Кармен»,
Ее обворожительные кудри
Без боя всех прелестниц брали в плен.
В капроновых чулках по руль тридцать,
При часиках, при звонких каблучках,
Они надменно плыли по столице,
Скучали в неизвестных городках.
А над страной весенний ветер веял,
Алели стяги с гордым: «Мир. Май. Труд.»
О, если б, как сквозь дверь, пройти сквозь время
В тот добрый мир! Хотя б на пять минут.
* * *
Холодный суп на дне кастрюли,
В разводах сажи потолок.
Отец в тюрьме, а мать в загуле…
Сюжет обыденно жесток.
И все же, все же — к «хэппи энду»
Сведу сюжетную канву.
«Хрущевку» превращу в «фазенду»,
Лючией Люську назову…
И ослепительный Дон Санья,
Повеса, шулер и подлец,
Ее умчит на зорьке ранней
На белом «мерсе» под венец.
Как свеж и сладок запах «мыла»
В краю застиранных вещей,
Где нищета глядит уныло
На белый свет из всех щелей.
Но мне простят мои обманы,
Мое невинное вранье…
Не в силах обезболить рану,
Я хоть подую на нее!
* * *
Штрихи зимы младенчески нежны,
Снег у подъездов — легок и воздушен.
Мы, выползая из квартирок душных,
Прозрачностью его поражены.
И даже «шкаф» с «мобильником» в руках,
Ведущий на прогулку бультерьера,
Глядит на мир с восторгом пионера
И напрочь забывает о делах!